Седьмое имя

Николай Иванович Шерстенников, 2023

Тайна времени и загадочный народ Бури. Племя людей-волков и противостояние антиподов. Кто одержит верх в схватке, определяющей судьбы мира на многие века вперед? Но превыше всего свет истины, которую каждый норовит исказить и объяснить по-своему. Однако истина непреложна и не служит никому, напротив, любые силы служат ей. Герои романа стремятся к познанию и восхождению к высшим уровням жизни. В борьбе, через множество драматических испытаний проходят они, чтобы узреть свет изрекающий…

Часть первая:

Ведун Прибрежья

Знающий

Человек в плаще из медвежьей шкуры стоял у окна вырубленного в скале грота, и остановившимися глазами смотрел на линию горизонта, которая делила их мир надвое. Густо синее, в белых барашках волн море сливалось с таким же, густо синим у горизонта небом. И только опытный взгляд мог различить границу, разделявшую море и небо. Он вспоминал:

Ночью, когда луна висела близко к воде океана, его тряхнула изнутри вещая сила. Спать он уже не мог. Сила подняла его и потянула на берег. Он понимал, что происходит важное, и спешно опускался по крутой тропинке на полосу мокрого песка. Босыми ногами он встал на прохладный песок, поднял руки к сияющему диску луны и мысленно воскликнул:

— Великий Джянга! Ночное лицо твое манит меня! Что я могу, к чему ты меня призываешь?

Он увидел, как от луны к нему протянулась светящаяся нить, вошла в глаза, прохладой окутала мозг и потекла вниз по позвоночнику. А в голове, словно дверца открылась, и из нее хлынуло ночное знание. Он теперь знал ночную правду, но предстояло открыть в себе дневное знание и принять мудрость восхода и заката. Он дождался рассвета и вместе с первыми лучами принял в себя его сокровенное знание.

В тот час, когда солнце показалось из-за горизонта, его лучи отразились от глади океана, и зеркальная поверхность покрылась рябью. Он подумал, что это волны, но потом понял, что это морщины набежали на лицо Великой Воды, а в глубине засветился огонь. Он медленно поднимался к поверхности и когда вынырнул, человек увидел сияющий огненный шар. Огонь соприкасался с водой, но не было пара и свирепого шипения. Этот огонь рождала Великая Вода, и благословляла им своих избранников. Сейчас таким избранником стал он. Водяной огонь висел над поверхностью и манил к себе. Избранник стоял неподвижно. Он знал, что сейчас от огня к нему протянется дорожка. Так и случилось. От огненного шара протянулся луч. Он висел над поверхностью воды и чуть колыхался в такт прибою. Избранник ступил на луч и пошел по нему. Огненный шар раскрыл перед ним сверкающий грот, и он смело шагнул внутрь. Едва он почувствовал жар огня, как родилось дневное знание. Огонь принял его ласково и осторожно. А потом вытолкнул в воду. Он поплыл к берегу и скоро почувствовал под ногами каменистое дно. Ему предстояло дождаться вечера и принять закатную мудрость. Он лег на песок, хотел забыться, уснуть, но солнце нещадно пекло кожу, и он встал, чтобы укрыться в тени. А когда огляделся вокруг, то не увидел тени, но услышал бесплотный голос внутри:

— В себе ищи тенистое и прохладное место. Там укройся от зноя.

Он хотел удивиться совету, но неожиданно увидел внутри прохладный грот и спрятал туда ту свою часть, что изнывала от жары. И сразу стало легче. Зной отступил, изнутри поднялась волна прохлады, и он уже спокойно лежал на солнцепеке, дожидаясь вечера.

Солнце завершило небесную часть своего круга и нырнуло за горизонт. Океан потемнел, и сумерки выползли из-за камней. Он пошел им навстречу, опустился перед тенями на колени и замер. Он ждал, когда вечерние тени обнимут со всех сторон и поведают ему свои тайны…

Вечер угас, настала ночь, и он стал Знающим. В нем зазвучал все тот же бесплотный голос:

— Иди в скалы, подальше от людей. Тебе будет дано высшее знание. Примешь его, распорядишься им и претерпишь все, тогда взойдешь к вершинам, а пока ты в начале Пути. Ступай, Избранник!

Он ушел. Забрался в глухие места и между скал обнаружил неприметную площадку. Там и остановился. День провел в отрешении, как на берегу океана, а когда солнце скрылось за горизонтом, принял в себя знание сумерек, и вместе с ним в него вошло

Лестница имен

«Ты поднимаешься по ступеням лестницы имен. Имя — это состояние жизни, в котором ты пребываешь в каждый момент бытия. Ступень имени открывает сердечную готовность принимать и понимать мир.

В человеке заключена вся лестница, но многие ли достигают вершин? Тебе дается возможность пройти сквозь испытания и подняться. Высшие ступени доступны избранным, ты из них… Ты избран по рождению, но оттого испытания твои будут тяжелее. Как пройдешь их, и с каким грузом достигнешь вершин — это определит твой успех… Но сначала слушай и запоминай:

Первая ступень-имя — «Ствол-дерево»

Ствол, как опора для кроны, которая принимает силу солнца и передает ее в ствол. Человек-ствол подпирает вознесшуюся крону. Но она лишь связь с горним миром — не более и через нее в стволы вливается знание ниоткуда. Когда оно проникает в человека, тот просыпается ненадолго, но скоро снова впадает в дремоту подпирающего ствола. Это состояние может быть деятельным, пронизанным упорством и страстями, но все остается глубоким сном.

Вторая ступень-имя — «Муравей-Жук»

Это начало движения, ибо появляется иное восприятие жизни. Общий разум ведет муравья, но держит в единении с муравейником. А тот наполняет муравья потоком естественной мировой силы. Муравей не сам по себе. Он — проявление разума муравейника.

Другое — жук! Он сам в потоке, но далек от свободы. Он выше муравья, но не может переступить рамки, обозначенные потоком. И пока он действует в них, воля потока защищает его. Но стоит ему задуматься над природой воли — будет исторгнут, поскольку размышление может открыть глаза.

Жук — это изменившийся муравей. Он смотрит на муравейник иными глазами, но он возрос на той же основе. Она удерживает жука в русле главного потока, имя которому Догма. Он пытается противостоять муравейнику, а тот обороняется, и жука могут загрызть множественные солдаты.

На место павшего, придут новые жуки и противостояние продолжится. А его могло и не быть, ибо представители этого уровня взросли от одного начала. Жук, опираясь на силу муравейника, обрел возможность взглянуть на жизнь по-новому. Если бы жуки и муравьи объединились — то смогли бы одолеть и серьезного противника. Пока же они заняты борьбой друг с другом!

Люди ступеней дерева или муравья пропитаны страхом потери жизни и не видят вокруг себя чудесных возможностей. Жизнь кажется им единственной ценностью, в которой они ищут духовное движение… Все, что не согласуется с их взглядами, вызывает раздражение, ненависть и отторжение. Но остается лазейка любопытства. Они яростно борются за чистоту и неприкасаемость своих догм, но многие тайно заглядывают в щелочку, оставленную любопытством…

Оламер и не заметил, как розовым подернулись верхушки скал, закрывавших от него солнце. Он взглянул на небо и вместо привычной голубизны увидел тяжелую тучу. Хотел удивиться, да не успел: туча на глазах из грязно-серой превратилась в сияющее облако, оно клубилось и в центре образовалось отверстие. Сквозь него не ведуна излился луч и снова зазвучал голос:

Третья ступень-имя — «Волк»

Страх перед волком испытывают люди — стволы, муравьи и жуки, оттого что чувствуют его умение пользоваться возможностями, которых они не обрели из-за нежелания выйти из привычных рамок. Волк всегда пребывал вне их. Люди могли понять и принять зверей, либо отвергнуть и оболгать. Людские воззрения созидают мир вокруг. И человеческий страх превратил животных в злобных хищников. Большинство людей считает волка кровожадным порождением тьмы. А он — связующее звено…

Волк — это уникальное соотношение ментальных, энергетических и физиологических возможностей потока Земной силы. Умные, ловкие, деятельные и энергичные… Они могли стать сподвижниками человека. Но люди не приняли союзников. Часть их одомашнили, вложили им ненависть к бывшим сородичам, сделали врагами. Остальные звери, превратились в измененных людским страхом тупых, жестоких особей.

А изначальный волк — это животное, наделенное громадными способностями. Он может совместить поток силы Земли с потоком духовного порыва человека. И человек мог бы соединить огонь творческого поиска со скоростью, ловкостью, пониманием глубинной тайны жизни. Но люди-стволы, муравьи, и жуки отвергли возможность союза с иной жизнью. Они сочли волков врагами и не хотят, чтобы зверь стал переходным звеном. Страх довлеет над людьми, и они не могут искренне открыться тем, кто помог бы им стать неразрывным целым с потоком земной силы.

Четвертая ступень-имя — «Медведь»

В человеческом восприятии — это зверь. Но он — живое олицетворение силы Земли и мощи Неба. Он способен посвятить в силу. И во имя силы не придется жертвовать Духом. Посвящение поможет пройти сквозь знакомую дверь в мир великой жизни.

Медведь — это имя, отмечающее переход с одной ступени развития на другую. Сила, которой кичатся многие — ничто по сравнению с мощью, открывающейся на ступеньке Медведя. Внешние проявления силы отступают и перед взором взошедшего открываются океаны духовной мощи.

Но это только приближение к истинной силе, за которой путь в мир изначала. Истинная сила способна открыть сокровенный Путь, где каждый обретет Великое чувство своевременности. Тогда созидание становится творением, разрушение — очищением места для нового. Свет осознания наполняет жизнь. И появляется понимание предопределенности! Ступень Медведя — это понимание Мира в себе и себя в Мире!

Пятая ступень-имя — «Лебедь»

Духовный взлет, чистота, умение любить и сохранять верность своей любви. Готовность и верность — это способность отделить все лишнее и за горизонтами силы увидеть Свет любви, впустить его в себя и наполниться любовью. Крылья духовного взлета лебедя, помогают преодолеть груз стереотипов и подняться над привычным. Взлет и подъем бесконечно расширяют возможности прозрения и позволяют заглянуть за горизонт отодвинутых стереотипов. Но заглянуть — полдела. Важно войти туда и стать со Светом одно. Тогда увидишь Путь, ведущий к следующей высоте.

Восхождение

Луч исчез, и ведун словно пробудился от грез. Снова над ним клубилась туча, и казалось, что вот-вот она прольется дождем. Однако повеял ветерок и отнес тучу в сторону. И солнышко брызнуло на ведуна. Он принял его свет и почувствовал внутри умиротворенное тепло и тишину. А потом словно провалился… Он перестал чувствовать себя, исчез, но какие-то отголоски ощущений еще жили в нем, и он понимал, что происходят громадные перемены. Он принимал их и тянулся к новому в себе. В какой-то миг внутренний свет померк и открылся проход в неведомое. Ведун вошел и увидел перед собой лестницу, вершина которой терялась в сверкающем тумане. Он шагнул на первую ступень, потом на следующую… И поднял ногу, чтобы шагнуть выше, но… Он открыл глаза и снова увидел вокруг голые скалы и небольшую площадку, которую облюбовал для себя. И еще (о, диво!) из центра площадки вверх уводила лестница, по которой он поднимался в видении. Ведун подошел к ней и шагнул на первую ступень. Постоял и хотел шагнуть выше, но почувствовал, что ноги, словно корни проросли в ступень и он не может оторвать их…

Огромным усилием он поднял ногу на следующую ступень. И корни отпали от него, а внутри появилась легкость. И еще он увидел, как стремительно растет мир вокруг. Все становится огромным, и неожиданно понял, что не мир начал расти, а он стал сжиматься. Ведун рванулся выше и успел перескочить на новую степень. И все изменилось. Он чувствовал поток мощи и необычный запах… А внутренний поток уже толкал его выше, и ведун скакнул вверх.

