Святые и грешники

Ник Ремени

Роман Ника Ремени «Святые и грешники» рассказывает о событиях, которые произошли в Советском Союзе во время громкой кампании по борьбе с пьянством и алкоголизмом, когда Генеральным секретарем был М. С. Горбачев. Медвенский район с подачи обкома партии объявили зоной трезвости, то есть запретили продавать все алкогольные напитки. Но в районе все остается по-прежнему, продолжаются пьяные оргии. Напиваются участники безалкогольной свадьбы, самодеятельные артисты, руководители районного и областного ранга. А отвечать за пьянку довелось лишь колхозному механизатору. Роман в увлекательной форме рассказывает о том, что показывалось в средствах массовой информации, как большое достижение, и что было в действительности.

У сильного всегда бессильный виноват…

И. Крылов.

Глава 1

Еще не было восьми, а первый секретарь райкома партии Николай Антонович Клоков многое успел сделать. Переговорил почти со всеми руководителями колхозов и совхозов, которые ежедневно докладывали Первому, что у них происходит в хозяйствах.

Несмотря на распахнутые настежь окна, в просторном кабинете, стены которого были отделаны полированной древесно-стружечной плитой, дым стоял коромыслом. Николай Антонович, невысокого роста, худенький мужчина с рыжей шевелюрой, успел выкурить около пяти сигарет. Без устали крутился в массивном черном кресле за большим столом, несколько раз открывал дверь в приемную, ожидал дежурного. Тот приходил к восьми.

Наконец место за столиком в приемной заняла заведующая парткабинетом Александра Ивановна Сечкина. Женщина за пятьдесят, русоволосая, стройная, любящая поговорить. Всю жизнь — в райкоме, досконально знала порядки в аппарате. Благо пережила несколько десятков первых секретарей. Скоро уходит на пенсию. Многие годы в аппарате приучили эту женщину к исполнительности, четкости, собранности. Пришла на дежурство точно в назначенное время.

Сразу явилась на вызов Первого. Получила срочное задание — разыскать главного ветврача района. Николай Антонович, между тем, продолжал получать информацию руководителей о положении дел в хозяйствах, посасывая «Стюардессу» и возмущаясь безответственностью ветврачей, по вине которых в совхозе «Восход» пало около ста свиней. Половина из них имели признаки заболевания, что грозило перерасти в эпидемию.

Несмотря на опыт (из-под земли доставала), Александра Ивановна не нашла главврача, выехал за пределы района. Заместителя разыскала мигом, передала, чтобы немедленно явился к Первому.

Вначале тот пытался вешать лапшу на уши, ссылаться на занятость. Женщина быстро поставила его на место.

— Не поняли, что от вас требуется? — строго спросила она.

Тот начал объяснять ситуацию, в которой находится служба. Мол, дел по горло.

— Немедленно бросайте все, вас вызывает Первый. Не поняли?!

Положила трубку и с чувством выполненного долга и собственного достоинства доложила секретарю о проделанной работе.

Заместителю главврача понадобилось пять минут, чтобы прибыть в райком. Николай Антонович не выдержал, выскочил в приемную, начал крыть заместителя грубыми словами. Только присутствие женщины удерживало его от матов.

С ершиком непокорных рыжих волос, маленький, подвижный, возмущенный, сразу поставил на место пожилого, крепко сложенного ветврача тирадой убийственных фраз.

Лишь немного успокоившись, вынес сводку, прямо в приемной показал представителю ветеринарной службы цифры. Падеж свиней, овец, крупного рогатого скота исчислялся десятками тысяч. Не меньшим был и вынужденный забой. При этом нередко выход мяса вызывал смех. Какими же должны быть телочки и бычки, если средний вес забитого животного составлял сорок килограммов.

— А вы знаете, откуда берется вынужденный забой!? — совал сводку в лицо заместителя главного ветврача. — Это итоги вашей работы. Хозяйства вынуждены забивать больных животных, чтобы не попали в разряд павших. Вы понимаете это!? Десятки тысяч погубленных животных, а мы весь район держим на голодном пайке, потому что не справляемся с планом государственных поставок.

