Тили-тили Тесто

Нара Андреева, 2014

Тили-тили тесто, жених и невеста – неслось им вслед с садика. Красивая светловолосая умница и юный талантливый хоккеист были невероятно гармоничной и дружной парой. Им с самого детства казалось, что они любили друг друга всегда. Оба были уверены, что их любовь будет вечной! Но прозвучал последний звонок. Дети выросли. Что же ждет их дальше? Так ли сильна их любовь, как они оба думали?

Глава 3

— Получи, буржуй, по мордам от великой красной сборной!!! Урааа! Так их!

Стас обожал такие моменты. Только что они почти всухую разгромили шведов. Вот и радовались, как дети, носясь по раздевалке и улюлюкая.

— Ну, Коса, — Вовка железной капитанской рукой припечатал его плечо. — Ты, натурально, кабан! Напролом пёр. Видел бы ты рожу их Свенсена, когда у него шайбу увёл. Он чуть не разревелся как девка!

— Некогда мне было на рожи оглядываться, — снисходительно улыбнулся Стас. — Я голы забивал.

— Нагло, но имеешь право, — хмыкнул Вовка. — Хорошо, что тебя в сборную взяли. Жаль, только тянули четыре года.

— Ну, знаешь, им там виднее, — Стас поднял глаза к потолку. — Хотя, спорить не буду, год назад я тоже был вполне готов.

— Вот люблю я тебя за честность, Коса. Никаких тебе глазок в пол, расшаркиваний. Классный ты мужик, ей-богу, — Вовка еще раз попытался вбить его в пол своей огромной лапищей, после чего переключился на Витьку Лепатова — тот сегодня сделал три голевые передачи.

Стас усмехнулся, он действительно никогда не отличался особой скромностью."Кабаном"его прозвали еще в"Конструкторе"за нахрапистую манеру игры. Не всегда хвалили, понятно, но смирились, что его наглость на льду приносит свои плоды, так что, отыграв четыре года за ЦСКА, он получил долгожданное приглашение в сборную. И вот уже три игры доказывал, что в нём не ошиблись. Выбравшись из весёлой кучи-малы, Стас снял форму, сходил душ и, одевшись, принялся аккуратно укладывать форму в сумку.

— По-прежнему ходишь с этим старьем? — прокомментировал Витька, выбравшись из объятий капитана. — Не надоело за четыре года? Как ненормальный, блин, таскаешь везде свою старую сумку.

— Ты же знаешь, Липа, я чертовски суеверен, — привычно отмахнулся Стас. — Эта сумка принесла мне удачу, так что, пока не развалится по швам… Даже, если и развалится. Отнесу в мастерскую и велю починить, — Стас осторожно застегнул заедающую молнию, и всунул потрепанную брезентовую сумку в ярко-красную, с белыми буквами"СССР".

— Воля твоя, — развел руками Витька. — Но по мне — это дурь.

— Липа, заткнись, — беззлобно рыкнул Стас, — я же ничего не говорю про твои трусы?

— Про какие трусы? — Витька старательно изобразил непонимание, для убедительности вытаращив глаза.

— Ой, глазки мне не строй, я не фигуристка, — Стас насмешливо посмотрел на парня. — Все знают, что ты на игру надеваешь свои счастливые трусы, кстати, ходят слухи, что ты их ни разу не стирал за три года.

— Брешут, а ты их слушаешь, — Витька нахмурился и поспешил скрыться в душевой.

— Ну, брешут, так брешут…

Такие перепалки были обычным делом. За годы, проведенные в ЦСКА, чего только не бывало. Они знали друг друга как свои пять пальцев, проводили вместе почти все свои дни. Ссорились, мирились, ненавидели, любили. Всё было. Но это и сплачивало их как команду. Это делало их роднее, чем братья, ближе, чем собственная семья.

Но даже от таких родных людей бывают тайны. И у Стаса она тоже была, и еще какая. Узнай кто об этом, засмеяли бы, как пить дать. Поэтому он и открещивался суевериями, хотя на самом деле суеверным вовсе не был. А с сумкой не хотел расставаться, потому что её подарила Вика на их предпоследний Новый Год.

