Ходящие сквозь огонь

Николай Асламов

Что такое Средневековье? Время соборов и манускриптов. Время гербов и турниров. Время амулетов и реликвий, колдовства и чудес. Время грязи, крови и разговоров о Боге. На дорогах Италии пересеклись пути брата Мишеля, монаха из Сен-Дени, и Камиллы, венецианской девушки-колдуньи. У них нет ничего общего, они не выносят друг друга, но им обоим нужна помощь. И ради того, чтобы найти ответы на свои вопросы – вечные вопросы, – они готовы рискнуть друг за друга не только жизнью, но и посмертием.

Глава IV. Время искать и время терять

«Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня».

Мишель возвышался над ведьмой, как колокольня собора святого Марка.

— Где их якоря?

— Откуда… Ты кто такой вообще? — нахмурилась бывшая немая, вся перемазанная грязью. Посох немного подрагивал, поэтому Мишель не расслаблялся.

— Инквизитор, — коротко ответил брат Красного ордена и снова спросил: — Где их якоря?

— Я не знаю точно, но знаю их хозяина.

— И где он?

— Где-то поблизости, в паре миль отсюда.

— Не морочь мне голову, ведьма! — монах начинал терять терпение. — Я и так знаю, что он поблизости. Призрак не уйдет далеко от якоря. Ими управляла не ты, значит, тот, кто хотел тебя убить.

— Много ты знаешь! — нахально заявила молодая колдунья.

— Вполне достаточно, чтобы отправить тебя в очищающее пламя, — спокойно ответил Мишель. — Призвать Бессмертных ты сейчас не можешь; мы рисунок затоптали, а Белая Длань нужна, чтобы бить призраков, а не договариваться с ними.

«Спаси, Господь, архиепископа Миланского! Без его поручения не было бы у меня таких знаний».

Ведьма с постоялого двора прикусила язык и задумалась.

— Его могут найти мертвецы; они чуют живых. Я могу призвать одного Бессмертного, он побежит туда, куда нужно.

— Ты меня за идиота держишь? Он к любому живому побежит, необязательно к тому колдуну.

Идея Мишелю страшно не понравилась. Если сейчас разрешить ей провести ритуал, кто знает, кого она тут призовет. Трактат он пока не дочитал. С другой стороны…

— Мы в полях, инквизитор! — вскинулась девушка. — Ночь на дворе, кто сюда пойдет?

Мишель задумался над преимуществами и недостатками плана, постепенно оформлявшегося в голове.

— Чем дольше ждем, тем больше у него времени сбежать… — вкрадчиво продолжала ведьма.

«Она всерьез рассчитывает меня перехитрить?» — мысленно удивился Мишель и добавил вслух:

— Вот что. Ты сейчас восстановишь рисунок, но формулу произнесешь, только когда я разрешу. Если мне вдруг покажется, что ты пытаешься сделать что-нибудь не то, — убью на месте. Это ясно?

Ведьма кивнула и принялась за дело.

Мишель посмотрел на худую дрожащую девицу, перепачканную с ног до головы, и ему на мгновение стало жалко ее.

«И кто только учит таких? Сказано ведь: исторгну чародеяния из руки твоей, и гадающих по облакам не будет у тебя! Господь, конечно, милостив, но искушать-то Его зачем?»

Монах наблюдал за тем, как девушка чертит фигуры ножом, и читал про себя молитву Господню. Дождь расходился все сильнее.

— У меня готово, — выпрямилась наконец ведьма.

— Тогда снимай пояс, — приказал инквизитор.

— Чего?

— Именно то, что ты слышала. Снимай с себя пояс.

— Ты меня ограбить что ли решил, святоша? Да пропади ты пропадом, крыса чумная! Мародер! Евнух похотливый!

Поток брани не иссякал, но девушка все же расстегнула пояс и бросила под ноги Мишелю.

— Ложись на крест.

Таких отборных богохульств брат Красного ордена не слышал никогда. Любой портовый пьяница покраснел бы от стыда и немедленно побежал бы на исповедь. Единственной осмысленной репликой в потоке словесных нечистот было: «…а потом сжечь?»

