Сиротка для дракона. Бои без правил

Наталья Шнейдер, 2023

Сиротку приняли на боевой факультет. Везение? Может быть. Декан считает, что девушки поступают на боевой факультет только чтобы найти себе мужа, но я-то знаю, что собираюсь стать сильным магом.Вот только один наглый старшекурсник постоянно отвлекает меня от занятий. Лучше бы я никогда не узнала, кто он на самом деле.Лучше бы нам вовсе не встречаться!Второй том.

Глава 1

Влипла, определенно.

Но что я могла натворить и когда? В тот черный провал между тем, как я рухнула в постель, и пробуждением? Но единственным человеком, которому я могла навредить ночью, была Оливия, а она, вон, жива-здорова.

Подруга тем временем протянула плешивому дворянскую грамоту, который тот не преминул изучить как следует. Потом пришел черед моих документов. Мужчина так же внимательно ознакомился с ними и протянул мне еще два листа бумаги.

— Постановление об аресте. И об обыске, — пояснил он.

Я попыталась вчитаться, но строчки прыгали перед глазами.

— Оливия, можно тебя попросить? — Я протянула ей бумаги.

Плешивого перекосило, остальные посмотрели на меня с немым изумлением. В самом деле, как простолюдинка посмела обратиться к графине на «ты»!

— Конечно, — с достоинством кивнула она. Пробежала глазами первый листок, вернула его мне. — Это постановление об обыске. Оно касается только твоих вещей и твоей половины комнаты.

Последние слова, кажется, были произнесены не для меня.

— Это — об аресте. — Брови Оливии взлетели на лоб. — По подозрению в покушении на жизнь барона Бенедикта Вернона?

— Что?! — выдохнула я. Слова кончились, и все, что я могла — таращиться на сыскарей и соседку, забыв, как дышать.

— Подозрение в покушении на жизнь барона Вернона-младшего, — повторила Оливия.

Я, наконец, обрела дар речи.

— Что за бред! Я и пальцем его не тронула! Да и когда бы?

— После вчерашнего я уже ни в чем не уверена, — задумчиво произнесла соседка.

«Честное слово, один бокал!» — вспомнилось мне. Щеки обожгло стыдом. Да, я ни в чем не виновата, и вчера говорила чистую правду, но кто мне поверит?

Похоже, кто-то подлил мне что-то крепкое в лимонад. Но зачем? Зачем кому-то понадобилось, чтобы я лыка не вязала? Просто напакостить?

А может, и в бокале, который протягивал мне Бенедикт, была какая-то гадость? Не просто же так он настаивал, чтобы я выпила. Может, он и мириться на самом деле не собирался, а хотел выставить меня на посмешище.

Но Оливия сказала, что в вине ничего нет. Неужели она на его стороне?

— А что было вчера? — вскинулся плешивый.

Оливия приподняла бровь.

— Это допрос?

— Неужели вы не хотите помочь правосудию, ваше сиятельство?

— Я с радостью помогу правосудию, — улыбнулась она. — И помогаю ему прямо сейчас, напоминая о том, что все правила ареста, допроса и обыска были написаны кровью невинно казненных, и потому эти правила следует соблюдать.

Сыскарь покачал головой. Обернулся ко мне.

— Лианор, где твои вещи?

— Вот. Ищите. — Я обвела рукой свою половину комнаты, стараясь держаться так же холодно-безразлично, как соседка, но вряд ли у меня это получилось.

Даже если Бенедикт на самом деле хотел не помириться, а устроить мне очередную пакость, почему Оливия сказала, что в вине ничего нет?

Да о чем я думаю? Какая разница, что было на уме у Бенедикта и кто подпоил меня? Кто на него покушался, и как это сделали, что покушавшегося никто не видел? Почему подумали на меня, понятно — о нашей вражде знали все, а стражи всегда ищут пропажу под фонарем, а не там, где потеряли.

Плешивый взялся за ридикюль на столе, но Оливия его перебила.

— Это моя вещь.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — повинился сыскарь, с поклоном протягивая ей сумочку.

Второй сыщик, худой и остроносый, между тем, обшарил карманы моего кителя.

