Гиперболоид инженера Еремеева

Николай Богородский, 2023

Предательство! Отвратительное, коварное действо, смертельно бьющее не только по тому, кого предали, но и по самому предателю, лишая его радости, любви и в конце концов жизни. В Москве, в большом доме на Ленинском проспекте, где проживали либо большие начальники, либо большие учёные, жили два мальчика, знавшие друг друга с раннего детства. Сложилось так, что эти мальчишки вместе учились сначала в школе, потом в институте, а потом стали работать в одной и той же лаборатории научного института под руководством учёного, который после Великой Отечественной войны вместе с другими сотрудниками участвовал в создании лазера. Тогда, после победы над фашистской гидрой, огромным напряжением сил бывшие фронтовики сумели завоевать мировое признание, стать лидерами в сфере квантовой электроники, обогнав даже такую страну, как США. Молодые люди учились у старшего поколения, занимались новыми разработками. Но наступили иные времена. Жизненные пути-дорожки этих молодых людей разошлись. Один из них, влекомый гордыней и жадностью, убивает своего учителя и пытается продать его изобретение на Запад, чтобы стать богатым. Его настигает справедливая расплата за это преступление. Второй достойно продолжает дело своего руководителя в крупной фирме, производящей лазерные установки. А дочь учёного, ставшая известной журналисткой, анализирует корни и причины предательства, изучает внутренние мотивы, толкающие людей на этот страшный путь.

Глава 1

Победитель

К сиянию луны, красавицы ночной,

Добавлю я тепло, даримое свечой,

Сверканье сахара, осанку кипариса,

Журчание ручья… И выйдет облик твой.

Омар Хайям

Вторая половина сороковых годов двадцатого века

Осенью 1945 года, когда порывами сентябрьского ветра Москву засыпало жёлто-багровыми листьями и не переставая моросил холодный нудный дождик, вернулся с фронта Александр Маркович Еремеев. На видавшей виды гимнастёрке красовались орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За победу над Германией», на груди — три нашивки: две красные, одна жёлтая, что означало два тяжёлых ранения и одну контузию; на плечах капитанские погоны, да вещмешок за спиной. От вокзала до Басманной улицы, где у него была комната в сером пятиэтажном доме, бывший разведчик решил идти пешком, чтобы надышаться родным московским воздухом, поздороваться с любимым городом, посмотреть, как он жил без него и как живёт сейчас, какими стали улицы и переулки, на которых он родился, рос, по которым бегал в школу и где, чего греха таить, хулиганил. Очень хотелось молодому парню, выжившему на страшной войне, полюбоваться столицей, узнать, что изменилось за то время, пока он воевал против фашистской погани, защищая свою страну и, конечно, Москву.

Через час пешей прогулки добрался бывший разведчик до своего жилья. В жилищной конторе проверили документы, содрали печать с двери комнаты, пожелали всего хорошего и исчезли.

Так началась мирная жизнь Саши Еремеева, героя войны, собранного буквально по кусочкам в госпитале, двадцать два раза ходившего за линию фронта, коему от роду было всего двадцать четыре года. За то время, что Саша воевал, соседи сменились, лица все были незнакомые, кроме деда из дальней комнаты. Да и тот не сразу узнал в появившемся на пороге квартиры прихрамывающем капитане Красной армии сорванца Сашку, которому когда-то грозился оборвать уши за его выходки. А как узнал, прослезился, кинулся обниматься:

— Сашка, живой, стервец! Живой, вернулся!

— Вернулся, дед Матвей, видишь, сшили меня из кусочков да и списали вчистую.

— Ну хорошо! Главное, жив, а остальное приложится.

— Слушай, дед, а где мои отец с матерью?

— Так уехали они ещё в сорок первом куда-то на восток. С той поры ни слуху ни духу. А я им говорил, даже стучал по столу, говорил, что его здесь не будет! И видишь, так и получилось!

— Так откуда же ты, дед Матвей, знал, что его здесь не будет, а? Кто это тебе сказал?

— Знал, Сашка, знал, что-то мне подсказывало, что не может того быть, чтоб мы столицу ему отдали. И потом, товарищ Сталин же никуда не уехал, — значит, и гадины этой фашистской здесь быть не могло.

— Да, дед Матвей, ты прям провидец! Уехали мои, значит, а куда — неизвестно.

— Сашка, ты потом поисками займёшься, а сейчас пойдём, ко мне пойдём, у меня на такой торжественный случай припасы имеются. Вот и дождался я такого случая. Пошли, Сашка!

Примерно с месяц отдыхал Еремеев, наслаждался мирной жизнью, радовался, что нет вокруг войны, бродил по московским улицам да прикладывался вместе с дедом Матвеем по вечерам к бутылке. Но однажды сказал себе: «Стоп! Хватит, скоро зима, надо бы приобрести себе что-нибудь более интересное, чем надоевшая за годы службы шинель, да и за ум взяться пора, а то ведь можно и отъявленным алкашом стать». Потому устроился Александр Маркович на ближайший завод станочником-сверловщиком. Больших знаний от него эта должность не требовала, аккуратность лишь нужна, да вот только иногда ломило раненую ногу от восьмичасового стояния за станком. А так жить можно! Как представитель рабочего класса, получил он увеличенные нормы продовольствия по карточкам, ещё и зарплата, да и мечта сбылась: купил он наконец себе пальто, шляпу и красивые ботинки. Пьянки с дедом Матвеем завязал, несмотря на то что настырный старик приставал к нему чуть не каждый вечер.

