Правда и ложь. Трактат второй

Ниk Алеkc (2024)

Второй трактат из серии "Трактаты Призрака" Краткое содержание предшествующих событий: Семнадцатилетняя Настя Воронцова приходит на помощь десятикласснику Денису Коневу и спустя недолгое время между ними вспыхивает взаимное чувство. Однако, на красавицу Настю обращает внимание сынок влиятельной персоны — Егор Горицкий, и принимается назойливо преследовать. Настя отвечает Егору решительным отказом. Параллельно рассказывается о некоем "Вульфе", иначе — Сергее Волконском, человеке рискованной профессии. Личная жизнь "Вульфа" терпит крах, как и карьера. Уволенный из силовой структуры, на пару с бывшим сослужившем он основывает агентство "Кондор" (охрана и сыск). Волей случая Настя и Волконский знакомятся, но продолжения их знакомство не имеет — Волконский попадает в передрягу и теряет память. Данный трактат является продолжением истории, начатой в первом трактате. (Произведение содержит элементы мистики, допущенные автором почти бессознательно).

Глава 2.

И заново банкир

Горицкий поймал себя на странном чувстве — будто он держит в руках зверька из семейства куньих, к примеру, ласку. Ласка извивается, напрягает упругое мускулистое тельце, пытается извернуться, чтобы вцепиться острыми зубками в его запястье…

а он изо-всех сил старается не выпустить ее из рук.

…Конечно, разговор с профессором и его дочерью окончился"пшиком". Напоследок Станислав Георгиевич все же оставил свою визитку (один из контактных телефонов был выделен желтым маркером), однако, надежды на то, что Анастасия с ним свяжется, он фактически не питал.

Скрытое ожидание во взгляде Егора, когда тот встретил отца, тут же сменилось разочарованием, после того, как Станислав Георгиевич окольными путями приступил к реализации программы"санаторий — курорт".

Гера попросту отвернулся к стене. Для надежности натянув одеяло по самую макушку.

— Мне не нужны Карловы Вары, отец. Мне вообще ничего не нужно. Оставь меня в покое и все. Я. Ничего. Не хочу.

В этот момент Горицкий, к своему стыду, едва не сорвался. Еле подавил в себе желание сдернуть одеяло с этого барчука и надавать ему оплеух со словами:"Хватит маяться дурью!"

Чудом сдержался.

И правильно сделал, как выяснилось. Ибо спустя еще час его мобильный телефон издал мелодичную трель. Высветившийся на дисплее номер показался ему знакомым, однако, до того, как банкир вспомнил, кому он принадлежит, в трубке раздался мягкий голос интеллигентной"пай-девочки".

— Станислав Георгиевич? Еще раз добрый вечер. Полагаю, вы меня узнали. (Последняя фраза прозвучала утвердительно).

— Да, — осторожно отозвался Горицкий, боясь даже надеяться, что его визит к профессорской дочери не прошел впустую, — Да, Анастасия…

— Мне жаль, что вышло так неловко, — неуверенно произнесла Настя, — Пожалуй, вести разговор в присутствии моего папы было не лучшей идеей. В конце концов, если б проблема легко решалась, вы бы и не тратили время на визит к нам, верно?

— Ну… да, — с некоторой заминкой ответил Станислав Георгиевич, соображая, в чем же подвох? (А что подвох был, он почти не сомневался.) — Так что вы предлагаете, Настя? Заново встретиться?

Пауза.

— Если вы не будете слишком заняты, — наконец произнесла чертовка, — То завтра вечером, около семи я буду прогуливать Лорда в скверике. Рядом с нашим домом. Полагаю, наедине мы сможем договориться.

Вот тут-то у Горицкого и возникло чувство, будто он держит в руках куницу… или ласку. Юркую, живую, сильную.

Договориться. Наедине."Звучит весьма многообещающе", — подумал банкир, уже зная — он согласится. Если дело всего лишь в цене… а что же еще эта хорошенькая плутовка намеревалась с ним обсудить в отсутствие строгого папеньки?

… — На всякий случай я расставлю своих людей по периметру, — заявил Лебедев после того, как банкир подробно изложил ему содержание телефонного разговора с Анастасией.

Горицкий невольно поморщился.

— По-твоему, эта девчонка находится в центре террористического заговора? Боюсь, Саша, тебе самому не мешало бы подлечить нервишки.

Лебедев даже не улыбнулся.

— Береженого бог бережет, босс. И вообще, если хотите знать мое мнение ("Так уж и хочу", — желчно подумал Горицкий, однако, промолчал), эта девочка слишком хороша для того, чтобы здесь не было подвоха.

— Ну-ну, — кисло усмехнулся банкир, — Скажи еще, ее отец с матерью специально все подгадали, чтобы впоследствии, с ее помощью, манипулировать финансистами…

— Ее мать сбежала с любовником, когда дочери было четыре года. И с тех пор не объявлялась, — невозмутимо сообщил Лебедев, — Что же касается профессора… тот всегда демонстративно был вне политики. Даже в партию не вступил… когда вступали все поголовно, под угрозой лишиться карьерного роста.

— И после, поголовно же, демонстративно сжигали партбилеты, — ехидно заметил Горицкий, презиравший ультраправых так же, как и ультралибералов и считающий термин демократ злой насмешкой над наивными дурнями, принимавшими всерьез прогнившие идеи западной политической системы.

— Впрочем, — устало добавил он, — Принимай любые меры, какие сочтешь нужными. Как известно, лучше перебдеть…

— Чем недоспать, — серьезно закончил за него начальник охраны.

* * *

"И впрямь перебдел", — подумал Горицкий, подходя в обговоренный срок к скамье в скверике, на краю которой примостилась хрупкая девичья фигурка в джинсах и куртке-ветровке. У ее ног, обутых в кроссовки"игрушечного", как отметил банкир, размера (при довольно высоком росте ступни Анастасии были на удивление маленькими) пристроился все тот же устрашающий черный дог, при появлении Станислава Георгиевича издавший звук сродни недовольному ворчанию.

— Не беспокойтесь, без моей команды он вас не тронет, — во взгляде темных глаз опять мелькнули хулиганисто-насмешливые искорки. После чего узкая ладошка похлопала по сиденью скамьи, — Присядете? Тут относительно чисто.

Горицкий (стараясь не выказывать явной брезгливости) опустился на лавку.

