Среда обитания

Неборник

Автор книги «Среда обитания», выбрал автобиографический способ описывая социальной среды своих родственников и социальную среду многочисленных коллективов где он жил по принципу «сам погибай, а друга – выручай»!Автор – социалист, как и его отец и такой же, трудяга и просветитель, как и его дед. Их КРЕДО – жить на благо семьи, общества, социальной среды, государства, постоянно укрепляя и приумножая знания, мастерство, опыт и стремление передавать свой накопленный опыт подрастающему поколению! Книга содержит нецензурную брань.

Дмитрий Ильич Нечаев

Своего дедушку Дмитрия Ильича Нечаева я никогда не видел, и фотографий его в нашем доме тоже не было. Знаю я о нём только по рассказам моих родителей: папы, мамы и бабушки (папиной мамы). Моя мама очень любила своего свёкра Дмитрия Ильича и говорила о нём с большим восхищением, теплотой, нежностью и уважением.

— Мы, молодушки, называли Дмитрия Ильича — Тятей. Это был главный хозяин поселения Нечаевых. С виду он был коренастый, крепкий, сильный мужчина, среднего роста, ладный, статный, с окладистой каштановой бородкой. Сразу было видно, что это настоящий ХОЗЯИН. Взгляд у него был всеохватывающий, спокойный. Он никогда не суетился, глаза у него никогда не бегали. В нём чувствовалась степенность, понимание, разумность и твёрдость. И дети его — все пошли в него! Все Нечаевы были крепкими, здоровыми, румяными, с прямыми носами, волосы волнистые, каштанового цвета, глаза голубые, уши торчком не торчали. Нечаевские ребята были статными, ходили прямо, не горбясь. Это была какая-то неместная порода!

Сашка, самый младший ребёнок семьи Нечаевых, был прямо-таки как овца каракульчовая. Волосы его вились по всей голове. Не было ни одного прямого волоска, а цвет волос был всем на удивление — льняной, русый. Он один из всех своих братьев, да и всего окружения родни, выделялся своей кучерявостью и светлым цветом волос.

Да! Все ребята нечаевские были какого-то гвардейского толка! Вот если бы была такая возможность и всех братьев одеть в военную форму, то их сразу же можно было бы назвать офицерами. Они ходили всегда прямо, с высоко поднятой головой и не сутулились. У всех были большие прямые плечи, грудь вперёд, и они не косолапили, как оханские или першинские ребята. По всем приметам было видно, что эти люди пришлые, неместные. Они резко выделялись среди местного курносого, сгорбленного деревенского населения.

Откуда они пришли, где они обучались такому разнообразию ремесел, я не знаю, да и твой отец Николай мне ничего такого об этом никогда не рассказывал. А, может быть, это я не была столь любопытна?! Жила как заводная — знай пошустрее поворачивайся да побыстрее успевай!

Дмитрий Ильич был искусным мастером по изготовлению музыкальных инструментов — гармошек и балалаек.

Слух о музыкальном мастере Дмитрии Нечаеве

дошёл и до губернатора города Перми. Для того чтобы иметь грамоту (разрешение) на изготовление и продажу музыкальных инструментов, Дмитрий Ильич доставил семь гармоний и семь балалаек в Пермь — на суд музыковедов.

Вердикт музыкального совета был однозначен: гармоники Дмитрия Нечаева по качеству ничем не уступают итальянским гармоникам, а балалайки соответствуют традиционным русским балалайкам, и Дмитрий Ильич имеет право на изготовление и продажу гармошек и балалаек.

После такого заключения Пермского музыкального совета сам губернатор города Перми вручил Нечаеву Дмитрию Ильичу свинцовую печать с надписью «Дмитрий Нечаев — музыкальных дел мастер». После таких почестей и получения именной печати Дмитрий Ильич получил право самостоятельно изготавливать и продавать свои музыкальные инструменты и на всех своих инструментах ставить оттиск (на внутренней стороне) своей печати. И такой отпечаток (печать) я сам видел на балалайке, которая была у нас в доме. Этот оттиск можно было легко увидеть, если заглянуть внутрь через звуковое отверстие на балалайке.

Мама, как бы в знак подтверждения своих слов, принесла мне с чердака нашего дома холщовую тряпицу, развернула её и сказала:

— Вот, Боря! Пусть тебе будет на память от деда Дмитрия Ильича — эта печать, открывшая ему широкий простор на музыкальном поприще!