Последние две ступени дались ему легко, а на границе сверкающего тумана он замер. Страшно стало: что там, в неведомом и непонятном. И все же собрался с духом, и нырнул в туман…

Поначалу ничего не происходило. Но скоро радужная пелена окутала разум, и вновь зазвучал глубинный голос:

— Прими сокровенное и пойми его суть. Тебе предстоит взойти к вершинам, но после испытаний. Знание Пути останется в тебе, но ты забудешь обо всем, чтобы вспомнить в страданиях и борьбе. А пока просто внимай…

Шестая ступень-имя — «Оборотень»

Сказания наделяют его злобным нравом, умением перевоплощаться в зверя и в этом облике нападать на людей. Но достигший ступени оборотня никогда не примет звериный облик, ведь соединение лебединого взлета и медвежьей силы рождает новое качество: чувство изначала. Ощутивший его, избегает крайностей. Тщеславие и сребролюбие не довлеют над оборотнем. Он принимает в себя силу светлой и темной сторон жизни и в их соединении слышит сердечный зов изначала. Оборотень, соединившийся с изначалом, может открывать в себе любое имя. Но редко проявляет эту возможность, ибо прикосновение к изначалу открывает глаза на сокровенный смысл жизни. Зная ее, зачем ходить по лестнице имен? Оборотень становится знающим и обретает готовность к изменению жизни вокруг себя! Но какой ценой? Быть может, он увидит, что тот, кого почитал, любил, считал близким, окажется другим и сквозь покров единомыслия проступит глупость, одетая в тогу мудреца? Быть может! Но, поняв несоответствие, оборотень остается в ровном состоянии Духа, ибо открывается Путь к седьмому имени.

Седьмая ступень-имя Волхв — «Человек»

Все ступени лестницы имен пройдены. В этом и заключен смысл седьмого имени. Идти некуда, да и не нужно, ибо реализовано все, ради чего поднимался так высоко.

Поднявшийся на ступень Волхва, понимает: она и есть Великий предел, что разделяет «жизнь» и «нежить». Весь предыдущий путь прошел в «нежити». Появилась возможность шагнуть в «жизнь». Но так трудно сделать последний шаг? Жизнь казалась оборотню грузом, который виснет на ногах. Но это испытание, ибо важно принять всех людей, как Учителей. Их несовершенства нужно рассматривать с благодарностью, ибо они даны для испытания духовной состоятельности и готовности к следующему шагу. Взошедший к седьмому имени сам оценивает себя и свою готовность к последнему шагу. А она появится, когда придет прозрение любви, а окружающих примешь как малых и неразумных! Сами не ведают, что творят! И тем заслуживают не порицания, но любви!

Можно стоять на пороге и бояться сделать шаг, который вознесет к невиданным вершинам. Страх этот понятен, ибо Волхв обретает возможность, не избавляясь от тела, войти в иную жизнь. Ведь переход в иное качество кажется крушением. Это действительно гибель болотной сущности, что заставляла трепетать при мыслях о смерти тела. Иное качество поможет перевести и Дух, и тело на такой уровень, когда привычные угрозы мира воспринимаются с усмешкой. Ведь тело — это только малая часть вечной сущности, достигшей порога «жизни».

Волхв, постигший мудрость «жизни», стоит перед выбором: уходить или же остаться в мире, чтобы невидимым Учителем помогать ищущим… Это решение Волхв принимает, сознавая ответственность за тех, кто делает первые шаги на Пути Восхождения. Волхв помогает им и обретает новое качество — Человек. И остается возле людей, чтобы быть Проводником Высшей Воли, осенять ею людей и наполнять их сердца радостью сопричастности к вершинам бытия…

Отзвучал голос, и ведун провалился в свет. Благодать, нежность, тишина и счастье… Он растворялся в нем, и чем меньше ощущений тела, тем острее ведун чувствовал, что вынужденное пребывание в Прибрежье завершается, уютный, родной и надежный дом открывается перед ним. Дом, из которого он много времени назад ушел и окунулся в людскую жизнь. А теперь возвращается… Он уже миновал порог и входит в покои…

Зрение возвращалось медленно. Сначала он видел просто серую пелену, а потом она обрела контуры и проявилась унылыми скалами. На их верхушках еще играли отблески заката, но в котловине уже залегла темень, и Ведун привычно отметил, что перед уходом отсюда надо будет слиться с тайной ночи…

Какая тайна ночи! Ведь он был дома! Дома!!! А может, все только показалось? Скорее всего… В молитвенном экстазе он прикоснулся к плащу великого Джянги, вот и помнилось невероятное… Он — Ведун племени и ему нужно возвращаться, чтобы править привычные дела рода. А видения? Видения помогают ему в общении с Богами и духами.

Однако, пора в обратный путь, иначе до рассвета не обернется.

В душе еще щемило недавнее переживание, но он усилием задвинул его в какие-то сокровенные уголки и пошел. В разуме полыхали дальние зарницы пережитого. Но с каждым мгновением они затухали, и поволока житейской памяти скрывала откровение.

Наречение

Это случилось много лет назад: воины вернулись из похода и привели женщин. Так было всегда. Своих женщин в племени не было. И в том был Великий Замысел Джянги. Он хотел, чтобы люди рода сеяли свое семя везде, а потому они всегда приводили женщин. Женщины жили в роде свободно. Одни совсем недолго и при первом же удобном случае убегали. Беглянок не преследовали. Убегая, они разносили семя рода и помогали ему распространяться…

Другие приживались, становились женами. Но всегда женщины рождали только мальчиков. И в этом было древнее правило: рождаются мужчины, приводят избранниц, у которых тоже родятся мальчики…

Очередное возвращение воинов не отличалось от других. Но Оламер запомнил его. Врезалось в память ничем не примечательное событие. Он помнил его, наверное, потому, что через год случилось…

Он знал, что однажды родится девочка. И это будет началом конца. А может, началом новой жизни… Это уж как посмотреть! И вот…

— Оламер! Спустись к нам! — люди кричали ему снизу, с полоски песка возле прибрежных скал. Он посмотрел на них из окна вырубленной в скале комнаты. Внизу мужчины окружали женщину, которая держала на руках ребенка. Они смотрели наверх и ждали его ответа. У него тревожно забилось сердце: «Неужели сбывается предреченное?

Он вышел на площадку перед своей пещеркой, успокоил сердцебиение, а потом начал спускаться по тропинке вниз.

Люди обступили его и заговорили разом. Он поднял руку, и все затихли. Он спросил:

— Что у вас случилось? Что вы хотите от меня?

Вперед вышел рослый мужчина и заговорил:

— Оламер! Ты помнишь, как прошлой весной мы уходили в поход на полночь? Мы были там долго, и много наших осталось среди тех людей. Там много женщин, и им не хватает мужчин. А многие подруги пошли с нами…

— Да, я помню, вы вернулись с женщинами, и ни одна не ушла от нас…

— Моя родила мне, посмотри…

Мужчина взял дитя на руки, а женщина развернула ткань, в которую был завернут младенец. Оламер посмотрел на ребенка и замер. Мужчина держал в руках девочку. Такого раньше не было. Всегда рождались только мальчики, и Оламер вспомнил древнее предсказание: когда в племени родится девочка — это знак грядущих тяжких испытаний для людей рода.

Он смотрел на девочку и пытался проникнуть в ее судьбу. Но наткнулся на стенку. Крохотный ребенок не пускал его в свою судьбу. И он понял, что рождение девочки не случайно. Пришла пора, и Воля Джянги сотворяется на земле. Он снова попытался войти в ее судьбу, и снова наткнулся на стенку. Туда ему ходу не было. Он силой взгляда двигал камни и проникал сквозь время и расстояние. Для людей он был посланцем Джянги на земле… Но тут он ничего не знал и даже на миг вперед не мог ничего увидеть!

— Оламер, ей нужно имя! Такое, чтобы все знали, что она первая в роду девочка! Женщина не со стороны, а наша!

— Я нареку ее! Только дайте мне время. Для нее нужно особое имя!

Он замолчал и сосредоточился. Привычно нашел внутри место тишины и, погрузившись в него, спросил:

— Какое имя ей дается твоей Волей?

— Произноси одно за другим, сам увидишь, — услышал он в ответ.

Он взял ребенка на руки и ощутил теплую тяжесть детского тельца. Потом начал едва слышно называть все, какие знал, женские имена. Но девочка лежала спокойно и только жмурилась от яркого света. Он перебрал все, но так и не понял, какое имя дать ребенку. И неожиданно вспомнил, как три лета назад воины привели странную женщину. Волосы у нее были как крылья ворона, лицо холодное, будто высеченное из белого камня, а в глазах плескалась печаль. Он разговаривал с ней, как и со всеми женщинами, которых приводили из походов. Он сказал ей, что она не пленница и свободна. Ей нужно только выбрать воина и родить от него мальчика. Если ей понравится в племени — она может остаться. Если нет, то после того, как младенец откажется от груди, она может уйти. Никто ее не будет удерживать.

— А ребенок? — спросила она.

— Он останется с нами! Таков закон Джянги!

— А твой Джянга жестокий! Разве можно отнимать дитя у матери?

— Никто не отнимает. Живи с нами, и расти своего сына.

— А если я не хочу?

— Оставь сына и иди, куда тебе хочется!

Они еще поговорили, но ему так и не удалось убедить черноволосую в том, что в их племени нужно жить по их законам. Она не стала выбирать себе воина, не захотела делить ложе ни с кем. Она целыми днями стояла на высоких скалах и смотрела в голубую даль, где Великая вода соединялась с небом.

Ей приносили еду, но она отказывалась от пищи. А когда сильный и ловкий воин решил сам предложить ей себя и коснулся ее плеч, она вздрогнула, повернула к воину искаженное злобой лицо, что-то крикнула на своем языке и, сильно оттолкнувшись от скалы, полетела вниз. Между скалой и водой была полоска песка. Туда и упала черноволосая. Тело ударилось о плотный песок, подскочило, перевернулось в воздухе и вновь упало головой в воду. Мужчины бросились вниз, а следом спустился и Оламер. Женщина еще была жива. Он коснулся ее руки и почувствовал, что смерть уже обняла ее. Он мог бы отогнать смерть, когда бы сама женщина хотела жить. Но она не хотела. Внутри у нее радостно трепетало в ожидании, когда закроется последняя дверца между этой жизнью и той, что ждет каждого за порогом реальности. Она смотрела в глаза Оламеру и молчала. А потом еле слышно произнесла:

— Меня звали Овела! — и умерла.

Вот это имя и вспомнил сейчас ведун. Он осторожно произнес его, словно пробуя на вкус. И ребенок в его руках вдруг замер. Девочка насторожилась, словно услышала что-то очень важное. А потом, когда он еще раз повторил имя, засмеялась. Крохотный, почти невесомый кусочек плоти радостно смеялся. Такого никто еще не видел. А смех оборвался также неожиданно, как и начался. И снова на руках ведуна лежала крохотная девочка, первая девочка их племени!

Со стороны могло показаться, что ведун шептал какие-то заклинания, а потом девочка рассмеялась. Люди так и поняли действия ведуна. А потому, когда он произнес:

— Нарекаю ее Овела! — Никто не сомневался, что имя дано свыше! Да так и было!

Сколько лет прошло после рождения девочки? Но Овела не дождалась подруг. Она провела детство с мальчишками. И среди них была самой отчаянной и решительной. То ли старалась доказать всем, что она ничем не уступает мальчикам, то ли не понимала, что ее отличает… А потом… Природа сделала свое. Начали округляться формы, появилась несвойственная ей раньше стыдливость. Теперь если во время игр кто-то хватал ее за грудь, она резко отбрасывала случайную руку, и могла избить товарища…

А однажды Оламер увидел, как двое мальчишек скрутили ей руки за спиной, а третий непослушными пальцами пытался развязать кожаный пояс на ее штанах. Он оттаскал мальчишек за волосы. Те со страху чуть не обмочились и мгновенно скрылись за большими камнями. Овела поправила одежду, посмотрела на ведуна внимательно и даже будто с вызовом, а потом усмехнулась и пошла за те же камни, куда убежали мальчишки.

Вечером мальцы вернулись избитыми. Овела показала, что никому не прощает обид. С тех пор никто к ней не приставал. Вроде отстояла свою независимость, но юноши уже сторонились ее. Они жили по старым правилам, и когда приходила пора, начинали собираться в поход за женщинами… А куда было ей собираться? Но девочка была не простая, очень непростая. Она сколотила команду таких же, как и сама, бесшабашных удальцов. Они отказывались идти в поход за женщинами, они хотели странного! Вначале они пришли в пещерку к Оламеру. Она вышла вперед и спросила:

— Знающий, расскажи о людях, что ушли на полдень. Я слышала, что это было давно, но ты ведаешь это!

— Да, ведаю! Только вам это зачем? То было еще когда в племени был другой ведун! При нем все и случилось, а я знаю только то, что получил по наследству.

— Скажи нам. Мы знаем, что они ушли на помощь попавшим в беду.

