Научи меня верить в любовь

Ника Климова, 2022

Марк Климов долго и упорно работал, чтобы стать тем, кем он является сейчас. Ему за сорок. У него есть все, кроме любви и семьи, но его это вполне устраивает. Он упивается свободой и одиночеством. Ровно до того момента, пока на его голову внезапно не сваливается племянница. Удастся ли Марку сохранить свой собственный мир? И на что готова Алиса, чтобы быть рядом с ним, пусть и неспособным на любовь? Им придется через многое пройти. Останутся они вместе или нет, неизвестно. Но их жизнь точно никогда не будет прежней.

Глава 3. Ненавистное соседство

Наконец, понедельник. Я и раньше любил свою работу, а теперь просто обожаю за возможность не видеть Алису. И какое счастье, что она еще спит и мне не придется лицезреть ее персону. И ванная в полном моем распоряжении. Оказывается, счастливыми человека могут сделать вполне обыденные вещи.

Уже на пороге останавливаюсь. Не хочу этого делать, но все равно возвращаюсь на кухню. Оставляю на столе деньги и номер своего телефона. Хочется дописать «Не звонить», но не делаю этого. Надеюсь, что сегодня ей не взбредет в голову наесться беляшей или еще какой-нибудь дряни.

Воздух на улице после дождя свеж. Дышится легко и я не отказываю себе в удовольствии вдохнуть полной грудью. Машин на дороге мало и это радует. Впрочем, я сегодня выехал раньше обычного. Только бы не встречаться с этой девчонкой. Похоже, так я скоро совсем переберусь жить на работу.

— Или снять ей квартиру и пусть живет отдельно? — приходит в голову отличная идея. Надо ее обдумать.

В офисе еще никого, кроме охранника. Шаги гулко отдаются в пустом коридоре. День начинается неплохо. Даже лучше, чем я мог подумать. Долго смотрю в окно на просыпающийся город. Через открытую дверь кабинета слышу стук каблуков Регины.

— Доброе утро, Марк Александрович, — в голосе удивление.

— Доброе, Регина, — сажусь за стол.

— Кофе?

— Нет. Найди Антона Павловича. Как только появится в офисе, пусть зайдет ко мне. И закрой дверь.

— Хорошо, — кивает она, отрезая меня от офисной суеты.

Юрист нашей компании появляется быстро. Он входит торопливо, широкими шагами, держа в руках черную папку. Его рукопожатие всегда уверенное и крепкое.

— Это документы на Алису, — протягивает он мне папку. — Я не стал оставлять ее у Вас дома в пятницу, когда привез девочку.

Я не горел желанием ехать в Нижний Новгород, поэтому переадресовал это поручение своему юристу.

— Оставь пока у себя, — киваю ему. — Надо оформить опеку. Подготовь все, что нужно. Если нужна доверенность, я подпишу.

— Опеку или удочерение?

Меня аж подкидывает от последнего слова.

— Опеку.

— Хорошо, — кивает Антон Павлович. — Могу идти?

— Да.

До совещания почти десять минут. Первыми приходят Успенский и Макеева.

— Неплохо выглядишь для отравившегося, — хмыкает Боря. Не хочу говорить об этом, поэтому просто дергаю щекой, пресекая все вопросы, но на Юлю это не действует.

— Отравившегося? — смотрит она удивленно. — Чем?

— Беляшом, — произносит Успенский одними губами, но я замечаю и начинаю закипать.

— Чем? — шепчет ошарашенно Макеева, переводя взгляд с меня на Борю.

— Отравился не Я, — не скрываю своего раздражения.

— А, та девушка? Алиса, кажется, — произносит Юля.

— Алиса? — теперь удивлен Успенский.

Да замолчат они сегодня или нет?

— Да, Климов у нас, оказывается, не такая уж и сволочь, — ее губы растягиваются в довольной улыбке. — Приютил дочь знакомых.

Брови Успенского взлетают вверх.

— Дочь знакомых? — смотрит на меня многозначительно. — Это не племянницу ли?

— Племянницу? — недоверчиво переспрашивает Макеева. — У тебя есть брат? Или сестра?

— Какое это имеет отношение к работе? — впиваюсь в нее злым взглядом.

