влюбиться в начало века
*
это как увидеть своё стихотворение
в большом сердце какого-нибудь человека.
бродить за ним, спрашивать:
— сколько тебе осталось, сколько?
без тебя для меня ведь не жизнь, вечность.
*
это тайком любоваться,
а потом говорить:
— сударь, мне больно смотреть на вас.
кажется, в моем правом лёгком
сотни волшебников прочитали блока,
и бегают в поисках своей незнакомки.
я сейчас задохнусь.
это как ни одной строки не заучивать наизусть,
всегда говорить спонтанно,
смотреть нахальным уличным мальчуганом…
*
это стать режиссёром чужих снов,
снимать каждый кадр как рифеншталь,
новое слово писать,
чтоб один человек читал;
а для других всё равно непроизносимые языки.
это уличную ворону называть не иначе,
как иезекиль,
будто она из неузнанной в детстве книги.
это предлагать жизнь, или её отсутствие,
ждать, когда сделают выбор,
и растворяться в толпе — ничего не было,
пренебрегать похоронами, свадьбами.
это как отпущенные преступники —
быть в сотню раз свободнее.
смотреть сверху вниз, чтобы все называли гордою,
и не знали, что страшно поднять глаза.
это небо раскрашивать бирюзой,
оттого, что всё оно — дыхание одного.
бежать за трамваем, когда полночь,
и он в депо —
забывать всё, что было сегодня днём:
кто глядел в его стёкла, входил в вагон.
это как лежать на земле
и чувствовать: опадает снег.
засыпает плечи, касается тонких губ.
и дрожать от холода: даже снег груб,
и целует совсем иначе.
это самым непроизносимым на свете вечером
ходить по длинным пустынным улицам,
гадать: вертится, или не вертится
планета в сотне световых лет.
вспоминать, как у дома в детстве рос
ярко-красный глёд,
как он был красив,
сочетался с платьем.
и сейчас, как в детстве,
все чувства твои бесплатны,
все дороги твои длинны.
это оставлять маленькие вокзалы
тихой немой страны,
убегать на край света, за млечный путь,
оттого, что сердце — трус, воробей,
не должно петь.
но поёт, громче всех поёт.
