Парабола балабола

Наташа Романова, 2023

Дорогу осилит идущий. Нужно самую малость. Однажды встать с дивана. И идти к цели. Между решением и выбором всегда есть время для раздумий.В это время можно и полежать. Подумать. Шаг вперед ведет к переменам, а намерение дает толчок Исполняющим Силам. В сказках главным героям всегда предлагают выбор. Куда пойти. Направо путь длинный, но правильный. Налево путь короче, но можно не выбраться. Прямо кем-то придется пожертвовать. Никогда не поздно изменить ход событий. Жизнь как сказка, и каждый сам решает, какой идти дорогой.

В раннем возрасте мы все мечтатели и волшебники, легко верим в сказку. Да и как же не поверить, если Дед Мороз с полным мешком подарков стучится в дверь, а Зубная фея в обмен на выпавший зуб обязательно оставит сюрприз под подушкой. Взрослея, мы теряем связующую нас нить с Миром Грёз. Заказательный пальчик перестаёт работать правильно. Имея под носом, точнее на кисти правой руки волшебную палочку, забываем, как ею пользоваться. От распирающей нас внутренней нерастраченной силы мы становимся сердитыми, злимся на окружающих. Мешаем течению Вселенской энергии дать нам самое лучшее, не видим знаков. От начала времён матёрые маги, поднаторевшие в векторной психологии, трудятся день и ночь, создавая доступные для понимания ритуалы, зашифрованные в сказках, которые способны полностью изменить привычный унылый жизненный уклад.Сказки намёками дают возможность переосмыслить свою жизнь.Разум, как ребёнок, существо очень внимательное и любопытное. Не пропустит мимо себя ни одной подсказки заботливой Вселенной. Следуя правильным указателям, легко войти и найти выход. Но попробуйте оставить ребёнка одного на некоторое время, как он тут же натворит бед и сотворит хаос. Взрослые находятся в тупике каждодневных забот, забывают о своём внутреннем ребёнке навсегда. Надышавшиеся индустриальной пыли взрослые, как никто другой, нуждаются в сказке.

Палка нема, а даст ума.

В некотором царстве, в житейском государстве жила — поживала Лелька. Красотою лепа, бровями союзна, а коса русая до самого пояса. Одним словом, загляденье! Ума две палаты, в голове всё не помещалось. Излишки через язык выходили. На все руки была мастерица, прекрасная девица!

Всё в её руках кипело да горело, особенно в тот, неровен час, когда уборкой занималась, да про борщ на плите забывала. А уж коли подружка подколодная на молочай рябиновый заглянет, то всё, пиши пропало. Любому делу конец, а болтовне начало. Сматывались сплетни в клубки до конца рабочего дня. До предела, пока сон их не уморит. Свесив набок натруженные языки, обессиленные девчата засыпали.

В моменты девичьих посиделок на добрую половину населения икота нападала. Да так сильно, что только косточки трещали. Настолько тщательно подружки их перемывали.

Подружку Лелькину за глаза прозвали Найдой, а в глаза стеснялись. Уж больно сварливая да сердитая девица выросла. Прозвище такое прилипло к ней, потому что дома не сиделось. Всё больше по гостям бегала, везде свой нос совала, сплетни в дырявый мешок собирала.

Стряпать да кулинарить не умела, а точнее не хотела ручки свои белые утруждать. Но покушать очень любила. За милую душу могла полупудовую кулебяку умять. На турниры по обжорству первая бежала, в очередь становилась. Спешила записаться на участие. На турнире она семерым фору давала. За минуту всю конкурсную выпечку слопает. Осьминой квасу запьёт, крякнет. Скатертью усы квасные под носом вытрет, а глаза голодные. Сидит, не уходит, добавки ждёт. Судьям приходилось насильно её из-за стола выпихивать.

— Финиш! Финиш!

В награду ей давали курочку, несущую золотые яйца. Так она прямо там рябушку тюкнет, ощиплет да на угли. Столько урону принесла царству, и подумать страшно. Распорядителю было велено озвучить государев указ. Гласивший, что отныне объедальные турниры закрыть. Лотереи не проводить, народ на халяву не кормить. Призовых курочек рябушек экономить. Так как победитель заранее известен, смысла в соревновании нет. Публика покупать входные билеты отказывается. Дескать, зевакам зевать скучно. Интерес утрачен:

— Дайте нам хлеба и зрелищ. А этого троглодита мы уже знаем.