Оламер посмотрел на молодых и понял, что они замышляли. Идея родилась у Овелы, и она собрала вокруг себя сподвижников. Все уходили в поход, и ей тоже надо было идти. Но куда? Подчиниться женской судьбе она не могла: ждать, когда вернется из похода ее мужчина. И неизвестно еще, один или приведет женщину. Да и кого ждать, не было в племени юноши, кто хотел бы сделать ее своей. Может, и были, да вслух это говорить боялись.

Он задумался на миг, но потом заговорил:

— Когда-то наши предки жили далеко на полночи! Там подолгу было светло, а солнце закатывалось один раз надолго! Но там было хорошо! В селениях были свои солнышки, и они светили всем. Люди были большие и сильные и знали столько, что любой Ведун мог им только завидовать. Их жизнь была длинной.

А потом пришла чуждая Сила. Предки не знали ее и не смогли ею управлять. Но нашлись те, кто хотел покорить Силу, но не смогли сделать этого. Они нашли другую Силу. Ту, что сначала подчинилась им, а потом подчинила их себе. Они стали ее заложниками, пленниками. Сила заставила их уйти на полдень и осесть там. Они поклонялись Силе и почитали ее превыше всего остального. Но Сила вышла из-под их власти! Сначала она разрушила дома и селения, а потом пробралась внутрь и начала рассыпать сердца. Тогда вмешались люди полуночи. В сердцах людей основа, и когда они рассыпаются — рушится внутренняя опора. Они вмешались, но Сила в полуденном царстве стала самодовлеющей. Она уже не подчинялась никому. Люди полуночи хотели усмирить Силу, но столкнулись с ее отчаянным сопротивлением! И была битва. А после уже никто не мог соперничать друг с другом. Обе стороны оказались обескровленными и пустыми. Предкам нашим оставалось только убраться восвояси. Тогда на Землю пришел народ Бури. Никто не знал его раньше. А народ этот злобный и хитрый стремился подчинить себе оба наших народа.

— А почему их так назвали?

— Потому, что на землю их приносит буря. На крыльях ветра, за поволокой дождя приходят они незамеченными, чтобы здесь творить свое…

— А что им нужно? Чего хотят люди бури?

— Не ведаю того! Знаю только, что они хотели выпустить усмиренную Силу.

— А потом?

— Опять налетела буря. Она с корнем выдирала целые леса и на Великой воде катила огромные волны. А когда стихла, людей Бури уже не было. Они ушли, но оградили страны полудня непроницаемой завесой. Посмотреть, так и нет ничего, но из нашей земли попасть туда мы не можем.

— Ты же Ведун! Неужели нет пути?

— Путь есть, но долог и далек! Сначала надо идти на полночь, потом на восход и так три весны кряду. Вот тогда откроется иной путь! Но этой дорогой еще никто не хаживал…

Овела упрямо тряхнула головой. Она смотрела на ведуна с гневом и вызовом, будто это он запер людей на полудне.

— Мы найдем путь сквозь стену! Мы не хотим идти в поход за женщинами! Мы хотим объединить народы.

Оламер опустил глаза и промолчал. Он понимал, что стремление помочь людям на полудне искреннее, но для такого похода у них нет ни сил, ни опыта. И он сказал:

— Не гневайтесь, но вам не одолеть стену! Сложите свои головы, но и шагу не сделаете сквозь нее. Она неприступна для вас…

— Но ты же знаешь, как ее преодолеть?

— Увы, это и мне неведомо! Я знаю все, что было на нашей земле. А стена — это тайна людей Бури. Они появились неведомо откуда и также сгинули. Кто они, кому служат, в чем их тайна — того я не ведаю.

— Разве можешь ты чего-то не знать? — удивилась Овела.

— Да, могу! Я человек, которому доверено служение Джянге. Но я человек! А народ Бури — выше моего разумения.

Овела вскинулась и гневно сказала:

— Мы сильнее Бури, мы сможем прорваться к братьям!

Ведун хотел возразить, но не успел. Овела ткнула в него пальцем и сказала с надрывом:

— Вы слабы и трусливы! Нам повезет, потому что мы сильные и смелые!

Она выскочила из комнаты, а следом вышли ее сподвижники. Оламер грустно смотрел им вслед. Молодость бездумна и решительна, но он-то знал, что их затея провалится. Нельзя было штурмовать стену одной решимостью и смелостью. Чтобы сломать ее, нужны знания, а их у ведуна не было. Да даже если б и были! Разве послушались бы его молодые и отчаянные…

Когда они ушли, Оламер остался у окна, и синяя даль явила внутреннему взору, как храбрецы высаживаются на горячий песок далекого берега, и навстречу им бегут чернокожие люди. Они что-то кричат, но не могут приблизиться к приплывшим. Между приплывшими и чернокожими стена. Невидимая, прозрачная, но непреодолимая преграда. И те, и другие пытаются прорваться сквозь нее, но всякий раз натыкаются на упругий воздух, который отбрасывает их назад. По прозрачной поверхности невидимой стены изредка пробегают блики. Два отряда пытаются прорваться сквозь нее, но только зря расходуют силы.

Казалось, что стене надоели бесплодные попытки людей, и в ее основании завихрился песок. Он скручивался в тугие струи и скоро превратился в ревущую тучу. Начиналась песчаная буря, и людям с лодки пришлось отступить. Они уходили от стены, а песчаное облако грозно гудело и наступало на них. Они погрузились в лодку и стали выгребать от берега. Когда лодка отошла подальше, спокойная прежде вода, вдруг забурлила и неожиданной волной ударила в борт. Лодка накренилась, а с берега на нее уже неслась ревущая песчаная туча. Море до последней минуты спокойное, взбунтовалось. Невесть откуда поднялись волны и швыряли лодку, будто щепку. Черная туча закрыла солнце, и мела песчаным ветром, обдирая кожу полуобнаженных тел. Песок забивался в складки одежды, проникал под кожаные доспехи, в мгновение ока натирал тело до кровавых волдырей.

Путешественники боролись со стихией, отчаянно выгребали веслами, пытаясь поставить лодку носом к волнам. Одна из них подняла лодку на своем горбу, резко бросила ее в пропасть между водяными холмами и ударила в борт. Лодка перевернулась, люди посыпались из нее как горох, и, беспомощно барахтались в бушующих волнах… Кожаные доспехи набухали, становились тяжелыми, тянули ко дну. А на поверхности моря бушевал ураган. Откуда он взялся — неизвестно. Ураган налетел внезапно и трепал волны, бросал их друг на друга. И в кипении столкнувшихся водяных гор гибли люди. Вот один последний раз посмотрел в бездонное небо и нырнул навеки, за ним другой… Вода всасывала людей в таинственные глубины, откуда не было возврата. А ураган пролетел в стремительном беге дальше, и море постепенно успокаивалось. Волны становились меньше, сила их угасала, и море затихало…

Такой же!

Ночью он ходил на скалу моления. Долго стоял там, пока сознание не растворилось в окружающей темноте. И он увидел то, что спрашивали молодые. Великий Джянга показал ему: в разных местах и на разной глубине зарыты какие-то багровые кубики. Это они дают силу стене. Но найти их и выкопать невозможно! Они укрыты так, что добраться до них не дает стена, а чтобы прорваться сквозь нее, нужно разрушить хотя бы половину кубиков. Люди Бури надежно защитили свою постройку. И главное, Оламер так и не понял, что нужно сделать, чтобы победить эту стену. Мелькнуло на окраине сознания что-то, но…

Он спустился к кромке океана и пошел к своей пещерке, как и всегда, дальним путем, но вдруг почувствовал внутренний толчок. В нем появилось новое знание. Он остановился и сосредоточенно прислушался к себе. Он ждал, что поймет тайну стены, и был настроен на это. А в воображении возникла голая Овела. Оламер досадливо поморщился. Он зачеркнул в себе все мужское, он служил Джянге и был Знающим. До женщин ли. Да и в походы он не ходил, чтобы приводить себе подруг. Однако видение не пропадало. Он постоял еще немного и пошел по берегу дальше. Но едва сделал несколько шагов, как видение повторилось. Только было оно реальным и живым. Овела искупалась в океане и теперь стояла голой в лунном свете. Он видел точеное тело. Овела была очень красива. Ведун остановился нерешительно. Он хотел подождать, когда девушка снова пойдет в воду и прошмыгнуть по берегу незамеченным. Но она встала в нескольких шагах от него, подняла руки к лунному небу и запела древний гимн. Он знал — эту песнь пели, когда уходили в опасный и трудный путь. На берегу никого не было, и Овела чистым и звонким голосом, без ненужной хрипотцы, пела древние слова.

Оламер замер. Он неожиданно понял, что мужское в нем не зачеркнуто окончательно. Оно пробудилось и начинало туманить голову. Он легко подчинил воле неосознанный порыв. А девушка, видимо, почувствовала чье-то присутствие. Она медленно опустила руки, потом как кошка метнулась за камень и вышла оттуда уже с ножом в руке.

Лунный свет заливал берег. Овела узнала ведуна и удивилась:

— Что ты здесь делаешь, Знающий?

— Я шел со скалы моления и вот наткнулся на тебя…

Облитая лунным светом, девушка словно прозрачная, светилась изнутри. Ведун не мог оторвать от нее глаз, и она заметила это:

— Что, нравлюсь? — ехидно спросила она. Ведун только кивнул. А она подошла к нему, прижалась нагим телом и потерлась щекой об его щеку. И столько в этом прикосновении было нежности тепла и доверия, что Оламер даже задохнулся от подступившего к горлу чувства. А девушка отскочила от него и радостно запрыгала:

— Такой же! Такой же!.. — потом добавила, — И ты такой же, как все, Знающий! Только притворяешься, что не мужчина!

Она, с вызовом рассмеялась и юркнула за камень. Оламер услышал скрип ее шагов по песку. Она уходила… Наверное, он мог бы ей объяснить… Но что и как? Он и сам не ожидал, что мужское в нем вспыхнет так неожиданно. И потом, почему он должен объяснять что-то этой девчонке! Джянга знает, какой он на самом деле, а все остальное для Знающего неважно. Однако путь до своей пещерки он прошел в мыслях о том, что случилось на берегу. Невольно трогал щеку, где ее коснулась щека девушки, вспоминал запах ее мокрых волос. Он был в недоумении: он даже не думал о подруге, а тут случайная встреча на берегу разом разрушила душевный покой. Ночью он молился и сквозь волны молитвенного восторга, внутри прорывался другой восторг, скорее даже телесное счастье от былого прикосновения.

Утром молодые уходили на полдень. Длинная стремительная лодка стояла наготове. Люди на берегу прощались с отрядом. Оламер видел, как мать прижала лицо к плечу Овелы и стоит молча, боясь пошевелиться. Отец девушки погиб недавно. Для племени дело обычное, но у него была дочь, а не сын. Сыновья возвращались из походов с женщинами, а потом матери возились с внуками. А тут девушка уходила, и неизвестно, вернется или нет, а мать оставалась одна, и никто не даст ей внука.

Овела отстранила мать и подошла к ведуну:

— Ты, такой же, как все мужчины. Я хочу от тебя ребенка. Когда мы вернемся, ты станешь отцом моего сына, Оламер!

Она не спрашивала, не просила. Она утверждала, твердо веруя в то, что так и будет. Что он мог ей ответить? Он знал, что видятся они в последний раз. Она погибнет на полудне, утонет в бурю. Он знал это, но против своего обыкновения — молчал. Он понимал, что девушка не послушает его и уйдет. Она верила только себе. Знающий стал для нее мужчиной. Он коснулся пальцами ее щеки. Она вдруг прижалась к его ладони, а потом резко вскинула голову, повернулась и, не оглядываясь, пошла к лодкам.

Встреча с нелюдями

Ноги у коня подогнулись, и он с жалобным ржанием упал на землю. Оламер едва успел высвободить ногу из стремени и соскочил с падающего животного. Конь уже не поднимется. Он загнал его. И теперь на пустынной дороге, вдалеке от родных скал он стоял над издыхающим конем. Что он мог? Добить коня, чтобы тот не мучался? А дальше? Где он остановился? Оламер огляделся по сторонам, и сердце нехорошо екнуло. Это место даже отряды воинов старались пройти быстрым шагом. Здесь жили нелюди, и бороться с ними в племени не умели. Да и как сражаться, когда нелюди не обращали внимания на раны, шли напролом. Остановить их можно было только размозжив голову дубиной. Но на место убитого тут же вставал другой, словно прятался за спиной поверженного…

Много лет тому назад воины пытались изгнать нелюдей с их земель. Но все попытки окончились плачевно. Отряды племени были измотаны и еле ушли с поля боя. И только потому, что нелюди их не преследовали. Страшные рассказы ходили об этих тварях, но на границах их земель и владений племени было спокойно. Нелюди никогда не нападали первыми и отчаянно дрались только защищаясь. Однако это было известно немногим, а большинство знало о нелюдях только по страшным рассказам об их жестоком коварстве. Удобно то, что не понимаешь сделать враждебным и тогда не нужно думать и анализировать. Можно просто убивать.

