Поэзия убийства

Наталия Антонова, 2023

Наталия Антонова радует своих читателей оригинальной загадкой: Мирославе и Морису предстоит расследовать убийство, которое было вдохновлено поэзией! Следователь Наполеонов был не очень знаком со стихами Маяковского, но после случившегося с Фролом Тавиденковым ему пришлось погрузиться в творчество гениального поэта. Крупного бизнесмена убили в «стиле Маяковского»: утопили в бочке с ананасами с рябчиком. Кто-то, по совету классика, убил нынешнего буржуя Тавиденкова, и следователю Наполеонову остается только одно – обратиться за помощью к блистательной сыщице Мирославе Волгиной…

Глава 4

— Богатство подобно морской воде, от которой жажда тем больше усиливается, чем больше пьёшь, — пробормотал себе под нос Наполеонов слова Шопенгауэра. И решил поинтересоваться условиями труда на предприятии Тавиденкова и Кобылкина. А то, может быть, скоро отвечать перед рабочим классом придётся и второму компаньону.

Наполеонов бросил взгляд на часы и, прикинув в уме, что после долгой беседы с Королёвым заехать на предприятие компаньонов он не успеет, решил отложить разговор с Кобылкиным на завтра.

И тут ему захотелось дружеского участия и чего-нибудь вкусного. Поэтому он направился в коттеджный посёлок, в котором жила его подруга детства частный детектив Мирослава Волгина и её помощник Морис Миндаугас.

Увидев, что друзья рады его приезду, Шура сразу же спросил о самом главном:

— И что у нас сегодня на ужин?

— Вообще-то мы тебя не ждали, — загадочно улыбнулась Мирослава.

— Действительно, — согласился Морис, — ты же не предупредил…

— Так я сам не знал, что приеду! — начал оправдываться Наполеонов.

— Вот видишь… — На лице Миндаугаса зеркально отобразилось загадочное выражение Мирославы.

— Кончайте темнить! — начал терять терпение Наполеонов. — Признавайтесь, чего будем есть на ужин!

— Топинамбур, запечённый с сыром.

— Чего? — У Шуры глаза полезли на лоб.

— Топинамбур — «гелиантус туберозус», в переводе с латыни на русский — «подсолнечник клубненосный», — охотно принялся объяснять Миндаугас, — в России его называют земляной грушей.

— Ты что, издеваешься? — мрачно поинтересовался Шура.

— Ну что ты! — воскликнула Мирослава, сделав невинные глаза, и обратилась к помощнику: — Морис, продолжай. — Посмотрела на Шуру и пропела: — Дальше самое интересное!

Наполеонов стиснул зубы.

А Миндаугас послушно продолжил:

— Слово «топинамбур» обозначает не что иное, как название племени индейцев Чили — топинамбур. Древние индейцы, выращивавшие это растение ни один век, славились крепким здоровьем, долголетием и плодовитостью.

— Придушу! — сказал Наполеонов.

Ни один из детективов и ухом не повёл. А Миндаугас продолжил свою просветительную лекцию, точно она была у него записана на внутренний диктофон:

— Известно, что царь Алексей Михайлович однажды повелел опросить всех знахарей об известных им способах врачевания и целебных травах, которые они использовали при исцелении больных. Оказалось, что земляной грушей, настоянной на вине, знахари пользовались для лечения сердечных болезней. Современная народная медицина также использует препараты из топинамбура при лечении сердечно-сосудистых заболеваний, особенно при гипертонии, ишемической болезни и тахикардии. Кроме того, топинамбур применяется при желудочно-кишечных болезнях, ожирении, упадке сил.

— У меня и сердце, и желудок — всё в полном порядке! — взревел Наполеонов. — А до упадка сил меня доводите вы своей травяной кормёжкой!

— Не кричи ты так, — сказала Мирослава, — есть запечённые куриные окорочка и грудка. Ты что будешь?

— Всё!

— Ладно, так и быть, получишь половину грудки.

— Почему это только половину? — вознегодовал Шура.

— Вторая половина для Дона.

— Ему и четвертинки хватит! А завтра для своего господина ещё запечёте.