Марусе трудно было с таким аппетитом дома усидеть. Все съестное быстро заканчивалось. Мать не успевала горшки и кастрюли отмывать, да от готовки отдыхать. Собственноручно выпихивала чадо своё единокровное на прогулку. Вот и ходила бедняжка по знакомым столоваться на шарманку. Да брехнёю делиться. Честные люди, завидев её издали, второпях ворота запирали. Окна ставнями закрывали. Задували свечи. Через раз дыша. Как мыши, сидели на печи. Делали вид, что дома никого нет.

— Что-что? Борщом пахнет? Нас нет, а борщ есть. Вчерашний! Если любите вчерашний борщ, то приходите завтра!

Те, кто посмекалистей, завидев обжору, прятали всё съедобное в погреба. Незваная гостья в двери заходила, жадно избу взглядом обводила. Тяжело вздыхала. Видела, что поживиться нечем. Несолоно хлебавши уходила.

Так потихонечку её отвадили все жители царства. Кроме Лельки. Она подружку свою любила, чувствовала в ней родственную душу. Да и дни рождения у них совпадали. А в профиль носы похожие. Обе курносые, в задорных веснушках.

Подружка по паспорту Марусей значилась. Имя прекрасное, энергетически сильное. Корнями по своему происхождению за имя рек Пречистой Девы цеплялось. Да только испохабила она его. Отсекла сакральную связь делами погаными от своего Ангела Проводника.

Её душа желчью под самое горлышко напиталась. Стала тяжелее валуна путеводного. Того самого, что на жизненном перепутье у трёх дорог стоит. Надписями, указателями предлагает судьбу с судьбой свести или развести. Кто как выберет.

Надоело Ангелу Хранителю на ручках её носить. От скверных ситуаций оберегать. Потому как чаще Маруся эти ситуации сама создавала. Добрым людям покоя не давала.

Ангел мучился с нею восемнадцать лет. Однажды плюнул в сердцах. Да на поклон к начальству отправился. Челом бить. С порога на колени грохнулся, по чину представился и на пальцах разъяснил, какой изумруд ему достался.

— Отец моей души! Свет Сокровеннейший! Сил моих нет! Закончились! Уже не хватает моего ангельского терпежа. Лучше низвергни меня в гиену огненную. Опали крылья мои пламенем гнева твоего праведного.

Отец мой, сам себя породивший! Возвышенный и высочайший! Правящий сам собою. Сердце сердец. Слово словес. Не могу я больше! Сними обязательства. Кандалы неподъёмные. Иначе сам скоро в демона обращусь. Начну ей советы давать, как сподручнее следы замести. Получше прятать концы в воду. Чтобы улики пропадали без вести. Настолько порученная мне девушка хитра. Да нутром черна.

Мне самому от себя страшно за то, что распирает меня от любопытства и предвкушения сам факт, какую хитрость это порождение ада выкинет. Кому следующему напакостит. Ох и изощрённая она в науке козней!

Устал я бесполую Душу пасти. Отче мой, от неё одни напасти. Ты меня на вольные хлеба отпусти. Дай недельку отдохнуть и в себя прийти. А иначе за себя не ручаюсь. По своему дело разрешу. Боюсь, не сдержусь и её порешу. Потеряна она, пропащая. Её не спасти. Не будет мне тогда прощения. Ни в субботу, ни в воскресение!

Разгневанный Отче Небесный велел Ангелу крылья белые сложить. Выдал накладную на драных два крыла. Чёрного цвета. Какой-то бедолага их уже носил. Видно, тоже не выдержал. Ангел крылья для нижней иерархии подхватил. Отправился на землю за падшими агентами подглядывать. Да морзянкой главному докладывать.

Маруся была не проста. Себе на уме. Тёмная лошадка. Дюже охоча до чужого добра. Любила глаз положить на всё, что ей не принадлежало. Если верить молве, к ней кое-кто ночами захаживал. Науке оккультной учил. Инкогнито являлся в темном облачении. Капюшон всегда надвигал на глаза. Как не силились соглядатаи рассмотреть обличье ночного гостя, ничего не выходило.

