Золотая удавка

Наталия Антонова, 2019

Синеглазая красавица Евгения – дочь миллионера, и этим все сказано. Она может позволить себе любой каприз. Но яркая и беззаботная жизнь девушки жестоко прервана – ее нашли задушенной в собственной комнате. Все знали Евгению как легкомысленную, но все-таки хорошую девочку. Однако не привлекла ли она своей открытостью и смелостью слишком опасных людей? Убитый горем отец намерен найти убийцу, поэтому приглашает к себе в дом лучших из лучших – детектива Мирославу Волгину с ее верным секретарем Морисом. Им предстоит выяснить, не скрывается ли за красивым жизнерадостным фасадом мрачная, жестокая и порочная правда…

Глава 4

Морис колдовал на кухне. Он аккуратно нарезал лимон, измельчил веточку мяты, добавил столовую ложку меда, залил все двумя литрами воды и принялся размешивать.

— Что это будет? — спросила Мирослава.

— Средство от инфекций и усталости.

— Интересно. Рецепт литовский?

— Нет, древнеегипетский.

— В смысле?

— В том смысле, что его автором считается великий зодчий пирамиды Джоссера — Имхотеп.

— И когда его можно будет пить?

— Скоро…

Эхо звонка прокатилось по всему дому.

— Клиент, кажется, прибыл, — вздохнула Мирослава, — вернее, клиентка.

Морис поставил кувшин с напитком на стол, прикрыл салфеткой.

— Я открою.

— Хорошо, а я поднимусь пока в кабинет.

— Точность — вежливость королей, — бросил он на ходу.

— Учитывая ее нефтяные активы, Шумскую вполне можно назвать королевой.

— Надеюсь, она расплатится с нами не черным золотом.

— На этот счет можешь не волноваться.

Морис спустился вниз, открыл автоматические ворота и, не спеша, направился по дорожке навстречу въезжающему «Хаммеру».

Автомобиль остановился. Когда Морис приблизился к нему, дверь салона распахнулась, и появилась высокая брюнетка в дорогих туфлях на среднем каблуке. На плечах дамы лежала меховая накидка.

— Карина Викторовна Шумская, — представилась она.

— Морис Миндаугас.

— Я договаривалась о встрече с Мирославой Волгиной, — произнесла она с легкой хрипотцой в голосе, смерив Миндаугаса оценивающим взглядом.

— Да, прошу вас, — произнес Морис, едва заметно улыбнувшись.

Идя по дорожке к дому, Шумская успела окинуть взглядом сад и подступающий к дому цветник.

По тому, как она одобрительно хмыкнула, Морис понял, что увиденное ей понравилось.

Он провел клиентку в приемную, постучал в дверь кабинета и распахнул ее перед Шумской.

Мирослава приподнялась и кивнула вошедшей, предлагая ей занять любое кресло.

Карина Викторовна выбрала кресло рядом с тем, в котором дремал или делал вид, что дремлет, пушистый черный кот.

Мирослава внимательно оглядела клиентку. Выглядела Шумская лет на тридцать, но Мирослава знала, что Карине Викторовне — за пятьдесят.

— Не будем терять время на обмен любезностями, — проговорила клиентка, в свою очередь оценивая детектива.

— Не будем, — согласилась Мирослава.

— Вы уже знаете, что убита Евгения Бельтюкова.

Мирослава кивнула.

— Ее отец Валентин Гаврилович Бельтюков был моим близким другом. И чтобы не возникало никаких вопросов впредь, скажу сразу — сердечным другом.

Если это признание и удивило Мирославу, то по ее лицу догадаться об этом было невозможно.

Шумская одобрительно кивнула и продолжила:

— Я заплачу вам любой гонорар, если вы отыщете убийцу Евгении.

— Не любой, — внесла уточнение Мирослава, — у нас — фиксированные расценки.

— Пусть так.

— Вы были знакомы со всем семейством Бельтюкова?

— Скажем так, я их всех знала, но близко не общалась. Мы с Валентином предпочитали не афишировать свои отношения.

— Почему?

— Из-за Евгении.

— Странно…

— Валентин без памяти любил свою дочь и не хотел ее травмировать.

Видя недоуменный взгляд детектива, Шумская пояснила:

— Валентин считал, что Евгения не примет появление в ее жизни мачехи.

— Даже такой, как вы?

— Такой, как я, особенно, — грустно улыбнулась Карина Викторовна.

— И вы встречались тайно?

— Можно сказать и так.

— Но рано или поздно…

— Мы встречались десять лет, и никто не догадывался, что у нас романтические отношения, — перебила ее Шумская.

— Хоть кто-то был в курсе?