Морис с Мирославой, глядя на страдальческое выражение лица Наполеонова, расхохотались.

— Вот злыдни, — тяжело вздохнул Шура.

— Ещё есть пирожки с зелёным луком и яйцами.

— Чего же вы молчали?! Тащите их скорее на стол.

— Так лук тоже в некотором роде трава, — коварно заметила Мирослава.

— Зато яйца — точно не трава!

— Иди руки мой, наш вечно голодный!

— Если бы вы пахали столько, сколько пашу я, посмотрел бы я тогда на ваш аппетит, — проворчал Наполеонов, направляясь в сторону ванной комнаты.

Вслед ему нёсся дружный смех детективов.

После сытного ужина Наполеонов, спихнув рассерженного кота, разлёгся на диване.

— Шура, не наглей, — сердито сказала Мирослава, взяла кота на руки и бережно перенесла его на кресло.

— Ты бы лучше меня так носила на руках, — лениво проговорил Наполеонов, — а ведь были времена…

— Обойдёшься, — перебила его Мирослава.

— Эх, — вздохнул Шура, — если бы вы только знали, какое дело я веду.

— Расскажи, узнаем, — небрежно обронила Мирослава.

— Бизнесмена Тавиденкова убили. Не слышали о таком?

— Знакомая фамилия, — Морис и Мирослава переглянулись.

— Убили его прямо по Маяковскому, — нервы у детективов крепкие, поэтому следователь, не щадя их, живописал картину места преступления самыми яркими красками, на которые только был способен.

Ни один из детективов не изменился в лице.

«Выходит, зря старался», — подумал Шура. И сказал:

— Мы установили, чем именно был убит буржуй. Это, конечно же, только предварительная версия, — добавил он осторожно.

— И чем же?

— Не поверишь, булыжником.

— Вполне даже оружие пролетариата.

— Вот и я про то же. Хотя интеллигент тоже может приложить.

Мирослава взяла из вазы сочное яблоко, надкусила его, села на краешек дивана и спросила:

— Шура, у тебя есть подозреваемые?

— Есть, — кивнул Наполеонов.

— Кто? — в один голос спросили детективы.

— Школьный учитель Королёв. Ему семьдесят восемь лет, а он всё работает.

— Шутишь?

— Ничуть. Мне на него вдова указала.

Мирослава фыркнула.

— И ты расследуешь эту версию?

— Нет, но на моё начальство давят сверху.

Мирослава подмигнула Морису так, чтобы Наполеонов не заметил, и проговорила:

— Шура, я тебе не верю! Кончай прикалываться!

— Ты ещё больше не поверишь, если я скажу, что нашёл его на могиле Щорса.

— Да ты что? — воскликнула Мирослава.

Морис выглядел растерянным.

— Что, темнота европейская, не знаешь, кто такой Щорс? — почему-то саркастически спросил Шура.

Морис не понял его сарказма и отвернулся.

— Не обращай внимания, — Мирослава встала и похлопала Миндаугаса по плечу, — это в нём взыграла классовая ненависть. Она как гены, — невесело усмехнулась Мирослава, — передаётся по наследству.

— Да, извини, — нехотя повинился Наполеонов, — Мирослава права.

— Объясни мне, кто этот Щорс, — потребовал уставший находиться в неведении Морис, — хотя я могу и в интернете посмотреть.

— Не надо, — остановил его Наполеонов, — ты хоть раз слышал песню о красном командире? — Шура напел несколько строк, которые помнил сам.

— Вроде бы что-то знакомое, — неуверенно ответил Миндаугас.

— Это про него. Про Щорса.

Морису от Шуриных слов яснее не стало, и он решил всё-таки позже посмотреть в интернете.

— Слав! — снова начал заводиться Шура. — Ты вот скажи мне, почему люди, при том заметь, молодые, отдавали свою жизнь за светлое будущее! Сражались с буржуями за народ. А в результате? Через какое-то время снова буржуины изо всех щелей вылезали и ну сосать кровь из трудового народа.

— Ты так говоришь, словно имеешь в виду клопов или тараканов.

— Ага, паразитов. И не берёт их ни дуст, ни дихлофос.