…Отогнав от себя настырное дурное предчувствие (в самом деле, как можно было воображать что-то дурное в присутствии этой"феи"?), Горицкий тихонько кашлянул, прочищая горло.

— Так о чем вы хотели со мной поговорить?

Настя бросила на него короткий взгляд, после чего ласково потрепала по загривку своего Лорда (тот немедленно переместил свирепую черную башку на ее колени).

— Депрессия — это ведь серьезно?

Станислав Георгиевич испытал легкое замешательство. Депрессия Егорки, пресыщенного барчука, возможно, впервые в жизни не получившего желаемого, на взгляд любого здравомыслящего человека — просто блажь.

Тем не менее, ответил:

— Конечно, с раком или не дай Бог СПИДом ее не сравнишь… но хорошего мало.

Еще один взгляд из-под ресниц.

— Человек не ест, не спит, худеет, ничего не хочет, — между тем перечислила симптомы депрессии вчерашняя"нимфетка".

"Ну, относительно ничего не хочет, это, положим, не факт", — подумал Горицкий, однако, опровергать последний постулат не стал. Только кивнул.

— Вроде того.

— Жаль, — "фея"вполне натурально вздохнула. А следом за ней вздохнула и ее жуткая псина, одновременно скосив желтовато-карие глаза в сторону чужака.

Настя повернулась к банкиру лицом.

— Если причиной всему этому я ("Да нет, скорее Геркин эгоизм", не без горечи подумал Станислав Георгиевич), то проще всего было бы согласиться стать его женой… но это ведь невозможно?

Признаться, тут Горицкий ощутил нешуточное замешательство. С одной стороны, выход действительно оптимальный, с другой… как долго может продлиться союз хорошенькой кошечки с гадким утенком?

Ответ, увы, очевиден — пока от"утенка"не останется горстка костей…

— Почему невозможно? Если вы думаете, что ваш возраст может быть препятствием…

Настя так энергично мотнула головой, что дог на миг приподнял морду и заворчал.

— Нет, дело вовсе не в том, что восемнадцать мне исполнится только в декабре… И даже не в том, что люди вашего положения обычно женят сыновей на девушках с большим приданым… или хотя бы большими перспективами…

Станислав Георгиевич вопросительно приподнял брови. Красавица, закончившая гимназию с углубленным изучением иностранных языков и поступившая в инъяз, на его взгляд отнюдь не являлась"бесперспективной". Да и отец ее, доктор физико-математических наук, далеко не то же, что слесарь-сантехник, верно?

— Это всего лишь штампы, Настя, — как можно мягче ответил Горицкий, — Мол, деньги к деньгам и тому подобное… К слову, сам я женился (на стерве, пьянице и дряни) на девушке, которую действительно выбрали для меня родители… но, увы, ни к чему хорошему это не привело.

— Да? — острый взгляд в его сторону, — Вы развелись?

— Нет. Валерия погибла в автоаварии ("сев за руль в дупель пьяной"). Десять лет назад.

Снова — слегка прикушенна нижняя губка (но до чего соблазнительно прикушенная…)

— Простите. Я не знала. Но в любом случае давайте не обсуждать заведомо невозможное. Если я когда-нибудь выйду замуж, это будет скорее всего Денис, — нежные щеки вспыхнули ярким румянцем, а тонкие пальцы стали бессознательно терзать колечко на правой руке.

Горицкий вспомнил открытое лицо русоволосого и сероглазого Дениса и на мгновение ощутил нечто, неприятно напоминающее досаду. Да, обладай Егор такой же харизмой, проблем с девушками у него было бы куда меньше…

Или напротив, больше.

— Что ж, — пытаясь скрыть неловкость, Станислав Георгиевич снова негромко кашлянул, — В таком случае, наша дальнейшая дискуссия бесполезна, верно?

…Ласка напрягла упругое тельце и даже забила гладким хвостом (или это сиамская кошка оскалилась, зашипела и выпустила острые когти?)

— Подождите, — девичья ладошка легонько (и как показалось банкиру, не без опаски) коснулась его руки, — Думаю, выход все-таки есть, — прямой, ясный (и даже чуточку беспомощный) взгляд, — Я ведь могла бы встречаться с Егором некоторое время. Просто встречаться, ничего больше. К примеру, ходить в театр, в филармонию… Он музыкален?

Музыкален? Горицкий чуть было не рассмеялся. Музыкален он сам (во всяком случае, был. В юности). У Геры же, увы, преподаватели консерватории не нашли ни слуха, ни голоса, ни тем паче склонности к игре даже на гитаре.

— Не совсем. То есть, хочу сказать, вряд ли посещение филармонии доставит ему удовольствие.

— Тогда, возможно, вернисаж? — быстро спросила Настя.

Станислав Георгиевич улыбнулся, впервые с начала беседы. Правда, довольно кисло.

— Ну, а дальше? К чему приведут, по-вашему, эти культурные мероприятия?

— Во-первых, они помогут ему справиться с депрессией, — уверенно сказала Настя, — А во-вторых, узнав меня чуть лучше, возможно, Егор перестанет быть… одержимым?

…Все бы ничего, вот только нюх прожженного дельца-финансиста определенно улавливал здесь наличие какой-то каверзы. Проще всего было предположить, что сейчас девчонка назовет цену своим услугам… а, может, она ждет, чтобы цену назвал он?

— Вы не против? — невинным голосом поинтересовалась Настя, прервав слишком затянувшуюся паузу.

— Да нет… Отнюдь нет. Вопрос только, помогут ли Егору данные свидания или…

Она опять развернулась лицом, и Загорицкого буквально обжег ясный, пытливый и, как ему показалось, слегка усмешливый взгляд.

— Данный вопрос вы уже задавали. И полагаю, сами понимаете — ответить на него однозначно нельзя. Более того… — опять словно бы в замешательстве прикушенная нижняя губка.

— Да? — Станислав Георгиевич вопросительно вскинул брови.

— Я бы не хотела оставаться с вашим сыном тет-а-тет. Понимаю, это довольно глупая фобия, однако…

Банкира бросило в жар.

— Вы считаете, что мой сын способен…

(причинить вам вред? изнасиловать? покалечить?)

Она остановила его нетерпеливым жестом.

— Я вовсе не собиралась вас оскорблять, — милая улыбка невинной девочки чудесным образом погасила поднявшееся было в душе Станислава Горицкого возмущение, — Но… вы читали, к слову, роман"Коллекционер"?

