Егорка

Наталья Гимон, 2021

После внезапного нападения фашистских войск советская армия вынуждена была отступать, неся огромные потери, попадая в окружение и прорываясь сквозь вражеские заслоны. Этот рассказ – история именно об этом. Это история людей, совершивших практически невозможное. Это история человека, который всеми силами защищал свою Родину. И про то, что и земля, и небо встали тогда рядом на пути немецких захватчиков.

— А мы летом с сыновьями на раков ходили. Вот перед самой войной. Решили до сенокоса раками попраздновать… Маруся тогда кукурузы наварила. Вот мы и отправились. В ночь. Я да Михалёк мой, да Егорка, младшенький. Сидели мы на берегу у костерка да тех раков шелушили… Егорка в ночь был первый раз, его сморило быстро. А мы с Мишаней…

Тихий с присвистом от напряжения говор нарушал мерное поскрипывание телег и глухой звук шагов сотен ног, оставляющих за спиной лесную дорогу. Иногда где-то позади устало всхрапывали лошади или становился слышен еле сдерживаемый стон кого-то из раненых на подводах. Наверху в кронах вызолоченных заходящим солнцем деревьев, поскрипывающих на ветру, вдруг звонкой дробью зашёлся дятел. Иван вздрогнул — так неожиданно прозвучал этот раскатистый весёлый звук, нарушив тишину октябрьского леса. А ещё он отчего-то напомнил другой звук, сухим треском извещающий — смерть совсем рядом.

Да, рядом. Всего лишь во вчерашнем дне. Дне, когда вокруг рвались снаряды, автоматные очереди выкашивали сухую траву, а вместе с ней и советских бойцов. Его бойцов. Его братьев по оружию. И пусть они тоже не остались в долгу, знатно потрепав немецкий арьергард, но всё же соотношение потерь наших и фашистов несопоставимо. И если честно, кабы не партизаны, прикрывавшие отход через болото по одним им ведомым тропам, было бы ещё хуже. Сегодня задержку, связанную с тем отходом, приходится спешно навёрстывать, нагоняя основные части армии генерала Ерёменко. Хотя сам план заманить врага в топи и расстрелять из засады был хорош. Жаль, не было возможности и технику их там утопить…

Комдив тряхнул головой, отгоняя чёрные мысли и в который раз напоминая себе, что сейчас нужно думать, как быть дальше. Думать о тех, кто остался, и о том, как выводить их из окружения. И пусть дивизия его за прошедшие месяцы сильно поредела и насчитывает хорошо если тысячу бойцов, да и вся третья армия численно на армию тянула теперь лишь условно. Но даже такие они ещё ой как смогут потрепать нервы и хвосты рвущейся к Москве фашистской своре. Вон, генерал Ерёменко в этом не сомневается, значит и он не будет. Ведь каждый их наскок на тылы врага хоть немного, но задерживает немецких захватчиков, хоть на сотню, но убавляет численность их солдат в каждом последующем бою…

— Ночь, помню, сказочная была, — снова заговорил Петрок, лёжа на соломе подводы и прижимая руки к животу, на котором белая ткань перевязки снова начинала напитываться кровью. — Тёплая, тихая. Только лягушки по берегам запевали… Речка у нас знатная. Вепринка. Небольшая, но вёрткая. Мальцы мои с дружками часто с неё карасиков да голавля таскали… — В голосе солдата промелькнула улыбка. — Парни у меня мировые. Старший, одиннадцать годов, уже пытается наравне со мной во всём быть. На батю моего похож… А младший, Егорка, девять годков недавно минуло. Глаза ясные, как у матери, кажется, изнутри светятся… и дочка ещё, Леся, озорница маленькая… Здесь недалеко деревня наша. Лисна зовётся… Места там красивые… Так хочется обнять их. К сердцу…

Командир споткнулся на последних словах бойца и бросил быстрый взгляд на едущую рядом телегу, когда смолк последний шёпот.

Петрок лежал, по-прежнему прижимая к себе ладони. Только бледное, заострившееся лицо склонилось набок и глаза закрылись, словно от усталости.

Иван протянул руку и тихонько потряс раненого за плечо.

— Петрок, — тихо позвал командир. Пальцы ладоней внезапно похолодели, и он негромко приказал: — Медсестру сюда.