В Советском Союзе было положение: район или конкретное хозяйство может выделить на свои нужды только ту продукцию, которая получена сверх плана. То есть сначала отдай Родине, а потом думай о себе. В связи с тем, что сельхозпредприятия постоянно не выполняли завышенные планы госпоставок, они никогда не видели ни мяса, ни молока. На глазах крестьян отправлялись государству тысячи тонн продукции, которой они не попробовали.

Заместитель не спорил с первым секретарем. На его глазах гибли сотни животных, больших и маленьких, худых и упитанных, в то время, как прилавки магазинов пустовали. Только за счет предотвращения падежа можно накормить весь район. Но последнего по-настоящему как раз никто и не делал. Знал, отругает его сейчас первый секретарь, поедут ветработники в совхоз «Восход», напишут акт, выдадут рекомендации, предупредят директора. И на этом все. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

А как же будут вести себя утопающие, то есть свиноводы совхоза? Спокойно. Ветврача и главного зоотехника даже не лишат премии. Больше всех пострадает свинарка, у которой допущен падеж, но она не в состоянии выполнить профилактические мероприятия одна. Круг замкнулся. Никто не виноват, никому ничего не нужно, а страдает весь народ.

Почему так происходит? Потому что все вокруг совхозное, то есть ничье.

В отношении вынужденного забоя. Там все сложнее. Вынуждают забивать скот разные причины, не только болезни. Когда районный комитет народного контроля прижал одного председателя, почему в колхозе такой низкий вес забитого скота, тот ответил: «Да что там забивать: одни кости да кожа».

Ответ вызвал невольную ухмылку членов комитета. Они, за редким исключением, знали механику этих забоев. Не стояли в стороне и работники районной ветеринарной службы. В зависимости от ранга получали свой кусочек в этом вынужденном забое. Получали бесплатно, в знак уважения к районному начальству.

Кто занимал должность повыше, тому доставляли на дом целые туши, остальным — как придется. Потом колхозы и совхозы снабжали нужных людей, рассчитываясь мясом и маслом за запчасти, кирпич, цемент и многое другое.

Продукция сельского хозяйства раздавалась направо и налево бесплатно, в виде преподношений. Вот и терял свой вес бычок, превращаясь в ягненка. За него же надо было отчитаться! А сколько их ушло под нож неучтенными?! Сие известно очень немногим.

В этом состояла вторая причина того, что пустовали прилавки. Кто обязан принять решение, чтобы их наполнить, просто ни в чем не нуждался. Сытый голодного не поймет. Начальству вполне хватало того, что ему привозили. Об этом думал заместитель главного ветврача, слушая негодующую речь первого секретаря.

«Маленький, занудный, — отметил мужчина, — от него просто так не отделаешься. Ишь как пристал. Вроде не знаем, что творится в хозяйствах. Ничего никому не нужно. А прокукарекать, что и то не так и то, каждый может».

— Сегодня же выезжаем в совхоз всем составом, — ответил он. — Сделаем все необходимое.

— Вы с этим не шутите, — сказал, уже немного успокоившись, Николай Антонович. — За такое за решетку можно угодить.

Собрал со стола дежурной бумаги, пригладил ершик непокорных волос, поправил галстук, полы серого костюма и, выпустив пар, уже совершенно спокойно вернулся в кабинет.

К девяти утра напряжение, как правило, спадало. Первый секретарь решал в основном все срочные хозяйственные вопросы, после этого занимался внутрипартийными и общественными делами.

Из своих аппаратчиков Николай Антонович не принял никого, несмотря на то, что прорывались работники нескольких отделов. «Еду в хозяйства, — отвечал им. — Некогда заниматься бумажной волокитой».

В действительности, основная причина состояла в другом. У него болела голова. Вчера приезжали ребята из обкома. Встреча затянулась до глубокой ночи. Употребили изрядную дозу спиртного. И сегодня он не годился в кабинетные работники.

Еще в семь часов переговорил с председателем колхоза «Юбилейный» Валерием Ивановичем Скотником. С ним принимали гостей. Договорились встретиться в условленном месте, чтобы позавтракать. Правда, поесть можно и дома, а вот опохмелиться… Запилят родные.

Поэтому Николай Антонович часто встречался с преданными друзьями на нейтральной территории. И без свидетелей.