— Вот. — Он извлек оттуда бумажный сверток.

В похожих нам выдавала лечебные порошки госпожа Алекса, целительница в нашем приюте.

— Что это? — удивилась я.

— Тебе лучше знать, — ответил плешивый, разворачивая бумагу.

— Откуда мне знать, если это не мое?

— Конечно, само в карман прыгнуло. — Он обернулся к третьему. — Записывай. Сверток из аптечного пергамента с… — он развернул край, — белым порошком. Ваше сиятельство, засвидетельствуете?

— Да, конечно.

Значит, на помощь Оливии нечего рассчитывать. Впрочем, с чего я взяла, будто она захочет мне помогать? Мы всего лишь волей случая оказались в одной комнате и…

И вчера ей и без того хватило со мной хлопот, а потому нечего наглеть. Особенно учитывая, кто ее отец. Скажут, дочь такого важного человека покрывает убийцу.

Ох, и ведь госпожа Кассия узнает! Что она обо мне подумает!

— Это не мое, — повторила я, но на меня не обратили внимания. Остроносый распахнул дверцы шкафа, не особо церемонясь, выгреб на пол содержимое одной полки, второй…

Дребезжа, покатился пузырек темного стекла.

Откуда он там взялся? У меня ничего подобного не было!

— Это не мое! — закричала я.

— Заткнись! — рявкнул плешивый.

— Крысиный яд, — сказал остроносый, поднимая склянку.

Сунул пузырек мне в лицо, так что, даже захоти я прочитать этикетку, не смогла бы — слишком близко. Показал Оливии — та кивнула. Остроносый передал пузырек плешивому. Тот сказал:

— В шкафу среди вещей обнаружился пузырек темного стекла с… — Он заглянул внутрь. — Белым порошком. Надпись на этикетке…

Он снова протянул пузырек Оливии, но не выпуская его из рук. Подержал перед глазами этикетку, давая еще одну возможность прочитать, наклонил горлышком к ней. Оливия снова кивнула.

Остроносый продолжал перетряхивать мои вещи, не гнушаясь исследовать нижнее белье. Меня передернуло не то от стыда, не то от брезгливости. Когда они уйдут, надо будет все перестирать.

Когда они уйдут. Уйдут ли?

Лысый обернулся ко мне.

— Где платье, в котором ты вчера была на балу? — спросил он.

— Не было платья.

Хотелось вскочить, закричать, выставить этих людей, которые вломились ко мне с утра пораньше, бесцеремонно роются в моих вещах и подозревают меня невесть в чем. Но все тело словно сковало, и отчаянно не хватало воздуха.

Сверток, пузырек с крысиным ядом — наверняка обертка соответствует содержимому.

Неужели Бенедикта в самом деле пытались отравить? С его характером у него наверняка много врагов. Все знают, что одна простолюдинка, то есть я, сцепилась с Бенедиктом. Очень удобно.

Никто мне не поверит.

— Полный зал видел тебя в платье, — настаивал лысый.

— На мне был мундир. Платье — иллюзия.

И значит, порошок подложили мне либо до того, как я ее активировала. Либо после. До — некому, кроме Корделии. После — парни, которым я объявила, что юбки нет, возможно, Дейзи, и…

Оливия.

Верить в это не хотелось.

Лысый между тем не унимался.

— Это должна быть очень хорошая иллюзия. Кто сотворил ее для тебя?

— Это мое дело.

Еще не хватало впутывать в эту грязь Рика. Да, он подтвердит, что иллюзию сотворил он, но чем это мне поможет? Еще и скажут будто я, заимев богатого любовника, решила, что могу безнаказанно творить что хочу.

Нет, на самом деле я боюсь не этого. Я боюсь, что он от меня отвернется — от одной мысли об этом сбивалось дыхание и останавливалось сердце.

— Лианор, не тебе решать, что наше дело, а что нет. Кто сделал для тебя иллюзию и чем ты расплатилась за нее?

— У меня не было платья на бал, и мне подарили артефакт с иллюзией. За подарки не расплачиваются.

— Это должен быть очень дорогой артефакт. Кто твой щедрый благодетель? — усмехнулся плешивый. — Уж не он ли попросил тебя в благодарность подсыпать яд барону?