— Тебе пора подумать о том, что сказать на Страшном Суде, — невозмутимо произнес Мишель, перекрестился, отложил посох и расстегнул собственный ремень.

* * *

«И раз, и два, и раз, и два…»

Вперед, назад, вперед, назад.

Камилла пыталась хоть как-то расшатать крест, к которому ее привязал монах, но получалось плохо — веса не хватало. Деревяшка, слишком глубоко воткнутая в землю, качалась, но не выходила из земли. Сломать ее тоже не получалось — слишком толстая и прочная.

Дождь усилился, волосы висели мокрыми патлами и липли к лицу, закрывая глаза и залепляя рот. Одежда тоже промокла, и холод пробирал до самых костей. От злости девушка дернула ремни, которые плотно прижимали ее руки к перекладинам, пытаясь хоть немного согреться, и тут же зашлась воплем от дикой боли в вывихнутой руке.

Когда инквизитор отвлекся на свой ремень, Камилла попыталась использовать шанс и ударила его ножом, спрятанным в складках одежды. Так этот урод носил кольчугу! Лезвие просто скользнуло по металлическим кольцам, а в следующую секунду он схватил девушку за кисть и начал выкручивать. Она попыталась сопротивляться, даже пнула его ногой, но с тем же результатом она могла ударить и склон оврага. Монах просто довернул руку и вывихнул ей запястье. Нож забрал и выбросил куда-то в сторону, потом плотно примотал ее веревкой к кресту, как гусеницу в коконе, хитро перекинул петлю через горло и только затем заставил произнести формулу. Натравливать Бессмертного на инквизитора было самоубийством; этот монах вышибет из нее дух одним ударом, просто мимоходом. Деваться было некуда: Камилла подняла нежить, надеясь выиграть время, но освободиться по-прежнему не удавалось. Неупокоенный слуга мог бы ее развязать, но фигура была не та. А еще один воин, получив приказ разрубить веревку, попросту убьет ее.

«Как он хитро все рассчитал! И про ритуалы знает, и про талисманы, к которым привязывают призраков».

Силы были уже на исходе, от холода зуб на зуб не попадал, но девушка не прекращала попытки. Кто бы там ни победил — инквизитор или Беккино, Камиллу ждала смерть, и в любом случае мучительная: нежизнь костра не слаще.

«Не сдамся, ублюдки! И раз, и два, и раз, и два…»

Крест потихоньку поддавался, но тут Камилла с ужасом осознала, что ей с каждым разом все сложнее дышать. Сначала она списывала это на тугую веревку, но теперь поняла:

«Он меня распял! Я умру раньше, чем он вернется!»

Осознание жестокой правды придало сил. Камилла изо всех сил рванулась вперед, до крови закусила губу, но размокшая веревка не поддавалась. Девушка заорала, забилась в истерике, забыв о нестерпимой боли в руке. Петля на шее немедленно затянулась туже. Воздуха совсем не хватало, вдохнуть уже не получалось… Истерзанное сознание наконец померкло.

* * *

Дождь расходился все сильнее. Еще не ливень, но видимость все равно ухудшилась. Если бы не тропа, которую оживший мертвец оставлял в посевах, инквизитор давно потерял бы его.

«Совсем поле вытопчем», — подумал было Мишель, но защитить ниву Божью сейчас было намного важнее. Призрак, конечно, предупредит хозяина, и что тот предпримет — абсолютно неизвестно. Хорошо, если это не коснется ни местных жителей, ни могил их предков.

«Пресвятая Дева, укрой их!»

Оживший мертвец бежал быстро: в первые минуты нежизни он был особенно жесток и нестерпимо жаждал человеческой плоти. Именно это чувство гнало его вперед сильнее всякого кнута. План был рискованным, но брат Красного ордена надеялся, что успеет спасти тех, кто может случайно оказаться на пути чудовища.

Одежда отсырела и облепляла ноги, но останавливаться было нельзя. Легкие уже саднило, мышцы гудели, но благословение Господне укрепляло немощную плоть и давало силы. Наконец неподалеку послышался торжествующий вой монстра, а следом — визгливый мужской голос.