Я взял эту эллипсовидную свинцовую печать в свои руки и почувствовал приятную тяжесть этой реликвии.

На печати отчётливо выступали две строчки: на верхней была надпись крупными заглавными буквами «ДМИТРИЙ НЕЧАЕВ», а на второй строчке — пониже, но уже не заглавными буквами «музыкальных дел мастер».

Эту плоскую эллипсообразную свинцовую печать я бережно завернул в ту же холстину и осторожно положил в железную коробку из-под мятного зубного порошка.

Жаль, что эта печать Дмитрия Ильича не сохранилась до сего времени. Уходя в армию, я её передал на хранение своему младшему брату Виктору, а вернувшись, узнал, что мой брат и крестник Виктор нашел этой реликвии прозаичное применение — он разрубил свинцовую печать деда на мелкие части и использовал их в качестве грузил для рыбной ловли. Воистину говорят: не ведаем, что творим…

У Дмитрия Ильича было много наёмного люда.

Хозяйство было огромное. Бочки делали десятками. Огурцы солили, капусту квасили бочками…

Весь товар Нечаевы вывозили в город Пермь на продажу во время ярмарок. На городском рынке Нечаевы продавали свои изделия: бочки, саночки, валенки, сапоги, масло подсолнечное и льняное.

Продавали тулупы, шубы и полушубки для женщин, хомуты и сбрую для коней. Масло скоромное топлёное. А сметану продавали в туесочках из берёзовой коры, которые сами и изготавливали.

Там же на рынке принимали и заказы для изготовления карет, саней, сапог и валенок под размер. Размером служили толстые прутья из ивы. На каждой ивовой палочке писали химическим карандашом имя и наименование изделия (валенки, сапоги, варежки, перчатки).

Нечаевы поставляли на рынок и кухонную утварь: деревянные ложки, миски, бадьи, шайки. Выставляли на продажу различные клюшки, совки, ухваты, лопаты деревянные. Продавали шубы, полушубки, тулупы и половики, которые сами же плели и шили зимой при большой десятилинейной керосиновой лампе.

Зима, говорила мама, это было её любимое время года!

— Я любила зиму и сейчас люблю… Зимой мы, свои женщины, да и наёмные девчонки тоже — собирались в большой, хорошо натопленной зале. У нас было много льняной кудели. И мы все пряли из этой кудели льняные нити. За работой мы всегда пели песни на разные голоса. Все бабы, да и девчонки тоже, были такими голосистыми, что иной раз так распоёмся, что Тятя прибегал к нам в залу и кричал: «Вы что, девки, раскричались-то?! Вас ведь даже на мельнице слышно! Что кричать-то? Надо не кричать, а петь! Что горло-то зря драть?! Не велика премудрость! Женская-то песнь должна литься… Широко, привольно! Словно лебёдушка на пруду или по озеру плывёт… В женском-то пении самое главное ведь — задушевность и певучесть!»

Вокруг нечаевского хутора был большой смешанный лес, где с сосен собирали живицу и делали из неё скипидар, смолу и колёсную мазь.

В лесу собирали также ягоды, грибы, орехи. Из ягод варили варенье, грибы солили и сушили впрок и кушали аж до Рождества Христова, орехи использовали как приправу к сладким кулинарным изделиям. Толчёными орехами всегда посыпали праздничные куличи, булочки с вареньем и, конечно же, чудо кулинарии — разборный пирог, который доверяли испечь только Клавушке!

На дальних заброшенных лугах хутора нечаевского росла хорошая, высокая, сочная трава, и её косили рано утром по росе. Заготавливали сено на корм скоту и лошадям и частенько даже вывозили на рынок для скота горожанам, которые в своём приусадебном хозяйстве держали коров, коз, кур и даже поросят.