Как будущий милиционер, неукоснительно соблюдал правило: чем меньше допускаешь выход за пределы твоего окружения информации, тем лучше. Никто не должен знать о его действиях вне стен райкома. Но, к сожалению, все тайное рано или поздно становилось явным.

Отпустил шофера, решил ряд незначительных вопросов, сказал техническому секретарю, заменившему дежурного, где его искать, если потребуется. Сел за баранку УАЗа. Поминай, как звали. Район большой, никто не проверит первого секретаря: где находится и чем занимается в данный момент.

Николай Антонович родился в крестьянской семье. Окончил сельскохозяйственный институт, получил специальность инженера. Несколько лет работал по специальности, затем — секретарем парткома, пока не выдвинули на должность председателя колхоза.

Получил ее благодаря знакомым ребятам из райкома партии. Будучи секретарем парткома, занимался решением «шестого» вопроса. То есть организовывал выпивки, выполнял распоряжения председателя колхоза. За бутылкой водки решались все проблемы, включая кадровые перестановки.

Председателем колхоза трудился хорошо, хозяйство улучшило все экономические показатели. Крестьяне тоже не нарадовались молодым руководителем. Кажется, все шло нормально. Но Николай Антонович мечтал стать милиционером, поступить в высшее учебное заведение МВД.

В райкоме не отпустили. Тогда поехал в обком. Там поняли: этого парня им не удержать. Предложили место инструктора в сельскохозяйственном отделе. Потерся несколько лет в обкоме, направили первым секретарем в райком.

Раньше этот район был одним из лучших в области. Но что-то в механизме руководства начало буксовать, вольготно себя почувствовали руководители хозяйств. Показатели с каждым годом катастрофически ухудшались. Пришлось менять руководство.

Николай Антонович рьяно взялся за дела. Резко подрубил пьянство. Благо в стране ширилась борьба с ним. Освободил почти половину председателей, которые теряли свое обличье еще в средине дня.

Постепенно вводил милицейские порядки. Это дало неожиданный результат. Многих припугнуло. Хотя после смерти Сталина прошло несколько десятилетий, все в стране еще держалось на страхе. Благодаря ему Первый значительно укрепил дисциплину.

С помощью специалистов проанализировал структуру севооборотов. Это позволило сделать вывод, что в районе слабая кормовая база. Сеяли в основном зерновые и товарную сахарную свеклу. В итоге коров кормили соломой.

Разрабатывались новейшие технологии, перенимался передовой опыт, как улучшить приготовление соломы, повысить ее питательность. Но результаты, как правило, не радовали. Животные не получали необходимого минимума питательных веществ. Такой корм не давал прибавки ни молока, ни мяса.

Руководители и специалисты рекомендовали все земли занять под пашню. Пастбища уничтожались. Увеличение посевных площадей не давало нужной отдачи. Хлеборобы как следует не обрабатывали землю, своевременно не убирали урожай.

Первый секретарь занялся расширением участков сеяных трав, кукурузы, зеленой смеси на корм скоту летом. Вопреки инструкциям и мнению специалистов районного агропромышленного объединения ввел черные пары.

Это привело к ощутимым результатам. Показатели зримо улучшались. Под большим нажимом заставил руководителей хозяйств очистить фермы от навоза. С органическими удобрениями, с введением чистых паров, работали круглогодично.

Руководители поняли живительную силу органики. Увеличивали ее объемы за счет добротной подстилки. Та же солома, которая считалась основным кормом для скота, теперь повышала выход навоза.

Существенную теоретическую и практическую помощь получал Николай Антонович от жены Веры — зоотехника по образованию.

Она тоже заметила ряд тенденций в животноводстве, которые мешали производству. В районе проводилась строгая установка — не допускать спада скота. Чтобы выполнить ее, специалисты запретили сдавать коров. В результате, в стаде находилось много буренок в возрасте более десяти лет. Такая корова не давала ни молока, ни потомства.

С приходом Клокова началась активная замена стада. Шли даже на риск. Отправляли на мясокомбинат старых животных, вместо них оставляли молодых, еще не проверенных.

Со временем стадо обновилось, создался резерв телочек. Поголовье не сократилось, наоборот, возросло. Резко повысились удои.

Постепенно к району возвращалась былая слава.

Территория его условно делилась на две зоны: более экономически крепкую и слабую, которую в народе называли арабской. Клоков предпринял ряд мер, чтобы поднять на одинаковый уровень экономическое развитие обеих зон.

