Звезды пахнут снегом

Наталья Юлина

Не преодолев несчастной любви героиня уходит с преподавательской работы, и уезжает на Тянь-Шань в астрономическую экспедицию. Все астрономы – выпускники МГУ, но изолированность жизни и своеобразие высокогорья накладывают на всех свой отпечаток. Главная героиня повести, хоть и чувствует себя чужой, но к концу года привыкает и к людям, и к горам. Всё окружающее становится близким и родным. Она взрослеет.

Второй рассказ

Обсерватория

I часть. Девушки наши

— Нет. Ты представь, не проснулась еще, слышу, кто-то ходит. Шуршит, не стесняясь, бумагой, старается в сумку попасть.

— Да ты что?

— Я испугалась. Кричу кыш, никакого ответа. Так же, блин, шуршат и шуршат.

— Я б запустила хоть чем.

— В кого? Я ж не вижу. Может, ворона.

— Где здесь вороны, ты что?

— Испугалась. Чуть поднялась на локтях.

— И что?

— Белки. Деловые. Обследуют всё. Пакет разорвали.

— Значит, в палатке дыра.

— Ты слушай. Конечно, дыра, да мне-то что толку? Как рыжих бестий прогнать?

— Рыжая бестия, так тебя твой Сашка зовет. Ученый.

— Гад он, ученый.

— Ты что?

— Ничего. Обещал, разойдусь, разведусь. А я опять залетела.

— А он?

— Гад. Ты лучше про белок послушай.

— А что?

— Да то. Убила я белку-заразу. Железку здоровую мой положил в головах — наверно, стащил. Схватила ее и по ним.

— И что?

— Заверещали, сбежали, как бабы из бани, если хлещет один кипяток, а этот, бельчонок лежит. И кровь

— Что теперь делать?

— Выбросила. Что делать.

— Нет, тебе-то что делать?

— Да что я, маленькая? В первый раз?

— Ой, Людка, дела.

— Да, ты языком смотри не трепи. Если кто здесь узнает, я на тебя все повешу, поняла?

— Да, брось, что же мы, не подружки? Ты хоть и крутая, а глупая Людка. Сказать секрет?

— Ну.

— Замуж иду. Заявленье подали.

— Ух, ты. Почему ж я такая? Вот че… ерт.

— Приглашаю, через три недели.

— Ты подумай. Вот девка счастливая. Наверно, в Москву уедешь теперь.

— Ну.

— Уедешь, я здесь буду одна.

— Что делать с тобой. Дура ты, Людка. В марте гуляли, тебе девятнадцатый стукнул?

— Сказанула. 19 исполнилось.

— Всё равно. Не надо рожать, жизнь искалечишь себе и ребенку, но и залетать-то зачем? Что ж ты такая у нас…

— Не тебе чета. Ты у нас деловая.

На этих же днях иду я от озера к нам. Слышу, Миша-жених посигналил. Остановил. Подвезу, говорит. Села. Хохотнул и мимо дороги вверх почти вертикально. Машина ползет, как беременная, переваливаясь с боку на бок. Камни стучат по дну, кузов вот-вот сорвется. Машина-старушка едва жениха переносит, не сдюжит, развалится, кажется, прямо сейчас. А Мише смешно. И что же? Хохочем вдвоем. Длинный срезав язык и подпрыгнув два раза, наконец, на дорогу попали, ура. Подъезжаем. Зоя-невеста не бросится Мише на шею, как завидит его. Издали ручкою пухлой махнет, вот жених и растает. Может, счастливою будет.

Но. Но всё, что ты знаешь, для местности данной не нужно, в ближних поселках девушки наши живут и законы свои соблюдают.

Ах, ах, что бы такое рассказать, чтобы скрыть правду. Да, задолго до экспедиции мое сердце остановилось, подумало и пошло в другую сторону. В прежние времена сказали бы, что оно разбилось.

Из разбитого сердца выходят все шлаки, названье которым любовь. Да, освобожденье пришло. Но слово свобода в свободе значений погрязло. То может быть этим, а после не этим, а тем. Моя же свобода уже утонула в душе. Душа тяжелеет, а дух всё свободней и тише.