Оламер относился к немногим знающим. Но знать — одно. А вот оказаться на пустынной дороге одному, среди мрачных скал… Ему было неуютно, тоскливо, но ничего не оставалось. Что-то предпринять в этой ситуации он не мог. Он сел на камень и стал ждать развязки. Раз уж великий Джянга решил отдать его во власть нелюдям, нужно принять свою судьбу… Но судьба не спешила. Вечер сгустился, и сумерки пали на дорогу, скрыли труп коня, чернотой залили придорожные канавы, стерли границы света и тьмы. Ночь вступала в свои права. Оламер знал тайны ночи и потому обрадовался ее приходу. В сумерках не было той силы, что помогла бы ему. А у ночи такая сила была. Оламер выбрал густой мрак в каменной нише возле дороги, вошел в нее и всем телом ощутил прохладное прикосновение ночной темноты. Он раскрылся ей навстречу и прохладная, чуть влажная темнота заполнила кожу. Теперь он стал частью мрака, и никто не смог бы его увидеть. И все же шаги возле скалы заставили его спрятаться в нишу поглубже и прижаться к стене. По дороге кто-то шел. Оламер замер, сосредоточился и словно сети раскинул над дорогой, пронизав своими чувствами пространство.

Шли двое. Один большой, могучий, как лесной зверь, а рядом — другой, судя по всему, маленький. Большой подошел к трупу коня и проговорил:

— Видишь, загнал коня, а для чего? Потому что считают эти места колдовскими, и нас боятся…

— А почему они нас боятся?

— От глупости! Думают, что раз мы не такие, то им враги. Но ты же знаешь, что это не так…

— Знаю, а почему этот во мраке от нас прячется, хотя его видно, как днем?

— Я же говорю, от глупости. Возомнили о себе… Думают, что знают великие тайны! А их великие тайны для нас давно игрушка…

— Значит они — бестолковые?

— Да нет, толковые, только ведут себя хуже малых детей.

Оламер чувствами, раскинутыми над дорогой, ощущал, что нелюди что-то делают с трупом коня. Тучи на небе разогнало, и выглянула луна. Она озарила блеклым светом дорогу, высветила нишу в скале, где прятался Оламер и две фигуры возле туши.

Сначала Оламеру показалось, что двое хотят разделать ее. Он видел в их руках длинные и широкие ножи. Но когда луна окончательно очистилась от туч и залила все вокруг призрачным светом, ножей в руках парочки уже не было. Туша оказалась ровно разрезанной пополам. Они взгромоздили одну половину на другую, встали по разные стороны от нее, развели руки, будто хотели обняться через тушу. И вдруг там, где только что лежал мертвый конь, разгорелось сияние. Не было огня, треска, шипения. Павший конь светился и лучился нежным фиолетовым светом. И туша его постепенно таяла, словно свет растоплял ее, как весеннее солнце топит зимний снег. Совсем немного времени минуло и от трупа коня не осталось даже следа. А двое нелюдей постояли еще возле этого места и медленно отошли. Маленький спросил:

— Позвать его с нами?

— Покажи ему, что видишь, но не тащи за собой. Он испугается и станет совсем глупым. Они от страха сразу глупеют и хватаются за свое оружие.

— Это такие железные палки?

— Да, когда-то все мы с такими ходили. А теперь вот видишь… Снова с ними встречаемся, только они уже в других руках…

Маленький нелюдь пошел прямо к нише, в которой затаился Оламер. Ведун напрягся и ждал, когда приблизится маленький. О чем говорили нелюди, Оламер не понял, но ощутил, что говорят про него…. Маленький приблизился, поднял руку и с его ладони прямо в глаза Оламеру ударил свет. Он не был ярким или слепящим. Он входил в глаза и согревал изнутри, расслаблял. Он был приятен. Оламер, притянутый светом, вышел из мрака. Клочки темноты еще висели на одежде, но он уже освободился от тайны ночи и теперь стоял облитый лунным светом на пустынной дороге перед двумя нелюдями.

Маленький осторожно тронул край его одежды. Оламер неуловимым движением сунул руку в складки плаща, где в потайном кармане всегда носил родовой нож с рукояткой из берцовой кости врага. Он нащупал костяную рукоятку и успокоился. Родовой нож был заговоренным и мог противостоять магии. А нелюдей в племени считали магами, которые забирают силу мертвых и творят потом непотребства среди живых.

Маленький снова тронул Оламера за одежду и посмотрел ему в глаза. Их взгляды могли бы встретиться, но Оламер зажмурился. Считалось, что если нелюдь посмотрит в глаза, то заберет человеческую силу, войдет в тело, завладеет им и прогонит человека.

Маленький, видимо, хотел заглянуть через глаза Оламера прямо в душу, но не смог. Оламер спрятал очи за плотно зажмуренными веками. Нелюдь потоптался около и повернулся к большому:

— Он спрятал глаза, и я не могу говорить с ним умом.

— Они всегда так делают. Не ищи его взор, он не откроет глаза. Пойдем, нам нужно успеть до рассвета…

— Мы разве не полетим?

— Темно, много высоких скал, а у тебя еще нет опыта. Пойдем, а заодно поучишься прыгать…

Нелюди говорили о чем-то, а Оламеру чудилась угроза в их голосах. Он стоял с закрытыми глазами и выжидал время. Когда маленький отвернется, он сможет ударить его ножом в шею. Это будет точный удар, наверняка. От такого нелюди падают, как подрубленные деревья. А с большим он будет драться до последнего. Пусть знают, что великий ведун племени способен постоять за себя…

Большой вдруг напрягся и сказал маленькому:

— Не поворачивайся к нему спиной. У него нож и он хочет ударить тебя, когда ты подставишь спину…

— Ты смог пробиться к нему в ум?

— Да, но это не тот ум, который нам нужен.

— Мне показалось, что с ним можно войти в контакт, он выделяется из остальных…

— Этот лучше других, но все равно, он напуган и глуп…

— Так ли он глуп? Может быть, ты всех их оцениваешь одинаково, а ведь нужно видеть каждого! Не забывай, кто они…

— Я помню, но для того, чтобы они поняли нас, нужно избавить их от страха…

— Значит, не возьмем его?

— Нет. Он нам только помешает!

Маленький начал отступать от Оламера задом. Он внимательно смотрел выпуклыми, блестящими в лунном свете глазами. Прямо из гладкой головы торчали редкие перья, а на груди тускло отблескивал доспех с каким-то переливающимся рисунком. Оламер разглядел это, чуть приоткрыв глаза.

Нелюдь в лунном свете ни за что бы не заметил щелочки между век, а ведуну очень важно было увидеть, что станут делать нелюди.

Маленький подошел к большому, они встали лицом друг к другу, взялись за руки и Оламер увидел, как в кольце их рук завихрился огонь. Еще мгновение, и оба нелюдя сильно оттолкнувшись, прыгнули куда-то высоко, прямо в скалы. Оламер перевел дух. Он приготовился к гибели, но хотел покинуть этот мир так, чтобы прихватить с собой врагов. А они даже не тронули его. Убрали труп коня и сами прыгнули высоко. Воины племени рассказывали об этой удивительной способности нелюдей прыгать с места высоко и далеко. Даже сами пытались прыгнуть в пылу рассказов, но у них все получалось обычно. Удивительные способности нелюдей приписали тому, что они все-таки не люди! Кто, что, откуда? Да какая разница! Враги они и этим все сказано! Мало ли вокруг тайн и загадок? Одна — это нелюди! Но разгадывать их тайны некогда! С ними надо воевать, их надо убивать! По-другому не получается… Потому что, если нелюди поймают одинокого воина или охотника, то горе ему! Украдут и разум, и тело, а потом в его облике явятся в племя. Таких, впустивших в себя нелюдей, сразу убивали. Племени не нужны шпионы…

На дороге послышался топот. Оламер снова спрятался в черноту ночи и заполнил ею кожу. Скоро мимо него быстрой иноходью проехал небольшой отряд с факелами. Они размахивали дымными огнями и кричали — звали его! Когда отряд проскакал мимо, Оламер посмотрел ему вслед из темноты: не крадется ли кто за воинами, потом вышел из ниши, и снова отряхнул с себя тайну ночи. Он шагнул на освещенную луной дорогу и увидел что-то блеснувшее под ногами. Он подобрал блестящий камешек. Видимо его выронил маленький нелюдь, когда стоял рядом. Оламер сунул камешек в складки мехового плаща и сосредоточился. Снова накрыл дорогу своими чувствами и ощутил, что отряд соплеменников где-то рядом. Он послал мысленный зов и вернулся в тень скалы. Скоро раздался топот, и всадники выскочили из-за поворота. Оламер вышел им навстречу. Отряд остановился, и ехавший впереди сын вождя соскочил с коня и поклонился ему:

— Мы боялись, что нелюди утащат тебя, мудрый!

— Меня нелегко утащить, — усмехнулся многозначительно Оламер. И все в отряде поняли, что ведун встретился с нелюдями и обратил их в бегство. Это было понятно. Во всей округе не было более искусного и мудрого ведуна. К нему шли даже с дальних берегов. А пути оттуда было три дня!

Но если бы воины слышали смятение в душе Оламера! Он сказал громко: «Меня нелегко утащить!» А про себя добавил: «Особенно, когда не хотят тащить…» То, что случилось с ним на ночной дороге совсем не совпадало с рассказами воинов о коварстве и хитрости нелюдей, об их жадном желании украсть у человека его тело, а душу изгнать…

А для чего нелюдю человеческое тело? Оламер сам видел, что у них есть тела. Не такие, как у воинов племени, но есть! Большущие мертвые глаза, гладкая голова с редкими перьями и этот дурацкий доспех, едва закрывающий половину груди. Для чего им тела людей племени? Он недавно стоял рядом с ними, и они не собирались красть его тело. И не воняли они, как рассказывали воины. Пахло, конечно, непривычно, странно, будто после грозы. Но не воняло!

В общем, эта ночная встреча прибавила ведуну сомнений. Оставшись в своей пещерке один, он долго смотрел на огонек светильника и вспоминал лунную дорогу, и нелюдей, и странное исчезновение туши коня… Было о чем подумать мудрому Оламеру…

Воскрешение

Жестокий шторм разметал лодки, горячий ветер принес с берега тучи песка и сек им открытые тела, словно розгами. Люди из последних сил старались удержаться на плаву, но лодку легко, будто щепку, бросало волнами. Когда лодка перевернулась, Овела, в последнем своем взгляде в небо увидела, как из туч песка рождается злобное лицо и хохочет, глядя на гибель людей. Может, привиделось ей это в предсмертную минуту, а может, и было на самом деле… Прохладная, зеленая масса воды окружила ее со всех сторон, сомкнулась над головой. Она судорожно вздохнула, и в легкие ворвалась соленая морская вода, сознание подернулось смертной пеленой, и она услышала ровный тонкий свист. Он окружал ее. Казалось, во всем мире нет больше ничего, а только свист заполняет пространство жизни. Овела неимоверным усилием открыла глаза и увидела… Она-то ждала увидеть зеленую толщу воды, утонувших людей, обломки лодок, рыб, испуганно мечущихся между остатками крушения… Словом, последний взгляд покойника на мир… Но она увидела… Что? Ни слов, ни понятий таких в племени не было. Она плыла в светящемся тумане. А из него выглядывали странные лица: блестящие мертвые глаза, гладкие головы с редкими перьями.

