Сумерки в лабиринте

Наталья Волохина, 2019

Мистическая остросюжетная повесть с элементами детектива. История о женщине – актрисе, красивой, сильной, талантливой, но очень ранимой и одинокой. За волевой характер, летящую походку студенты называют её Валькирией. Кто же скрывается за маской светской львицы: хрупкая женщина или жестокий Воин тьмы? Как выбраться из сумеречного лабиринта, в котором все полюбившие её мужчины гибнут? Даже крепкие стены сумасшедшего дома не могут защитить героиню. Кто выведет её саму из сумерек лабиринта? Конечно, любовь. Но любовь и смерть всегда рядом. Как сбежать от одной из них?Содержит нецензурную брань.

5 Глава

— Анастасия Николаевна!

Настя вздрогнула и, наконец, отозвалась:

— Почему год? Всего неделю.

— Ну, как же неделю? — вскипел проректор. — Мы в начале учебного года анкеты выдали, конец второго семестра, а вы до сих пор не сдали, между прочим, одна из всех кураторов. Настя потерла пальцами виски и пробормотала: «Ерунда какая-то».

После столь наглого замечания проректор Иван Ильич побагровел, засопел, хрюкнул и заголосил:

— Что вы себе позволяете? Думаете, если у вас там, — он ткнул пухлым пальцем в потолок, — свои люди, можете оскорблять всех подряд. Тамару Ивановну сегодня до слез довели.

Настя изумленно глянула на Тамарку. Что — что, а заплакать она вряд ли могла. Интересно, где у неё яд? Где у змеи яд? Надо будет посмотреть у Брема.

— Насчет слез я сомневаюсь, а про анкету… Что вы так обижаетесь, будто сами этот бред написали?

Коллеги дружно прыснули. Настя нечаянно попала в точку. Заведующий из багрового — красного сделался бледно — синим и свистящим шепотом выдал:

— Вы, вы — нахалка. Зазвездившаяся…

«Блядь», — чуть было не ляпнула Настя, но вспомнив утреннюю стычку с Тамаркой, промолчала. Сдернула ремешок сумки со спинки стула и с мыслью: «А вот ремешком хорошо бы получилось его придушить. Так бы и впился в жирную шею», — покинула заседание кафедры.

Позволить себе такой финт могла только Настя, к чему все давно привыкли, а начальство притерпелось, хоть и буйствовало иногда, как сегодня. На самом деле Настена ничего себе не позволяла, просто делала, что хотела, не опасаясь увольнений, не надеясь на волосатую руку. Уволят, так уволят. Обычно не увольняли, она им была нужнее, чем они ей. Никаким пофигизмом, выпендрежем, хамством тут и не пахло. Отсутствие барьеров и авторитетов — естественное Настино состояние с момента рождения. А про звездизм — это он от зависти.

«А вот выпьем сейчас с Сонькой кофейку в “Пещере”». Вспомнился вкус больничного чая, и рот наполнился горьковатой слюной. «Что за черт?! Засыпать стала среди бела дня, и снятся мерзости всякие. Хотя на заседании кафедры и не такое привидится», — хмыкнула Настя и зацокала каблучками по оголившемуся асфальту.

— Анастасия Николаевна!

— Что ж за день-то такой! — разозлилась Настя. — Покину я сегодня эти галеры?! Чего тебе, Олежек?

Античный герой глянул на неё родными серо-голубыми глазами, и в солнечном сплетении завозился знакомый комочек боли. «Сбрендила, старая дура! — выругала она себя. — Ну, похож — похож на Андрея, а дергаться-то зачем». Пока он шел к ней, откидывая белокурые волосы со лба, таким знакомым жестом, что зубы ныли, она старалась справиться собой, «сделать» нормальное лицо. Но воспоминание об утренней репетиции смело остатки сопротивления, и острая боль пронзила висок. Настя резко побледнела. Олег испуганно спросил: «Вам плохо? Давайте, я вас провожу».

— Нам плохо, давайте, — попыталась пошутить, но вышло как-то жалко.