Юля замолкает и равнодушно пожимает плечами. Кабинет начинает заполняться людьми. Но мне хочется всех выгнать и остаться одному. А как хорошо начинался день! И зачем надо было вспоминать эту девчонку?

До вечера я заперся в своем кабинете и разрешал заходить только Регине с документами. Но офис давно опустел. Пора было ехать домой.

— Не хочу, — бьется в голове мысль, и я не закрываю окна открытых файлов, продолжая работать. Где-то за стенкой шумит пылесос. Скоро уборщица придет и ко мне.

Солнце садится. По стене напротив скользят оранжевые полосы. Закрываю жалюзи на окне за спиной, но не успеваю вернуться в кресло — стук в дверь. Я не хочу никого впускать. Черт! Вспоминаю, что забыл вызвать клининговую компанию. Желание не ехать домой становится просто нестерпимым. Позволяю уборщице только убрать мусор из моей мусорной корзины. На вид ей за сорок, но вряд ли больше пятидесяти. Волосы уже тронула седина и они собраны в куцый хвостик. На лице ни грамма косметики. Кожа с желтым оттенком. Уставший взгляд. Меня раздражает ее медлительность. Меня раздражает шуршание пакета для мусора. Меня раздражает звук шаркающих шагов. Хочется наорать на нее, заставить двигаться быстрее, но я молчу, чувствуя, как все внутри меня напряжено и дрожит. И только сейчас замечаю, с какой силой пальцы держат мышку. Отпускаю ее, сжимая и разжимая кулак. Наконец, женщина с желтым лицом оставляет меня одного. Выдыхаю.

За окном темнеет. В офисе, наконец, тихо. Я не могу всю жизнь сидеть на работе, прячась от девчонки. В конце концов, это моя квартира, почему убегать из нее должен я?

Еду в ресторан. Сегодня здесь мало народу. Это хорошо. Работают кондиционеры, обдавая прохладой. Я медленно расслабляюсь, наслаждаясь вкусом хорошо прожаренного стейка с молодой картошкой и грибами. Домой возвращаюсь уже почти без раздражения, пытаясь заставить себя принять ситуацию. Ей семнадцать. Скоро она станет совершеннолетней и ей уже не нужна будет опека. Стоило бы поинтересоваться, когда наступит этот долгожданный момент и я смогу от нее избавиться.

В квартире пахнет едой. В моей квартире НИКОГДА не пахло едой, кроме кофе. В раковине на кухне грязная сковородка. Рядом на шкафу тарелка с остатками какой-то еды и скомканные грязные салфетки. Использованный чайный пакетик прямо на столе. Коричневая лужа под ним уже высохла. Какое к черту принятие? Я не хочу ничего принимать! Я хочу вышвырнуть эту девчонку из своей квартиры и никогда ничего о ней не знать.

Дверь в ее комнату приоткрыта. Я слышу, как она с кем-то разговаривает. Тихий голос, смех… Меня раздражает ее смех. Она устроила в моей квартире свинарник и ей смешно? Открываю дверь, останавливаясь на пороге. Девчонка по-турецки сидит на постели. На кресле валяется скомканная рубашка, на полу футболка, на тумбочке стоит бокал с каким-то желтым рисунком. Я не приглядываюсь. Мне плевать. Меня бесит сам факт наличия этого бокала не на кухне, а в ее спальне на тумбочке.

Не знаю, что она увидела на моем лице, но с ее улыбка сползла мгновенно.

— Я… перезвоню, — это в телефон, а потом мне:

— Ну, что опять не так?

Что опять не так? Она серьезно? Для нее во всем этом свинарнике нет ничего странного, ужасающего и ненормального? Я точно вышвырну ее на улицу.

— Что. Здесь. Делает. Этот. Бокал? — я зверею на глазах.

— Я пила чай, — пожимает она плечами. Спокойно, как будто так и должно быть, но так быть НЕ ДОЛЖНО.

— Чай пьют на кухне.

— Мне позвонили.

Я дышу тяжело. Мне все сложнее сдерживать себя, чтобы просто не наорать на нее.

— Значит, надо было оставить чай НА КУХНЕ.

— Да что такого страшного случилось-то? Это же всего лишь бокал, не бомба, — она реально не понимает.