За счет государственных капвложений начал прокладывать к экономически слабым хозяйствам дорогу с твердым покрытием. Но не допускал близких отношений с руководителями арабской зоны. Такая дружба была чревата разными неприятными последствиями. Зато с руководителями экономически крепкой зоны встречался за стопкой почти ежедневно.

Особенно подружился с председателями колхозов «Юбилейный» Валерием Ивановичем Скотником и «Дружба» — Юрием Петровичем Неведомским. Их колхозы находились рядом. Первый вместе с Неведомским учился в институте. Они знали друг друга. Когда Николай Антонович попал в район, сразу сошелся с институтским товарищем. Опирался на него в решении всех вопросов.

С приходом Клокова Скотника избрали председателем колхоза.

Неведомский познакомил первого поближе со своим другом. Тройственный союз окончательно укрепился, когда председатели поехали вместе с секретарем райкома отдыхать на юг. Воспоминания остались на всю жизнь.

Все было. И женщины, и водка, и рестораны. Правда, Неведомскому на прекрасную половину не везло. Тучный, страдающий одышкой и, наверное, больной на сердце, Юрий Петрович не пользовался их расположением. Даже рыжий маленький Первый казался на его фоне красавцем, не говоря уже о Скотнике — стройном брюнете.

Тогда пошли на тактическую уловку. Однажды Неведомский поделился с дежурной корпуса горем. Не любят его женщины. Придется деньги, которые брал на отдых, увозить домой.

Результаты превзошли все ожидания. В пансионате оказалось достаточно много сердобольных женщин. Вскоре Неведомский даже убегал от некоторых настойчивых поклонниц.

Так пролетел незабываемый месяц. Он окончательно скрепил дружбу Клокова, Скотника и Неведомского.

И сегодня Первый договорился встретиться со Скотником, чтобы позавтракать. Назначил встречу на довольно бойкой дороге. Чтобы ни у кого не вызывать подозрений, чем они занимаются.

Самолюбивому Скотнику пришлось около часа ждать секретаря. Начал нервничать. На его смуглом продолговатом лице появилась кислая мина. Привык, что обычно ждут его. А здесь все наоборот.

Его водитель (проверенный человек) прямо в салоне накрыл традиционный стол с водкой, вареным мясом, огурцами, луком, яйцами и т. д. Тоже нервничал: пища остывала.

Наконец на дорогу с твердым покрытием выскочил УАЗ. Резко затормозил на другой стороне шоссейки. Первый энергично пересек дорогу. Протянул маленькую, но крепкую руку другу.

Извинился за опоздание.

— Забодали своими вопросами, еле вырвался, — пригладил непокорный ершик рыжих волос.

— Ничего, — успокоил его Валерий Иванович, хотя до этого сильно нервничал, что его заставляют ждать: дел в колхозе невпроворот, да и самолюбие его было задето.

— Вижу, что нервничаешь, — не согласился с ним Николай Антонович, расстегивая полы серого костюма и удобнее устраиваясь в салоне. — Действительно не мог. Забодали. В совхозе «Восход» пало около ста свиней. Это — ЧП! И не только для хозяйства, но и для района. Еще неизвестно, как среагируют на этот факт в области.

— Это ж надо! — не на шутку обеспокоился Валерий Иванович. — Нам всем может не поздоровится, если произойдет эпидемия!

В его хозяйстве имелся большой свиноводческий комплекс. Он испугался, как бы болезнь из совхоза «Восход» не перекинулась на их колхоз.

— Срочно отправил ветработников в совхоз, пусть разберутся, примут меры. Эпидемия может распространиться на весь район, — озабоченно промолвил Николай Антонович,

— В совхозе есть свои специалисты, они что — не знали, что творится с поголовьем?

— Уже сделал втык директору, а то возомнил себя крупным начальником и специалистом. Без указаний райкома все вопросы решал. Вот и дорешался. А я его предупреждал: держи ухо востро. Ведь совхоз специализируется на выращивании скота, плотность которого самая высокая в районе.

— Для того и щука в реке, чтобы карась не дремал, — поддержал партийного руководителя Валерий Иванович, который за несколько минут общения с Клоковым забыл об уязвленном самолюбии, что долго пришлось ждать секретаря. Зато теперь получил возможность узнать из первых уст последние новости в районе.