— Двоюродный брат Валентина. Но на Филиппа Яковлевича можно было положиться. Он часто выручал нас, или, как теперь говорят, покрывал, — усмехнулась она, отводя темно-карие глаза и пытаясь таким образом скрыть от посторонних глаз плещущуюся в них горечь.

— Вы кого-то подозреваете? — спросила Мирослава.

Шумская покачала головой.

— У Валентина Гавриловича Бельтюкова есть враги?

— Убили не его, а Женю…

— Метить могли в него.

— Возможно, — проговорила с сомнением в голосе Карина Викторовна, — но я не знаю никого, кто желал бы ему или его дочери смерти.

— Конкуренты?

— Сейчас не 90‐е годы прошлого века, вопросы в бизнесе решаются иначе.

— Не скажите, — не согласилась Мирослава.

Шумская пожала плечами, давая понять, что остается при своем мнении.

— От него могли захотеть избавиться родственники…

— Зачем?

— Из-за наследства.

— Там почти все было завещано Евгении.

— А если бы она скончалась раньше, чем вступит в права наследства?

— Думаю, что в таком случае Валентин просто переписал бы завещание…

Но чуткое ухо детектива расслышало в голосе Шумской едва уловимые нотки неуверенности.

— Карина Викторовна, а вы знакомы с завещанием Бельтюкова?

— Валентин пересказал мне его, но я не видела документ собственными глазами, если вы это имеете в виду, — голос клиентки прозвучал слегка раздраженно.

— Карина Викторовна, я задаю все свои вопросы не из любопытства.

— Я понимаю. Извините. Просто я…

— Да, конечно. Но тем не менее.

— Спрашивайте.

— А у самой Евгении были враги?

— Вряд ли, — с сомнением проговорила клиентка, — хотя недоброжелатели, конечно, имелись, и в избытке.

— Почему?

— Женя была девушкой балованной, все делала по-своему, редко считалась с мнением других.

— Вы знаете, кто мог быть особенно недовольным Евгенией?

— Возможно, ее жених…

— У нее есть жених?

— Бывший, — уточнила Шумская.

— Почему они расстались?

— Этого я не знаю. Могу только предполагать…

— И каковы ваши предположения?

— На браке с Марком Репьевым настаивал Валентин, а Жене парень явно был не по вкусу.

— У нее был другой?

— Был, но Валентин выступал против их отношений и сделал все, чтобы разлучить дочь с возлюбленным.

— Надо думать, что незадачливый поклонник был беден? — усмехнулась Мирослава.

— Вы правы.

— Кто он?

— Я…

— Карина Викторовна, ради бога! Вы хотите, чтобы я нашла убийцу?

— Да. Это Адам Сергеевич Верещак.

— Кто он?

— Циркач, — презрительно фыркнула клиентка.

— В смысле? — переспросила Мирослава.

— В прямом смысле, он работает в цирке, — недовольно проговорила клиентка.

— Кем?

— Какая разница?! — пожала плечами Шумская.

— Большая разница! — отрезала Мирослава.

— Кажется, акробатом…

— Теперь я хотела бы знать, кто, кроме отца и дочери, живет в доме Бельтюкова.

— О! — усмехнулась Карина Викторовна. — Валентин умудрился приютить под крышей своего дома целую кучу родственников.

— Назовите их.

— Это двоюродный брат Вали, о котором я уже упоминала, Филипп Яковлевич Бельтюков. Его племянник — сын родной сестры Валентина — Мирон Ильич Порошенков. Кроме них, отчим Мирона Василий Афанасьевич Артамонов со своей второй женой Верой Максимовной.

— Все?

— Еще обслуга. Но из них я знаю только домоправительницу Серафиму Оскаровну Нерадько и шофера Глеба Земского.

— А остальные?

— Остальным не имела чести быть представленной, — усмехнулась Шумская.

— Хорошо.

— Да, Валентин как-то похвастался, что повара он привез из самой Италии. Зовут его Роберто. И еще знаю, что у Нерадько есть дочь. Валентин принимал участие в ее судьбе.

— По какой причине?

— По той, что Серафима Оскаровна воспитывала ее одна.

— Ну и что?

Шумская пожала плечами:

— У порядочных людей принято помогать своим служащим, тем более что Нерадько работает в доме Валентина более двадцати пяти лет и никаких нареканий не имеет.

— Хорошо, — сказала Мирослава, — пока это все, что я хотела у вас спросить. Если появятся дополнительные вопросы, надеюсь, вы на них ответите?

— Да, вот моя визитка.

— Карина Викторовна, договор заполнит и даст вам на подпись мой секретарь Морис Миндаугас.

— Красивый парень, — проговорила Шумская.