— Это же нелюди! — подумала она и удивилась. Оказывается, после смерти тоже можно думать. Ведь она умерла, не могла не умереть, когда ее выбросило из лодки в бушующем море. Да и нелюди вокруг нее… В жизни такого не бывает. Нелюди сторонятся воинов их племени. Значит жизнь после смерти — это страна нелюдей? И она попала туда. Теперь у нее отберут тело и отдадут кому-то из них, чтобы они пошли на землю ловить живых…

Светящийся туман сгустился, укрыл ее, словно теплой шкурой, и она провалилась в приятную легкую тьму. Последнее, что она увидела — это растерянное лицо Оламера. Он смотрел на нее беспомощными глазами, а рядом стояли нелюди и что-то говорили ему…

Она очнулась, и, еще не поднимая век, почувствовала рядом с собой Оламера. Ведун сидел, опустив голову с длинными седыми космами. Овела осторожно прикрыла глаза, будто движение век могло растревожить ведуна. Но Оламер чувствовал все очень остро. Он встрепенулся, поднял голову и наклонился к ней. Но она притворилась спящей. Ведун внимательно слушал ее дыхание, потом потрогал руки, и она почувствовала, как в нее вливается огненная сила. Горячая волна словно хмельной напиток прокатилась через сердце, заполнила грудь и перетекла в спину. Оламер перешел к ногам, обхватил горячими руками лодыжки и замер. А Овела испытала неожиданное блаженство. Ее растворила волна силы, понесла куда-то, а потом осторожно опустила на место. Тело ее встрепенулось, и по ногам, как по трубам, полилась сила. Она раскрывала внутри потайные закоулки, освещала и заполняла их. Скоро девушка уже не могла лежать. Она открыла глаза. Оламер замер у нее в ногах Он держал руками ее лодыжки, голова была запрокинута назад, а по рукам пробегали волны голубого света. А рядом с ним стояли нелюди и внимательно смотрели на происходящее.

Овела сжалась. Сейчас нелюди будут отбирать ее тело. И Оламер, наверное, уже давно нелюдь, иначе как он здесь оказался.

Но нелюди не спешили. Они просто смотрели на волны света, пробегающие по рукам ведуна. Потом один что-то сказал другому и тот, соглашаясь, кивнул головой. А после началось и вовсе невероятное. Тот нелюдь, что стоял ближе к ее изголовью, снял свои блестящие мертвые глаза, а следом и гладкую голову. Из-под нее на плечи упали такие же, как у Оламера, длинные седые волосы. А вместо мертвых блестящих глаз нелюдь смотрел на нее живыми и веселыми человеческими глазами. Он что-то сказал ей, но девушка не поняла. Тогда он жестами показал, что хочет дотронуться до нее.

Вот оно! Сейчас коснется, а потом тело отберет! — испугалась она, но не успела ничего сделать. Нелюдь осторожно тронул ее руку, потом плечо, а потом погладил по щеке. Прикосновение было живым и теплым. Испуг прошел, и Овела уже с любопытством смотрела вокруг. Второй нелюдь тронул Оламера за плечо, и ведун, встряхнул головой, убрал руки. А другой нелюдь тоже снял глаза и гладкую голову, и она увидела, что это молодой черноволосый мужчина, очень похожий на воинов ее племени. Она вскочила на ноги, изготовилась к драке. Она поняла, что нелюди утащили тела людей ее племени и сумели украсть даже Оламера. Но она не отдаст им свое тело так легко… Пусть его сначала изуродуют в драке, а потом воруют!

Но ничего не случилось. На нее не нападали! Старший нелюдь поднял руку, и на его ладони загорелся свет. Он не слепил, наоборот, был приятен и мягок. Свет через глаза проникал внутрь, успокаивал, убирал напряжение… Она ослабела и медленно опустилась на ложе. А на чем она лежала? На простую подстилку это непохоже. Пушистый, легкий свет был под нею. Она медленно легла в него и увидела, как над нею склонился Оламер. Он заговорил, и она слушала его, преодолевая сонную расслабленность.

–Не пугайся, они друзья! Они не сделают нам плохого, поверь! Я их тоже боялся, а теперь знаю кто они и для чего здесь… Поверь… Поверь и спи… спи…

Овела закрыла глаза и провалилась в сон. Она чувствовала в теле брожение хмельных токов жизни, но не могла проснуться. Спала сладко и безмятежно, как в детстве…

Им не нужны тела

Овела проснулась, когда вокруг было темно. Она не знала, ночь или день. Лежала в темноте и слушала себя. Сначала хотела понять, есть ли у нее руки и не поняла. Потом пошевелила ими, и они отозвались, послушно выполняя все ее желания.

То же проделала и с ногами. Значит, все было на месте, целым и невредимым. Нигде и ничего не болело. Она лежала на чем-то мягком и приятно теплом, не чувствовала ни жара, ни холода. Постель была такая, что ей было хорошо. Настолько хорошо, что и вставать не хотелось. Наоборот, постель убаюкивала, не отпускала, и ее мысли о том, что надо встать и посмотреть, где она и как отсюда выбраться, так и оставались мыслями. Она лениво думала, что все-таки надо заставить себя встать и осмотреться. И тут же возражала себе: а что увидишь в темноте? А потом заставила себя поднять голову, но голова закружилась, перед глазами все поплыло, и она опять упала на мягкое. И почти сразу уснула. Успела почувствовать, что сквозь нее пробегают теплые и приятые волны, и уснула. Спала ровно, без сновидений. А проснулась от голосов. Чуть приоткрыла веки и увидела Оламера. Тот разговаривал с молодым нелюдем. Слов Овела не понимала, но чувствовала, что говорят о ней. И она решилась. Открыла глаза и громко сказала:

— Оламер, ты зачем разговариваешь с ними, видишь — это нелюди!

Мужчины посмотрели на нее и заулыбались. Молодой нелюдь присел рядом с облаком света, на котором лежала Овела, и осторожно тронул ее за запястье. Овела дернулась, но вмешался Оламер. Он сказал:

— Не бойся, они ничего тебе не сделают. Им не нужны наши тела… Они хотят помочь тебе.

— Ты, наверное, сам стал нелюдь?! — с вызовом крикнула Овела.

Оламер улыбнулся и сказал странно, ей непонятно:

— Я бы хотел стать одним из них, но нам это не дано… Когда ты узнаешь все, тебе тоже захочется, но, увы, мы не сможем стать ими никогда!

— Ты говоришь страшное! Разве могут люди племени хотеть стать нелюдями?

— Не могут, потому что не знают! А я знаю и хочу, только все равно не могу!

Молодой нелюдь заговорил на их языке, и она поняла, что тот все слышал. И от этого ей стало тоскливо… А молодой нелюдь сказал:

— Ты тонула. Мы подобрали тебя, когда все вокруг либо уплыли, либо уже утонули. Никто не видел, как мы тебя спасли, и потому никто в племени не знает, что ты живая. Если хочешь, мы тебя отпустим, но в племя тебе ходить нельзя. Они сразу же убьют тебя. Ты же знаешь, как поступают ваши воины с теми, кто побывал у нас в гостях.

— Потому что вы забираете наши тела и влезаете в них!..

Молодой рассмеялся:

— Ну зачем нам ваши тела? Мы от своих хотели бы избавиться, но пока не получается.

Овела слушала его и не могла понять, что хочет молодой нелюдь. Тело отбирать не будет, это понятно. А для чего тогда ее сюда притащили? Тонула, вот и дали бы утонуть… Она смерти не боится…

Оламер прервал ее размышления:

— Это я просил тебя вызволить. Они не хотели, а я уговорил…

— Зачем? В племя нам ходу нет, а как жить дальше?

— Так и будем жить. Ты помнишь, что сказала, когда уходила в поход? Что я буду отцом твоего ребенка… Помнишь? Вот и будем жить. Я многое знаю и умею, а сейчас еще больше понял и узнал.

— Подожди, Оламер! А где мы будем жить? В племя нам нельзя — убьют.

— Здесь. Они оставят нас у себя, и ты увидишь, как у них все устроено…

— Да кто они такие, если они наши тела не воруют, к нам в племя не хотят?

— Это наши предки. Те, что остались…

Овела посмотрела на него, как на сумасшедшего. Она проговорила:

— Оламер, я, конечно, не такая умная, как ты, но даже я понимаю, что предки — это те, которые были раньше нас…

— А они и были… и сейчас есть… Я пока объяснить это не могу. Они мне рассказывали, но я не понял…

— Тогда чего мне голову морочишь! Будет он отцом моего ребенка! А ты сначала спроси, захочу я этого?

— Но ты же говорила перед походом…

— Это я тогда говорила, а сейчас раздумала. Старый ты, Оламер. Еще мой отец молодым был, когда ты состарился…

Оламер напрягся, но все же спросил:

— И что же ты хочешь делать теперь?

— А вот того молодого нелюдя полюблю! И он меня полюбит… Думаешь, нет? Я все умею, все знаю… А такой старик мне не нужен…

Она говорила громко, почти кричала, и каждое слово хлестало ведуна как пощечины. Его лицо становилось багровым, темным… Он вдруг зашатался, схватился за горло и начал медленно оседать… Овела испуганно смотрела на него. Такого она не видела и не понимала, что происходит. Ведун медленно лег и задышал ровно, размеренно. Каждый вдох пробегал по телу пульсацией голубого пламени, а выдох утекал грязным мутным ручейком…

Скоро Оламер сел, потом встал на четвереньки, а потом поднялся на ноги. Он больше не смотрел на Овелу, и она почувствовала, что сделала что-то очень плохое. Однако упрямство, злость на ведуна, и еще что-то, непонятное ей самой, бушевало внутри, и заставляло говорить ему гадости… даже рот раскрыла, но не успела… Оламер повернулся к ней спиной и шагнул прямо в стену тумана, который клубился вокруг ее лежанки. Она хотела крикнуть оскорбление вдогонку, но не смогла. Горло перехватило, голос пропал, и она выдавила из себя только жалобный писк…

Она проклята!

Оламер вернулся в племя. Его не было несколько дней, но никто не спрашивал, где он пропадал. Знали, что у ведунов бывает что-то такое, тайное, когда им надо уходить из племени. И все заметили в нем перемены. Пришел он со стороны земли нелюдей. Шел медленно, тяжело переставляя ноги. Ни с кем в племени не заговорил, даже не спросил о новостях. Прошел мимо шатров и балаганов к своей пещерке, скрылся в ней и до конца дня никто его не видел.

Потом еще несколько дней кряду люди племени видели его стоящим на отвесной скале молений. Оламер смотрел куда-то в серую даль океана и не обращал внимания на подходивших к нему.

Но время лечит любые раны. Постепенно Оламер ожил, стал говорить с людьми, помогал кому советом и делом. В племени прошел слух, что был ведун в дальней полнощной земле, где собираются самые большие и сильные ведуны. И там учился своему искусству. И действительно, когда к нему приходили больные, он уже не тряс над ними дымными головешками и не обсыпал золой, как раньше. Сразу щупал разные места на теле и находил такое, что отзывалось на боль. А потом делал что-то, отчего человек сначала выл от боли, но скоро затихал и засыпал. И спал, бывало, по несколько дней. А просыпался здоровым. Славой Оламер и так был не обижен, но после возвращения от больших ведунов (так говорили в племени) стал он великим лекарем. Помогал всем, не отказывал. Хотя, конечно, были такие, от кого он раньше отмахнулся бы, как от мухи.

От него же в племени узнали о трагической судьбе отряда Овелы. Он рассказал, что когда был в стране больших ведунов (все-таки правы оказались люди, был он там…), то узнал, что отряд Овелы погиб, частью у подножия таинственной стены, а частью в пучине моря. О ней самой он не сказал ни слова, но все и так поняли, что она сгинула вместе с отрядом. Может, мать и погоревала о бесшабашной молодке, а в племени привыкли, что люди постоянно гибнут: кто на охоте, а кто в боях. Потому и новость не вызвала особых эмоций.

Возвращения воинов из похода ждали не скоро. Отряд ушел очень далеко, к теплым рекам и путь его пролегал мимо страшных скал, где жили нелюди. А потому воины старались распределить дорогу так, чтобы пройти землю нелюдей засветло. Обычно при свете нелюди вообще не появлялись на дороге. А от тех скал до племени было уже недалеко. Поэтому так и рассчитывали, что из похода будут возвращаться медленно. Новых жен надо было сторожить, иначе по дороге половина бы разбежалась. Всегда так было, что из похода возвращались медленно, не торопились. Но в этот раз будто что-то толкало воинов, и они шли быстро, напористо. Вместо трех дней пути, они одолели дорогу за полтора, и пришли к земле нелюдей вечером. Если такое случалось раньше, то ночевали на границе. Не хотели пересекать страшные скалы ночью, да и нужды такой не было. Но в этот раз все шло по-иному. Миновали границу и даже не заметили. А когда опомнились — было уже поздно. Они забрались в самое сердце опасной земли, и поворачивать назад бессмысленно. До племени было ближе. Уж лучше было идти вперед и добраться до родных скал…

Так и поступили. На небе ни облачка, и каждый камешек на дороге был освещен мягким лунным светом. Большой, хорошо вооруженный отряд двигался квадратом, внутри которого шагали жены. Поэтому каждый отвечал не только за себя, но и за ту женщину, которую вел с собой. Настроение решительное, и отряд уверенно шел к землям племени. И почти миновали уже скалы нелюдей, как увидели на дороге одинокую фигуру. Издали и не разобрать, кто там стоял. Но когда подошли поближе, то увидели погибшую Овелу. Выглядела она очень даже живой. Ни тления, ни ран на теле не было. И одета была, как принято в племени одеваться живым. А все знали, что в стране предков погибшие воины, первым делом переодеваются, чтобы их никто не перепутал с живыми… Овела стояла посередине дороги и смотрела на отряд.