Название показалось банкиру смутно знакомым, однако, в последние лет десять ничего, кроме трудов по экономике и журнала"Коммерсантъ", он не читал. Хотя признаваться в этом пигалице, сидящей так близко от него, что он отчетливо слышал ее свежий, волнующий запах (антоновские яблоки вперемешку с осенней свежестью), отчего-то было неловко.

Поэтому он лишь промычал нечто, напоминающее"угу"и"м-гм"одновременно.

— Там говорится о том, как большие деньги меняют человека, — невозмутимо продолжила Настя, — Сюжет, в общем, незамысловат — неплохой, в сущности, парень, неожиданно выиграв крупную сумму, постепенно превращается в чудовище. Монстра. И хладнокровно губит девушку, перед которой поначалу благоговел.

Горицкий демонстративно поморщился — дескать, к Егору подобные"сюжеты"применимы быть не могут (хотя в сознание уже вкралась подленькая мыслишка — не думает ли Гера впоследствии отыграться на этой"фее"за перенесенные им страдания? Впрочем, поначалу он должен ее завоевать…)

— Послушайте, Настенька, — Станислав Георгиевич заставил себя говорить максимально мягко и даже изобразил на лице отеческую (во всяком случае, он надеялся — отеческую, а не похотливую) улыбку, — Рядом с Егором постоянно находится охранник. Весьма серьезный молодой человек, прошедший специальную подготовку.

Настя слегка поморщилась, опять давая понять банкиру, что подобные разговоры в пользу бедных ее в заблуждение не введут.

–Охранника нетрудно подкупить. Вам это должно быть известно. Единственным гарантом моей безопасности можете выступать… вы, Станислав Георгиевич.

Странно, но в первое мгновение он опешил настолько, что сумел лишь переспросить:

— Я?

Она серьезно кивнула, сейчас как никогда напоминая прилежную девочку-гимназистку (впечатление усиливала и ее вопиюще несоврменная коса, сейчас небрежно перекинутая на грудь).

— Именно вы. Если вы будете рядом, Егор вряд ли осмелится сделать что-нибудь непристойное, верно?

В этот момент Горицкому показалось, что он, наконец, понял, чего она добивается — не говоря"нет", Настя ожидала услышать этот отказ от него самого. Лично.

И тем не менее, он спросил (возможно, излишне резко):

— Может, все-таки уточните, чего вы опасаетесь? Похищения? Насилия? Того, на что мой сын заведомо неспособен?

Она отвернулась и мечтательно посмотрела на небо, на безмятежно-синем фоне которого живописно выделялись золотистые кроны старых ясеней.

— Вообще-то, это ваш сын изначально начал меня преследовать, — задумчиво произнесла юная чертовка, рассеянно поглаживая по загривку своего дога (то и дело неприветливо косившего недобрыми глазами в сторону чужака), — Хоть никакого повода к этому я ему, уверяю вас, не давала. Если б мне позарез были нужны деньги, — теперь и взгляд, и улыбка Настеньки, адресованные банкиру, являлись откровенно насмешливыми, — Я просто обратилась бы в рекламное агентство. Или модельное. Мне, кстати, предлагали.

— Отлично, — мимолетный прилив неприязни к этой, как показалось Горицкому, расчетливой стервочке помог ему вернуться в рациональное русло, — Значит, дело только в цене? В таком случае, давайте начинать торг…

Она встала со скамьи и, не глядя на банкира, направилась к дому.

— Черт, — пробормотал Горицкий себе под нос. Пожалуй, он и впрямь перегнул палку… Так же поднявшись с лавки, он неосознанно ускорил шаг и, поравнявшись с Настей, тронул ее за предплечье (дог опять неодобрительно заворчал). Настя остановилась и окинула его поистине ледяным взором.

— Хорошо, — обреченно сказал Станислав Георгиевич, — Возможно, я погорячился… даже наверняка. И тем не менее, объясни, наконец, чего ты добиваешься, девочка?

Теперь уж она вскинула брови словно в недоумении: как, с ней посмели перейти"на ты", не спрашивая ее разрешения?

— Добиваетесь, по-моему, вы, а не я, — взгляд, как и раньше, являлся дерзко-вызывающим, — Свои условия я вам изложила. Понимаю, вы человек дела, бизнесмен, поглощены экономическими вопросами… однако, не думаю, что вылазка в театр или кино раз в неделю так уж негативно скажется на вашем бизнесе, верно?

— Но как это будет выглядеть? — пробормотал Горицкий, сдаваясь, — Я выступлю в роли дуэньи?

Настя издала короткий смешок.

— Ну, тут уж вы, пожалуй, загнули. Пожилым вас назовут лет через двадцать, не раньше…

И хоть лесть ее являлась слишком явной (и даже в чем-то грубой), Горицкому, как ни странно, стало приятно.

Может, еще оттого, что давненько он не имел дела с молодыми женщинами (сотрудницы его банка или"девочки для утех"не в счет). Молодыми… и очень красивыми.

Затем он подумал, что бог сколько времени не был в драмтеатре… лет шесть, не меньше.

…Он поспешно отвел от Насти глаза.

— Ну хорошо, — вздохнул Станислав Георгиевич, — Положим, Егор согласится на ваши условия… хоть я в этом не слишком уверен. Что дальше?

— Кто знает, что будет дальше? — легкомысленно отозвалась плутовка, — Во всяком случае, Егор, хоть и частично, получит желаемое. Спустя недолгое время вы отправите его за границу… Таким образом, инцидент будет исчерпан, верно?

"Вряд ли все получится настолько легко", усомнился Станислав Георгиевич, тем не менее выдавил из себя:

— Да, возможно. К слову, время передумать будет и у вас, Настя (она вопросительно вскинула брови. Горицкий тонко улыбнулся). Вдруг вы, узнав Егора получше (он едва не сказал"поближе", что могло быть истолковано ею превратно), перемените мнение о нем… к лучшему? Не забывайте, он получил блестящее образование…

Настя слегка поморщилась, будто к ней в сотый раз обращался коммивояжер, расхваливая залежалый товар как первосортный.

— Егор сказал, что мне нравится причинять людям боль. Что я кто-то вроде моральной садистки. И вы так же считаете?