— Почему на кухне такая грязь? Что делает грязная посуда в раковине?

— А где ей быть? — недоумевает это чудовище. Мне хочется ее ударить. В прямом смысле этого слова.

— Ее надо мыть сразу после использования, — взрываюсь я.

— Сейчас помою, в чем проблема? — сползает она с постели. Покрывало смято и свисает почти до пола. Я закрываю глаза. Мне хочется проснуться. Но я, блядь, не сплю.

— Посуду надо мыть сразу, — цежу сквозь зубы. — Как и убирать за собой.

— Я просто не успела, — она пытается протиснуться мимо меня.

— Бокал.

— Да сдался тебе этот бокал, — психует девчонка, но возвращается и забирает его с тумбочки. Мои глаза ищут следы от его пребывания. Нету. Это хорошо.

Она все-таки протискивается мимо меня, касаясь почти всем телом. Мне хочется отодвинуться, но я продолжаю стоять. Ее шаги удаляются в сторону кухни. Забираюсь в душ. Долго стою под водой, не шелохнувшись. Мне хочется выйти и оказаться в пустой квартире. Я не хочу ни с кем жить. Я хочу жить ОДИН. Хочу возвращаться и знать, что мои вещи никто не трогал. Хочу возвращаться к тому, от чего ушел. Я не выношу чужое присутствие рядом.

Ладонь упирается в стену. Я против воли возвращаюсь на тридцать лет назад.

Мы делили с ней одну комнату, которая и мне одному была тесной. Нет, я не могу назвать ее своей сестрой. Она мне никто. Посторонняя. И она все время брала мои вещи. Рвала книги. Рисовала в тетрадях. Вырезала платья для кукол из моих футболок и рубашек. Я не мог пожаловаться. Точнее, мог и даже пытался, но на все был один ответ: «Она же ребенок». Даже когда ей было шесть, даже когда она уже ходила в школу. Я постоянно слышал одно и тоже оправдание ее идиотским поступкам. И ненавидел ее за это. Мечтал, чтобы ее никогда не было, чтобы ее сбила машина или похитили.

А теперь я хочу того же для ее дочери.

Я крепко зажмуриваюсь и тут же распахиваю глаза. Шампунь холодит ладонь. Внос бьет терпкий аромат. Я пытаюсь сосредоточиться на своих ощущениях. Пытаюсь быть только здесь и сейчас. Глубокий вдох и медленный выдох. Пружина внутри медленно расслабляется, но не до конца. Но мне уже не хочется убивать.

Ровно до того момента, пока не выхожу из ванной. У меня нет халата. Я просто оборачиваю полотенце вокруг бедер. Девчонка в гостиной смотрит телевизор, забравшись с ногами на диван. В ее руках какой-то пакет. Она снова что-то ест. На диване. На МОЕМ диване.

— Что это? — спрашиваю, остановившись на пороге.

Ее взгляд на пару секунд задерживается на моей груди и только потом поднимается выше.

— Я спрашиваю, что ты делаешь?

— Ем чипсы, — отвечает она с таким видом, как будто я задал самый глупый в мире вопрос.

— Почему ты делаешь это здесь?

— А где? — недоумевает моя заноза. — Я смотрю кино и ем чипсы. Как все люди. Что не так?

— От них крошки и вонь, — моя челюсть каменеет.

Она несколько секунд смотрит на меня, словно не понимает, о чем речь.

— Это же просто чипсы. Ты, что, не ешь чипсы?

— Нет! Я. Не Ем. Чипсы.

— Потому что от них крошки?

Внутри меня все вскипает.

— Я прошу тебя есть исключительно на кухне, — пытаюсь быть вежливым, но кулаки уже сжаты. — Не в спальне, не в гостиной, не в ванной. Только НА КУХНЕ.

Девчонка подрывается и впечатывает мне в грудь пакет с чипсами. Я не успеваю среагировать, как ее уже нет. Под ногами гора крошек. На коже жирные следы. Твою мать, я только что из душа. Догнать бы ее и выпороть как следует, но понимаю, что если пойду за ней, то на самом деле ударю. Жестко, больно, без жалости. Я не бью женщин. Никогда не бил. Но одну недоженщину хочется убить.