И отряд остановился. Всем было ясно, что, если у нее нет ран, и она стоит тут, значит, нелюди похитили ее тело и забрались в него. И перед ними стоит не Овела, а кто-то из нелюдей в ее облике. И знали, как нужно поступать в этом случае. Без разговоров убивать и все. Однако решимость куда-то подевалась. Воины смотрели на Овелу, а она смотрела на них. Потом спросила:

— Хороший ли поход был?

— Ты кто? Если нелюдь, то пропусти. Нас много, а ты один, и мы убьем тебя… — ответил старший воин.

— Разве вы меня не узнали? Я — Овела!

— Ты погибла в море на полудне! Мертвые к живым приходят редко, а ты пришла из такой дали. Значит, ты живая и живешь жизнью нелюдей!

— Нет, я — Овела! Я вышла к вам, чтобы сказать: нелюди нам не враги! Они очень хорошие и добрые, и им не нужны наши тела…

Вот тут все стало ясно. Овела так говорить не могла, в ней сидел нелюдь и убеждал воинов подружиться с ними… А с такими в племени всегда поступали одинаково — камнем из пращи в голову, а если не умрет сразу, то добить ножами…

Но ни у кого рука не поднималась на Овелу. И не потому, что перед ними стояла женщина. Нет. Разделение по половым признакам было функциональным. Одни добывали, другие рожали… Что-то иное, непривычная осторожность мешала воинам. И тогда старший приказал всем:

— Схватите ее! Отведем в племя и отдадим Оламеру. Пусть ведун с ней разбирается. Ему надо искать средство против нелюдей, вот на ней и будет пробовать!

Воины быстро охватили Овелу полукольцом, как не раз это делали в походах, и оставили ей только один выход, где ее уже ждали самые сильные и ловкие. Но она и не собиралась бежать. Она ждала, когда воины приблизятся к ней. Потом спокойно стояла, когда ее связывали, и послушно пошла вместе с отрядом в племя.

К селению вышли ранним утром. Охрана заприметила их издали, и затаилась, не понимая откуда взялся этот отряд. А потом, когда узнала, приветствовала радостными криками. На шум из жилищ повыскакивали люди племени, окружили отряд, спрашивали, рассказывали о каких-то новостях… Поднялся гвалт, какой обычно сопровождает возвращение. Но старший воин поднял руку и громко крикнул:

— Мы привели нелюдя! Отдадим его ведуну!

Сразу наступила тишина. Воины вытолкнули на обозрение связанную Овелу. Ее рассматривали как удивительное животное. Будто раньше никогда не видели… А потом из задних рядов протолкалась ее мать и подошла к ней. Она шла, опираясь на палку. И когда приблизилась, почти не размахиваясь, ударила палкой свою дочь. Та охнула, упала на одно колено и простонала:

— Мама, я же дочь ваша, неужели не узнаете?

Старуха молча замахнулась и хотела ударить по голове, но руку ее перехватил Оламер. Он тоже вышел встретить отряд и увидел Овелу. Он прошел через кольцо людей и оказался рядом как раз в тот момент, когда мать хотела второй раз ударить Овелу. Оламер оттолкнул ее от пленницы, подошел к той и резким рывком поставил на ноги. На шее у Овелы наливался багровой краснотой рубец от удара. Она посмотрела Оламеру в глаза и сказала что-то на незнакомом языке. Но Оламер не ответил. Он достал из складок плаща сверкающий родовой нож, и все ждали, что сейчас он перехватит горло нелюдю. Но нож рассек веревки, которыми она была связана. Оламер повернулся к людям и сказал:

— Она — Овела. Она не нелюдь! Я это знаю. Но она проклята! И я изгоняю ее, иначе на все племя падет несчастье. Но еще большее несчастье будет, если вы убьете ее… Дайте ей уйти, она больше никогда не появится в племени!

Овела смотрела на ведуна в изумлении. Она снова что-то сказала ему на незнакомом языке, но тот уже отвернулся от нее. Он махнул рукой, и люди расступились. Открылся проход в толпе и Оламер указал на него Овеле. Она еще не понимала, что все разговоры закончены. Она еще хотела что-то сказать, но ведун оборвал ее и снова показал рукой в сторону земли нелюдей… Овела, опустив голову, медленно пошла туда, и воины видели, как по щекам ее текут слезы. И это было странно, удивительно и непонятно. Нелюди не плакали, это знали все. И слезы подтверждали слова Оламера, что женщина не нелюдь. Однако отчего плакала Овела? Осталась жива, ведун освободил ее и отпустил. Надо бы радоваться, а она плакала.

Оламер знаком позвал за собой старшего воина и, отойдя к своей пещерке, сказал ему:

— Она будет бродить в окрестностях племени — не трогайте ее, но и в племя не пускайте. Она проклята! Пусть идет туда, откуда пришла. Если еще раз увидите ее, так и скажите: «Возвращайся туда, откуда пришла к нам». Она поймет…

Больше ведун не сказал о ней ничего. Он начал расспрашивать о походе, о том, что видели и как набрали новых жен. По традиции он должен был поговорить с каждой и объяснить ей, что она не пленница, а подруга воина, и как только родит сына и выкормит грудью, может снова уйти, если захочет…

Старший воин выслушал, ответил на вопросы и пошел к отряду, а Оламер вернулся в свою пещерку и засветил масляный светильник. На топчане кто-то сидел. Он поднял светильник повыше, чтобы осветить гостя и увидел мертвые блестящие глаза и гладкую голову нелюдя. Он медленно поставил светильник и спросил:

— Что вам нужно? Я выполнил все условия, и никто не нападал на вас.

— Почему ты прогнал Овелу?

— Я не обязан отвечать на такие вопросы. Я не хочу ее видеть и не желаю, чтобы она жила в племени.

— В тебе говорит обида…

— Да, я несовершенен, потому и не могу жить среди вас. Я просто человек переходной расы. Вы сами так определили. Но и она была человеком переходной расы, вы же сделали ее совершенной.

–Она имела в себе потенциал для развития, а у тебя уже сформированный стержень и сломать его, значило бы убить тебя.

— Вот поэтому я здесь, а она была изгнана. Дайте нам жить так, как мы привыкли…

— Вы отказываетесь принять ее обратно? Ведь она хотела помочь тем, кто может стать совершенным…

— Это не искреннее желание, а стремление облагодетельствовать. Мы не нуждаемся в такой помощи. Нам хватает сил, чтобы выжить. Мы не пользуемся вашими возможностями, мы их даже представить не можем, но мы счастливы в своей жизни, может больше вашего. Вы ищете неведомого, а мы просто живем… Мы не ставим сверхзадач и не хотим равняться Богам. Мы — люди и каждый проживает свою жизнь! А, умирая, мы оставляем детей и им передаем то, что накопили за жизнь! И мы не хотим ничего менять в себе и в окружающем нас.

— Лично тебе, видимо, приятно быть на вершине славы? Хочешь повелевать?

— Я хоть сейчас готов оставить и славу, и почет. Мне они вовсе не нужны. Я уже давно готовлю себя к отшельничеству. Может, раньше я и хотел быть первым среди племени, но после того, как побывал у вас, понял главное — мне ничего этого уже не нужно! Я знаю и могу многое из того, что не могут они… Вы добавили мне знаний, и я благодарю вас за это. Но менять в угоду вам жизнь народа я не буду. Мы живем так, как нам хочется, и прошу вас, больше не приходите и не присылайте никого! Особенно Овелу! Для меня это слишком болезненное воспоминание. И еще… Вы точно также стареете и умираете. Пусть и живете много дольше нас… Но я нашел способ, который позволит мне вернуть былую свежесть и ясность. Я докажу это…

Отбор в совершенство

Овела не ожидала, что события повернутся так. Она убедила нелюдей, что сможет рассказать в племени об их дружелюбии и найдет тех, кто имеет возможность быстрого роста. Однако Оламер прилюдно изгнал ее, да еще и сказал формулу, которая навсегда закрывала ей дорогу обратно — она проклята! После этого Овела вдруг остро ощутила, что она дочь своего народа. А великолепные условия, в которых она оказалась, были ей чужды. Что она хотела? Поначалу обида рвала душу, грызла жажда мести. Ведь ясно же, что ведун прогнал ее из племени потому, что она отвергла его. Но когда первые страсти улеглись, она смогла трезво посмотреть на происходящее, и поняла, что сама совершила ошибку. Ну, разве можно было выходить к людям племени с прекраснодушным порывом изменить судьбу всех. Она же понимала, что из всего племени могут отобрать немногих, кто готов к внутреннему рывку. А остальные? Ненужный материал, который не представляет никакого интереса. Дать попробовать счастья и отобрать кусок, выгнать в прежнюю полуголодную и опасную жизнь! Нет, все нужно было делать иначе. Теперь она знает как, но уже поздно. Оламер не простит ей дерзких слов. Да, он сделал так, что племя отвернулось от нее, и он прав, ибо раздавать обещания, а потом отказываться от них, всегда было плохим знаком.

Она обещала искренне, но также искренне и отказала. Она не противоречила себе, и то, что ведун болезненно отреагировал, не ее вина…

А внутренний голос говорил ей: виновата, еще как виновата. Тебя никто за язык не тянул, когда говорила ему про будущего ребенка. Да и не хотелось тебе никогда быть подругой ведуна. Ты стремилась разозлить его, вывести из равновесия, в котором он пребывал. Ты не могла понять, как он может жить спокойно и ровно! Не ругаться с близкими, не спорить из-за куска пожирнее. Он был другой, не из их мира. Ей очень хотелось доказать ему, что и он не отличается от других мужчин. И когда она терлась об него нагим телом, чувствовала его реакцию… Она радовалась тому, что убедилась: и он такой же!

«Вспомни, как скакала и радовалась. А теперь пожинаешь плоды… Он оказался действительно мудрым, и не его вина в том, что он ждал тебя. Не он вырвал у тебя обещание, а ты сама сказала ему. А потом как визгливо кричала: «Ты старый!» Да старый, но во сто раз мудрее тебя молодой и глупой… Он ждал исполнения твоего обещания, а ты…»

Внутренними укорами она довела себя до того, что готова была хоть сейчас бежать к Оламеру и отдаться ему, чтобы действительно зачать и выносить его ребенка. Однако вспомнила его слова: «Не допускайте ее к племени. Она проклята и всем нам будет плохо, если она вернется!» Правда, она все же попыталась приблизиться к селению. Но из-за камней свистнула стрела и вонзилась в землю у ее ног. Охрана показала, что видит ее и не подпустит ближе, чем на полет стрелы. Это был знак того, что примирения не будет. Она вспомнила, с какой жесткостью Оламер говорил людям: «Она проклята!» И все же надежды не оставила.

Когда она вернулась в скалы, ее там уже ждали. Молодой провел ее в туманный покой, где она оказалась после избавления от гибели. Она вошла, легла на мягкий, клубящийся свет, молодой коснулся перстами виска и замер, слушая переживания, которые выплывали из глубин ее памяти. Потом спросил:

— Ты обиделась на него? Напрасно! Обида — это непродуктивное чувство, оно не принесет тебе пользы. Ты не должна более обижаться, иначе это будет шагом вниз…

— Я не умею так спокойно говорить обо всем, что касается меня…

— Ты только на пути к совершенству и потому для тебя такие эмоции, как обида остаются значимыми…

— А вы никогда не обижаетесь?

— На кого? И для чего? Чтобы помучить себя? У нас немало задач, которые пока не разрешены. Мы считаем, гораздо более важным мучить себя вопросами о дальнейшем движении и развитии.

— Но вы-то себя считаете совершенными?

— По сравнению с вами — да! Но настоящее совершенство видится только тогда, когда поднимаешься высоко. И мы поняли, что ему нет предела. Чем выше забираешься, тем яснее понимаешь, что многое еще недоработано, не сделано, не выполнено.

— Значит совершенство — это работа? Вроде той, что мы делали в племени, когда собирали хворост на зиму?