— Разумеется, я так не считаю, — Горицкий вновь ощутил неловкость, — Но…

— Если я сказала Егору"нет", это означает именно"нет", а не"может быть, да", — напоследок одарив Горицкого ослепительной улыбкой, она протянула ему руку для прощального пожатия, — Всего доброго, Станислав Георгиевич. Мой телефон у вас есть.

…Ни от кого другого Горицкий не потерпел бы столь пренебрежительного обращения. Определенно.

Ни от кого… кроме дочери профессора Воронцова.

* * *

Банкир со своим отпрыском

…На сей раз Егор и головы не повернул в сторону вошедшего в его комнату отца.

Приблизившись к сыну, Станислав Георгиевич весьма бесцеремонно сдернул с него плед (Гера был в спортивном костюме марки"Адидас").

— Не надоело еще изображать страдания молодого Вертера? — невозмутимо поинтересовался Горицкий-отец.

— Отстань, — невнятно буркнул Горицкий-сын, снова натягивая на себя одеяло (в руках у него находился смартфон — вероятно,"сидел"в"контактах"или"аське". Или просто музыку слушал…)

— Прими хотя бы вертикальное положение. Для разнообразия, — Станислав Георгиевич отошел к мягкому креслу и усевшись в него, вытянув ноги вперед, побарабанил пальцами по подлокотнику, — К слову, виделся я с твоей Дульсинеей…

— Знаю, — пробормотал Гера, после чего рывком приподнялся на своем широком ложе, — Ты хочешь сказать…

От вспыхнувшей во взгляде сына надежды Горицкому-старшему даже стало неловко (правда, на несколько секунд).

— Да, — подтвердил он, зачем-то поправляя манжеты фирменной сорочки (не иначе, что-то вроде нервного тика), — Я виделся с ней повторно. Аккурат, — беглый взгляд на свои"Патек Филипп", — Сорок минут назад.

— И что? — во взгляде Егора одновременно крылись и затаенная надежда, и обреченное ожидание услышать неумолимое"приговор обжалованию не подлежит".

— Заметь, на сей раз встретиться предложила она. И все заново обсудить… в отсутствие ее отца.

Лицо Геры вспыхнуло, как маков цвет.

— Она хочет денег?

Горицкий поморщился — излишняя прямота (граничащая с торгашеской вульгарностью) сына его покоробила.

— Ты кого сейчас имеешь в виду, Георгий? Дочь профессора математики, или ту… бывшую свою пассию? Как, бишь, ее — Петренко, Петрищенко?

Егор уже покраснел так мучительно, что казалось — вот-вот расплачется.

— Пап, зачем ты меня мучаешь?

Господи, зачем ты меня оставил? — внезапно пришло Горицкому на ум сакраментальное и на миг его пробрал озноб. Впрочем, лишь на миг.

— Мы просто поговорили, — спокойно ответил Станислав Георгиевич, — О разных вещах. В частности, обсудили модный роман"Коллекционер". Ты его, кстати, читал?

— John Fowles? — с безупречным английским произношением переспросил Егор ("Фаулз?, — мысленно повторил Горицкий), — Столкновение искусства с жестокой реальностью. Гибель его под гнетом мещанства… — голос парня стал почти монотонным, словно он зачитывал статью литературного критика. Впрочем, в следующую секунду Егор явно выразил собственное мнение о причитанном, — Дерьмовый авангард. Чем думать об избавлении всего человечества от атомной угрозы, девчонке надо было больше радеть о собственном спасении. Шарахнуть, к примеру, по башке того извращенца, да сбежать из подвала… Аллюзии чертовы, — снова острый взгляд небольших серых глаз уперся в лицо банкира, — Так вы только об этом с ней и говорили? Обсуждали иностранных писателей?

"Вот как раз об этом — авангарде, столкновении искусства с жестокой действительностью, аллюзиях и прочем, — мы не говорили, — подумал Станислав Георгиевич, решив для себя, что на досуге, пожалуй, прочтет столь неоднозначного Джона Фаулза (когда этот досуг сумеет выкроить, разумеется). Сыну же банкир ответил совсем другое.

— Не спеши ликовать, но она, для начала, согласилась пойти с тобой в театр. Надеюсь, ты не станешь возражать… слишком бурно?

Егор приоткрыл, было, рот… да так и замер. Теперь бледность, сменившая на его лице яркий румянец, вызвала у Горицкого даже легкое беспокойство.

— Пап, ты меня не обманываешь? Она и в самом деле согласилась…

— Только пойти в театр, — максимально сухо повторил Станислав Георгиевич, — Причем, выставила дополнительное условие.

— Какое? — готовность, вспыхнувшая во взгляде Егора, явственно говорила, что ради этой девчонки он пойдет если не на всё, то на многое…

"Гадкий утенок, по уши влюбленный в прелестную кису", — снова пришла Горицкому на ум невеселая (даже в чем-то зловещая) ассоциация. Кто бы еще изобрел лекарство от подобного недуга.

— Мое присутствие, — в настоящий момент выносить горящий сыновний взгляд было для банкира совершенно невыносимо. Посему он уставился на картину какого-то импрессиониста, висящую на стене."Столкновение искусства с действительностью, — уныло подумал Станислав Георгиевич, — А зачем им вообще сталкиваться? Пусть каждый идет своим путем — художник пишет картины, поэт сочиняет вирши… а ростовщик подсчитывает прибыль. Так ли нужно всех стравливать?"

— Да, — тверже повторил он, — Такова уж блажь твоей пассии, но в театр или в музей, или куда-то еще она согласна идти при условии, что я тоже буду рядом. Иначе не согласна.

На секунду Егор закусил губу (и выглядело это, увы, далеко не столь соблазнительно, как у дочери профессора Воронцова), после чего улыбнулся (правда, не слишком весело).

— Она что, боится, я ей подмешаю наркотик в еду или питье, а потом, как герой Фаулза, посажу в подвал? (банкир удивленно вскинул брови. Ему, признаться, подобное в голову не приходило, он-то считал, девчонка его самого вынуждает от нее отказаться… хотя у Геры всегда была богатая (и, как только что выяснилось, не совсем здоровая) фантазия).

— Ладно, — наконец изрек отпрыск президента"Бета-банка", спуская с кровати свои тощие ноги, — Но ты, пап, красавчик! — неожиданно отвесил он отцу сомнительный комплимент, — Похоже, любого сумеешь уломать. О таких, как ты, говорят — способен продавать холодильники эскимосам, — и издал тонкий (определенно нервный) смешок.