В щели между ставнями заглянуть пытались. Пока подоконники не обломались. Только и успели разглядеть чан большой, с домашнею лапшой. В бронзовых подсвечниках горели свечи в жерле печи. Посреди комнаты стоял пришелец с книгой в руках, заунывно бубнил незнакомые слова. А девица, закатив очи горе, заунывно их повторяла. Соглядатаи между собой посовещались:

— Наверняка ворожбу да порчу наводят.

На том и порешили. Подглядывать за нею перестали. Но если горюшко какое-нибудь у кого-то случалось. Например, курица пропадала. Корова мало молока давала. Или из-за измены в семье рога кому ходить мешали. Шли толпой к её забору с ведром навоза. Макая палку с тряпкой на конце в вонючую субстанцию, писали бранные слова. Посыпали надпись куриными перьями. Самые смелые выкрикивали пожелания плохого содержания. Довольные расходились.

Красою Маруся Лельке уступала, но старалась во всём на подружку походить. Везде за нею поспеть. Наряды одинаковые покупала, так же косы плела, украшая цветами. Даже перекрасилась в русый, чтобы быть точь-в-точь. Сама-то она чернявенькая от природы была. Мел в ступке пестиком толкла. Лицо меловой пудрой натирала. А на тонкие губы пчёл сажала. Чтобы от жал пчелиных губы распухали. Дескать, так краше, по-детски. Припухшие доверия больше вызывают. Женихов приманивают. Дело-то хозяйское, думать никто не запретит.

В одном только, как ни старалась, ничего не выходило. Песни петь в равной мере, как Лелька. Ну никак не получалось. Маруся упорно старалась, от своего не отступалась. Помнила первое правило в оккультной науке: дорогу осилит идущий. Главное — правильно поставить цель!

По утрам шла купаться. Оставшись наедине с собой, тренировалась перед зеркалом. Подражая Лельке, она широко открывала рот там, где надо. А где не надо — закрывала:

— А-а-ааа! О-о-ооо! Ла-лааааа! Бе-е-ееез те-е-ебя-яа-а-ааааа!

Старый козёл, остервенело объедавший во дворе кору с яблони, замирал. Заслышав звуки, похожие на призыв соплеменницы во время брачного периода. Крутил рогатой головой в поисках звукового источника. Нетерпеливо тряс лохматой бородой. Его бесовские глаза мутнели, наливались кровью. Горизонтальный зрачок расширялся. Он бросал жевать, взбирался по коряжистым ветвям на верхотуру дерева.

Там, норовя свалиться, нетерпеливо перебирал копытцами. Отбивая чечётку, заглядывал в окно ванной комнаты. Подхватывал Лелькины рулады. Бекал, мекал козлетоном. Брал высокие ноты. Выходило очень похоже, дуэтом. Могли бы ездить в другие царства и на гастролях зарабатывать неплохие барыши. Многие так и делают.

Как ни крути, да не старайся, но пока свой голосок через улыбку не пропустишь. Не напоишь своими чувствами тайну сокровенных мыслей. И не напитаешь тишину между строк из душевного родника. Ничего не выйдет. Маруся все песенные слова через свою злость завистью питала. От того и песня в комок сбивалась, в горле застревала.

От неуспешных потуг своих злобно насмехалась над нею Маруся. Звонкий голосок своей подружки позором покрывала. Кривила свои губки в мятый бантик. И только заслышав бархатные трели, норовила закрыть рот подруги рукой. Шипела сквозь зубы, брызгала ядовитыми словами:

–Замолчи! Волков да собак приманишь. Зачем воешь опять? Боюсь я, вдруг воры набегут. Или насильник какой. Зачем так орёшь. Ослы и то потише будут! Тьфу на тебя! Вот что наделала! Сердечко моё как теперь унять? Придется к знахарке идти, испуг чёрным воском отливать. Да переклад на пугало огородное делать!

В то же время молва без привязи в государстве гуляла. Кто слухи отпустил с поводка — неведомо. Но поговаривали за подружек, будто отец один на двоих у них был. Пришлый иноземец из соседнего царства. Обманом да колдовством владел в совершенстве. Зачаровал иноземной харизмой, смоляным чубом да улыбкой до ушей будущих мамок Лельки и Маруси.

Вскружил головы влюбленных питием приворотным заколдованным. На неживой земле настоянном. Водой ароматной из сосудов пузатых на запястья да за ушки им брызгал. Не скупился на подношения, побрякушками разными да нарядами задаривал. А уж наобещал всего столько, что пятерым не унести.