— Нет, это очень сложная внутренняя работа. Ты вот начала открывать свои психические возможности — это труд. А мы этот этап миновали давно, и сейчас подошли к новому рубежу. Что за ним? Пока не знаем.

— Просто все у вас… Работа, труд… А жить когда?

— Это и есть жизнь. Ты думала, что жизнь — это только наслаждение?

— Я не знаю, что такое наслаждение. Жизнь — это битва с теми, кто мешает твоим целям, это битва с врагами и бывшими друзьями.

— Вот ты и бьешься! С собой, в первую очередь! Главный враг в нас сидит.

— Как это — в нас? Во мне еще кто-то есть?

— Нет, это я сказал, чтобы тебе было понятнее. Твои обиды, придуманные страдания, страсти — вот это и есть твой враг…

— Да какой же это враг, когда это я обижаюсь…

— Знаешь, тебе отдохнуть надо. Ты просто устала. Сейчас такие сложные разговоры вести трудно. Отдохни, а потом поговорим.

— Но я не хочу отдыха, я хочу понять… — Овела пыталась еще что-то сказать, но глаза у нее начали слипаться, рот свело судорогой зевоты, и она обессилено откинулась на клубы мягкого света. Молодой поднялся, посмотрел на нее и усмехнулся. Внутри у нее сейчас буря, он это понимал, но буря нужна для того, чтобы выбросить мусор из закоулков психики. Потом будет легче, а пока ей нужен покой и сон. Во сне буря пройдет быстрее и не будет так больно!

Молодой вышел сквозь стену тумана, а Овела тут же открыла глаза. Она многое узнала и поняла в этом странном мире нелюдей. Хотя, конечно, она называла их так по привычке. Это действительно были предки… Она не представляла, как такое могло быть, чтобы ее предки жили вместе с ней и учили ее жить правильно. Однако сейчас для нее это было совсем неважно. Она приняла решение: нужно было незаметно уйти из скал и добраться до Оламера. Она не будет его уговаривать стать отцом ребенка. Нет. Она попытается объяснить ему все, что кипело в ее душе в тот момент, когда выкрикивала обидные слова.

Овела встала, прислушалась. Стены из тумана охраняли ее личную жизнь от ненужного любопытства. Никто из предков не позволил бы себе вмешиваться в ее жизнь. У них был закон свободы человека. Каждый решал, что он будет делать со своей свободой. Но потому они и оказались среди своих потомков, что их современники не смогли правильно распорядится своей свободой. Они подчинили себя одному и стали несвободны. Они требовали соблюдения свободы, но пришел человек, который вообще отменил всякую свободу и всех, кто был с ним несогласен, вышвырнул из сообщества. Эти вот попали далеко вперед и увидели, во что превратились их потомки спустя несколько веков… Они хотели медленно изменить жизнь одичавших людей и возродить былое общество… Их вышвырнули в будущее, но все необходимое осталось с ними, а потому они смогли сохранить себя в целости. Каждый из них располагал такими психическими возможностями, что мог бы продержаться долго в самом враждебном окружении, если бы… Вот в этом «если» и была их слабость. Они были необычайно сильны, когда чувствовали за спиной опору. Но стоило им оказаться в одиночестве, как все удивительные способности куда-то исчезали… Они знали столько, что даже Оламеру могли показаться Богами, но это знание опиралось на их коллективную волю, а каждый поодиночке, они разве что равны Оламеру…

Разговор на границе

Молодость! Оламер уже забыл о той поре, когда был юным воином. То время он вспоминал редко. Но сейчас накатило. Слова негодной девчонки больно ударили его. Он-то считал себя свободным от многих плотских зависимостей, а тело заявило о себе настойчиво. Казалось, что кипение страстей и желаний он оставил давно, когда стал помощником старого ведуна. Тот помогал юноше справиться с бурлящей плотью, давал какие-то корешки, сотворял над юным Оламером заклинания и магические пассы. И скоро телесные всплески стали затухать. Оламер чувствовал, что хмельные соки жизни в нем больше не бурлят, но текут ровно, спокойно. Он смотрел в зеркало горного озера, и ему казалось, что из юноши он превращается в мужа. И однажды это ему сказали сверстники. Они удивились превращению, какое случилось с ним. Был их ровесник, а сейчас — мужалый воин, крепкий телом, с огнем в очах. А прошло-то всего: зима, да лето, но Оламер заматерел так, что стал похож на зрелого, пожившего мужика. Он кинулся к Учителю, тот спокойно выслушал его горячие упреки и ответил:

— Ты потерял безрассудство юности, но обрел мудрость зрелости. Клокочущий родник силы в тебе стал великой рекой. Твои сверстники достигнут этого через годы. К тому времени ты уже обретешь мудрость. Но их река будет постепенно замедляться и станет тихой заводью, а твоя будет все также струиться и нести жизнь, силу и знание! Ты пребудешь в этой поре надолго. Ровесники состарятся и уйдут, их сменят новые, с бурлящим родником внутри. Но твоя великая река не изменится. Она будет струиться очень долго, пока ты сам не решишь, что свою задачу выполнил.

Так и случилось. Сколько он жил — Оламер даже не пытался считать: жил и жил… На его глазах сменялись поколения. Все помнили его таким, каков он был всегда. И сам он искренне верил, что великая река внутри давно смыла все мужское, что когда-то бурлило в нем. А оказалось… Вроде бы простая девчонка, а так всколыхнула Ведуна, что он с трудом подавлял в себе безумства плоти. Овела оскорбила его. Но он давно приучился не отвечать на оскорбления. Она прогнала его — и в том он видел благо, ибо освобождался от груза мыслей и желаний. Но что томило тогда? Отчего лунными ночами он со скалы молений вопрошал ночное светило о своей тревоге?

Любовь пришла к Ведуну? Может и так, ибо за долгую жизнь он любви не изведал. Сам в походы не ходил, а пришлых женщин сторонился. Да и они принимали его как Ведуна, но не как мужчину. Видно, в том и был ключ, что Овела в нем искала мужчину и нашла. Да тут же и забыла о своей находке. А он, на беду, помнил…

После ночной встречи с нелюдями Ведун стал задумчив. Не мог уразуметь: почему нелюди его не убили, а тело не забрали. Хоть и знал он об обитателях таинственных земель больше соплеменников, но все же верил, что «нелюди» охотятся за воинами и крадут тела людей. А действительность оказалась иной…

Однажды ночью, когда племя угомонилось, Оламер вышел на границу и раскинул над землей «нелюдей» сети внимания. Но там все было спокойно. Ровное колыхание мысленного тумана нигде не нарушалось сгустками опасности. И вдруг, словно из ниоткуда, вынырнули два «нелюдя». В реальности внимания Оламера они чувствовали себя также уверенно, как он — среди родных скал. «Нелюди» возникли очень близко к ведуну. Он даже отшатнулся. Но потом просто вынырнул из реальности своего внимания, как из воды, и посмотрел глазами в ночную темень. Луны не было, и он даже свою руку рассмотреть не мог. Однако чувствовал, что из плотной ночной тьмы на него внимательно смотрят. Он снова нырнул в реальность внимания и увидел «нелюдей». Они ждали его. Там все было видно и понятно, там не солжешь, не притворишься. От одного из «нелюдей» к Оламеру побежали искорки мыслей, и он услышал вопрос:

— Почему вы нас боитесь и ненавидите?

— А за что вас любить? Вы крадете наши тела, а души прогоняете.

«Нелюди» обменялись короткими искорками мыслей и один снова протянул к Ведуну цепочку переливчатых вопросов:

— Почему вы так думаете? Кто вам сказал это?

— В наших знаниях о вас так сказано.

— И кого мы украли?

— У нас — никого. Но мы знаем, что на полудне вы заперли наших братьев за прозрачной стеной, а на полночи извели целый народ. Он был сильнее нас, но вы его победили. Потому мы и боимся, мы не хотим рабства.

Нелюди снова обменялись искорками мыслей. Оламеру даже показалось, что он понял что-то. Но понимание мелькнуло на задворках ощущений и пропало. А «нелюди» исчезли. И насколько хватало его чувств, везде колыхался ровный туман внимания. Оламер силился прочитать следы «нелюдей», но не мог почувствовать их присутствие. Из ниоткуда вышли, туда и вернулись. Разве люди могли так? Только тварям вроде «нелюдей» такое по силам. Ведун уговаривал себя, что мысленная встреча на границе лишь укрепила его отношение к «нелюдям» как к врагам. Но поверх уговоров пульсировала другая мысль: не враги они, не опасны, наоборот… Что наоборот? Тут уж он даже в мыслях не мог переступить черту, отделявшую привычный мир племени от загадочной жизни «нелюдей». И неожиданная мысль возникла в голове: не его — чужая…

— Загадочная, потому что вы нас боитесь. Приди, и мы откроем тебе все свои секреты. Приди и поймешь, что мы друзья, а не враги.

Оламер не заметил, как втянулся в разговор:

— Вы меня заманиваете, чтобы украсть тело? Я не поддамся на ваши посулы, нам ваши тайны не нужны!

— Не торопись! Наши тайны помогут вам справиться с болезнями, всегда иметь еду… Разве это мало для вас?

— Это обещания, а что за ними? Вы обманом затянете меня, а дальше?

–Ты самый умный среди этих людей. Ты видел нас близко, мы ничего тебе не сделали. Этого мало?

— Мало! Вы были рядом, но я закрыл глаза, и вы не смогли проникнуть в мой ум.

— Ты сам не веришь в это. В твой разум мы можем войти также легко, как в туман твоего внимания. Разве ты сейчас говоришь с нами наяву?

Нет, мы уже в твоем уме, мы говорим с тобой мыслями. Неважно, открыты глаза или зажмурены.

— Что же вы медлите? Гоните мою душу, забирайте тело…

— Нам не нужна душа и не нужно тело. Мы хотим, чтобы ты пришел к нам и понял, что мы — друзья!

— Наши воины…

— Оставь эти сказки детям. Последний раз ваши воины столкнулись с нами много лет назад, и ты это знаешь. Они бежали в страхе, потому что не могли ничего сделать с нами. Тогда и появились легенды о том, что мы крадем ваши тела, что нас можно убить, только разбив голову… Это выдумки воинов, которые столкнулись с непонятным. Они придумали эти рассказы, чтобы оправдать себя. А потом и сами поверили в них.

— Но вы же украли тело нашего вождя! Теперь его сын водит племя! А где старик?

— Мы не крали тело. Вождь сам пришел к нам. Он был слаб и хотел умереть в битве с нами. Но он жив до сих пор. Мы его приняли, вылечили, вдохнули в него силу жизни. Ему ты поверишь?

— Вы можете навести морок, и я буду разговаривать с деревом, а думать, что со старым вождем.

В голове Ведуна зазвучал еще один голос:

— Если даже самый умный из них таков, то что говорить про остальных… Прекратите пустой разговор.

А первый голос отвечал:

— Мы всегда спешим и потому не можем уловить их ритм! Дай время настроиться на волну их мыслей. Нам нужен контакт, сколько можно прятаться от потомков?

Оламер не понял разговора, хотя каждое слово было ему знакомо. А чуть позже он услышал еще один голос. Тот звучал ровно, и Ведун не сразу узнал его. Голос произнес:

— Здравствуй, Ведун! Я старый Цхак! Ты помнишь меня?

— Конечно, помню, но ты же давно умер!

— Я не умирал. Меня спасли эти люди. Вы их зовете «нелюдями», но они больше люди, чем мы. Я прошу, поверь мне: им нужно не твое тело, но твое стремление к знанию. Они хотят дать тебе такое, ради чего любой Ведун готов идти на край Света.

— Это слова, Цхак! Может они говорят твоим голосом. Дай знак, чтобы я поверил. Скажи что-то такое, что знаем только мы.

— Ты последний из Знающих. Потому они так хотят именно твоего внимания. Помнишь ли свою мать, Ведун?

— Конечно, она была Великой, пришедшей с полуночи.

— Нет, это рассказы воинов. Она была Посвященной. А твой отец — простой воин. Знал ли ты его?

— Помню его руки. Сильные и всегда пахли рыбой…

— Конечно, он нашел твою мать здесь, у «нелюдей» и перестал ходить в походы. Он ловил рыбу для племени. Мы удивлялись тогда, почему он не ходит за новыми подругами. Теперь я знаю. Лучше твоей матери никого не было, и он не хотел никого.