Кто-то быстро метнулся назад, и вскоре среди людей и тянущегося обоза замелькала невысокая фигурка спешащей к нему женщины в расстёгнутой шинели. Она на ходу перевязывала волосы белой косынкой, переводя встревоженный взгляд с комдива на крытые соломой дроги. Подбежав, не останавливая телегу, протянула узкую ладонь к неподвижному мужчине, проверила пульс. Осторожно приподняв его руки, посмотрела на зацветающие бинты, нахмурилась и, глянув мельком на уходящее за деревья солнце, спокойно будто сама себе произнесла:

— Спит. — После обернулась и добавила: — Иван Степанович, у нас четыре возка с тяжело раненными. И ещё есть нетяжёлые, но их уже шатает. Нужно останавливаться. Иначе в следующем бою эти нетяжёлые винтовки не поднимут, не то что себя в атаку.

— Я вас понял, Анна Николаевна, — кивнул комдив и тут же подозвал Сашко, своего зама. — Ищем место для ночлега.

— Есть, — козырнул тот и растворился среди людей. Иван в который раз подивился этому, безуспешно пытаясь отследить медные вихры парня. Потом взгляд его вернулся к Петроку. «Здесь недалеко деревня наша. Лисна зовётся…» — эхом прозвучали в голове услышанные слова. И резко развернувшись, командир двести пятьдесят третьей стрелковой дивизии, не разбирая дороги, направился в лес.

Его никто не окликнул. Колонна медленно останавливалась, ожидая дальнейших распоряжений и подтягивая растянувшийся хвост.

Отойдя недалеко от дороги, Иван опустился на землю прислонился спиной к укрывшему его от чужих глаз стволу, стянул в головы фуражку и прижав её к лицу тихо завыл. «Здесь недалеко… Лисна…»

Они миновали её сегодня утром. Лисна — так значилось на карте. Небольшая деревенька примерно десятка два дворов пригрелась между крыльями расписного осеннего леса. Совсем рядом — речка, а чуть дальше — прозрачно-голубая широкая заводь в ресницах камышей под неярким октябрьским небом. Красивые места, правда красивые. Только вот…

Крепкие ухоженные домики с невысоким штакетником слепо пялились на пришедших выбитыми окнами и щербато скалились дырами местами разломанных заборов…

Белая косынка, сорванная с чьей-то головы, сиротливо прижалась к обочине, вбитая в землю грязным сапогом, а дальше…

Дальше за качающимися на ветру распахнутыми воротами — её хозяйка. Простоволосая, молоденькая девчонка, с запёкшейся кровью на разбитых губах и такими же засохшими бурыми пятнами, узором боли раскрасившими ноги в прорехах подола разодранного платья. Сломанная кукла, брошенная за ненадобностью боле…

Седой мужчина, раскинув руки, лежал на земле, вбирая навсегда застывшим взглядом холодную синь вышины. Словно хотел взлететь, но не пускает зажатая в ладони сабля и тянет назад грязно-багряный плащ, натёкший из пробитого горла…

Почти в каждом дворе, где на цепи, где так лежали мёртвые собаки. Стеклянные глаза, вываленный язык, и всюду кровь. У одной морда была выпачкана красным и выломаны зубы. В загривке торчал топор…

А ещё запах. Тошнотворный запах сладкой гари забивал нос ещё на окраине деревни и становился нестерпимым у большого пепелища, бывшего когда-то чьими-то домами, а ставшего теперь погребальным костром…

И ни души. Не вернулись сюда пока люди. Оттого и стынут на осеннем холоде тела замученной девчушки и седого воина…

Иван смотрел на сожжённые остовы не верящим взглядом. В боях гибнут солдаты. Под бомбёжками умирают мирные жители. Это он понимал, издержки войны. Страшные, но понятные и объяснимые. Но то, что он видел сейчас, оправдать было нельзя. Объяснить — тоже.

— Господи, отец наш небесный! — глухо заговорил кто-то рядом и медленно перекрестился. — Прими души их…

Но его тут же зло перебили:

— Боец, отставить! — Появившийся словно из-под земли замполит схватил молившегося солдата за грудки и, встряхнув, яростно зарычал, глядя тому в глаза: — Бога нет! Нет, слышишь, солдат?! Мы делаем свою жизнь сами, без вмешательства бога! И всё это, — он махнул рукой за спину, — запомни — сотворили наши враги! И они за это ответят! А теперь — кругом!

Солдат, побледнев, развернулся и побежал прочь, к окраине. А Иван посмотрел вслед удаляющемуся бойцу и тихо обратился к своему заму:

— Хороший ты мужик, Фёдор, только не понимаешь пока, что иногда людям нужно что-то большее, чем идеология.

Но тот, выслушав командира, неожиданно удивил, глухо и едва слышно ответив:

— Нет, Иван Степаныч, именно здесь и сейчас я окончательно убедился, что нет его, бога-то. Будь он, такого не допустил бы.