Говорил мало, вкрадчиво. Масляно, тягуче, с медовым акцентом. Своими повадками старался подражать Коту Ученому с острова Буяна. Что близ берега Заморского. Совершенствовал искусство обольщения по историческим романам. Брал пример с Джакомо Казановы. Годами изучал тонкую женскую организацию. Понимал с первого взгляда, что может понравиться незамужней девушке. Вовремя нажимал на нужную клавишу и вуаля — птичка в клетке.

В свои обворожительные речи закутывал девиц неискушенных. Паучьи сети хитросплетенные на каждом шагу расставлял. В душе потешался над наивной доверчивостью. Дарил девицам надежду. Преследуя свой интерес, пудрил им мозги.

Пока соперницы, будущие мамки, сражались за сердце пришлого залётного красавца. На свитера драли друг дружке растрепанные космы. Да побрякушками даренными перед носом бряцали. Поочередно выхватывая пальму первенства за право обладать сердцем пришлого соблазнителя. След от повозки виновника женского многоборья остыл уже давно.

В пыль втоптав девичьи мечты, иноземец испарился. Куда сгинул, никому не ведомо. Может, в дупле у Соловья Разбойника схоронился или отдыхает от трудов пакостных на минеральных водах. Дело то житейское. Нашкодил и в кусты.

Как бы там ни было, но после себя пришлый иностранец оставил два зачатка новой жизни. Позор, чёрную зависть, раздоры. Да секрет зелья заморского, приворотного. В древних книжках зелье это называлось Эликсиром Кривды.

Привораживало зелье не к противоположному полу. Хотя и это случалось, если добавить в настой мухоморов, белладонны или дурманящей травы. К себе привязывало так крепко, что за уши не оттащишь. Обывателям он подбросил краткую аннотацию с каракулями. Начертанными от руки:

Каждый может попробовать испытать свою силу, волю, но только избранный может… Дальше запись обрывалась, так как у мятой бумажки не хватало целого угла. Именно так было написано на пожелтевшем, выдранном из колдовской книги листе. Как всем известно, все древние книги писались от руки. Под впечатлением сиюминутного колдовского озарения. А черные маги ещё и шифровали свои записи, чтобы никому ничего не понятно было. Напускали туману в глаза.

Кто кусок от угла оттяпал, догадаться нетрудно. Всё предусмотрел иноземный обольститель. И дабы не отыскал никто клочок заветный. А старания его не были напрасны. Иноземный вредитель его попросту спалил, а пепел съел со стейком сырой прожарки. Посчитав, что так надежнее.

На том клочке было завершение заклинания, всего одно единственное слово: Остановиться! Которое служило предостережением от опрометчивых поступков. Но так как с пустоты толку мало, каждый из прочитавших формулу трактовал написанное по своему. Чаще причисляя себя к полку избранных.

Постепенно душевная морока накрывала каждого горожанина житейского государства. Никому от нее спасу не было. В воздухе постоянно пахло скандалом да причудами. Коих случалось немало из-за мамок неугомонных. Они эту самую секретную формулу с заклинанием продали за неразменный грош ушлому дельцу. Который развернул производство на широкую ногу. Монополист производил питие в масштабных количествах. Со временем пришлось целую сеть подобных заведений отстраивать.

Чтобы маховик торговой удачи заработал быстрее, он над входом в торговую лавку прикрепил зазывную рекламу. Мол, первую кружку наливаем бесплатно. А если вам не будет вкусно, мы нальем ещё! Приведешь друга — еще кружку бесплатно!

Приворотное зелье крепко к себе привязывало и редко кого отпускало. Потому как приносило временное облегчение. Потерю памяти и фееричные видения. А ещё каждому, кто отведает, выдавали даром очки. Особые. Розовые, чудного дизайну.

Выдавали с тряпочкой, инструкцией и наказом никогда не терять и не снимать. Как можно чаще тряпочкой очки вытирать. Для надёжности исполнения наказа очки замыкали на голове оловянным замочком. А ключики с моста выбрасывали в море. Почему так, а не иначе, никто и не спрашивал. А на халяву и уксус сладкий.