Громадными прыжками Мишель выскочил из посевов на какую-то дорогу и увидел, как плоть ожившего трупа сминают и разбивают на части чьи-то тяжелые невидимые удары. Впереди, верхом на осле, сидел грузный человек в плаще. Он сжимал в вытянутой руке какой-то тускло поблескивающий предмет.

— Убей их, убей немедленно! — истерически вопил некромант. За его спиной был какой-то небольшой сундук или ларец с открытой крышкой.

Мишель пошел вперед, быстро читая псалом:

— Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его.

Искалеченный труп рухнул на землю грудой переломанных костей, и сразу же мощный удар угодил инквизитору прямо в грудь. Если бы не поддоспешник, ребра точно треснули бы. Дышать стало намного труднее.

— Я не трону тебя, — пошатнувшись, с трудом произнес Мишель и тут же инстинктивно отклонил голову: следующий удар пришелся в левую ключицу. Раздался хруст, рукой шевелить больше не получалось. Инквизитор упал на колено.

— Я освобожу тебя!

Новый удар пришелся в спину, но монах удержал равновесие.

Его переполняла сила. Конечно, благословение Гоподне никуда не делось, но здесь было что-то еще. Это была не ярость боевого безумия, не внезапный порыв, а спокойная уверенность в правильности выбранного пути. Сейчас он не мог ни поскользнуться, ни остановиться. И умереть тоже не мог. Его будто несли вперед, поддерживали с двух сторон, облегчали боль. Правая рука твердо сжимала конец посоха. Шанс был только один.

«Господи, направь!»

Инквизитор сделал широкий шаг и метнул посох. Реликвия, полетев, как копье, зацепила сундучок и, почти не потеряв запредельной силы, вонзилась в некроманта. Пробитого насквозь человека попросту вынесло из седла, а блестящий предмет выпал из руки и улетел куда-то в сторону.

Встать колдун уже не смог. Лицо его превратилось в кровавое месиво.

Кроме дождя и криков одуревшего осла вокруг ничего больше не было слышно.

Инквизитор встал на колени и начал руками разгребать мокрую землю. Его мутило, копать было неудобно, но он все равно продолжал. Очень глубокой ямы, в общем-то, не требовалось.

Мишель аккуратно поднял из дорожной грязи четыре предмета: простую детскую куклу, сшитую из разноцветных лоскутков, красивый деревянный кораблик, нож и, наконец, бронзовый крест на цепочке, который лежал поодаль. Все сокровища он сложил в яму, закопал, хорошенько затоптал место и наконец устало выпрямился:

— Покойтесь с миром.

Боль тут же вернулась вместе с мерзким привкусом во рту. Голова кружилась, поэтому пришлось снова опуститься в грязь.

Здоровое плечо аккуратно сжала невидимая рука. «Надеюсь, это одобрение», — подумал брат Мишель, и его тут же вырвало.

* * *

И снова тот же каменистый берег, та же дымящаяся река и та же жуткая боль в распоротых и искалеченных ступнях. Только до воды было намного ближе, чем в прошлом сне, и песня звучала гораздо громче. Слов не было, только мелодия. Женский голос летел над водой, словно птица, и в нем слышались то колыбельная, то покаянный плач, то призыв к битве, то торжественный гимн. Тема мелодии постоянно менялась, но от этого ее только больше хотелось слушать. У песни не было конца, да и не могло быть.

На реке показался темный силуэт большой лодки. Камилла совершенно забыла про боль в ногах и, уже не боясь упасть, со всех ног побежала вниз по склону. Мелодия резко оборвалась.

— Не наступай в воду, дитя!

Девушка замерла у самой кромки и стояла, дожидаясь, когда острый нос лодки ткнется в каменный берег. У судна не было ни паруса, ни весел, ни руля. Команды тоже не было, только женская фигура в длинном голубом одеянии сидела на корме, придерживая на коленях какое-то полотнище. Лица женщины не было видно, только длинные золотистые локоны выбивались из-под капюшона. Ладони, перебиравшие ткань, были изящными, длинными, молочно-белыми и без всяких украшений.