Климат в предгорьях западного Урала был холодным, и холода наступали в конце августа, и поэтому из хлебных злаковых сеяли в основном рожь. Рожь сеяли под зиму, и она хорошо успевала вызревать к концу лета. А вот пшеницу вырастить было трудновато. И, как правило, урожай пшеницы был почти всегда не очень-то высоким. Но пшеницу тем не менее продолжали выращивать, добиваясь получить морозоустойчивые семена. И не напрасно! Через три-четыре года удавалось получить устойчивые семена и урожайность достигала девять-десять центнеров с гектара пашни. При этом рожь всегда была прибыльным делом и её урожайность никогда не была ниже пятнадцати центнеров с гектара. Вторым зерновым продуктом был овёс. И это понятно! Ведь во всех деревнях, сёлах да и городах — гужевой транспорт всегда был основным транспортным средством с использованием лошадей. А основным продуктом питания для лошадей был, конечно же, овёс. Далее шли такие продукты, как ячмень, гречка, просо, тыква…

У Нечаевых живности-то было много. Я и до сих пор никак не могу понять: а зачем же им надо было такую обузу на себя взваливать? Да и что они хотели сделать, или показать, или кому-то доказать на этом пустыре, где стоял хутор, всё время расширяя и расширяя своё хозяйство?!

Ведь, по сути-то дела, это был уже и не хутор, а какое-то сельхозпроизводство. И народ к ним валом валил. Кто хотел научиться валенки валять, другой сапоги шить, третий хотел кузнецом стать, кареты, сани делать, а другие (большинство) — учились крестьянскому сельхозпроизводству.

У старших Нечаевых: Дмитрия, Петра и Ивана — внутри сидела какая-то неведомая пружина, которая им спокойно жить не давала. У них была какая-то неуёмная широкая натура. Они как будто бы куда-то спешили и всё время от зари до зари всё колотили и колотили молотками, долотами, топорами и всё время что-то делали, и строили, и строили без остановки и без конца!

Они жили так, как будто бы живут последний день и всё надо успеть сделать ещё до заката солнца. И так каждый день — от зари до заката. И я тоже стала такой же заводной. С утра встаёшь и сразу печь растапливаешь, воду таскаешь, чугуны с водой в печь ставишь. А там и завтрак надо приготовить, пока остальные ещё спят. Квашенку разводишь, тесто месишь, жар в печи подгребаешь, хлеба в печь кладёшь, кашу в чугунах эмалированных варишь. И всё бегом да бегом, будто бы кто-то за мной гонится. Вот ведь в кого я превратилась. Того, кто мешкал, не любила! Ты что стоишь? Не знаешь, что надо делать! Вон бери вёдра в руки да таскай воду в баню. Таскай так, чтобы в бане всегда было полно воды! В бане воды — всегда не хватает!

И всё надо, надо и надо… И по нужде даже иногда выскочить некогда… А когда весь остальной-то народ проснётся — шум, гам, дети под ногами путаются… Одного на горшок надо посадить, другому молока налить… Такая кутерьма, круговерть… Народ схлынет на работу, а тут посуду надо перемыть, полы вымыть и опять к обеду надо подготовиться… А там и время ужина незаметно подойдёт со своими заботами… Вечером-то часов в десять плюхнешься в кровать, что называется, без задних ног, а мужик-то ведь рядом… И только сейчас! Спустя уже много-много лет я понимаю, что это была самая прекрасная пора в моей счастливой крестьянской жизни! Кажущаяся усталость постепенно переходила в опыт, а с опытом появлялась и радость, и понимание, и внутреннее ощущение необходимости твоего труда, твоей помощи.

Понимаешь, Боря, со временем, когда ты уже набираешься опыта и понимания всего того, что нужно делать по жизни — приходит какое-то совсем другое мироощущение, миропонимание и даже как-то по-другому начинаешь понимать и ощущаешь необходимость твоего труда, творения рук твоих для твоих же родных, да и не только родных. Ведь это только так кажется, что один день похож на другой. А в действительности-то это ведь совсем не так! И чем больше у тебя опыта, навыка и в твоей работе, и в общении с разными людьми (особенно в общении с людьми), тем ты явственнее начинаешь видеть, чувствовать и осязать какие-то совершенно новые оттенки и новое понимание и своего труда, и своего тонкого понимания людей в общении с ними. Создаётся такое впечатление, что ты, слушая людей, начинаешь их читать! А работу, свой труд начинаешь чувствовать как своего ребёнка! И это новое ощущение и понимание начинает тебя как-то подпитывать изнутри. И ты, просыпаясь по утрам, чувствуешь новый прилив сил, бодрости, уверенности и ясного понимания всех предстоящих дел!

Вот тогда, когда тебе действительно покажется, что каждый твой день похож на другой — беги с этой работы! Это не твоя работа! Это не твоё место в этой работе, это не твоё место в этом коллективе! Это не твоя среда!