Мирослава проигнорировала эту реплику, добавив:

— Аванс тоже вручите ему.

— С удовольствием, — усмехнулась клиентка и, не удержавшись, добавила: — Не боитесь, что уведут?

— Кого?

— Секретаря.

— Он не бычок на веревочке.

Шумская пристально вгляделась в бесстрастное лицо детектива и проговорила:

— Либо вы высокого мнения о достоинствах мужчин, либо непоколебимо уверены в себе.

— И то, и другое, — обронила Мирослава.

Клиентка кивнула, попрощалась и вышла в приемную, где ее уже поджидал Морис.

Вечером приехал Шура, он сидел на кухне и покорно пил врученный ему Морисом напиток Имхотепа.

Пару раз шмыгнув носом, спросил с надеждой:

— Думаешь, поможет?

— Конечно, — заверил его Миндаугас.

— Скверная погода, — пожаловался Наполеонов, — холод, дождь, сквозняки.

— Осень…

— Знаю, что осень. Но меня это не утешает. Лучше скажи, ужинать скоро будем?

— Скоро, сейчас достану из духовки филе индейки, тушеные овощи уже готовы.

— А пирожные?

— Сегодня рулет с маком.

— Ладно, пусть будет рулет с маком. Может, хоть засну нормально сегодня.

После ужина они расположились в гостиной возле камина. Морис прикатил столик с чаем и нарезанным рулетом.

Дон встал на задние лапы и дотронулся лапой до колена Мориса.

Миндаугас отломил небольшой кусочек рулета, стряхнул с него мак и положил перед котом.

Тот обнюхал угощение и стал неторопливо жевать.

— Что за кот такой, — пробубнил Наполеонов с набитым ртом, — рулет ест.

Никто не прокомментировал его реплику, и Шура, поглядев на Мирославу и Мориса, продолжил:

— Вот у нас опер Боря носил своего кота к ветеринару, и тот посоветовал кормить его специальными кормами.

— Пусть он сам их ест, — лениво отозвалась Мирослава.

— Боря?

— Нет, ветеринар.

— Может, он и ест, — задумчиво проговорил Наполеонов. — Боря рассказывал, что мужик сам сильно на кота похож — рыжий, с усами, руки какие-то когтистые. Боря признался, что он поймал себя на желании стащить с него брюки.

— Это еще зачем? — искренне удивился Морис.

— Чтобы проверить наличие хвоста! — расхохотался Шура.

Морис бросил на него неодобрительный взгляд.

А Мирослава вздохнула:

— Ну и шуточки у тебя, Шурочка.

— А что вы хотите, — вздохнул Наполеонов горестно, — работа у меня грубая, и сам я — неотесанный мент.

— Не прибедняйся, — пнула его острым носом домашней тапочки Мирослава, — ты у нас начитанный, образованный мальчик.

— И не мент, а полицейский, — проговорил Морис.

— Все одно — легавый, — сокрушенно вздохнул Шура, глядя на опустевшее блюдо, где еще недавно лежал рулет.

— Можешь не вздыхать, — сказала Мирослава, — все равно сегодня ничего больше не получишь.

— Жестокая ты, — проговорил Наполеонов, допил чай и, поставив на столик опустевшую чашку, поудобнее устроился в кресле.

— Как хорошо у вас, ребята. — Шура потянулся всем телом и покосился на растянувшегося на ковре вблизи камина кота.

Отсветы огня неровными всполохами падали на черную шерсть и растекались на ней всеми оттенками шоколадного цвета.

— Оставайся ночевать, — сказала Мирослава.

— Останусь, — не заставил себя упрашивать Наполеонов.

Его ночевки в доме Волгиной были в порядке вещей. У него здесь и комната своя имелась. Называлась она Шуриной или наполеоновской.

А в комнате висела его гитара…

— Шура, спой что-нибудь, — попросила Мирослава.

Морис, не дожидаясь его согласия, отправился за гитарой.

— Ладно, — сказал Наполеонов, — спою вам шуточную песню про плохие привычки. Согласны?

— Согласны, — ответили они одновременно.

Шура взял из рук Мориса гитару, небрежно пробежался пальцами по струнам и, настроившись, запел:

* * *

Быть таким, как все, привык…

Ну, мужик я как мужик.

Прихожу искать работу,

И тут спрашивает кто-то:

— У тебя какой ай кью?

— Низкий, я курю и пью.

— Дверь закрой с той стороны, —

Отвечают мне они.

Жалоб нету на здоровье.

Пью, курю, я так привык,

Мачо же я, просто бык!

Секса, барышни? Извольте!

Но подвел меня «дружок»,

Раз за разом все не ок.