Камилла перелезла через борт, и лодка мягко отчалила. Камилла, с трудом сдерживая крики боли, села на дно и посмотрела на свои ступни. На них не было живого места: кожа свисала клочьями, кровь текла сильными толчками, заливая лодку, кое-где изуродованную плоть прорвали острые обломки костей. У девушки от такого зрелища невольно вырвался стон.

— От чего ты страдаешь? — мелодично спросила незнакомка, не поднимая головы.

— А что, не видно? — съязвила Камилла и тут же прикусила язык. — Раны…

— Нет, ты страдаешь от нежелания их вылечить, — мягко, но с укоризной перебила женщина в голубом.

Раны немедленно начали затягиваться: кости встали на место и срослись, кровь остановилась, нарастающая плоть сразу же покрывалась розовой кожицей…

* * *

Ветерок ласково трепал волосы, шаловливое солнце щекотало нос. Лежать было удобно, а потому просыпаться совсем не хотелось.

Девушка не удержалась и приоткрыла один глаз. Лучи пробивались сквозь густую зеленую листву. Камилла открыла второй глаз, села и сладко, до хруста, потянулась.

Одежда была сухой, от ночного холода не осталось и следа. На руках были намотаны два кожаных ремня: ее собственный, узкий, и широкий инквизиторский, с массивной бронзовой застежкой. Девушка инстинктивно потянулась к ремням и внезапно поняла, что рука не болит. Совсем.

Камилла посмотрела на правое запястье: ни вывиха, ни синяка. Пальцы двигались, кисть вращалась.

«Это сколько же надо проваляться, чтобы все так зажило?»

Некромантка огляделась вокруг: не было ни креста, ни оврага, ни пшеницы; только ветер качал оливковые ветви. Абсолютно незнакомая роща тянулась, пока хватало глаз.

Девушка решительно утратила все представления о пространстве и времени и даже не пыталась задавать себе вопросы, боясь сойти с ума. Зачем пытаться объяснить то, что в принципе не поддается объяснению? «Кому и зачем вообще нужны объяснения, если можно просто жить?»

Она словно родилась заново: дышала полной грудью, подставляла лицо и ладони теплому солнцу, ерошила себе волосы. Хотелось громко кричать, прыгать, махать руками, поэтому девушка вскочила на ноги и только теперь осознала, что страшно голодна.

Камилла осмотрелась в поисках съестного, и взгляд сразу же упал на ремни. В ее кошеле обнаружились деньги, изъятые у давешних убийц. Кружочки цветного металла — дело хорошее, но есть их трудно, а предложить сейчас некому. Немного серебра нашлось и в кошеле инквизитора.

Поясная сумка монаха выглядела многообещающе пухлой. Совладав с тугой застежкой, Камилла извлекла пачку бумаг, отложила в сторону и заглянула в сумку, но кроме свечного огарка, кремня и кресала больше там ничего не было.

Девушка повнимательнее посмотрела на бумаги.

«Ничего себе! Так вот откуда…»

Камилла быстро перебирала листы. Она уже видела эти скупые записи: когда-то они были сделаны ее собственной рукой. Упражнялась одновременно и в латыни, и в знании ритуалов, а потом отдала Джакомо за ненадобностью.

«А это? Неужели…»

Старый пергамен она держала бережно и даже с небольшой дрожью в руках. Однажды она видела мельком эти выделанные куски телячьей кожи; Джованни как-то смотрел в них, сидя в своем кабинете, но на вопрос, что это такое, не ответил. Святая святых венецианского дома некромантов? Книга с особыми ритуалами для посвященных в темные искусства? Договор с дьяволом? Какие-то документы, способные погубить дом? Все ответы были на другой стороне.

Камилла перевернула листы и посмотрела в текст. Затем пробежалась глазами по второму, третьему, четвертому листу и швырнула всю пачку в небо. Она прыгала среди деревьев, как малолетняя девчонка, срывала оливки, топтала упавшие листы пергамена и смеялась взахлеб, истерически, едва не задыхаясь.

Прочитать текст она не могла при всем желании. Она не знала греческого.