Но прежде чем бежать — подумай! А может быть, тебе не хватает знаний! Что очень часто так случается! Так берись! И ликвидируй свой ЛИКБЕЗ!

И ещё всегда помни! Ты — один в коллективе!

А людей-то в коллективе — всегда больше одного! Один есть один! А если один плюс один, это уже коллектив, хотя и самый малочисленный! Но не путай малочисленный коллектив с группой людей из двух человек! И никогда не поощряй ни ханжество, ни брюзжание! А таких людей, к сожалению, в природе предостаточно, да и в нашей жизни — тоже! По сути-то дела, они никому и не нужны! Разве что для неблаговидных дел каким-нибудь отморозкам!

Одно могу сказать тебе, Боря! Я ведь за свою жизнь многое повидала и многим перестрадала! И твёрдо говорю тебе: в любой работе есть интерес! Другое дело, когда работа — изнурительна, вредна для здоровья! На таких работах надо держать только арестантов, колонистов. А остальной народ, любящий свою Родину, должен работать с любовью и радостью — на пример своим близким и родным! Вот, к примеру, нечаевские хуторяне! Они ведь не чурались никакой работы. Для них не было грязной или чистой работы! Работу они распределяли по времени, по необходимости выполнения той или иной работы! Одна работа — на полях. Там свой порядок! Другая работа — в домашних условиях (готовка, стирка, уборка, с детишками заниматься). Тут свой уклад! Вывоз продукции на ярмарки и распродажа, как по осени, так и по весне — там совсем другой распорядок! Там ведь тоже не с бухты-барахты приехал со своим товаром, и вам — здравствуйте! Товар-то ведь привозят возами! Надо и коней куда-то пристроить, и товар разложить! Значит, надо с местными властями уметь договариваться. Постоянные поставщики товаров любят иметь постоянное место поближе к входу на базарную площадь…

Бывало, на ярмарках, а особенно в первый день, кричат: «А Нечаевы-то где стоят?!»

Очень высоко ценились тонкие льняные нечаевские блузки, вышитые цветными нитями — мулине.

Большим спросом пользовались и хромовые сапоги, и женские кожаные перчатки. Женские перчатки были двух типов — короткие и длинные. Короткие были красного и синего цвета, а длинные — только молочного цвета. Модницы их скупали в первый же день распродажи.

Огурцы покупали у Нечаевых вёдрами, а однажды какой-то закамский купец купил целую бочку! Говорит, скоро у него свадьба намечается, так надобно поболее закупить. Говорят, что у Нечаевых огурцы были всегда в большом спросе! У Нечаевых и огурцы, и квашеная капуста — всегда были, что называется, нарасхват!

На третий день у Нечаевых уже все телеги были пустыми. Да! Год работы — в два-три дня всё уходит, расходится по рукам! Приходит время подвести итоги и продумать, как жизнь обустроить в следующем году! И так — из года в год!

С ярмарки всегда привозили детям игрушки и гостинцы. Для детей это всегда был праздник! Да и для взрослых тоже праздник! Детям особенно нравились красные леденцы на палочке (петушки) и печатные пряники с глазурью. Для взрослых ярмарка — это оценка своей работы, итог всего годового труда! Оценка годового труда в барышах! Оценить свои возможности на перспективу! Как дальше развиваться или повременить! А, возможно, и развернуться пошире! Оценить, какой товар больше пользуется спросом. При хороших-то барышах и настроение поднимается, и укрепляется уверенность в своём деле! Накапливается смекалка, появляется опыт! Мужики между собой обмениваются опытом!

На заготовку продуктов Тятя (Дмитрий Ильич) всегда приглашал мужиков и баб из близлежащих деревень. И, как правило, приходили одни и те же люди, и Дмитрий Ильич всегда настойчиво, учтиво и с большим уважением говаривал наёмным рабочим:

— Мужики, вы собирайте вокруг себя таких же работящих, как и вы сами. Работы всегда всем найдётся. Пока я жив, и вы, и ваши дети, и ваши жёны никогда голодными не останутся. Здесь вы всегда найдёте и обувку, и одежку. Да, может быть, и какая-нибудь молодушка кому-то приглянется! А в будущем, может быть, и такое случится, что и ВЫ сами такое же дело обустроите! И ко мне за советом, а может быть, и за помощью обратитесь! А я ВАМ, мужики мои трудолюбивые, и сам подмогу да и подскажу, как следует обустраивать нужное ремесло! Чем больше будет в нашем краю таких тружеников, тем богаче будет наш край, да и уважения пребудет множество! Вы только посмотрите, какие дороги у нас в деревнях, что весной, что осенью — сплошная грязища! А ведь у нас вдоль реки Камы сколько камней-валунов лежит — не пересчитать! А ведь из них можно и мостовую сделать в каждой деревне! После уборки урожая, по осени, можно ведь подводы собрать и организовать сбор валунов!