Станислав Георгиевич улыбнулся сыну в ответ. Правда, не слишком широко. Ибо сейчас ощущение, что девчонка задумала какую-то каверзу, было у него весьма отчетливым.

* * *

Профессор и его дочь

…Недолгое время спустя (а точнее, спустя три дня) профессор Воронцов, глядя на разрумянившуюся дочь, отводящую от него глаза, заметил негромко:

— Ты играешь с огнем, Настёна. (Лишним было бы говорить, что отец был в курсе того, что дочь направляет в театр, а также — с кем). — Ты считаешь, что все происходящее относительно невинно, но учти — подобные господа не любят, когда с ними играют.

— Время"бурных девяностых"ушло, папа, — с легкой досадой ответила Настя, — Нынешние господа — люди вполне цивилизованные.

Воронцов коротко вздохнул.

— Я предупреждаю тебя о том, что ты и сама интуитивно понимаешь. Как в свое время понимала и твоя мать…

Настя застыла на месте. Застыла… от дурного предчувствия.

— О чем ты?

Отец удалился в свой кабинет, вскоре вернувшись оттуда с пожелтевшим конвертом в руках. Молча протянул его дочери.

— Скоро ты станешь полностью совершеннолетней, так что, думаю, пришло время тебе узнать — это написала Лариса ровно через полгода после того, как уехала… от нас.

Настя опустилась в отцовское кресло. Извлекла из конверта слегка потрепанный (явно, множество раз перечитываемый) листок, исписанный нервным женским почерком.

"Валентин!

Не уверена. что ты станешь это читать (после того, что я учинила в отношении тебя и, главное, своей дочери, будет вполне логично, что ты порвешь мое письмо, не читая). Но если все-таки станешь…

О том, что я совершила роковую ошибку, я поняла уже спустя месяц после того, как уехала с Ним. Хоть первое время Он из кожи вон лез, чтобы доказать мне, что превосходит тебя как самец (об интеллекте я уж промолчу. Давно заметила, что военные (даже из элитных родов войск) мягко говоря, умственно ограниченны. Что уж сравнивать с тобой, Вал, уже в тридцать шесть защитившим докторскую?)

…Настя отложила листок на журнальный столик и посмотрела в лицо Воронцову. Тот встретил ее взгляд спокойно и чуть устало.

— Выходит, мама хотела вернуться? — сдавленно спросила она, — Поняла, какую совершила ошибку, и захотела все переиграть? Но ты не позволил?

Профессор отрицательно покачал головой.

— Я-то как раз позволил. Написал ей в ответ, что, если я и не могу ее простить вот так, сходу, непременно постараюсь простить со временем. Что она может вернуться в любую минуту. Что она даже обязана вернуться ради тебя… — тут его голос все-таки дрогнул.

— И… что? — прошептала Настя. В груди (нет, во всем теле!) похолодело, будто сейчас, в разгар"бабьего лета", внезапно грянул декабрьский мороз, — Она…

— Не ответила, — печально сказал Воронцов. Нет, не печально. Скорее, тоскливо и удрученно, — А следующее мое письмо, отправленное по адресу той же воинской части, вернулось нераспечатанным, с припиской — "адресат выбыл".

— Но ты ведь мог навести справки! — сама понимала, что цепляется за соломинку, однако, остановиться уже не могла, — Ладно, в то время еще не было частных сыскных контор (перед мысленным взором тут же возник непрошеный образ русоволосого мужчины, походившего одновременно на авантюриста с Дикого Запада и рыцаря Круглого Стола времен короля Артура, пообещавшего ей встречу еще месяц назад… но не сдержавшего слова), однако, ты мог обратиться в милицию, в паспортное бюро, куда-то еще…

— Обращался, — Воронцов с горечью улыбнулся, — И в милицию, и в справочные столы… Адресат выбыл — вот каким был ответ. Неизменно. Но куда выбыл… — он безнадежно махнул рукой, — В конце концов, я сказал себе — если она всерьез захочет вернуться, то вернется. Я недвусмысленно выразил это в ответном письме. Более того, обещал, что ни слова попрека она от меня не услышит.

— Но она не вернулась, — пробормотала Настя, не желая больше прикасаться к письму своей матери (словно тем самым неудачная (а возможно, даже трагическая) судьба Ларисы коснется и дочери), — И ты не знаешь, что с ней случилось. Где она, с кем…

— И жива ли вообще, — безжалостно закончил профессор, — Потому, Настёныш, хочу тебя предостеречь — не повторяй ее ошибок. Будь последовательна в своих поступках. Не играй с сильным полом, особенно мужчинами такого уровня, как этот банкир.

— Хорошо, — вяло ответила Настя, — Сейчас переоденусь, и будем пить чай. Мне вообще не нужен никто, кроме тебя. И Лорда, — нагнулась, потрепала по холке приблизившегося дога.

Отец слегка улыбнулся (на сей раз без горечи, но не без грусти).

— Если б я был лет на десять-пятнадцать моложе… и чуть-чуть здоровее… Кстати, ты сегодня восхитительно выглядишь. Но я все-таки предпочел бы, чтобы ты смотрела спектакль вместе с Денисом.

Настя невольно усмехнулась.

— Вместе с Денисом я вряд ли увидела бы его из директорской ложи…

* * *

Денис

Выходные я на сей раз провел у бабули, матери моего отчима. Она владела частным домишком с палисадником на окраине нашего города, до которой еще не добрались муниципальные власти, чтобы расселить старичков и старушек из отдельных домов в типовые"муравейники"и застроить освободившуюся территорию новомодными кондоминиумами.

Одной бабуле, конечно, по хозяйству управляться было сложно, впрочем она не жаловалась. Ну, а я по мере сил и возможностей ей помогал. Напоследок бабушка вознаградила меня за труды корзиной яблок и огромным букетом пышных осенних астр, который я, разумеется, вручил маман, предварительно отделив пять самых ярких и красивых цветков (они, как вы наверняка уже догадались, предназначались моей девушке).

Ее я на следующий день решил перехватить после занятий (по привычке сбежав с последней пары, чтобы успеть к окончанию семинара (или лекции) у студентов инъяза.)