Снова душ. Я понимаю, что она такая же, как ее мамаша. Ей плевать на окружающих. Она делает только то, что хочет. Но у ее мамаши были защитники. А у этой девчонки никого. Кроме меня. И я ее перевоспитаю!

Наконец в квартире тишина. Варю кофе и открываю холодильник, чтобы достать финики. Это единственная сладость, которую я люблю. Но вместо привычно пустых полок на меня смотрит бутылка молока, яблоки и куча всего. Закрываю глаза. Открываю. Нет, все по-прежнему на месте. Открываю кухонный шкаф. Прямо по центру стоит тот самый чертов бокал. Желтое — это оказывается дольки лимона. Этот цвет совсем не вписываются в мою кухню. Он вообще не вписывается в мою жизнь. Я предпочитаю серый, черный, белый и темно-синий. Но желтый…

В глаза бросается коробка. Что это еще за хрень? Шоколадные колечки. Хочется застонать, но вместо этого просто закрываю дверцу шкафа. Я больше не хочу ни кофе, ни фиников. Ухожу в спальню. Сюда она еще не добралась. Здесь пока нет никаких ее следов. Но взгляд все равно скользит по комнате. Все лежит на своих местах. Покрывало не смято. Ничего лишнего. Становится спокойнее. Сюда ей не добраться. Руки переломаю. И ноги заодно.

Утром первым делом я вызываю клининговую компанию. Хотя не уверен, что после их ухода это чудовище снова не устроит в моей квартире срач. До сих пор из головы не выходит ее вчерашняя выходка. Она даже не подумала извиниться и исправиться. Просто устроила демарш, который бесит меня до сих пор. Ненавижу! Хочется придушить ее, выкинуть в окно, утопить. И никогда ничего о ней не знать.

Виски сжимает тупая боль. Каждая мышца в моем теле напряжена настолько, что еще чуть-чуть и лопнет. Звонок по внутренней связи. Отвечаю не сразу — сначала обдумываю, стоит ли.

— Марк Александрович, к Вам Антон Павлович, — сообщает Регина.

Я не хочу его видеть, поэтому не спешу.

— Марк Александрович? — осторожно спрашивает мой секретарь.

— Пусть войдет, — вздыхаю недовольно.

Его ладонь влажная. После рукопожатия хочется вытереть свою, но сдерживаюсь, хотя все время отвлекаюсь на это неприятное ощущение.

— Марк Александрович, я связался с органами опеки. Дело в том, что я никогда этим не занимался, поэтому решил сначала изучить вопрос, — начинает он неуверенно.

Я смотрю на него и мне хочется его поторопить.

— Так как Алисе уже больше четырнадцати лет, то Вы не можете оформить над ней опекунство.

То есть? Сейчас дети после четырнадцати настолько самостоятельны, что не нуждаются в законных представителях? Похоже, я отстал от жизни.

— Вы можете оформить попечительство.

–?

— По сути это та же опека, но Вы не являетесь законным представителем ребенка. Вы просто даете согласие на совершение им сделок. Естественно, речь о крупных сделках, не бытовых.

— В чем смысл? — не понимаю я.

— Смысл в том, что ребенок старше четырнадцати лет имеет определенные права, но еще несовершеннолетний.

— Окей. Пусть будет попечительство, — киваю, но чувствую, что проблема не в этом. Терпеть не могу, когда важную информацию выдают по частям.

— Есть ряд процедур, через которые Вам придется в связи с этим пройти, — в его голосе осторожность. Мне это не нравится.

— Каких процедур? — наклоняю голову.

— Осмотр Вашего места жительства на предмет социально-бытовых условий. Еще Вам придется пройти ряд врачей, чтобы удостовериться, что Вы здоровы. Собрать документы. Ну и согласие самой девочки.

В кабинете застывает тишина. Я смотрю на юриста, он, не мигая, — на меня. Мне хочется послать и его и всю эту историю с попечительством к черту. Не собираюсь проходить никаких врачей и уж тем более не пущу никого постороннего к себе в квартиру. А согласие девчонки… Может и не соглашаться, мне же проще.

— Антон Павлович, Вы можете решить этот вопрос иначе?

Он понимает, что я имею в виду.

— Я попробую, — медленно кивает.

— Вы же понимаете, что у меня нет времени обходить все круги ада нашей бюрократии?