Жили Нечаевы очень дружно. Работали слаженно. Каждый хорошо знал своё, порученное ему дело. Конечно, были и перебранки, но до серьёзных разборок дело никогда не доходило. Сложные вопросы решали на совете. Руководил семейным советом Дмитрий Ильич. У Дмитрия Ильича был отдельный шкафчик-конторка, в котором он хранил две домовые книги. В одной книге он вёл учёт — кто, где и сколько времени проработал. А в другой — когда, где, что и сколько продал и по какой цене.

Расчёт с наёмными работниками Дмитрий Ильич производил натурой по предварительной договорённости: зерном, овощами, мясом, яйцами и другими продуктами питания. Иногда Дмитрий Ильич рассчитывался валенками и полушубками.

По предварительному уговору рассчитывался только с теми крестьянами, которые работали с ним более года. Шубами, полушубками, сапогами и сапожками рассчитывался только с теми, кто приходил на работу с сыном или с дочерью.

Каждый день за ужином вели разговор, что уже сделали и что надо ещё сделать назавтра, а кому-то и взбучка была за плохую работу. А работали-то ведь от зари до зари. Вставали рано, хлеба пекли много! Новую квашенку заводили через каждые три дня. В еде никогда недостатка не было. Много было овощей и мяса, яиц, варенья, соленья и других разных вкусностей от пирогов, шанежек до ватрушек и крендельков.

Ни в одной деревне такого разнообразного хозяйства не было. Я и до сих пор удивляюсь. Да и сейчас ещё нигде не видала и не слыхала, чтобы где-то у кого-то такое разнообразное хозяйство было бы, как у Нечаевых.

Вот у нас на Дзержинском заводе сейчас открыли ремесленное училище. Там парни на слесарей, токарей учатся… А девчонок-то где учить домашнему хозяйству? Кто их научит ткать, прясть, вышивать, шить, фасон подобрать, как квасить капусту, солить огурцы, как щи, борщ сварить…

Ты вот послушай-ка меня: на нечаевском-то хуторе всегда было оживлённо, как в улье, и всем находилась работа. Молодых — в ученики, мастеровых — по ремеслу. Кто плотничает, кто столярничает. А с овощами-то тоже ведь надо догляд иметь, а не то совсем пропадут — напрасный труд получится. Овощи-то ведь тоже вовремя перебирать надо.

У Нечаевых-то любому пришельцу работа находилась. Южные ворота целый день были открыты настежь — и народ на площади постоянно толпился! То одно просят, спрашивают, то другое… И всех они привечают и улыбаются… Два ведерных самовара всегда стояли, как говорится, под парами с крендельками и наколотым сахаром. Всякого приезжего прежде всего приглашали на чашку чая. За столом с крендельком расспрашивали, какая нужда привела гостя на нечаевский двор. Дмитрий Ильич все данные гостя записывал в гостевую книгу и спрашивал и как зовут, и откуда, и какую специальность имеет или хочет получить. Если была какая-то необходимость в ночёвке — определял гостю время и стоимость пребывания.

К Нечаевым и за скипидаром шли, и за клеем, и за колесной мазью, и за сапогами, и за валенками (они ведь и валенки сами валяли), а кто-то приезжал отремонтировать телегу или повозку или коня подковать. Кто-то приходил подработать. А кто-то приходил и учиться. А бывало и так, что кто-то даже находил для себя и вторую половинку. Там и женихались и свадьбы играли. Особенно много было пришлого народу во время страды и во время посадки овощей.