Но однажды дед Матвей пришёл к Еремееву совершенно трезвый и, как он сообщил с порога, с серьёзным разговором. Серьёзность свою он подчёркивал строевым шагом, коим промаршировал от двери до табуретки у окна.

— Вот смотрю я на тебя, Сашка, и понимаю, что ты ведёшь бессмысленное существование, — торжественно начал дед, водрузившись на видавший виды, весь в кляксах от древней краски табурет.

— Ты опять, что ли, дед Матвей, за своё, а? — Сашка лежал на кровати и читал очень интересную книгу. — А сказал, что серьёзный разговор. Я тебе уже говорил, что не буду пить. Хватит, за войну напился, теперь уже не хочу.

— Не, ты не понял, у меня же серьёзный разговор, совсем не про водку, — обиженно пробормотал дед Матвей.

— Так говори, а то развёл манную кашу с киселём и тянешь кота за подробности.

— Вот и говорю, Сашок. Говорю, что парень ты молодой, хоть и офицерский чин носишь, а надобно тебе учиться. Специалистом становиться, потому как в мирной жизни твои капитанские погоны приложить будет некуда.

— Спасибо, дед, просветил тёмного, неучёного. И как я без тебя не догадался, а? Вот смотри, видишь, что читаю, а? — Сашка показал деду обложку книги, на которой было написано крупными буквами: «Математика». — Вот грызу. А поступать я буду в Московский механический институт. Этим летом.

— А-а-а, ну, грызи, грызи. — Дед засуетился. — Я пошёл, мешать тебе не буду. А ты, оказывается, правильным парнем вырос, молодец!

— Вырос вот, — вздохнул Сашка. — И что придумали с этими дифференциальными функциями, ничего не понимаю!

Капитан Еремеев снова вздохнул, подумал, что и не с такими трудностями справлялся, сжал зубы и продолжил «грызть» дифференциальное исчисление.

Время летело быстро. Миновал ноябрь, наступил декабрь. Снега как такового до сих пор не было, светало поздно, вечерело рано. Освещение на улицах было слабое, с наступлением темноты улицы и дворы фактически погружались в чернильную тьму. Однажды, возвращаясь домой после второй смены, Еремеев решил сократить путь и пройти через соседний двор. Неожиданно из глухой подворотни раздался сдавленный женский крик, резко оборвавшийся. Сашка заглянул туда и в полумраке разглядел две мужские фигуры, одна из которых прижимала к стене девушку и срывала с неё пальто, а другая копалась в её сумочке.

— Отпустил её, быстро! — гаркнул бывший разведчик и двинулся вперёд.

— А-а-а, сука! — Неизвестный отбросил сумочку и кинулся навстречу Александру. Тот не увидел, а скорее угадал, что в правой руке у нападавшего финский нож. Так, теперь быстро! Ударить ногой по руке. Забыл капитан, что нога ранена, острая боль пронзила всё тело, но руку с ножом удалось всё-таки направить в сторону и поймать в зажим. Хрясь! Нож отлетел, рука у противника стала мягкой, бессильной, повисла плетью, теперь осталось завернуть её за спину. Дикий вой раненого зверя разорвал ночную тишину. Человек, лежа на асфальте в луже, кричал от боли, сучил ногами, потом затих. Сашка ногой отбросил нож подальше, а рукой наотмашь нанёс удар второму грабителю в ухо. Из другого уха цевкой брызнула кровь. Несостоявшийся налётчик каким-то боковым скоком стал удаляться от них и исчез в глубине двора.

Еремеев подошёл к плачущей девушке:

— Вы как? В порядке?

Случайно провёл правой рукой по пальто, почувствовал что-то мокрое. «Зацепил всё-таки, — дошло до Сашки. — Как некстати! Сволочь уголовная, пальто порезал». Это было последнее, о чём он мог в этот вечер подумать, дальше наступила чёрная пустота и забвение.

Сашка открыл глаза. «Где это я?» — была первая мысль. Высокий белый потолок, трёхрожковая люстра; если немного повернуть голову, можно увидеть сервант с посудой и фигурками слоников, а сам он лежит на диване, укрытый одеялом. «Это госпиталь? Нет, не госпиталь, обстановка не та. А где же я?» В это время скрипнула дверь и кто-то вошёл. Саша закрыл глаза и замер.

— Он, наверное, ещё спит, — раздался молодой мелодичный женский голосок.

— А тебе не кажется, что он без сознания? — возражал другой, грубоватый и прокуренный.

— Тихо, не кричи, пусть спит. Он скоро поправится, нож вскользь прошёл, всё заживёт. Пойдём отсюда, не будем беспокоить, — опять мелодичным колокольчиком зазвенел приятный голосок.