— Понимаю.

— Я рад. И жду от Вас готовые документы на мое попечительство. Все расходы, естественно, за мой счет.

— Конечно, — на его лбу выступает испарина.

— Вы можете идти, Антон Павлович.

Можно подумать, что это я заинтересован посадить себе на шею ненавистную девчонку, а не государство пристроить сиротку в добрые руки. Ну, мои руки, конечно, далеко не добрые, но и государству не очень хочется содержать за свой счет очередного нахлебника. Так к чему все эти препоны и сложности?

Не успеваю повернуться к компьютеру, как на столе звонит телефон. Номер незнаком, но все равно отвечаю.

— Да?

— Марк… Александрович…, — голос женский, хотя слишком юн для женщины. Произнести мое отчество ей явно непросто.

— Кто это? — хмурюсь недовольно.

— Алиса.

Да твою ж мать!

— Чего тебе? — даже не пытаюсь скрыть свое недовольство.

— Тут пришли…

— Кто?

— Говорят, из клининговой компании. Но я же не знаю, откуда они на самом деле. Впущу сейчас в квартиру, а они вынесут все ценное. А ты потом меня обвинишь.

Поднимаю глаза к потолку и считаю до трех.

— Впусти. Они пришли, чтобы навести в квартире порядок.

— А. Ну ладно. А я могу взять твой ноутбук?

— Нет! — рявкаю, не собираясь сдерживаться. — Ты вообще не прикоснешься к моим вещам.

— Мне, что, стоять в углу истуканом? Здесь же все вещи ТВОИ, — в ее голосе сарказм.

— Да, это было бы просто отлично. Меньше проблем и грязи, — отвечаю и тут же сбрасываю звонок, не дожидаясь возражений.

Перезванивает. Сбрасываю. Снова перезванивает. Сбрасываю. Не сдается. Отключаю звук. Отвлекаюсь на стук в дверь.

— Да.

Успенский.

— Снова забаррикадировался?

Бросаю взгляд на телефон. Экран черный, но тут же вспыхивает. Заноза.

— У тебя что-то срочное?

— Хотел просто узнать, как тебе роль дяди, — он тоже смотрит на мой телефон. — Тебе звонят.

— Пусть, — переворачиваю телефон экраном вниз. Успенский вскидывает бровь, но не комментирует.

— Так что? Племянница уже освоилась?

— Более чем, — не могу сдержать раздражения.

— О, все так… сложно? Хотя о чем это я? Выжить в одном пространстве с тобой дано не каждому. Как только Макеева справляется?

— У нее четко определенные функции, — отвечаю, пролистывая почту.

— Вы, что, установили правила? — Успенский опускается в кресло напротив. — Я думал, у вас все по любви.

Перевожу на него взгляд, как бы спрашивая: «Ты серьезно?» Но ему и самому смешно.

— Климов и любовь — вещи несовместимые, — произносит философски.

— Не понимаю ее смысла, — взгляд цепляется за приглашение на конференцию. Питер. В следующем месяце.

— Ты серьезно? — удивляется Боря. — А как же чувства?

— Я испытываю чувства.

— Голода?

— Успенский, — произношу предупреждающе и одновременно подтверждаю свое участие в конференции.

— Сложный ты, Климов. Не понимаю я тебя.

— Так, может, и не стоит? Мы прекрасно работаем в тандеме. Зачем углубляться? — ухмыляюсь я.

— Не, Марк, — цокает Боря языком, — ты просто еще не встретил свою женщину.

Хмыкаю.

— Я встречал их десятками.

— Ты их просто трахал. Тебе сорок три, Климов. Неужели, тебе не страшно на старости лет остаться одному?

— Одиночество никогда меня не пугало.

— А как же стакан воды?

— А ты уверен, что захочешь пить?

— Не понимаю.

— Чувства, любовь, романтика… Это все… Чепуха, мишура… Ложь.

— Ложь? — распахиваются его глаза.

— Это все химия. Временная, пока работают гормоны. Но потом они успокаиваются и что остается? Ничего, кроме раздражения и ненависти друг к другу. Ну еще спиногрызы, которых успели наделать на гормональной волне. И которые очень сильно мешают по жизни, связывая по рукам и ногам.