Ой, Боря, откуда появились эти Нечаевы, я не понимаю и не знаю, но думаю, что все Нечаевы произошли от казаков — это точно! У меня на этот счёт никакого сомнения нет! Они ведь все были какие-то рукастые и всё умеющие делать люди. Они и избы, и мосты строили, и мельницу поставили на речушке. И железо ковали, и дуги гнули, и коней подковывали, и масло сбивали, и сыр варили, и лён выращивали, ткали льняные ткани, а из тканей рубашки-вышиванки и женские кофточки делали, зерно своё и деревенским мололи, сапоги шили, сбрую, сёдла для коней шили, сани, кареты, сундуки, шкафы выделывали! Любо-дорого посмотреть! И чего-чего только они ни делали, эти Нечаевы!.. Все нечаевские ребята были лихими наездниками, и почти у каждого была своя гармошка. На любом празднике, на любой пирушке, где бы только ни появлялись братья Нечаевы, всегда было весело. Играла гармонь, а то и две-три, звенели и лились песни. А ты бы только знал, как они умели плясать! Они выделывали такие коленца, что никто не мог усидеть на своём месте! Все пускались в пляс. Кто не умел — учился, а кто был уже бывалым — придумывал какие-то новые выкрутасы с покачиванием ног вправо-влево на внешних сторонах ступни!

Заводные, игровые, весёлые — Нечаевы всех девок как магнитом к себе притягивали. И девчата отвечали им тоже своим весельем да прибаутками.

А деревенские парни им завидовали и не любили их за удаль молодецкую, ловкость, красоту и часто устраивали им разные пакости и потасовки.

Но драки-то как таковой и не получалось. Они быстро заканчивались. Кто-то быстренько успевал сообщить остальным Нечаевым, что кого-то бьют, так они, как ветер, на своих конях врывались в деревню, и любая потасовка тут же прекращалась. Зачинщики быстро убегали, а кто не успевал — тому здорово доставалось нагайкой, чтоб другим было неповадно ссориться с братьями Нечаевыми. С одной стороны, их боялись, а с другой — уважали за сплочённость, за крепкие кулаки и украдкой их называли — «банда нечаевская».

Они не раз постреливали в воздух из своих ружей, чтобы остепенить наиболее горячие головы! Но в разборках непосредственно ни ружей, ни ножей в ход не пускали. Они знали о своём превосходстве и деревенских шалунов приструнивали: «Вы тут смотрите! Ведите себя благородно! Меньших — не обижать! К девочкам — только с уважением и любовью! Иначе смотрите! Всем уши надерём! На всех хулиганчиков кнут или нагайка найдётся!»

И моя мама частенько в своём разговоре о Нечаевых приговаривала:

— Нечаевские-то все были красавцами удалыми, весёлыми. Мне ведь кудри Николая очень даже понравились при первом же знакомстве, когда сваты приезжали к нам. Можно сказать, что из-за них-то я и сразу полюбила своего Николая, будущего мужа. А поначалу мне нравился наш же деревенский весёлый парень Васятка. Васятка всегда крутился возле меня и всё время улыбался. Но мой отец, как только услышал, что мне нравится наш деревенский Васятка, так он так стукнул кулаком по столу и так строго сказал:

— Я в своём доме никогда не потерплю тут никаких босоногих, беспортошных! И чтоб я больше никакого разговора не слышал о каком-то Васятке! За Николая хуторского замуж пойдёшь, и молчи тут у меня! Я сказал, что за Николая замуж пойдёшь, и точка! И разговор окончен!

Я убежала в горницу и залилась горючими слезами. За какого ещё Николая? Мне Васятка нравится. Он весёлый и всегда улыбается, когда меня завидит. Он добрый и не задиристый!

Но получилось так, как сказал отец! А когда пришла революция, то всех Нечаевых разорили дотла. Многие из завидовавших — радовались…

А чему радоваться-то было? Конечно, кому-то достались саночки, кому-то сбруя, сапоги да валенки… А продукты-то одним разом все съели, и всё ведь на этом закончилось! Из амбаров-то всё повыгребли. Все амбары-то остались пустыми, без единого зёрнышка. А кто теперь наполнять-то их будет?.. Ведь всё надо заново кому-то строить, организовывать, пахать, садить, высаживать, выращивать, ухаживать, убирать, хранить… А ведь всё сожгли дотла… Это как же так можно жить-то?.. Разве это по-людски? И откуда столько злобы в людях-то появляется? Зачем же всё разрушать-то?