Смуглое лицо замполита кивнуло в сторону пепелища, а затем он быстро зашагал за солдатом. Иван тоже бросил ещё один взгляд на чёрные скелеты домов, и собрался уже отдать приказ о захоронении найденных тел, когда вдруг на дальнем конце деревни ему почудилось движение. Несмелое, осторожное, показалось и пропало. Комдив прищурился, вглядываясь в тени, замершие у забора, и решительно направился к ним…

Дивизия Котова обошла разорённую Лисну стороной, не выходя из леса. Комдив, возглавлявший разведывательный отряд, оставил погребение убитых заботам четырёх женщин из соседнего села, тех самых, которых заметил прячущимися в конце улицы мёртвой деревни. По почерневшим от горя, но решительным лицам понял — они справятся. У них же узнал, в какую сторону направились нелюди, учинившие показательную расправу над беззащитными людьми. Узнал приблизительно как было вооружены и сколько их было. Особо много те женщины рассказать ему не смогли, но даже те крупицы, которые удалось вытянуть из их рассказа, оказались золотом. «Долго не смолкающий звук грузовых моторов», «длинный пылевой хвост на дороге», «следы гусениц вдоль недальнего леса» поведали ему о многом, в том числе и о направлении движения врага. По всему выходило, что кольцо вокруг советских войск замкнулось. И надеяться армии генерала Ерёменко теперь придётся только на себя, зубами выгрызая себе дорогу из окружения. Что ж, донесение в штаб он отправит сразу же, как только вернётся в расположение дивизии.

Попрощавшись с женщинами, Иван собирался уже уходить, когда его неожиданно окликнули:

— Товарищ!

Мужчина оглянулся. К нему бежала молодая девушка, с лихорадочно блестящими глазами и дрожащими губами на бледном лице. Она замерла перед ним, не зная, как обращаться, потом сделала ещё один шаг и, срываясь от волнения, заговорила:

— Товарищ командир, вы ведь… они… они ведь заплатят? Они… всё забрали… и кур и лошадей. Всё! Но… всё равно всех… всех, всю деревню, даже детей, понимаете? Даже детей!.. Никого не пощадили! Всех!.. Почему?!

Самообладание ей всё же изменило, и спрятав лицо в сжатые кулаки она мелко затряслась в беззвучных рыданиях.

— Оксинка, ну, милая, перестань… — Морщинистые руки подошедшей к ним седой женщины обняли первую за плечи. Острый ясный взгляд обратился к солдату: — Прости сынок. Сестра у неё здесь жила с ребятками. Мужик у ней как у всех на фронте, а сама она с тремя детками дома его дожидалась. — Женщина тяжело вздохнула, погладила молодую по волосам и тихо закончила: — Теперь вот все четверо где-то здесь — и Маруся, и два хлопчика её с маленькой дочкой…

Иван стоял, не в силах выдавить и слова. Молча кивнул и так же молча ушёл, чувствуя в груди разъедающую сердце боль, будто иглы в грудь вогнали. А ветер донёс до него негромкое:

— Береги себя, сынок…

— Товарищ комдив!

Голос Сашко вернул мужчину к действительности, и, вытерев глаза рукавом, тот откликнулся, махнув парню рукой:

— Здесь я, здесь.

Сделав вид, что ничего не заметил, Сашко остановился рядом и доложил:

— Иван Степаныч, дозорные вернулись. И ещё из штаба приказ прибыл.

— Быстро они, — пробормотал Котов, не сводя глаз с зажатой в руке фуражки. — Что с людьми?

— Отдыхают.

— Хорошо. Сейчас иду.

Иван ждал, что Сашко немедленно унесётся по своим медноволосым делам, но тот неожиданно присел рядом на корточки и заглянул в лицо командиру.

— Отдохнуть бы вам, Иван Степаныч.

Тот усмехнулся в ответ и потрепал зама по плечу.

— Успеется, Сашко. Иди. Я следом.

Когда парень исчез с глаз, Иван тоже поднялся и хотел вернуться в лагерь, как вдруг услышал еле уловимый плеск. Секунду поколебавшись, он пошёл на звук и шагов через пятьдесят оказался на краю овражка. По дну его, присыпанный палыми листьями, бежал небольшой прозрачный ручеёк. В одном месте дно его русла резко проваливалась вниз, образуя крошечный водопад и выбитую под ним купель с кристальной водой. Именно его серебристый звон и услышал мужчина.

Конец ознакомительного фрагмента.