— Климов, ты серьезно? — Успенский смотрит недоверчиво.

— Серьезнее не бывает.

— Тогда зачем ты забрал эту девочку?

Плохой вопрос. Ну, хорошо же сидели. Зачем начинать?

— Борь, тебе, что, нечем заняться?

— Ты хотя бы определился, в какую школу ее отдашь? Скоро первое сентября.

Смотрю на него растерянно. Черт! Это должен решать я? С какого перепугу?

— Ох, Климов, — вздыхает он, поднимаясь из кресла, — угробишь ты девчонку. Как пить дать, угробишь.

Может, мне ее еще и за ручку в школу отвести первого сентября? Не, на эту хрень я точно не подписывался.

Сама мысль искать для нее школу выворачивает меня наизнанку. Я пытаюсь сам погуглить, но бешусь и закрываю браузер. В конце концов, сдаюсь и даю задание опешившей Регине.

— Школу? — переспрашивает она, видимо, решив, что я спятил.

— Школу, — смотрю ей прямо в глаза. Регина опускает свои.

— Какую? С каким уклоном? Частную или обычную? В каком районе? Эм, какой класс?

Семнадцать лет.

— Одиннадцатый, — произношу неуверенно.

— Какой уклон? Гуманитарный, математический?

Понятия не имею.

— Пока просто найди школу.

— Частную?

Почему столько вопросов? Неужели так сложно просто найти школу и ничего у меня не спрашивать?

— Обычную.

Ей и так сойдет.

— Рядом с домом?

— Да.

Не собираюсь ее возить.

— Хорошо, — кивает она, но вижу, что хочет еще что-то спросить. Наконец, решается:

— Девочка или мальчик?

— Девочка, — будь она неладна. Хотя вряд ли мальчику я был бы рад больше.

— Я подготовлю список школ и документов, которые нужны.

После ухода Регины я с головой ухожу в квартальный отчет, не замечая ничего вокруг. Поэтому когда звонит телефон, беру его машинально, не глядя на экран.

— Да.

— Я могу переставить мебель в своей комнате?

— Что? — я не сразу понимаю смысла ее вопроса.

— Я могу переставить мебель в своей комнате?

— Это МОЯ комната. Ты живешь в ней временно. И нет, ты не можешь переставить там мебель. НИГДЕ.

— Но мне неудобно.

— Привыкай! — рявкаю в трубку и сбрасываю звонок. Не перезванивает. Расслабляюсь. Но ненадолго.

Спустя полчаса снова звонит.

— А я могу купить цветок?

— Какой? — не вникая в ее вопрос, проверяю на калькуляторе то, что вижу на экране.

— Не знаю. Какой-нибудь. У тебя, как в морге: стерильно, холодно и ничего лишнего.

Цифры не сходятся. Не понимаю, почему. А я очень не люблю чего-нибудь не понимать.

— Так что? — переспрашивает заноза.

— Что? — как же она мне надоела!

— Ну цветок?

— Какой цветок? — взрываюсь я. — Мне некогда. И перестань мне звонить.

Сбрасываю звонок и закрываю телефон в ящике стола. Сейчас мне надо сосредоточиться. И чтобы никто не мешал и не отвлекал.

— Я Вам еще нужна? — заглядывает Регина.

Смотрю на часы. Уже шесть? Заработался.

— Нет, можешь идти, — киваю, не глядя на нее.

— До свидания.

Не отвечаю. У меня есть дело поважнее.

В конце концов, психую и возвращаю отчет Успенскому с разгромным сообщением в адрес его экономистов. Бесят! Если не умеют работать, пусть валят к чертовой матери! Мне нужны точные цифры и достоверные данные, а не это…

Негромкий стук в дверь. Кого еще принесла нелегкая? Макеева.

— Ты еще здесь? — заглядывает она в дверь.

— Здесь, — отвечаю раздраженно.

— Уххх, Климов, ты скоро огнем начнешь дышать, — смеется Юля.

Это была бы весьма полезная опция.

— Ты что-то хотела?

— Соскучилась, — ее губы растягиваются в многообещающей улыбке.

Она медленно обходит стол и встает у меня за спиной. Ее пальцы скользят по моим плечам, то вдавливаясь в них, то отпуская.