— Ой! Боря, грустно как-то сразу стало от этих воспоминаний, — сказала мама. — Вся эта никчёмная разруха столько бед принесла, что не дай бог, чтобы это ещё раз где-то когда-то повторилось. Давай-ка лучше я расскажу тебе, как мы веселились.

С нечаевскими-то парнями не соскучишься ни на работе, ни на празднике. Они ведь как огонь!.. Крепкие, здоровые, всегда бодрые — кровь с молоком… В их всё могущих руках всё как-то быстро ладилось, что сразу-то и не поймёшь, откуда они такие рукастые ребята?! В них столько энергии кипит, бурлит и внутри, и снаружи, что кажется, вот-вот и достанут они до чего-то такого, что только в сказках случается или во сне только может присниться! Они ведут себя и живут, как волшебники какие-то… Да и в обыденной-то жизни они ведут себя как-то не по-деревенски… Бывало, кто-то ненароком с коня свалится или уснув на возу сена или соломы — не удержавшись. Так они к нему сразу не бегут на помощь, а начинают подтрунивать: «Ну что? Не выспался! Молодушка-то тебе, небось, спать-то не дала?!» А незадачливый ездок вскакивал на ноги и не менее язвительно отвечал: «Сам-то ты, небось, уже и забыл, что такое сладость? Всё шутишь и шутишь!»

После такого разговора раздавался весёлый смех и в ход шли разные прибаутки, басенки и побасенки про молодых и стариков. Шутки про стариков — всегда были любимым занятием у молодых. Начиналось всё с какого-нибудь, язвительного на язык парня:

— Ну, конечно! Старый конь борозды никогда не испортит!

— Да и куда ему, старику-то, до молодых-то, — подхватывал другой!

— Но и глубоко-то не вспашет, — смеясь подхватывали молодушки!

И тут поднимался общий хохот и молодых парней, и молодушек! И каждый подразумевал то, что ему или ей было по душе! Общий смех становился беспричинным, и всякие обидки, если они у кого-то и были, быстро забывались. Это был беспроигрышный вариант снова всем сплотиться. И в это время какая-нибудь голосистая девица запевала задорно или жалостливо:

— Ох! Молода я молода, да плохо я одета!

Никто замуж не берёт девушку за это!..

Да! Жизнь прожить — не поле перейти! Так уж по жизни повелось — отцы и дети! Вечный спор — вечный противоречивый, с одной стороны, наставнический, а с другой — уважительный разговор! В семействе Нечаевых никогда не возникал вопрос, где жить, где работать, чем питаться… В их хуторском хозяйстве всего было предостаточно! Дом построить — не вопрос! Научиться какому-нибудь ремеслу — выбирай, что любо, что тебе по душе! Хочешь поехать за границу какому-нибудь ремеслу научиться — пожалуйста, поезжай, любая страна на выбор (Германия, Италия, Австрия)…

Но пришла всемогущая революция и поставила вопрос совсем иначе: «Богатеи — кровопийцы на теле трудового народа! Всех кровопийц — к ответу и в расход!» А кто эксперт-то по кровопийцам? Бедняк…

Как сложилась жизнь у моего дедушки Дмитрия после революции, я не знаю. На мои расспросы, что случилось с Дмитрием Ильичом и его братьями Иваном и Петром, никто мне так и не ответил! Ни мои мама с папой! Ни мои тётушки и дядюшки. Никто не хотел ворошить прошлое! Что было, то было и укатило далеко! Что случилось, то и случилось! Обратного хода — нет!

Отец мне часто говорил: «Ну что ты всё хочешь знать?! Зачем тебе это надо! Ну, что случилось, то и случилось. Жизнь-то — она всё время разная. Сегодня солнце, а завтра — дождь! Ну, ты ж не можешь дождь остановить?! Нет! Да и зачем дождь останавливать. Сейчас, например, тебе дождь не нужен! Нет у тебя ни зонтика, ни плаща. Но ты же сам виноват, что нет у тебя ни зонта, ни плаща! А на самом-то деле дождь — это ведь благодать всей природе! Вот и мотай себе на ус, кому дождь мешает. А выходит, что только тебе одному! Или таким же бестолочам, как ты! А всем, всем, всем — наоборот, благодать! Значит, бестолочам надо дать хорошо по заднице, чтоб не балаболили зазря своим языком-помелом, коль головка ничего не варит!