Стас ещё удивлялся тогда, чего это Вика допытывается, какая должна быть сумка для экипировки, но честно отвечал про объем, сколько хотел бы карманов, какие должны быть лямки. Ему и в голову не могло прийти, что Вика со своей мамой откопали где-то кусок брезента и целый месяц выкраивали детали согласно его пожеланиям. А сейчас именно эта сумка была единственным материальным напоминанием о Вике, не считая жемчужной нитки, которую он спрятал в самом тайном кармашке. И хоть Стас не видел Вику уже четыре года, он ни на секунду не забывал её. Он пытался, старался даже. Заводил отношения с девушками: иногда очень быстрые, иногда более длительные. Навещая родителей, ни разу не зашел к ней, хотя временами ноги сами несли к знакомому дому. Он действительно старался исключить из жизни всё, что связано с Викой, всё кроме этой сумки. Даже попросил маму убрать все Викины фотографии из его комнаты и ни разу не спросил где они. Ему это было и не надо. Улыбчивое личико Вики всегда представало перед ним, стоило закрыть глаза. Но сегодня её улыбка почему-то была очень грустной, а в глазах стояли слёзы.

— Атас, мужики! Полкан идет! — громко прошипел кто-то.

Парни махом стихли, напустив на себя меланхоличный вид. Хотя получилось не у всех: Леха с Киром как раз оттачивали мастерство боя на мокрых полотенцах и предстали пред светлые очи главного тренера в чём мать родила.

— Вот скажите мне, олухи, — тренер осмотрел всех со скептической улыбкой, — если я — Полкан, вы тогда кто? Полканята? Или Полкалушки?

— Мы подполканы, Виктр Василич, — басом отрапортовал Вовка, вызывая смешки у ребят.

— Ну-ну… — тренер поморщился, хотя по его глазам было понятно — он находится в отменном настроении. — Хрен с вами, празднуйте сегодня, но без излишеств. Через две недели у нас финны… Их тоже надо приложить.

— Приложим, не сомневайтесь, — за всех ответил капитан. — Вон Косу на них напустим… и кирдык!

Тренер взглянул на Стаса и помрачнел:

— Косогоров, а ну-ка выйди. Поговорить надо.

— Надеюсь, хвалить будете? — полюбопытствовал Витька. — Ругать-то вроде не за что.

— Ругать всегда есть за что, — отозвался тренер. — И, вообще, не лезь, тебя наш разговор не касается…

***

— Тёть Лен, вы как? Может, чайку сделать?

— Нет, Викуся, ничего не надо. Присядь со мной, отдохни, а то весь день бегаешь.

Вика глубоко вздохнула и присела на табуреточку."Только не реви, — приказала она себе. — Тёте Лене и так фигово, и твои слёзы ей уж точно не нужны".

Сегодня схоронили дядю Виталика, мужа тети Лены. О его смерти Вика узнала случайно, трясясь в переполненном троллейбусе, когда ехала в институт. Она, как обычно, полудремала на галерке, уцепившись за поручень, как вдруг услышала речь двух женщин:

— Слыхала, профессор Косогоров помер! Прям на работе, говорят, за сердце схватился и упал. Инфаркт.

— Да что ты! Вот горе, так горе. Какой человек был золотой, а какой врач!..

— Да уж, беда. Ему ведь лет-то едва за пятьдесят было, совсем молодой… Сегодня хоронить будут…

Дальше Вика не слушала. Словно ужаленная она бросилась пробираться через толпу, вызывая гневные замечания и оскорбления:

— Куда прёшь, ненормальная…

— Поаккуратнее, девушка…

— Сдурела, что ли! Все ноги мне отдавила…

Будучи по жизни очень вежливой, в этот раз Вика изменила своим принципам. В ответ она шипела, ругалась на всех, пока, наконец, не добралась до двери. Как раз вовремя: троллейбус остановился, и Вика вылетела в мрачное октябрьское утро.

Она толком не помнила, как добралась до квартиры Косогоровых, не помнила, как зашла. В памяти отсталость только черное от горя лицо тёти Лены. Та сидела на диване у гроба покойного супруга, не обращая внимания на людей, которые что-то ей говорили, пожимая руку.

Не сдерживая слез, Вика бросилась к женщине, обняла её, расцеловала, шепча слова сожаления и призывая крепиться. Тётя Лена некоторое время молчала, никак не реагируя, но потом, обняв Вику, всхлипнула:

— Дочка, как хорошо, что ты пришла. Как будто Стасик приехал. Вы для меня всегда были одним целым…

— А что же… Стаса нет? Он не приехал? — удивилась Вика.