— Моя мама, между прочим, — проговорил Морис, — учитель французского языка.

— Вот именно! Русская интеллигенция и устраивала революции.

— Моя мама вообще-то не русская, — напомнил Морис. И сделал он это не вовремя, ох, не вовремя.

— Тем более, — рявкнул Наполеонов.

— Лучше помолчи, — сказала Миндаугасу Мирослава, — дай ему перебеситься.

Морис пожал плечами, но про отца, капитана рыболовецкой шхуны, решил пока не напоминать съехавшему с катушек другу.

Только позднее спросил у Мирославы, имея в виду родителей Наполеонова:

— А разве преподаватель музыки и учёный не относятся к интеллигенции?

— Относятся, ещё как относятся, — отозвалась Мирослава, — но на данный момент Шуру переклинило.

Сам Наполеонов, ощущая неясное жжение в груди, и не догадывался о том, что это «дело рук» искры, которую заронил в его душу старый коммунист, учитель истории Королёв.

Он уснул на диване в гостиной, и никто не стал его будить, так что комната, в которой он спал, оставаясь ночевать у Мирославы, в эту ночь пустовала.

Луна заглядывала в гостиную через неплотно закрытые шторы. Один из лучей ночного светила, точно серебряный перст, сначала коснулся подушки, а потом уткнулся в уголок рта спящего следователя, поднялся выше, легко коснулся ресниц. Но Наполеонов ощутил это касание света и, что-то недовольно пробормотав, перевернулся на другой бок.

Проснулся он рано. Втянул носом воздух. Из кухни доносился вкусный мясной запах. Потянувшись, он встал с дивана и, умывшись, появился в дверях кухни.

— Чем это таким вкусным пахнет? — радостно воскликнул он.

— А где твоё доброе утро? — спросил Морис.

— Тут оно! — горячо заверил его Шура. — Доброе утро, Морис!

— Доброе утро, Шура. Котлеты будешь?

— Ещё как буду! — обрадовался Наполеонов. — А что на гарнир?

— Спагетти.

— Пойдёт! Хочешь, я тебя расцелую?

— Нет, — испуганно ответил Морис и попятился.

— Ладно, не боись! Я вместо тебя усатого расцелую.

Дон, сидевший на подоконнике, тотчас спрыгнул на пол и выскользнул из кухни. Морис посмотрел ему вслед сочувствующим взглядом.

Шура, сделав вид, что ничего не заметил, сел за стол, уничтожив весь завтрак до последней крошки, сказал «спасибо» и отбыл в город.

Машина Наполеонова выехала на дорогу, ведущую в Старый город. Непонятно почему, но большинство бизнесменов предпочитали именно там размещать свои офисы. Хотя арендная плата в Старом городе была заоблачной.

Неожиданно машины, идущие впереди, стали сначала сбавлять скорость, а потом и вовсе останавливаться.

«Неужели я застряну в пробке? — сердито подумал следователь. — Только этого мне не хватало до полного счастья».

Он уже хотел было выбраться из салона, но вовремя сообразил, что изменить ничего в сложившейся ситуации не получится. Если бы рядом было метро. Но строительство метро в направлении Старого города только начато, и пользоваться им, по словам властей, можно будет только через три года. Наполеонову тотчас же пришла на ум пословица, что обещанного ждут три года. И он, достав книгу из бардачка, чтобы сберечь себе нервы, уткнулся в неё носом.

Но разговор с компаньоном Тавиденкова Кобылкиным у следователя всё-таки состоялся. Пробка рассосалась за полчаса, и счастливая вереница автомобилей ожила и продолжила движение.

Денис Сергеевич Кобылкин не стал отговариваться занятостью и строить из себя крутого босса, он принял следователя сразу же, как только секретарь сообщила ему, что тот прибыл лично, чтобы побеседовать.

Первое, что встретил следователь, войдя в кабинет бизнесмена, был острый изучающий взгляд его хозяина. Наполеонов замер в дверях.

— Проходите, проходите, — тут же разулыбался Денис Сергеевич.

— Следователь Наполеонов Александр Романович.