Да, кто малахольного больше в свободе живет? — Только жмурик. Малахольный локтями-когтями не будет сражаться за пайку. Дела нет малахольному, кто там и в чем виноват. Для насельников местных свобода моя оказалась не всем по зубам. Раздражались. Но вернемся ко мне. Что же было? Было, не было. Было со мной. С ним, сейчас уж не знаю. А со мной — крушение, разрушение, ворошение. Именно в такой последовательности. Ворошение — моя жизнь в экспедиции.

Ну, во-первых, какой Он? Он — почти как Христос. Любящий всех, прощающий всех. А Христос может жить среди нас? В том-то и дело. Это и было причиной моего несчастья, да и счастья тоже. Я боялась за него. Мне казалось, что его жизнь в опасности, что его разум не выдержит не то, что разлуки со мной, а вообще без меня. Он и я — один человек. Без меня он только полчеловека и его полразума не в силах справиться с этой постоянной агрессией среды. У меня были приступы ощущения, что его распинают. Уже вбиты два гвоздя в руки. Он дергается от боли, бледнеет, пот бежит по щекам, струится по груди. Но вот он вскидывает голову и поет тонким срывающимся голосом:

Ничего, ничего, ничего,

Пусть считают меня за бревно,

В мой последний час вспоминай о нас

Давным-давно.

Вот и вспомнила. Больше не могу.

Но. Но всё, что ты знаешь, для местности данной не нужно, в ближних поселках девушки наши живут и законы свои соблюдают.

II часть. Рабодень

Итак, новый месяц. Начинается в четверг, кончается в пятницу. Всего один день. Хороший месяц, быстрый.

Завтрак прошел незаметно, слава богам.

Дома ни капли воды. Сходила к бане с бидоном. Бочка пуста. В столовой Роза сказала, не знаю, нет у нее на запас ничего. Говорила, мол, Миша утром еще обещал. Чем это Миша так занят. Не может съездить, всего-то ехать десять минут вниз, там минут двадцать, пятнадцать с осторожностью вверх.

А зачем нам вода, спросим себя? Пить кофе, чтоб после в койку залечь до обеда, но книга не стоит того. Можно к Диане сходить, наверняка угостит, если не кофе, так чаем. Нет, будет долго и страстно о случаях в жизни своей ли, чужой распевать. Все-таки долг прежде всего, попьем кофе в лаборатории.

* * *

Вот я пришла на работу. Это — дом напротив трактира, чтоб работник к обеду успел. Впрочем, дома друг от друга так близко — и всего-то их три — от любого к любому почти так же мало идти. К тому же, где «корпус рабочий», если не знаешь, просто так не поймешь. Все — избушки.

Ступенька. Дверь туговата, руками обеими тянешь — и ты в темноте. Это тамбур. После двери второй свернула направо, кофе запахло и чем-то еще. Здесь — материальная часть всех научных исканий. Электронное сердце бьется лучше, когда алкоголь в проводах, вернее сосудах мужей-электронщиков наших.

Коля с Артуром — тандем замечательных пьяниц. Да и как не дружить, если винища, любого, наверное, баррель выпит, и проект существует выпить еще. Я всегда завидовала пьяницам. Теплые они люди. Бескорыстная дружба мужская не миф, не легенда, но тайный Орден Братьев по Жажде. Женщин в Ордене нет, и не будет, все равно, если женщина пьет.

Дернув дверь и увидев их лица, свой изъян я готова забыть. Вторник сегодня, вчера спиртное куда-то исчезло, всё мрак. В безысходности полной, полнее на свете и нет, — накаляют паяльники разом при виде меня. Молчат, настороженным взглядом Артур что-то тайное Коле сказал. Мне в Орден нельзя, я знаю.

А в комнате благостным ладаном веет. Разноцветье крошек цилиндров усатеньких, пыль, проводочки, громоздких приборов засилье — всё, кажется, ждет окончанья поста.

Конец ознакомительного фрагмента.