Мысленно уже представил, как Настя (может, в компании новых институтских подружек, а, может, и одна) выходит за ограду университетского сквера и как, в порядке сюрприза, появляюсь я, Дэн Конев, с роскошным букетом (а цветы Настенька любила, я это точно знал. Причем, одинаково восхищалась и тепличными тюльпанами, и полевыми колокольчиками). Она, разумеется, одаривает меня своей умопомрачительной улыбкой…

Стоп. Размечтался. Если б я знал заранее, чем закончится эта неловкая попытка сделать ей сюрприз, то, конечно, добросовестно отсидел бы все, без исключения, пары в своем политехе, а уж потом бы ей позвонил. И пришел к ней домой в назначенное время (или просто в сквер, к нашей с Настей скамейке).

Впрочем, как говаривал классик, жизнь сослагательных наклонений не приемлет.

Итак, я сбежал с последней пары, заскочил домой (чтобы забрать приготовленный для Насти букет) и, не слушая ехидных реплик маман (женская ревность, что поделаешь?), полетел к университетскому корпусу, в котором занимались студенты и студентки инъяза.

…Настю я увидел отчетливо. Она шла, болтая с новой приятельницей — то ли Ниной, то ли Никой… словом, этакой"белой мышкой"(вроде моей бывшей пассии Малининой), которая на фоне дочери профессора Воронцова привычно проигрывала (как по части лица, так и по части фигуры). На сей раз на Настеньке были не джинсы, а юбка ниже колен и приталенный жакет. Волосы она тоже не заплела в косу; они свободно спадали на спину и лишь спереди были скреплены заколками.

У меня сердце привычно заколотилось раза в два (если не три) чаще обычного — так уж сложилось, что мы с Настей не виделись целых четыре дня (ровно в четыре раза больше нормы!), поэтому я ускорил шаг, идя ей навстречу…

Однако, меня опередили. Не успел я дойти до ограды сквера, как напротив тротуара затормозила крутейшая тачка, из которой вылез… я напряг зрение…

Нет, глаза меня не обманули — это был тот самый мажорный глист, прыщавый, большеротый и щегольски одетый, которого я в свое время бесцеремонно выставил из квартиры профессора Воронцова, куда тот явился незваным.

Да, это снова был он. И он снова направился к моей девушке (правда, теперь держа в руке не пафосный букет из элитного салона, а всего одну розу — алую, полураспустившуюся. Изысканную).

Я в свою очередь ускорил шаг. Хлыщ поначалу не обратил на меня внимания, но, перехватив взгляд Насти (она-то на плохое зрение не жаловалась, хоть читала ничуть не меньше меня), обернулся.

И сразу скис. Я же, напротив, изобразил на лице широченную улыбку (адресованную, впрочем, отнюдь не ему).

— Привет, Дэн, — она поздоровалась первой. Без особого энтузиазма… но и без неприязни (причину ее дурного настроения я узнал чуть позже и, забегая вперед, скажу — с появлением хлыща на иномарке она связана не была. Как, впрочем, и моим появлением).

— Привет, любимая, — обняв Настю за плечи, я запечатлел демонстративно смачный поцелуй на ее разрумянившейся щечке, вручил ей астры (конечно, цветы она взяла) и только после этого сделал вид, что заметил стушевавшегося мажора.

— Добрый день, — бодро сказал я хлыщу (хотя веселого тут, на мой взгляд, было мало), — Мы вроде знакомы… Георгий, правильно?

Хлыщ с кислым видом кивнул.

— Лучше Егор.

— Отлично, — одобрил я прилипалу, — И что же вам, Егор, опять нужно от моей девушки?

— Прекрати, Дэн, — негромко сказала Настя и обратилась к Егору. — Очень жаль, но, боюсь, ни на этой неделе, ни на следующей ваш досуг я скрасить не смогу.

Меня бросило в жар: она действительно скрашивала досуг (что кроется за этими сравнительно невинными словечками, я не хотел и думать) богатенького ничтожества?

Я непроизвольно шагнул вперед… но тут на сцене появился (или, выражаясь в духе фантастических романов, материализовался) еще один персонаж. Настолько похожий на молодого актера Старыгина, что мне в первый момент даже захотелось протереть глаза.

И этот"Старыгин", по-старыгински очаровательно улыбнувшись, исключительно вежливо поинтересовался:

— Господа, какие-то проблемы?

Только в этот момент до меня дошло — парень (высокий, спортивный, облаченный в строгий темный костюм) является ни кем иным, как телохранителем глистообразного мажора. Ни больше, ни меньше.

И по взгляду, которым наградил меня этот красавчик, я, разумеется, понял — тут лезть в драку бессмысленно (да и насколько Настасья не любит, по ее выражению,"размахивания кулаками", я тоже отлично знал).

Поэтому ответил:"Но проблем", а следом за мной и Настя, улыбнувшись не слишком искренне, сказала:"Да, все в порядке".

И лишь по лицу мажора, охраняемого профессиональным секьюрити, было видно, что в порядке далеко не все…

…Денек был ясным, солнечным, одним из тех редких осенних дней, когда всё вокруг — и дома, и прохожие, и деревья в сквере с позолоченными кронами, и не успевшая пожухнуть зеленая трава, и запоздалые цветы на клумбах… наконец, глубокое синее небо кажется особенно ярким… и, я бы сказал — обреченно красивым.

Мы с Настей, не сговариваясь, выбрали на бульваре скамью. Она первой на нее присела, я примостился рядом. Мне показалось, она избегает моего взгляда.

Настя смотрела на астры. На чудесные фиолетовые, ярко-розовые, белые и бледно-розовые цветы, которые моя бабуля любовно выращивала своими руками в палисаднике перед домом.

— Интересно, — начал я, не желая выглядеть параноиком-ревнивцем в глазах любимой девушки, но будучи не в силах сдержать прорывающуюся наружу если не желчь, то, по меньшей мере, досаду, — Почему этот хлыщ не может оставить тебя в покое?

Она бросила на меня короткий (и, увы, не слишком теплый) взгляд.

А потом сказала… нет, совсем не то, что я ожидал услышать.

— Тебя только это волнует? — глухо спросила Настя.

И лишь в этот момент я осознал, что сегодня она не такая, как обычно. Более бледная, что ли? Бледная и слегка осунувшаяся. С еле заметными полукружьями под глазами.

Я осторожно коснулся ее руки.

— Что случилось?

Отложив букет астр на скамью, она полезла в сумочку и (кто бы сомневался?) извлекла оттуда неизменные Vogue с зажигалкой.

И только после пары коротких затяжек неохотно сказала:

— Папе ночью опять было плохо с сердцем. Пришлось вызывать"неотложку".