— Как же, как же, — благодушно проговорил Кобылкин, — наслышан.

— От кого же?

— Разве сами не догадываетесь? — улыбка Кобылкина, как показалось следователю, вышла за пределы его лица. — От Стеллы, конечно. Садитесь.

— Спасибо. Я хотел бы поговорить с вами о смерти вашего компаньона.

— Прискорбно, — вздохнул Кобылкин, и лицо его сразу же стало мрачным, точно кто-то внутри его выключил лампочку.

Наполеонов молча смотрел на хозяина кабинета, и тот, не выдержав, спросил:

— Я-то, собственно, чем могу вам помочь?

— У вас имеются конкуренты?

— Я вас умоляю! — воскликнул Кобылкин. — Оглянитесь вокруг!

Следователь чуть было не последовал его призыву, но вовремя удержался и сухо спросил:

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что сейчас такой бум в строительстве, что мы не успеваем производить материалы, они разлетаются в одно мгновение.

— То есть бизнес у вас прибыльный?

— Весьма и весьма, — благодушно согласился Кобылкин.

«Ни дать ни взять кот, объевшийся сметаны, — подумал про него следователь. — Ну, какой из него Кобылкин?! Маленький, кругленький. Ему бы быть Котейкиным».

— А что вы можете сказать о его жене? — неожиданно спросил Наполеонов.

— О Стелле? — удивился Кобылкин. — Пардон, Эдуардовне?

— О ней самой, — кивнул Наполеонов.

— Да что о ней можно сказать? Женщина она шикарная и, пардон, праздная.

— Что значит — праздная? — решил уточнить Наполеонов. — Женщина-праздник, что ли?

— Кому-то, может, и праздник, — хихикнул Кобылкин, — но я имел в виду другое, — замялся компаньон.

— Что же именно, уточните, пожалуйста.

— Разве это важно?

— Весьма, — заверил его Наполеонов.

— Ну, что ж, — пожал плечами Кобылкин, — я хотел сказать, что Стелла Эдуардовна не делает ни черта! Пардон, конечно. У неё на уме одни салоны красоты, тряпки и всякие побрякушки.

— Так уж и побрякушки, — не смог сдержать улыбку Наполеонов, вспомнив о руках Стеллы Эдуардовны. Пальцы женщины были плотно унизаны кольцами, надо думать, не с дешёвыми каменьями.

— Согласен, — кивнул Кобылкин, — цена побрякушек Стеллы соответствует статусу её мужа. Но сути это не меняет.

— Согласен, — в тон ему ответил следователь и спросил: — А ваша жена чем-то занимается? Извините, что перехожу на личности.

— Ничего страшного, — Кобылкин изобразил на лице широкую улыбку и самодовольным тоном заявил: — Моя жена экономист и трудится на нашем предприятии.

— Вам повезло.

— Несомненно.

— Денис Сергеевич! А у вас нет предположений, кто мог убить Фрола Евгеньевича?

— Никаких, — развёл руками Кобылкин.

— А вот у Стеллы Эдуардовны кандидат в убийцы имеется.

— Да что вы говорите? — вполне искренне удивился Кобылкин. — И кого же она подозревает, если это, конечно, пардон, не тайна следствия.

— Не тайна, — краешком рта улыбнулся следователь.

Кобылкин посмотрел на него вопросительно.

— Стелла Эдуардовна считает, что её мужа убил учитель Ярослав Ильич Королёв.

Денис Сергеевич присвистнул.

— Не свистите, — строго сказал ему Наполеонов, — денег не будет.

— Пардон, я в приметы не верю, — усмехнулся Кобылкин.

— И это правильно. А как вы относитесь к словам Стеллы Эдуардовны?

— Блажит баба! — хмыкнул компаньон Тавиденкова. — Пардон, женщина.

— Почему вы так думаете?

— Потому что этот учитель старик!

— Откуда вы знаете? Ваши дети тоже у него учились?

— Нет, бог миловал! Об учителе мне Фрол Евгеньевич рассказывал, царствие ему небесное. Говорил, что у его дочери роман с сыном этого учителя, а Стелка, пардон, Стелла Эдуардовна бесится.