Мужчины расположились на заднем сидении, разделенные клеенкой, на которой стояли спиртные напитки и закуска. Услужливый водитель за баранкой время от времени спрашивал, что им надо. А то и просто добавлял хлеба, колбасы, мяса.

Открыли бутылку водки, налили почти по полному стакану. Выпили под неизменный тост «быть добру», тщательно закусывали проваренной говядиной, которая еще окончательно не остыла, отдавала приятным теплом.

Мужчинам похорошело. В их головах опять появились отвлеченные мысли, как и вчера, когда спиртное лилось рекой, когда почти бесперебойно звучали одни и те же тосты.

Продолжали вчерашние разговоры, делились мнениями о встрече с обкомовскими ребятами. В стране идет перестройка. Что это? Кратковременная кампания, которых было бесчисленное множество, или действительно грядут какие-то существенные перемены.

Ведь по-старому жить нельзя. Весь мир смеется. Партийные вожаки, что ни слово, то «как учил нас великий Ленин» или «как сказал Леонид Ильич». Без вождей шагу никто не ступит. А на кого равняться, если тот же Леонид Ильич слова без бумажки не скажет. Говорит с таким трудом, что, кажется, челюсть отвалится.

Иное дело Горбачев, приятно смотреть как легко и непринужденно, без всяких там бумажек общается с народом.

— Честно говоря, не понимаю, к чему приведет демократия и перестройка, — сказал Клоков, откинувшись на спинку сиденья и неторопливо закусывая натуральными продуктами, так, чтобы не испачкать костюм. — Пока идет одна болтология. Даже предположить не мог, что Генеральный секретарь так любит болтать. А люди слушают. Развесили уши.

Клоков с минуту помолчал, тщательно пережевывая говядину.

— И сильной руки нам уже не видать, — промолвил в раздумье.

— А нужна ли она, у нас уже есть опыт — Сталин, сколько людей перемолол, сколько судеб искалечил, — ответил Валерий Иванович, устремляя на Первого взгляд темных глаз.

Клоков значительно старше Скотника. Помнил первые послевоенные годы, нищету и разруху, видел, как с каждым годом улучшалась жизнь населения. В селах строились новые дома, животноводческие комплексы, машинно-тракторный парк пополнялся мощной современной техникой. Вырос в этой системе, видел ее недостатки, за бутылкой водки любил критиковать начальство, но иного строя в государстве не представлял. Считал, что советская власть пришла навсегда.

Валерий Иванович недавно начинал трудовой путь. После окончания сельскохозяйственного института пришел работать в один из совхозов, при помощи тестя стал заместителем директора, то есть секретарем парткома. И уже в бытность Клокова его назначили председателем колхоза. Сейчас держался за должность. Всеми силами пытался навести порядок в хозяйстве, хотя сам никогда не делал черновой работы. Выполнял установку партии: кадры решают все. Поэтому повышал их ответственность за положение дел.

Воспринял как подарок судьбы свое соседство с Неведомским, который знал Клокова. Через посредничество с последним познакомился с Николаем Антоновичем более близко.

— Зато превратил лапотную, безграмотную Россию в мощное высокоразвитое государство, выиграл такую кровопролитную войну, — продолжил Николай Антонович.

— На костях отцов и дедов, — добавил председатель. — Может поэтому стоит перестраиваться, чтобы покончить с культом личности, обрести настоящую демократию.

Мужчины перестали жевать, устремили свои взгляды на лобовое стекло. Впереди простиралось до бесконечности серое асфальтное полотно. По сторонам виднелись поля ячменя и пшеницы с крупными наливающимися колосками, высокие зеленые стебли кукурузы, островки лесов.

Дорога прекрасно просматривалась. Опасаться нечего. Пока перекусывали, проехало несколько машин. Не боялись лишних свидетелей. Закрывали дверку автомобиля и продолжали беседовать.

— Сталин, конечно, не выход, но и нынешняя власть не подарок. Кроме болтологии — ничего. Даже хуже, ведутся разговоры, что в министерствах штат раздутый, бюрократия заела. Если их развалят, экономика страны рухнет. Развалится, как карточный домик. Не ведают, что творят. Сверхдержава не проживет без жесткого руководства, — продолжал свою линию Клоков.