Иноземец вроде как говорил о каком-то побочном эффекте. Об обратной стороне Луны. Палке о двух концах. Таковы правила: если что-то отдаёшь, огласи инструкцию. Даже если дело колдовства касается. Обязательно надо предупредить о расплате страждущих. Таким образом, ответственность переходит в руки берущего.

Вот и шептал иноземец себе в чернильные усы: Волшебное варево, зелье вкусное, заветное. Заберет самое дорогое, что тебе принадлежит — твоё отпущенное земное Время, твою Молодость, Мечту. А может Жизнь. Очки розовые напустят туману в глаза, затянут миражом мозги. Каждый плевок будет казаться, будто капнула Божья роса. Очки скрывают истину.

Но кто же его слушал, обманщика. Не зря в мудрых книгах написано крупными буквами: Имеющий уши да услышит. Имеющий глаза — да увидит. Имеющий разум — да осознает.

Суть кроется в глухоте и слепоте драгоценной души человеческой. Выбор предоставлен каждому. Вроде и предъявить обманщику нечего. Как кому поступать — воля собственная. Но, как в народе говорится: Ах, обмануть меня нетрудно! Я сам обманываться рад!

Много всего кануло в Лету, а в царстве том всё по-старому, по-прежнему. А как только чёрт ведает. Но не скоро скажет.

Лелька с Марусей повзрослели, достигли совершеннолетия и делились уже не детскими секретами. За стаканчиком другим перемалывали, перетирали скучные события до мучнистой пыли. Потихоньку приобщались ко взрослой жизни. Без пития уже не обходилось ни одно застолье. А за стол садились каждый день.

Лельке не особо нравился вкус заморского варева. Чем-то похожего на перебродивший, заплесневевший хлебный квас. Несколько раз даже бросить пыталась. Хотела заменить на родниковую воду. Но Маруся не могла такого допустить. Всегда была на чеку, держала руку на пульсе. В одиночку не хотела погибать.

Подбадривала Лельку подружка подколодная. Где убеждала уговорами, а где угрозами. И незаметно подливала во всё питиё да яства. Требовала к себе уважения да внимания. Иногда в питьё добавляла настойку на гадючьих языках, на лягушачьих щёчках. Холила надежду, что голос Лелькин ненавистный пропадет совсем. Ведь уже прозвонили вестники. Первые звоночки.

Лелька время от времени хрипла. Пару недель и вовсе не разговаривала, только шипела. Будто змея. И пучила по жабьи глазки. Марусю это сильно радовало. Ради забавы она подносила к носу Лельки кривое зеркало:

— Гляди-ка, как тебя раздербанило! Ну, чистая жабунька! На, выпей рассолу холодного. Жажду же утолить надо. Пей до дна, не кривись. Я о тебе забочусь. Больше никому ты не нужна!

Лелька песни петь почти перестала. Да их и не слушал уже никто. Весь люд щеголял в розовых очках да в заоблачных мечтах. Всё складывалось, следуя Марусиному плану. Шло так, как было ею задумано.

Отец-то, может, у девчат и один на двоих был, да замысел разный. Одно дело, если только себе вредишь, так за себя одного и ответ придётся держать. А если другим начнёшь пакостить, тут спрос уже другой. Отвечать перед наблюдателем за всех испорченных придется.

И всё бы ничего, добилась бы Маруся своих целей. Но в неровный час влюбился в Лельку часовых дел Мастер Матвей. Смотрел на неё Часовщик издали, а подойти стеснялся. Только шажочек сделает в сторону любимой. Маруся уже тут как тут. Выскакивала из-за угла, будто чёрт из табакерки. Внезапно появлялась. Набрасывалась на него с претензией и угрозами.

Сидел в своей каморке на первом этаже часовой башни. Подпирал голову кулаком. Страдал в одиночестве. Корежило Марусю. Сворачивало в бараний рог от одной только мысли, что выбрал Матвей, первый парень в царстве, ненавистную Лельку. А ею пренебрег.

Пригрозила Лельку отравить, ежели к ней хоть на шажочек приблизится. Матвей — единственный человек в государстве, который пил только компот из сухофруктов. А на зелье у него была аллергия и головная боль.

Городской врач как только с ним не бился, по-всякому пытался зельем напоить. Смешивал с малиновым сиропом. Через капельницу и деликатно хотел через клизму влить. После проб и бесполезных опытов над ним выдал справку с печатью: Не годен чаи иллюзорные гонять!