— Нет, милая, — горько вздохнула тётя Лена, вытирая слёзы платочком. — Я звонила в клуб, просила передать, что отец… — женщина запнулась, — отец… Но Стас сейчас в Стокгольме. Игра у него будет вечером… Не знаю… — она замолчала, с болью посмотрев на Вику.

— Ну, что поделать, — Вика попыталась оправдать Стаса. — Он человек подневольный, армеец. Значит, не сказали или не отпустили. Ничего… Я с вами, я вам помогу.

В течение всего дня: пока собирались люди, пока были на кладбище, пока поминали, Вика старательно окружила Тетю Лену заботой. Та с благодарностью принимала её помощь, приговаривая, если бы не Вика, она бы сейчас совсем растерялась.

И было от чего теряться. Виталия Семеновича Косогорова в городе уважали. Ценили как очень хорошего гинеколога. Он подарил многим женщинам возможность стать матерями, был человеком порядочным и добрым. Кроме того, был далек от карьеризма. Несмотря на то, что ездил по научным конференциям по всем странам мира, так и остался работать в городской больнице, отклонив все приглашения из столицы.

Так что, чуть ли не полгорода пришли проводить его в последний путь. Люди искреннее сожалели об уходе такого человека, сетуя на несправедливость судьбы. Вика принимала людей, рассаживала, предлагала чай, несколько раз бегала в магазин за хлебом, нарезала бутерброды…

Так весь день. Последними ушли коллеги дяди Виталика, напоследок вручив тёте Лене конверт:

— Вот, Елена Петровна, мы тут скинулись, — мягко проговорил высокий усатый мужчина, которого звали Вениамином Павловичем, кажется. — Траты-то у тебя сегодня большие были. Надеемся хоть так помочь. Ты крепись, тяжело, я знаю, сам жену схоронил. Но живым жить…

— Давайте, всё-таки, чайку, тёть Лен? Я же видела, вы весь день ничего не кушали, нельзя так, — тихонько спросила Вика, наблюдая, как женщина уже несколько минут сидит на кухне замерев, будто статуя, и молча смотрит в окно, сжав в руках полученный от коллег конверт.

— Да не смогу я, Викуся, ни пить, ни есть сегодня не смогу. Не волнуйся, я врач, не пропаду, — она грустно улыбнулась. — Спасибо тебе, дочка. Спасибо, что пришла и поддержала. Ты же мне как родная… Сама-то попей чаю, весь день же суетилась, вон бледная какая. Может, приляжешь? Тебе поспать бы надо.

Вика почувствовала, как на неё вдруг навалилась огромная усталость:

— Да, сон мне сейчас не помешает. Пойду я домой, тёть Лен. И вы ложитесь, я вас завтра обязательно навещу.

— Может, у меня останешься?

— Да я бы с радостью, только вот мамка вчера ещё уехала в деревню к бабуле. Дома нет никого, а в нашем районе воры объявились, по ночам по пустым квартирам ходят. Брать-то у нас нечего, да не хочется с последним расставаться.

— Ну, раз так, иди домой, конечно, — согласилась тётя Лена. — И не забывай меня, заходи… У нас тут нет никого, мы ж с Виталиком оба из Осиновки, деревенские. Вся родня там, а здесь только ты и есть…

Домой Вика добралась уже затемно и без сил рухнула в кровать. Она так устала, что заснула прежде, чем закрыла глаза, а когда открыла — оказалось, что уже утро. И совсем не раннее, часы показывали начало девятого.

"Хорошо, что сегодня воскресенье, на лекции не надо, — подумала Вика. — Два пропущенных дня подряд мне бы боком вышли, хоть и отличница".

Умывшись и позавтракав, она решила позвонить тёте Лене. Номер она помнила наизусть, хотя не пользовалась им уже четыре года.

Трубку подняли, и только Вика собралась спросить у женщины о самочувствии, как прозвучал знакомый до боли в сердце низкий голос:

— Слушаю…

Вика вздрогнула и осела на пол:

— Я слушаю, говорите! — устало повторил Стас.

Рука затряслась, и трубка упала Вике на колени.

— Перезвоните, вас не слышно, — раздалось из трубки, и послышались короткие гудки.

— Ты всё-таки приехал, Стас, — прошептала Вика. — Ты приехал… и теперь я об этом узнала. Боже, дай мне сил!