— Без визы московских старцев даже туалет нельзя построить. Разве это нормально!? — высказал свое видение ситуации Валерий Иванович.

— В том-то и дело, что ненормально. Это нас и губит. Сам критиковал неоднократно. А воз и ныне там. В стране настолько задавили инициативу, что без указаний сверху никто пальцем не пошевелит. Перестраиваться надо, но как!? Вот в чем вопрос, — не мог никак успокоиться Николай Антонович.

— Больше самостоятельности, инициативы, полномочий на местах.

— Ты, Валера, прожил меньше моего, кое-чего не понимаешь. Самостоятельность — это хорошо. Но нельзя полностью отпускать вожжи. Не только экономика, страна сразу развалится. Даже на Западе говорят: когда проходят выборы, демократия заканчивается. То есть к власти приходит политическая сила, которая диктует свои условия. Если она не справляется с обязанностями, народ избирает других лидеров. А у нас все диктуют свои условия: секретари союзных республик, обкомов партии, рядовые коммунисты. Каждый руководитель хочет чувствовать на возглавляемой территории, как в своей вотчине.

После повторного допинга Клоков вообще отпустил тормоза, на которые он всегда нажимал, чтобы не сболтнуть лишнего. Он твердо сказал, что нельзя руководителей оставлять без контроля, сопьются, ограбят народ до ниточки.

— Я пришел в район, когда бывший первый секретарь по состоянию здоровья понизил требовательность к подчиненным. Приезжаю в хозяйство к десяти утра, из руководителей и главных специалистов никого нет. Спрашиваю, где: те поехали в область, те в соседнее хозяйство, а те — в район. Выходит — раздал наряд и целый день свободен. Появляются только к вечеру.

Установил контроль за одним хозяйством, потом за другим. В течение недели проверял, где кто был и что решал. В основном хлебали водку, занимались своими проблемами. Один председатель в обед лыка не вязал. Сразу собрал партком, поставил вопрос об освобождении. Они тык-мык, жалко председателя, а защитить не могут. Придется в райкоме отвечать. Тем более, что я уже согласовал вопрос о пребывании председателя в должности с руководством обкома.

Другой вроде не пьет, тихенький, смирненький. Благодать. Чем не пример для подражания? Пригляделся: больше всего занят своей персоной. Детей и внуков пристроил в город, квартирами обеспечил. По спецшколам определил, чтобы жили не хуже городских. Сам, несмотря на преклонный возраст, несколько любовниц заимел. А на ферму приедет, нос воротит — дурно пахнет. Доярки и скотники не могут туда его затянуть.

Пришлось откровенно переговорить с председателем: или трудись нормально или уходи. Тот поначалу не понял. Мол, не затем два института заканчивал, чтобы работать. Но от меня не так легко отделаться. Заставил крутиться на полную катушку. За его спиной много молодых руководителей и специалистов, которые не дождутся, когда их выдвинут на более ответственную должность.

Клоков задумался. Он вспомнил, как распрощался почти с половиной руководителей. Но зато — какая благодать. Без разрешения райкома никто не покинет территорию хозяйства. Поедет по колхозам, все на местах, все крутятся, потому что знают — с них спросят.

Клоков откинулся на спинку сиденья, блаженно улыбнулся. Раскинул короткие руки, расставил ноги. Продолжил:

— Сейчас много говорят об авторитарном стиле управления. Вроде это пережиток прошлого. Я уверен, что без авторитарного стиля не наведем порядка ни на предприятии, ни в стране, ни в семье. Другое дело — перегибы. Дисциплина должна держаться на осознанной необходимости, что для общего дела ты должен поступать так, а не иначе.

Хрущев осудил культ личности. Знал и понимал, что это большое зло. Но страна не терпела инакомыслящих, тех, кто не хотел говорить и думать, как Никита Сергеевич и его коллеги. И что из этого вышло? Горбачевщина. Говори и делай что угодно. Но кому это нужно? Председателю колхоза, бригадиру, механизатору? Никому. Устали от разговоров. Это ничего не дает. Может развалиться такое мощное и сильное государство, социалистический строй. За его становление погибли мой дед и отец.

Конец ознакомительного фрагмента.