Разумеется, после таких слов устраивать своей девушке сцену ревности мог только махровый эгоист и вообще бесчувственный тип (вроде Клэгга-"Калибана"из"Коллекционера"Дж. Фаулза).

Посему я лишь тихонько сжал ее запястье. Левое. (В правой руке Настя держала сигарету).

— Всё серьезно?

Она неопределенно пожала плечами.

— Вообще-то, доктор настаивал на госпитализации…

— А твой папа?

Опять короткий взляд в мою сторону. И после паузы:

— Это ужасно, Дэн. Если что-то случится…

Ох, черт. Она, кажется, была готова расплакаться.

Я обнял Настю за плечи, привлек к себе.

— Что бы ни случилось, я с тобой. И никогда тебя не оставлю. Слышишь? Никогда не оставлю.

Она отбросила сигарету, раздавив окурок носком туфельки, и что-то пробормотала со слабой улыбкой.

По-английски.

Позднее (много позже) до меня дошло, что она все-таки сказала.

Она сказала: никогда не говори никогда. Но тогда я этого просто не понял.

* * *

И снова банкир, его отпрыск… и их проблемы

— Все в порядке, босс, — отрапортовал Лебедев без обычного энтузиазма (и, как померещилось Горицкому, без обычной уверенности). Но не успел он уточнить, что все-таки случилось, начальник охраны удрученно добавил, — Вот только Егор…

— Что Егор? — внутри словно оборвалась туго натянутая струна. Опять Егор. Снова Егор… Черт, ну, почему он, отец, не отправил единственного сына в Штаты? В Гарвард или хотя бы Йель… Какого рожна согласился с его вздорным желанием жить именно на родине?

— Выпил, — убито закончил Лебедев.

— Где этот… — Горицкий нетерпеливо прищелкнул пальцами, — Арамис, мать его?

— Сидорчук? — корректно уточнил начальник охраны, — Он-то как раз ни в чем не виноват. Исправно доставил Геру до дома, хотя тот настаивал на поездке то ли в бар, то ли в клуб…

— Где же он тогда выпил? — вяло поинтересовался банкир, хотя, пришло ему в голову, какая разница, где? Важен результат…

— Дома, — Лебедев негромко (словно в некотором замешательстве) прочистил горло, — Позаимствовал виски из вашего бара.

Горицкий тяжело вздохнул и стал подниматься по парадной лестнице на второй этаж своего особняка. Направляясь, разумеется, к комнате единственного сына.

…Картина. представшая его взору, являлась — что уж там? — весьма удручающей. Егор ничком лежал на постели (в щеголеватом костюме), и издаваемые им всхлипы явственно сигнализировали о том, что юноша переживает. Может, переживает сильно.

Ну, а причина его переживаний дерзко смотрела на президента"Бета-банка"с отпечатанных на принтере снимков, разбросанных по ковру.

"Когда Герка успел ее сфотографировать?" — мимоходом удивился Станислав Георгиевич — Настя меньше всего походила на тщеславную девицу, обожающую позировать фотографу (и впоследствии щедро, на потеху разного рода"Свидригайловым", выкладывающую свои снимки в сеть).

Да и по фотографиям (ракурсу, освещении, наконец, лицу самой"модели") было понятно, что снимали дочь профессора без ее ведома. Получается, Егор"щелкал"ее исподтишка. Посредством смартфона.

Ох, уж эта хитрая техника…

Станислав Георгиевич опустился на край сыновнего ложа и тихонько тронул Геру за плечо.

— Хватит киснуть. Хватит распускать нюни. (Егор приподнял раскрасневшееся лицо, обдав отца запахом первоклассного виски."Лучшее пил, стервец, — отметил Станислав Георгиевич, — С голубой этикеткой…") Что снова произошло?

Сын шмыгнул носом и сел на постели (при этом, морщась, сжал ладонями виски).

— Попроси, чтобы принесли чего-нибудь попить… Башка трещит…

— Ладно, — с обреченностью приговоренного тащить крест на свою Голгофу Станислав Георгиевич вышел из комнаты сына, чтобы вернуться обратно уже со стаканом воды, где были растворены пара таблеток"Алка-Зельцера". Проследил за тем, чтобы Егор добросовестно выпил антипохмельный препарат, и лишь после этого повторил вопрос:

— Так что все-таки произшло?

Хотя вопрос, скорее, являлся риторическим. Просто дикой киске надоело разыгрывать кошечку домашнюю, и она выпустила когти (чего, собственно, и следовало ожидать).

Необъезженная лошадка в очередной раз сбросила Герку с седла… а напоследок наверняка и лягнула копытом. Весьма ощутимо.

Вот такие образы пронеслись у банкира в голове до того, как он услышал голос сына, в котором обреченность смешалась с отчаянием.

– Я ей не нужен.

Горицкий со вздохом подошел к арочному окну (английский парк веселил глаз буйством осенних красок — ярко-зеленой, ярко-желтой, ярко-красной… и различными оттенками палевого).

— Она тебе это прямо сказала?

Егор скривился, похоже, опять намереваясь пустить нескупую мужскую слезу.

— Какая разница? Я ей предложил пойти на вернисаж, а она ответила, что не сможет. Ни на этой неделе, ни на следующей. Да тут еще этот Иван-дурак подвалил! — с нехарактерной злостью и горячностью добавил сын банкира, — С букетом каких-то паршивых астр…

— И они ушли вместе, — спокойно закончил Горицкий тираду своего отпрыска, — Ну, и какого ответа ты на сей раз от меня ждешь?

Егор слегка смутился (во всяком случае, Станиславу Георгиевичу так показалось). Меньше всего ему сейчас хотелось читать сыну очередную нотацию (да еще вдобавок этаким снисходительно-покровительственным тоном), но…

что в таком случае он еще мог ему сказать?

Кроме того, что любой (да-да, любой! Каково бы ни было его общественное положение и независимо от размера банковского счета) человек попросту не может иметь в этой жизни абсолютно все, чего пожелает.

Дай бог, чтобы имел хоть треть…

— А как насчет несчастного случая, отец?

Горицкий озадаченно посмотрел на сына. Не нравился ему Геркин взгляд, ох, не нравился… и эти вкрадчиво-подленькие интонации, которых он раньше в голосе Егора не улавливал, ему тоже очень не нравились.

— Ты что имеешь в виду? — осторожно спросил банкир.