Час от часу не легче! Тем более надо молчать!

— Подарки, которые мне дарят — мое дело, — повторила я. — И они не имеют никакого отношения к гипотетическому покушению на барона.

— Гипотетическому? — перебил меня плешивый. — Барон едва душу богам не отдал этой ночью после того, как ты подсыпала ему в бокал крысиного яда!

— Я ничего ему не подсыпала. Это мне что-то подсыпали или подлили в бокал на вечере.

Что теперь будет? Попытка убийства — это не битая морда, парой недель в яме не отделаешься. Кнут и каторга. По крайней мере для таких, как я.

— Конечно, — ухмыльнулся плешивый. — А ты вообще никогда ничего хмельного в рот не брала. Думаешь, ты первая, кто спьяну натворил дел, а потом твердит, что его опоили и оклеветали?

— Я ничего никому не подсыпала, — повторила я. Надо было что-то придумать, что-то сказать, чтобы мне поверили, но страх скручивал и желудок, и мысли. — Мне незачем было травить Бен… барона после того, как мы помирились.

Я в отчаянии посмотрела на Оливию — ну хоть она-то мне поверит? Но по лицу соседки совершенно ничего нельзя было прочитать.

— Значит, вы ссорились?

— Да весь университет знает, что мы ссорились!

— Ты затаила злобу, разыграла примирение, чтобы втереться в доверие, и отравила барона.

— Нет, я… — Я осеклась, что бы ни сказала сейчас — этот человек все вывернет в свою пользу.

Самое лучшее, что я могу сделать — молчать. Молчать и думать, постараться что-то понять, сообразить, что можно говорить, а чего не стоит до того, как мы окажемся на официальном допросе.

При этой мысли внутри все смерзлось. Представителей нижних сословий можно допрашивать с пристрастием.

Нет, не буду думать об этом. Не сейчас.

— Я не покушалась на жизнь барона Вернона. Это все, что я могу сказать.

— Что ж, разберемся. Собирай вещи и поехали.

— Что я могу взять? — прошептала я. Голос не слушался, а взгляд почему-то приклеился к каменному лицу Оливии. Если она мне не верит, то никто не поверит.

И Родерик… Нет, не думать об этом, а то разревусь.

— Смену белья и одежды, кружку, миску и ложку, — оттарабанил плешивый. — Шаль и теплые чулки.

— Письменные принадлежности? — подала вдруг голос Оливия.

Я обернулась к ней.

— Ну хоть ты-то мне веришь?

Оливия не ответила. Я стиснула зубы, чтобы не разреветься.

— Не знаю, зачем письменные принадлежности простолюдинке, но можно их взять, — кивнул плешивый.

— Учебники можно? — спросила я, чтобы хоть о чем-то спросить. Чтобы можно было думать о разной ерунде, а не о том, что мне конец. Тут же обругала себя. Учебники библиотечные. Возьму хоть конспекты.

— А ты собираешься учиться дальше? — ухмыльнулся третий, серый и неприметный, что до сих пор молча записывал.

— Да. Я ни в чем не виновата.

Трое никак не отреагировали. Привыкли, похоже, что все кругом не виноватые.

— Все выкладывай сюда, мы проверим, — сказал главный.

Я молча вытащила из недр шкафа свою старую сумку — тот холщовый вышитый мешок, в котором меня подбросили на порог приюта. Брать с собой в тюрьму новую и дорогую было жалко — вдруг пропадет? Эту тоже было жалко, возможно, единственная память о матери сгинет…

Ох, да о чем я! Как бы самой не сгинуть!

Носатый тщательно прощупал все швы на сумке, кивнул и вернул мне. Точно так же они перещупали все мое исподнее — как я ни старалась на это не смотреть, не получалось.

— Пойдем, — сказал, наконец, плешивый.

В дверях я обернулась, вцепилась в косяк.

— Корделия была у нас вечером и лазила в шкаф. Оливия, ты помнишь! Подтвердишь, если что?

Меня грубо пихнули в спину, выталкивая в коридор.

Оливия промолчала.