— А сам он как к этому относился?

— Нормально относился, — пожал плечами Кобылкин, — сказал что-то типа того, что сердцу не прикажешь. И почему бы его дочери разок и не сходить замуж за сына учителя.

— Что значит — разок? — удивился Наполеонов.

— А то и значит, что сейчас никто одним браком не ограничивается.

Наполеонов про себя подивился странной философии современных буржуа, но вслух своего мнения высказывать не стал. Только не удержался и спросил:

— А вы, Денис Сергеевич, в который раз женаты?

— В первый, — улыбнулся Кобылкин и хмыкнул, — но ведь ещё не вечер.

— И впрямь, — согласился Наполеонов, на глаз прикидывая возраст собеседника. — Вот ещё о чём я хотел спросить вас, Денис Сергеевич…

— О чём?

— Вас антураж с места убийства ни на какую мысль не наводит?

— Нет. А что, должен?

— Ну, как же, ананасы, рябчики, надпись на стене.

— Ах, вы об этом, — отмахнулся Кобылкин, — ерунда.

— То есть?

— А вы что же думаете, что моего компаньона буржуя пролетариат придушил?

— Откуда вы знаете, что его придушили? Пока известно только то, что его камнем по голове ударили.

— Это я просто образно выразился! И не сбивайте меня с мысли!

— И не думал. Продолжайте.

— Так вот, все эти ананасы, рябчики — чушь несусветная! Вы что же думаете, что какой-то работяга до такой степени начитался Маяковского, что решил поэтическую мысль воплотить в реальность?

— Почему бы и нет?

— Да потому! Нужно быть идиотом, чтобы тратить зарплату на недешёвые ананасы. Это раньше их солили на зиму в бочках!

— Опять же буржуи солили, — усмехнулся Наполеонов.

— Не соглашусь с вами. Этим занимались аристократы. А нам, грешным, куда до них, как из грязи в князи.

«Это он точно подметил», — подумал следователь.

— Да ещё этот рябчик! Где он его взял? Сам подстрелил?

— Мог купить на рынке.

— Да уж, цыплёнком слабо было обойтись.

— Нарушится смысл стиха.

— Чепуха всё это! Ни в жизнь не поверю, что кто-то, даже из числа обиженных или разгневанных на Тавиденкова рабочих, стал бы заморачиваться со всей этой мишурой.

— Может быть, Денис Сергеевич, вы и правы. И всё-таки я хотел бы посетить ваше предприятие и на всё посмотреть собственными глазами.

— Езжайте и посещайте. Я сейчас вам разрешение выпишу, и, как говорится, скатертью дорога. Адрес вы знаете?

— Разумеется.

Кобылкин нажал на вызов селекторной связи и крикнул:

— Зина! Будь добра, бланк пропуска на завод.

— Сию минуту, Денис Сергеевич, — отозвался мягкий девичий голос.

И вскоре подписанный пропуск был уже в кармане следователя.

«Вот как всё просто, — подумал он, — никто даже пробовать не стал чинить мне препятствия».

Не откладывая дело в долгий ящик, следователь отправился на предприятие. Долго ходил по цехам, приглядывался к людям. Рабочий класс смотрел на следователя волком, в лучшем случае равнодушно, как на пустое место.

«Не доверяют люди власти, — с горечью думал следователь, — не считают её родной».

Отвечать на его вопросы, правда, никто не отказывался, но никто и не скрывал, что скорби, даже лёгкой грусти, не испытывает по поводу безвременной смерти хозяина. На многих лицах можно было прочесть — «собаке собачья смерть».

На вопрос, сколько длится рабочий день, отвечали ухмылками на мрачных лицах.

— Всё понятно, — бормотал следователь.

Понятно ему было только одно, что при таком раскладе убить Тавиденкова мог кто угодно. В таком случае и за жизнь Кобылкина Наполеонов не дал бы гроша ломаного. Однако тот уверен в своей неуязвимости. И это, как ни крути, странно…

Зато теперь у следователя после ознакомления с условиями труда на предприятии Тавиденкова и его компаньона подозреваемых тьма тьмущая.