Гера растянул в слабой улыбке свои тонкие губы."Довольно ехидной улыбке", — снова машинально отметил Горицкий, попросту отказываясь верить в то, что имел в виду его единокровный сынуля…

и тем не менее, в глубине души уже отлично зная, на что тот исключительно прозрачно ему намекает.

В следующую секунду все его самые дурные предчувствия подтвердились. И даже более того, окрепли.

— Да брось, па, — небрежно бросил единственный (обожаемый и лелеемый) отпрыск, — Ладно, мать была пьяницей и вообще… путалась с кем попало. Я вовсе не собираюсь тебя осуждать. И бывший глава"Бета-банка"тоже был далеко не сахар…

Станиславу Георгиевичу внезапно перестало хватать кислорода. Так резко перестало… что ноги сделались ватными. Посему он (определенно,"на автопилоте") добравшись до кресла, осторожно в него опустился и дернул узел галстука с целью его ослабить.

"Дожил… — стучало в мозгу, — Собственный сын считает хладнокровным убийцей…"

В какое-то мгновение ему отчаянно захотелось проснуться. И благополучно забыть привидевшийся кошмар.

— Твоя мать… — сдавленно произнес Станислав Геогиевич, — Да, ты прав, она были дрянь. И пила, это тоже верно. Однако, за руль я ее пьяной не сажал! И никаких аварий не подстраивал! — непроизвольно он возвысил голос почти до крика (лицо Егора слегка побледнело, в глазах метнулся испуг), — Что же касается моего предшественника, он, видишь ли, корчил из себя Жака Кусто. В пятьдесят шесть лет активно занимался подводным плаванием. И если его кто-то и утопил, так собственная дурь! Больше никто!

— Пап… пап, успокойся, — на сей раз улыбка Егора выглядела весьма жалкой, — Я просто пошутил…

Горицкий прикрыл глаза, мобилизуя внутренние резервы для того, чтобы не сорваться. Чтобы вульгарно не отхлестасть паршивца по его прыщавой морде (а напоследок и врезать в солнечное сплетение. Для профилактики).

"Да и поздно, — подумал Станислав Георгиевич, ощущая прилив тошнотворной апатии, — Раньше, куда как раньше следовало заниматься его воспитанием… а не спихивать это сугубо личное дело на посторонних…"

Которых, конечно же, интересовали лишь его деньги и ничего больше.

Вот и результат — платного обучения, платных нянек и гувернеров… а заодно воздействия масс-медиа (как же без него?) на неокрепшую юношескую психику…

— Значит, желаешь, чтобы я теперь организовал"несчастный случай"со смертельным исходом и бойфренду твоей пассии? — донельзя желчно спросил банкир (точнее… финансист был временно отодвинут на задний план. А на передний вышел человек. Просто человек. Далеко не идеальный и не святой, но все же четко различающий грань между вещами относительно допустимыми и диким криминальным беспределом. Ту грань, которой в сознании его сына, похоже, вовсе не существовало).

Егор покраснел уже до оттенка вареной свеклы. Отвел глаза.

— Я вовсе не…

— Нет уж, имей смелость признаться — ты именно это имел в виду, — жестко сказал Горицкий, — И даже если я отыщу исполнителей — будем называть вещи своими именами, этого преступления… даже если закрою глаза на то, что мальчишка ровным счетом ни в чем не виноват, а напротив — будь он дерьмом, вряд ли дочь профессора Воронцова, известного своей принципиальностью, ответила ему взаимностью… Что дальше? — вкрадчиво спросил Станислав Георгиевич, — Или ты считаешь, этот парень — единственное препятствие, стоящее у тебя на пути? Не будет его, девочка немедленно падет в твои объятия? — он даже нашел в себе силы негромко рассмеяться, — Боюсь, ты путаешь дешевые сериалы для дебилов с реальной жизнью, Георгий. Сильно путаешь.

— По-твоему, она никогда не будет со мной? — глухо спросил Егор.

Горицкий едва не ответил утвердительно…

но неожиданно (будто в мозгу сам собой повернулся невидимый переключатель) увидел перед собой не избалованного барчука, чье практически любое желание исполнялось беспрекословно с самого раннего детства, а несчастного, некрасивого мальчишку. Мальчишку, слишком рано лишившегося матери (и, учитывая личность Лерки, пожалуй, по-настоящему материнской любви и не знающего). Мальчишку, чей отец обычно был слишком занят, чтобы уделять ему достаточно внимания. Мальчишку, на которого девушки всегда смотрели бы свысока (не только симпатичные — самые обычные девушки), если б не его, Горицкого, деньги…

Мальчишку, для которого Настя Воронцова — дерзкая, свободная, раскованная, чертовски обольстительная, — являлась воплощением мечты. Вопрощением всего того, чего он, богатенький сын влиятельного папеньки, как ни прискорбно, лишен изначально…

и вряд ли когда-нибудь будет иметь (независимо от размеров банковского счета).

— Забудь ты ее, — устало произнес Станислав Георгиевич, — Или, в крайнем случае, сублимируй свои эмоции. Ты же неплохо рисуешь? Вот и рисуй. Рисуй, пиши стихи… найди еще какое-нибудь хобби. Да хоть скалолазанием занимайся! Или фигурным катанием. Не зацикливайся на какой-то смазливой кукле. Не способна она тебя понять, так и черт с ней. Лет через десять-пятнадцать она наверняка превратится в неряшливую толстуху с выводком золотушных детей и мужем-неудачником. Вот тогда ты свои переживания заново и переосмыслишь… Жизнь-то не кончается, Егор. Только начинается…

Гера слабо улыбнулся.

— Так ты поэтому и не женился больше, пап? Чтобы не стать мужем неряшливой толстухи и отцом выводка золотушных детей?

Горицкий, встав с кресла, пересел к сыну на кровать и приобнял его за узкие плечи.

— Вот именно, Егор. Вот именно.

А внутренний голос между тем подсказал еще один вариант ответа (который банкир, впрочем, не стал озвучивать).

Какой вариант?

Да элементарно простой.

"Я больше не женился потому, что не встретил ни одной, хотя бы отдаленно напоминающей дочь профессора Воронцова.

С ее дерзким взглядом. Лучистыми глазами. Хулиганистой улыбкой.

И сказочной косой до пояса."

Той, кого невозможно вообразить неряшливой толстухой и женой неудачника.

* * *