Ты сам-то много видел умных-то людей — вот так оно и есть. Одна собака залаяла — все остальные тоже забрехали — стадный инстинкт! Умная собака зазря брехать не будет! Ты, сынок, мал ещё, но ничего! Ты же наш, нечаевский! Больше слушай да мозгами кумекай! Ты вот всё хочешь знать, это хорошо! Но бывают и такие ситуации, когда лучше не знать, чем знать! Тебе, сынок, надо учиться, учиться и учиться! Вот тебе мой наказ! И исполняй его, несмотря ни на какие трудности!»

С разорением поселения Нечаевых все родственники как-то разом исчезли. Словно стая птиц, разлетелись кто куда… Я думаю, что старшие-то погибли вместе со всем своим добром. А молодёжь-то со своими домочадцами да ребятишками — разбежались, улетели кто куда, но только подальше от этого сумасшедшего разорения и пожарища… Что пропало — то пропало! И возвращаться к этой ситуации больше не надо никогда — говорил твой отец! Жизнь продолжается, и теперь надо думать о будущем! Как жизнь обустраивать дальше? Вон, намедни молния ударила в дом Болотного! Дом сгорел! А деревню-то отстояли всем сходом! В жизни всё бывает!

Потом, много позже, я узнал, что мой дядя Ваня (старший дядя) уехал в Кудымкар и там промышлял какой-то торговлей овощами и мёдом, разъезжая по Пермской губернии. Однажды и я с ним ездил в Кудымкар по каким-то коммерческим делам дяди Вани. Однако, надо отметить, что у дяди Вани в городе Кудымкаре были неплохие успехи по части купли-продажи разных товаров. Дяде Ване удалось даже сколотить небольшой капитал, и он, подрядив мужиков-строителей, построил для себя большой деревянный дом из толстенных брёвен. Дом дяди Вани, который стоял на высоком берегу реки Камы, выделялся своим могуществом среди других рядом стоящих приземистых домов и хорошо смотрелся с мимо протекающей реки Камы, особенно с палубы большого парохода!

Дом был свежесрубленный и казался каким-то необжитым. Были и окна, и двери, но кроме стола из-под топора и скамейки ничего не было. Правда, была русская печь с лежанкой, но складывалось такое впечатление, что её ещё никто не топил.

Дядя Ваня сказал, что это его дом и чтобы я всегда помнил об этом доме! Солнце уже клонилось к вечеру, и мы пошли в харчевню — не то обедать, не то ужинать. А, скорее всего, и отобедать, и поужинать. Ели и щи из квашенной капусты, и пироги с кулебякой (мясом, ячменём и зелёным луком), и запивали хорошим ядрёным квасом на солоде. Потом дядя Ваня познакомил меня с городом, который был значительно хуже Перми. Там не было ни одного каменного дома, и дощатых тротуаров, как в Перми, — тоже не было. Дороги были какие-то кривые и с большими ямами. Я представил себе, как тут неприятно по осени и весной. Должно быть, сплошная грязища — не пройти, не проехать. Всё это мне не понравилось, и я подумал: «Зачем это дядя Ваня в таком месте дом себе построил?» В доме дяди Вани не было ни кровати, ни какого-нибудь настила, и мы спали просто на полу, подстелив армяк и укрывшись не то попоной, или каким-то странным большим одеялом, но точно — большим куском толстой шерстяной материи. Утром выпили по кружке чая с сахаром и краюшкой чёрного хлеба. Ни пряничка тебе, ни кусочек колбаски, и опять куда-то в путь, по каким-то неведомым мне делам.

Дядя Ваня ещё весь день потратил по каким-то обязательным своим делам, и мы уже поздно вечером, заглянув в харчевню, выпили по кружке чая, быстренько собрались, хотя и собирать-то было нечего, сели на пароход-буксир и уехали в город Пермь. Я так и не понял, зачем дядя Ваня повёз меня в этот город Кудымкар и зачем он показывал мне свой необжитый дом, да ещё и в таком захолустном городе, где только одни деревянные постройки. Я даже как-то и не заметил, а был ли там, в этом доме или вокруг него, какой-нибудь туалет… В харчевне-то был и туалет, и рукомойник, а в дядином доме был только один рукомойник с полотенцем и с ведром, да ещё большой чайник с зелёной эмалированной кружкой, обгрызенной по краям.