Стал растерян я, несмел.

Неудачник, не у дел…

Без работы, без любви,

Деньги кончились мои.

Разбежались все друзья.

Выбирал не тех ли я?

И какой же я мужик?

Я курить и пить привык.

Делай вывод, пацаны,

Я — позор своей страны.

Настоящий же мужик

С малых лет к труду привык,

Сердце, руки, голова

Служат верно. И слова

Не расходятся с делами.

Вот такими мужиками

Русь горда. Во всех веках

Держится на их плечах.

Когда затих последний аккорд, Мирослава приобняла Шуру и чмокнула его в макушку.

— Сокровище ты наше, — сказала она.

— Спасибо…

— Шура, я хотела бы перейти к серьезной теме, — начала она осторожно.

— Переходи, — разрешил он милостиво и тут же насторожился.

— Дело по убийству дочери Бельтюкова ты ведешь?

— Ну…

— У нас по этому делу сегодня клиент появился.

— Кто? — быстро спросил он.

— Ты же знаешь, — проговорила она с легким укором, — агентство имен не разглашает.

— Хотя бы фамилию, — попробовал он свести к шутке.

— Нет.

— Вот так всегда — нет да нет. А им все, что полиции известно, преподнеси на блюдечке с золотой каемочкой.

— Ну, зачем ты так?

— Ладно. Чего ты хочешь?

— Что уже известно по этому делу?

— Можно сказать, ничего.

— И все же.

Наполеонов вздохнул и поделился скупой информацией.

— Кого ты подозреваешь?

— Всех.

— Почему?

— Родственники могли быть заинтересованы материально…

— Ты видел завещание?

— Нет. Бельтюков — в реанимации и по-прежнему в бессознательном состоянии. Нотариус, естественно, нем как рыба. А с запросом на ордер я решил подождать.

— Есть надежда на благополучный исход?

Наполеонов пожал плечами.

— Но больше всех я подозреваю некоего Адама Сергеевича Верещака.

— Кто это? — Мирослава решила пока не выдавать своей осведомленности.

— Бывший поклонник жертвы.

— И почему ты его подозреваешь?

— Потому, что я не могу его найти. А горничная утверждает, что Евгения вроде как и не порывала с ним отношений…

— Понятно. А обслуга тоже под подозрением?

Он кивнул.

— Какие мотивы могут быть у них?

— Сказать сложно. Но, судя по сухим страницам протоколов, никто из них не любил Евгению.

— А хозяина?

— К нему вроде бы отношение было неплохое.

— Спасибо.

— Не за что, дорогая. Кстати, завтра я собираюсь поехать туда и расспросить свидетелей еще раз лично. Могу прихватить тебя с собой. Поедешь?

— Еще спрашиваешь!

Увлеченные разговором, они даже не заметили, как Морис собрал посуду и скрылся на кухне. И только сейчас Мирослава это заметила.

— Фу-ты! — сказала она и, поднявшись с кресла, добавила: — Пойду помогу.

— Он, наверное, давно уже сам управился, — заметил Шура.

— Морис завтра поедет с нами.

— Не возражаю.

Миндаугас появился в дверях с несколькими поленьями в руках. Опустился возле камина, отодвинул решетку и положил дрова в огонь.

Обрадованный новой порцией угощения, уже почти уснувший огонь заплясал веселее.

Часы пробили двенадцать.

Было слышно, как за окном завывает ветер и шлепает тяжелыми редкими каплями дождь.

Дон спрыгнул с кресла, потерся всем телом о ноги Мирославы, поднял голову, поймал ее взгляд и тихо мяукнул.

— И что все это значит? — спросил Шура.

— Хочет, чтобы мы пошли спать.

Шура фыркнул.

— Кстати, я тоже хочу того же, — сказал Морис. — Спокойной ночи!

Он подхватил на руки кота и вышел из гостиной.

— Не, ну, викинг распоряжается твоим котом, как своим собственным, — не выдержал Шура.

— Ты кого больше ревнуешь, — засмеялась Мирослава, — меня или кота?

— Никого я не ревную, — отмахнулся Наполеонов.

Он подумал и вздохнул:

— Да и не стоит мне ссориться с Морисом даже из-за вас обоих, — он усмехнулся, — любовь любовью, а кушать хочется всегда.

— Поросенок ты, Наполеонов, — беззлобно обругала друга Мирослава и, пожелав ему спокойной ночи, тоже удалилась.

А Шура еще несколько минут сидел прямо на полу и смотрел на угасающий огонь, потом на завораживающее мерцание углей.

Мысли в его голове проносились причудливыми обрывками. Они были, казалось, обо всем и ни о чем конкретно.