— Ты в последнее время так напряжен, — мурлычет она мне в самое ухо.

— Много работы, — не шевелюсь.

Ее руки спускаются ниже. Губы касаются моего уха. В нос бьет сладкий аромат духов.

— Нельзя так много работать. Иногда нужно и отдыхать.

Она устраивается на моих коленях лицом ко мне. В ее взгляде неприкрытое возбуждение. Пальцы скользят по шее. Наши губы почти касаются друг друга.

— Ты не закрыла дверь, — ухмыляюсь.

— В офисе уже никого нет, — шепчет.

Не целует. Ее губы скользят по моей щеке. Бедра вжимаются в пах.

Я подхватываю ее и усаживаю на стол. Сам возвращаюсь в кресло и чуть откатываюсь назад. Хочу смотреть. Макеева давно знает все правила игры и как я люблю. Она широко разводит колени. Короткая кожаная юбка не скрывает черный треугольник кружевных стрингов. Смотрит на меня сверху вниз. Пальцы ныряют между ног. Розовая плоть блестит от влаги. Я даже отсюда чувствую ее запах. Запах возбужденной самки. Позволяю ей немного поиграть, сам наслаждаясь зрелищем. Достаточно! Достаю из тумбочки презерватив и выпускаю из брюк своего джинна. Как обычно вхожу сразу на всю длину, не давая Макеевой привыкнуть к моему размеру. Она только ахает и, смеясь, укладывается на спину.

— Лучше? — спрашивает уже после, одергивая юбку.

— Немного, — криво усмехаюсь, разглядывая ее еще затуманенные после оргазма глаза.

— Только немного? — кокетливо.

— Самую малость.

— Поужинаем вместе?

Почему бы и нет?

Макеева знает все темы, на которые со мной можно говорить, а на какие не стоит. Кроме одной. На нее тоже нужно ввести запрет.

— Как ты уживаешься со своей новой соседкой? — спрашивает Юля.

И зачем я согласился взять ее в ресторан?

— Мы могли бы не говорить о ней и вообще не вспоминать?

— Все так плохо? У тебя же огромная квартира, Марк. Ты вообще можешь с ней не встречаться.

— Угу, — киваю. — Я тоже так думал, пока не появилась она. Она везде.

— Ты серьезно? — Макеева вскидывает бровь.

— Она оккупировала всю мою квартиру.

Смеется.

— Она, что, правда, твоя племянница?

Молчу.

— Климов, да ты полон тайн. Что еще мы о тебе не знаем? Только не говори, что по выходным ты подкармливаешь бездомных или под этим строгим костюмом у тебя костюм супермена?

— Я не хочу о ней говорить. Давай закроем эту тему.

— Окей, — легко соглашается Макеева. Но настроение уже испорчено.

Не хочу идти домой. Долго сижу в машине на парковке. Выставить ее из квартиры? Вернуть обратно в Нижний Новгород? Еще не поздно, пока попечительство не оформлено.

— Да кому ты нужен? — насмешливый крик отчима. Я собирался уехать учиться в другой город. — Ты же ни на что не способен! Подохнешь, как собака, в какой-нибудь канаве. Или загнешься от наркоты. Ты же больше ни на что не способен.

Вздрагиваю, возвращаясь в настоящее. Пальцы с силой держат руль. Отпускаю и открываю окно. Кожу обдает прохладный воздух. Мне сорок три. Я совладелец крупной IT-компании. У меня есть деньги, недвижимость, машины. Я могу путешествовать по всему миру и не думать о ценах. Я не сдох в канаве, как собака. И не стал наркоманом. Как бы тебе ни хотелось! Зло ухмыляюсь. А где ты?

Последний раз я видел его на похоронах матери. Мельком. Почти десять лет назад. Он изменился. Разжирел, обрюзг, стал еще отвратительнее. Я даже не знаю, жив ли он сейчас. Надеюсь, что нет. И надеюсь, что его смерть не была легкой.

Поднимаюсь в лифте, уже заранее раздражаясь от мысли, что в моей квартире посторонний. Почему-то вспоминаю сегодняшний разговор с Успенским. В голове щелкает само собой. Если с Макеевой прокатили правила, почему не прокатят с девчонкой?

Я научу ее знать свое место!