И пока он вел её, уверенно ухватив под руку, усаживал на любимое местечко в «Пещере», размешивал сахар в чашке с кофе, она, ни слова не понимая, слушала его успокаивающий голос и потихоньку отпускала, растапливала иголку в виске и жесткий комок боли в животе.

— Вы согласны? — неожиданно пробился вопрос.

— С чем?

— Как, с чем? Что нужно заменить или меня, или Ляльку в спектакле.

— Зачем?

— Вы меня совсем не слушали? Я же объяснил, у нас не получится с ней.

— Почему? У вас чудный дуэт…

— Был.

— Почему — был? Просто последняя репетиция, — Настена замялась, — неудачная. Так бывает. Пройдет.

— Не пройдет, а прошло, — упрямо сказал Олег.

Обозначились скулы, жесткие складки у рта. «А он уже не Олежек, — подумала Настя, — вырос». Вслух спросила:

— Что прошло?

Он собрался с духом и выпалил:

— Влюбленность наша с ней прошла. Ну, или моя. Она смотрит на меня все время, как брошенная собачонка, и скулит, вы правильно сказали. А там надо, ну, вы знаете.

— А куда влюбленность подевалась? — насмешливо спросила Настя и процитировала, — «Вчера еще в глаза глядел, а нынче — все косится в сторону. Вчера еще до птиц сидел, — все жаворонки нынче — вороны».

Олег вспыхнул.

— Вам уже лучше? Тогда я пойду.

— М-да, ненадежный ты кавалер, да и любовник, получается, ненадежный.

Настя понимала, что провоцирует, но не могла затормозить, словно вместе с шипами и иголками растаяли тормозные колодки. И это была явно сексуальная провокация, абсурдная, но приятная.

Вспомнилось, как много лет назад, на этом самом месте она вот также с удовольствием, врастяжечку, дразнила жгучего красавца, кареглазого брюнета, ужас, какого известного артиста, Юрочку. А он молча улыбался загадочной, отстраненной улыбкой и не сводил с неё умопомрачительных глазищ. Для неё, пока что, это была игра, а он сразу понял, что пропал. Ох, как «звезды в ночи светили, детям глаза слепили! Ах, как они любили!»

«Да что со мной? Наваждение. Надо выпить. Надо срочно выпить», — по-довлатовски подумала Настя.

Погасила загадочную улыбку. Двумя привычными точными движениями собрала и завязала в узел непослушные, вьющиеся черные волосы. «Официальным» голосом подвела черту:

— Хорошо, Олег, я подумаю.

От неожиданности он откинулся назад. Но тут же овладел собой, поймал нужный тон и, ответив: «Спасибо, Анастасия Николаевна», — поднялся и быстро пошел к выходу.

«Все повторяется. Вот так же Юра уходил через этот полутемный зал в их последнюю встречу. Ушел навсегда… Надо срочно выпить. Надо выпить».

Холодная водка сначала не произвела на неё никакого действия, но через пару минут в животе потеплело, и рука привычно полезла в сумочку за сигаретами. «Черт! Курить бросила. Иногда жаль. Сейчас бы затянуться», — затосковала Настя. Официант «прочитал» её жесты и понятливо исполнил безмолвную просьбу, выложив на стол пачку и зажигалку. Она благодарно кивнула.

На маленькой эстраде музыканты настраивали аппаратуру. Юра стоял посреди сцены и смотрел, как она идет через зал. Положил гитару и двинулся навстречу. Лабухи, официанты, посетители замерли, наблюдая их сближение. Словно воздушные гимнасты скользили по проволоке с электрическим током, искрило. Сошлись. Он бесконечно долго смотрел ей в глаза, наконец, сказал: «Люблю. Но время кончилось. Поздно». Она поняла — это прощение и прощание. Как больно! Сейчас сердце разорвется.

Но не выдержало его сердце. Умер под окнами кардиологического отделения, на остановке. Почему на остановке? Он и на автобусе никогда не ездил.

Сморгнула слезу, плеснула в рюмку остатки водки, глотнула и поспешила в ночь, скользкую, сырую, ветреную.