Резюмировал в анамнезе и вытолкал взашей:

— Не достоин Вы, батенька, розовых очков. Иди в поле работать, нечего тут прохлаждаться да бесплатно харчеваться!

Матвей тихонько дела государственные делал. Один за всех управлялся.

Поля распахивал, засевал. А как пора приходила, плоды пожинал. Деревья сухие рубил. Да валежник собирал. На дрова пилил. Чурки в поленницы на зиму для всех складывал.

В холода злющие да в морозы трескучие печи соседям растапливал. Чтобы дома не отсырели. Тучных коров доил. Соломку им стелил да чистой водицей поил. Капусту шинковал, мариновал да в банки закатывал. Грибы, ягоды собирал. А после сушил про запас. Думал, в себя люди придут. Очнуться, проголодаются, будет чем их накормить да напоить.

Один за всех трудился от рассвета до заката. Как белка в колесе. Останавливался только, чтобы компоту испить да пот со слезами с лица утереть. Изо всех сил поддерживал, не давал сгинуть царству с лица земного.

Кручинился Матвей. Жалел собак бездомных. Горожан неприкаянных и себя немного. По Лельке сильно тосковал, но изменить ничего не мог.

Наблюдал со стороны, как погибают люди. Стареют быстро и пропадают без следа. Честной народ перестал жениться да плодится. Малята давно не рождались. Как бы Матвей ни бился, не старался, всё потихоньку приходило в запустение. Приближаясь к забвению.

Его Мастерская давно заросла пыльной паутиной. Горожане не следили за временем. На городской башне часы остановились за ненадобностью. Всем было наплевать на Время. Только Матвею хотелось перемен. Жену, детей и блинов с малиновым вареньем.

Долго думал он, как изменить жизнь. В раздумьях тяжких бродил по полям, трогал рукою налитые спелые колосья. Не замечал, как доходил до быстрой реки и без сил опускался на прохладный влажный песочек.

Ходил по замкнутому кругу, не зная, что делать дальше. Тяжелым камнем на душе лежало понимание безысходности и отчаяния. Голову сломал, думая, как вытащить Лельку из цепких Марусиных лап. Как спасти любимую. От горьких мыслей спасала усталость. Проваливался в забытье, засыпал до рассвета.

День бежал за днем, обгоняя наперед недели, годы. Тянулось вперёд время, как резина, а ничего не менялось. Свойство было такое у времени — растягиваться да сужаться. Кому как повезет.

Часто такое в былые времена случалось. Дни тягомотные доставались тунеядцам да лежебокам. Кто не любит назад оборачиваться и наперед задумываться, тянулись коровьей жвачкой. За один миг пролетали. А иным каждый новый день, как будто целая жизнь прожита. Вот такие чудеса случались.

В очередной вечер принесли ботинки Матвея к реке. Только на этот раз с собою прихватил он бутыль. С жижей запретною. Решил залпом со всем закончить. Ибо больно смотреть, как погибает любимая, теряя красоту и возможности. Всякому страданию есть предел. Его чаша переполнилась до краешка.

Перед отчаянным шагом решил надышаться и волнение унять. Не каждый день с жизнью приходится прощаться. Прикрыл глаза, вдыхая аромат свежескошенной травы. Вспомнил, как красиво пела Лелька, как задорно улыбалась. Всё забрало высосало зелье треклятое. Чарующий Лелькин голос стал скрипучим, сиплым, глаза потускнели. Мелкими морщинками изрезано припухшее лицо. Может, и соскочила бы Лелька, да Маруська разве позволит.

Сквозь полусомкнутые веки Матвей заприметил дедушку с суковатой палкой в руках. Издалека было видно, что старец сердит. Он шёл на него. Размашисто, потрясая в воздухе руками. Грозился и ругался на чём свет стоит. На застывшие часы. Матвея корил за лень и трусость. За выход в бутылке и за спущенные рукава.

Напоследок отдубасил по бокам той самой палкой. Подсунул под нос Матвею полное ведро раков и пошёл прочь. Вопрошая через плечо:

— Знаешь, почему ведро с этими членистоногими никогда крышкой не закрывают? Почему они не сбегают? Возможность есть. Шагни из смертельной западни — и на свободе. Но сидят пойманные узники в открытом ведре, участи своей дожидаются. Только усами шевелят или трапезничают клешнею соседа.