Саша решил расшифроваться. Открыл глаза и попытался встать, но не смог. Оказалось, что его туловище туго перебинтовано и сесть на кровати у него не получилось.

— Тихо, тихо, вам надо лежать! — склонилась над ним обладательница мелодичного голоса.

Сашка увидел красивую молодую женщину: каштановые волосы собраны сзади в аккуратный пучок, глаза голубые, чуть пухлые губы, приятный овал лица.

— Мама, я же сказала, что надо тихо, а ты его разбудила!

— Ничего, дочка, пора уже твоему спасителю и проснуться, сутки ведь спит, — улыбнулась невысокая сухопарая женщина лет сорока, может постарше. — Его надо покормить.

Александр всё же исхитрился и сел на диване.

— А как вас зовут? Как я здесь очутился?

— Меня зовут Надя, а это моя мама Антонина Фёдоровна. — Женщина подошла к столу, взяла тарелку с ложкой и присела рядом.

— Надя, вы меня собрались кормить, как ребёнка? Я сам, я не ребёнок!

— Вам нельзя напрягаться, вы же, после того как отбили меня у этих негодяев, упали в обморок. Я вас сюда доставила, это моя комната, мы здесь с мамой живём. А сейчас ваша задача — открывать рот и не возражать. Вам ясно? — Надя строго посмотрела на Сашу.

— Молодой человек, вам надо подчиниться. Дочь у меня врач, она всё равно добьётся своего, так что открывайте рот и не разговаривайте!

— Я спал сутки? А как же на работу? Не дай бог, прогул запишут!

— У вас будет справка. Как вас зовут?

— Александр Маркович Еремеев меня зовут.

— Не беспокойтесь, Александр Маркович, сегодня воскресенье, а в понедельник я всё сделаю. А сейчас ешьте кашу, вам надо поправляться!

Не ожидал Александр Маркович, что в этой мирной жизни, которой он наслаждался уже четыре месяца, ему придётся снова воевать. Не ожидал, что его ночное приключение закончится именно так, знакомством с этой красивой женщиной по имени Надя. Он ел кашу и думал о том, какое удивительно красивое у неё имя — Надя, Надежда.

— Сейчас ложитесь, вам надо восстанавливаться. — Надежда в упор посмотрела на Сашу большими голубыми глазами.

Он счёл за лучшее подчиниться.

Снова появилась Надя, принесла какой-то порошок и воду в стакане:

— Это надо выпить!

Надо так надо. Сашка запил порошок стаканом воды, коснулся головой подушки и как провалился в какую-то чёрную яму.

Проснулся, когда за окном было темно, от какого-то шороха в комнате. «Надо же, — подумал Сашка, — уж почти год как не на войне, а всё от шорохов просыпаюсь. Показалось, наверное». Но звук повторился. К дивану тихо-тихо, на цыпочках, вся в лунном свете, падающем из окна, приблизилась Надя. Сашка во все глаза смотрел на неё. Серебристые лучи высвечивали под ночной рубашкой её точёное тело, тонкую талию, красивую грудь, немного прикрытую распущенными волосами.

Надя села на краешек дивана:

— Пустишь?

Саша не мог ничего вымолвить, лишь молча подвинулся к спинке дивана. Надя легла рядом. Они долго смотрели друг на друга.

— Что молчишь? Не нравлюсь?

— Нравишься, очень даже нравишься. Ты удивительная и красивая.

— Так что? Поцелуешь?

— Надя, послушай, если ты решила так поблагодарить меня, то не надо. Не надо так благодарить! Это должно быть по взаимному влечению, и так за то, что я просто обязан был сделать, не благодарят. Потом оба будем раскаиваться.

— Ох, ну надо же! А ты, оказывается, философ, да какой правильный, аж противно. — Надя приподнялась на локте и посмотрела Сашке в глаза. — Хочешь, я тебе открою одну страшную тайну?

— Хочу, только чтобы она оказалась не страшной, а красивой, как ты. Я страшного навидался за войну, больше не хочу.

— Нет, тайна эта страшная, очень страшная, до жути, до дрожи, до мбрози в пятках.

— Так что за тайна такая? — Саша начал терять терпение.

Надя обняла его, поцеловала:

— Я тебя люблю, глупенький, я тебя очень люблю и хочу быть с тобой.

Они поцеловались, а потом на них в окно долго и задумчиво смотрела луна. Ближе к утру ночное светило исчезло из окна, а они всё никак не могли оторваться друг от друга.

— Скажи, мы всегда будем вместе? — спрашивал Сашка, крепко обнимая Надю.

— Да, всегда, и в радости, и в горе. Понимаешь, нас уже не разделить.

— Да, нас уже не разделить никому и никогда, — соглашался он и снова целовал её лицо, изящный изгиб шеи, небольшую грудь.

Весной они расписались. Просто сходили в загс, расписались и собрались в комнате у Еремеева отметить это событие. Гостей тоже было немного. Дед Матвей да Антонина Фёдоровна. И всё. И на всю жизнь.