Все в равных возможностях. Но что же происходит, как только один решит выскочить? Догадаешься, поймешь, что делать дальше, и будет тебе счастье. Жена красавица. И царству поможешь. Начни с причины.

Почесал Матвей правое колено. Оно всегда чесалось от волнения. Смахнул пот со лба и решительно направился к дому дельца. Производителя зелья приворотного. Прежде, выломав палку побольше, уже было двинулся в путь. Но, вспомнив о Марусе, нарвал в довесок охапку злющей крапивы. Наука даром не прошла.

Мимоходом пнул в треснувший бок ржавое ведро. Улетевшие в небушко раки серыми кляксами плюхались в воду. В полёте растопыривались, отцепляясь друг от друга. Почувствовав волю, наглели. Задом наперед сновали по илистому дну в поисках лакомых кусочков.

Ласковое солнце улыбалось собственным бликам. Преломляясь в плавных изгибах водной глади, создавая чешуйчатую рябь в извилистых волнах. В тишину, всё больше набирая силу, врезался чарующий Лелькин голос. Песня сливалась воедино с ожившим боем городских часов на старенькой башне.

Матвей прихватил в своей мастерской кувалду, отправился на городскую площадь. Что есть мочи стал лупить в сторожевой ржавый рельс. По тревоге созывая народ.

Горожане выходили из домов. Стягивались к центру площади. На ходу сдирали с глаз, ломали розовые очки. Хором подхватывали знакомую Лелькину песню. Жмурились от лучистого солнечного света, мимоходом выливая на землю осточертевшее пойло. С радостным смехом и с поцелуями обнимали друг друга, как после долгой разлуки.

На шумиху выполз из укромного места замутивший воду иноземец. Тут-то его и настигло возмездие. Матвей намял и ему бока, хотел было заставить всё царство от грязи отмыть и украденное время людям вернуть. Да не тут-то было. Иноземец пугалом растопырил руки в стороны, облапил Марусю. И тот же час за его спиной распахнулись кожистые крылья с костяными крючками. Красивое лицо обратилось в рыло со свиным сопливым пятачком. Изо рта выросли два вампирских клыка.

Нетопырь ощерил клыкастую пасть. Зашипел на окруживших его людей, да так виртуозно обругал всех по Праматери. Родоначальнице всего сущего от начала веков. Что некоторым горожанам стало дурно, а иные даже в обморок попадали.

А мамки Лельки и Маруси не упустили случая завести свару. Пару минут в ступоре таращились на преображение бывшего жениха. Придя в себя, устроили потасовку. На этот раз великодушно подпихивая друг дружку к образине. По очереди, царственно даруя вожделенного в прошлое время красавца.

Лиходей заминкой воспользовался, замахал своими крыльями и тяжело, урывками, на манер летучей мыши, поднялся вместе со своею нелёгкой ношей в небушко. И был таков.

С той поры рыщет искуситель по земле в поисках новых, жаждущих иллюзий людей. Маруся у него на подхвате, говорят, ему прислуживает. Придумывает новые формулы снадобий для приворотных привычек. С годами отточила до филигранности своё мастерство. Переняв опыт от своего отца. Где-то даже переплюнула его в разы. Вредит всем подряд, никого не жалеет.

Все свои придумки пакостные испытывала на новых подружках. Научилась на нюх определять человеческие слабые места. Одним простушкой покажется. Смыв косметику с лица, покроет платочком голову да юбку до пола напялит. Глянешь — ну чисто монашка! Скромная, тихая. Жалуется, мол, муж обижает, бьёт ни за что. Расплачется для убедительности.

Для остальных, по обстоятельствам, другой имидж подбирала. Иногда для антуража отца привлекала. Такие спектакли разыгрывали, что Большой и Малый обзавидуются! Знакомилась на выбор с теми, кто духом слаб или в беду попал. Влюблённых ненавидела, жестоко с ними расправлялась. Подростков на приманки ловила.

Насыпет им на кончик языка пробовать какой-нибудь дряни. И стоит, выжидает. Как известно, аппетит приходит во время еды. Юнцы привыкают с рук кормиться, ходят за нею толпой. Добавки просят. Особенно жалует тех, кто красотою и талантами блещет. А уж тех, кто мышкой серой себя считает, себя не ценит и не уважает, щёлкает без труда, как орешки.