— Да, отец всегда преклонялся перед ней. Это я помню. Другие уходили в походы за новыми подругами, а он перестал ходить. Он боялся оставить маму одну. Я помню, как от него пахло рыбой. Я сидел у матери на коленях, а он стоял перед ней и держал ее за руки. От нее пахло свежестью, как после грозы, а от него — рыбой. Странное сочетание, но мне нравилось…

— Это были запахи отца и матери. Ты родителей не выбирал, поэтому не думал, что они могут пахнуть по-другому.

— Но я не знаю, в каком походе отец нашел маму. Они никогда не говорили о ее родине.

— Это она подобрала его. Он был сильным и смелым воином. И поклялся, что докажет всем, что племя сильнее «нелюдей». Он один ушел в горы, в страну «нелюдей». Его не было долго. Луна успела народиться и умереть, а его не было. Все думали, что он погиб. А когда он вернулся в племя с женщиной, сначала считали, что в его теле вернулся «нелюдь». Но когда хотели испытать его огнем, женщина что-то сделала и, племя склонилось перед ними. Я помню это… Она смотрела на нас, и глаза сияли, как две малых луны. Она молчала, но мы все слышали ее голос. Она хотела сесть, и наш ведун первый притащил ей свой волшебный чурбак, на котором сидел, беседуя с океаном. Она села, и мы увидели, как из-за ее спины на нас льется свет. Он нес покой, тишину и был ласковым. Она видела, как твой отец сорвался со скалы и упал в пропасть. Он сильно разбился, но не умер. Она подобрала раненого и вылечила его. И он жил среди «нелюдей» и понял, кто они. Но остаться не смог. Ему нужны были племя и океан. Иначе он, как трава без дождя, засох бы. Она сказала тогда:

— Мы соединим два начала и родим новую ветвь…

Племя признало ее. Даже ведун ходил советоваться к ней. Мы почитали ее, а твой отец — любил. Мы знали, что между мужчиной и женщиной случается такое: словно искра огня рождается и зажигает пламя. Но воины уходили в походы, и приводили новых подруг, и пламя прогорало. А твои родители поддерживали огонь. Когда они были вместе — вокруг них светился воздух. Ты помнишь, как погиб отец?

— Нет, я не видел этого.

Помню, что руки у мамы стали холодными и чужими. Она долго лежала, а потом встала и отвела меня к ведуну.

— Что она говорила, помнишь?

— Да, это я помню хорошо. Она сказала: «Воспитай. В нем ваше спасение…»

Ведун увел меня в дальние горы — принимать посвящение. А когда мы вернулись, мамы уже не было. Никто не мог рассказать, что случилось…

— Это я видел. Она трижды встречала рассвет на скале молений. И на третье утро, когда солнышко облило ее первыми лучами, она вдруг засверкала, засияла, как самый яркий огонь. И светилась почти весь день. А потом сияние погасло. Вечер пришел, а на скале молений никого не было. Исчез свет, и твоя мать тоже исчезла. Ведун сказал, что ее приняло солнце. Не знаю, может и так, но больше мы ее не видели. А ты, Оламер, стал новым ведуном. В тебе вся мудрость матери, но понял ли ты это?

— Во мне мудрость дня и ночи, тайны сумерек и рассвета. Я знаю душу океана и дух воздуха… Но иногда чувствую, что мое сегодняшнее знание, словно тонкая стенка, за которой что-то необычное. Но что? Не знаю…

Тревога из-за горизонта

Оламер смотрел со скалы вдаль. Океан был спокоен. Солнце тонуло в нем, будто великий кузнец погружал раскаленную поковку в воду. Казалось, что сейчас океан зашипит, изойдет паром, а солнце начнет тускнеть. Но пока раскаленный диск висел близко к воде и не касался ее. Оламер чувствовал, как от горизонта на берег накатывает невидимая волна тревоги. Из-за нее он и пришел на берег. Несколько дней назад он почувствовал тревогу. Внутренним взглядом осмотрел тело, но там все было нормально. Тогда Оламер раскинул внимание вокруг племени. Он ждал, что невидимая угроза надвигается от земли «нелюдей». Но в той стороне было тихо. А вот от горизонта веяло тревогой. Оламер определил ее направление и удивился. Поток тревоги целенаправленно струился на их берег. Откуда шла эта волна? Он попытался пробиться навстречу потоку, но сила тревоги всякий раз отбрасывала его. Ему не удалось проникнуть к ее истоку. Тогда он пошел на скалу молений и с верхушки смотрел на солнце. Поначалу сверкающий диск слепил, глаза слезились, но он упорно смотрел на солнце, открывал глаза, как бездонные колодцы и впускал в них силу солнца. Энергия светила проникала в голову, заполняла ее горячим туманом. Оламеру показалось, что сейчас голова лопнет, как перезревший плод. Но внутри будто дырка открылась. Исчезло распирающее давление. Горячий туман исчез в разверзнувшейся пустоте. Оттуда полезла непонятная ерунда. Вспомнилось давно забытое: какие-то юношеские переживания, потом в чувственной памяти всплыло прикосновение прохладных рук Овелы…

Оламер не отрываясь, смотрел на солнце и, казалось, не замечал его обжигающего жара, если бы кто из племени увидел сейчас своего колдуна, верно, удивился бы, испугался и поклонился… Взор его светлый и сверкающий, окружал облаками радужного тумана всякий предмет, которого касался. Но не было никого на берегу. Оламер в одиночестве смотрел на горизонт. Солнце заполнило голову, разлилось по телу, и он больше не чувствовал рук и ног. Тело растаяло, будто соль в воде. Вместо него Оламер чувствовал сгусток раскаленного жара. А внутри появилось желание оттолкнуться от вершины скалы и полететь к горизонту. Он подставил ветру жаркое тело солнечного огня и тот понес его к далекому горизонту. Оламер хотел понять, откуда веет угроза. Он поднялся в небо, и увидел свое тело. Большая кукла стояла на площадке скалы молений и бессмысленно смотрела вдаль. А солнечное тело Оламера в потоках ветра полетело к горизонту. Но полет изменился. Он почувствовал, что его влечет вверх и, не успев понять, почему, ощутил себя солнечным лучом. Мысль свободно плыла по лучу. То он касался поверхности океана, то взлетал высокого над землей и оттуда смотрел на бесконечную зеленую рябь воды. И когда поднялся высоко — увидел. По воде скользили корабли. Они походили на стремительные тонкие лодки его племени. Но были больше и двигались медленно. Корабли плыли в сторону их земли, а перед ними катилась темная волна страха. Это его отголоски почувствовал Оламер. Он нырнул в пучину страха, но солнечный луч завяз там, как неосторожный путник вязнет в болоте. Огненный Оламер не мог вырваться из темного плена. Он хотел нырнуть глубже, чтобы разглядеть ядро этой волны, но туда его не пустила упругая сила страха. Он попытался вырваться, и увидел, как на кораблях бегают люди, что-то кричат и показывают на него руками. Он не успел удивиться, понял, что на кораблях видят не солнечный луч, которым обернулся ведун, а что-то еще. Он посмотрел на зыбкое отражение в воде и увидел, что солнечный луч превратился в огненное тело. Оно колыхалось над водой, а люди на кораблях смотрели на тело. На нос самого большого вышел худой беловолосый старик. В правой руке у него был посох с багровым кристаллом на верхушке. Он посмотрел на огненное тело Оламера, что-то сказал стоявшему рядом и тот убежал. А старик поставил посох так, что солнце дробилось в кристалле. Камень сначала стрелял во все стороны колючими лучиками света, а потом засиял, вспыхнул и плюнул в сторону Оламера сгустком багрового огня. Клубок пламени вошел в огненное тело, и внутри его что-то забурлило. Свет вспыхнул, а потом сверкнул ослепительно и пропал. Исчезло видение, бесконечная вода, корабли… Оламер открыл глаза. Он по-прежнему стоял на скале молений и смотрел на горизонт. На великой воде не было движения, но он-то знал, что за гранью, где небо и вода закрывают даль от человеческого взгляда, плывут чужие корабли, и перед ними катится волна страха. Он прислушался к своим ощущениям: тревога не исчезла, наоборот — усилилась. Кто были люди на кораблях, откуда они? В их мире не умели строить таких больших лодок, но он слышал о кораблях от тех, кто много лун назад плавал за горизонт. Они рассказывали, что по великой воде плавают большие лодки, которые называют кораблями. Когда они подходят к берегу, страх обрушивается на людей. От кораблей идет волна ужаса, которая гонит людей с обжитых мест. И когда селения пустеют, с кораблей сходят длинноволосые люди. Они несут множество багровых кубиков и прячут их в оставленных селениях. И возвращаются на корабли. Оламер не очень-то верил рассказам, а сейчас и сам увидел… Вот только объяснить это он не пытался. Вспомнилось древнее предание о народе Бури. Этот народ появлялся в реве урагана, который с корнем выдирал целые леса. С народом Бури всегда связывали большие несчастья. Братья разделялись, беда обрушивалась на племена. Одна на всех. Всем бы ее и встретить, да только будто граница между людьми вставала, и не могли они придти друг другу на помощь. Предания говорят, что последний раз народ Бури появлялся давно, когда начался исход людей Силы с полуночи. Холод и льды теснили их, а некогда благодатные земли исчезали под толстым ледяным покровом.

Приглашение к путешествию

Он не мог спокойно жить. После знакомства с нелюдями и спасения Овелы, ведуну казалось, что все в племени смотрят на него с подозрением и замечают какие-то неловкости в его поведении. Прежде он бы не обратил внимания на свои поступки или слова, но сейчас, тайна, которую носил в себе, рождала внутри особенное состояние. Ему казалось, что все вокруг относятся к нему с подозрением. Много раз Оламер внушал себе, что никто и ничего не знает и его страхи — проявление его же подозрительности. Но разговоров с собой хватало ненадолго. Стоило кому-то из племени посмотреть на ведуна искоса, и наваливалась новая волна внутренних метаний. Он уходил подальше от людей. Часами стоял на скале молений, мыслями витал где-то далеко-далеко. Все хотел оторваться от реальности жизни, но не удавалось.

Не раз ведун вспоминал свое странное путешествие в солнечном луче. Неведомая сила багрового камня на посохе старика, выбросила его обратно на земли Прибрежья. Но ведун понимал, что случилось это путешествие неспроста. Ему показали и предупредили о том, что идет грозная опасность. Что он должен сделать? Рассказать о ней людям племени? Так его либо не поймут, либо ему не поверят. Мало ли в жизни было разных событий, но, чтобы целый флот пришел из-за горизонта и прогнал их с обжитого пространства? Нет, такого в их родовом опыте не было. Когда бы он сказал, что нелюди затевают нападение на его народ — тут как раз все стало бы ясно. Но он знал, что нелюди друзья, а вот флот Бури несет ужас и гибель для всех в Прибрежье. И как противостоять этому? Овелу он проклял и изгнал из племени. Нелюдей отверг и не жалеет о том. Они помогут, наверное, но эта помощь, скорее всего, обернется для племени тяжким грузом обязательств. Он не хотел погружать соплеменников в долги. Но и смиренно дожидаться нападения не мог. Ведун охранял племя от напастей обратных миров. И готов был биться с ними, но с кем и как пришлось бы биться в этот раз?

Он видел корабли, чувствовал страх, который волной катился перед ними и что? Может, видел на самом деле, а может, ему только пригрезилось. На скале молений с ним случалось всякое, и он не мог уверенно говорить, что видение было реальным. Да и кто бы поверил, что он путешествовал в солнечном луче?

Народ Прибрежья знал, что ведун может многое: лечить, призывать на помощь духов, разгонять облака, усмирять ветер… Но, чтобы в лучах солнца летать за горизонтом… Такого в племени не знали и могли просто не поверить…

Оламер пришел на скалу молений и встал на ее верхушке. Океан сегодня был серым и неприветливым, облака закрыли солнце, и он чувствовал знобкий ветер, проникавший сквозь одежду. Он пожалел, что не накинул плащ из шкуры медведя. В нем было бы теплее. Но возвращаться в пещерку не хотелось и он начал моление. Поднял руки к небу, нашел место, где сквозь облака едва виден был круг солнца и сосредоточился на нем. Проговорил мысленно:

— Великий Джянга! Дневное лицо твое смотрит на нас, и мы взываем к тебе! Помоги нам в охоте и рыбалке, дай вдоволь пищи и огня, дай нам спокойную жизнь и отврати жадные взоры врагов от нашего рода. Дай нам достойно принять Волю твою, пройти по тропе жизни так, чтобы не огорчать тебя! Мы, дети твои, Великий Джянга, взываем к тебе и молим о помощи во всех делах наших…

Оламер произносил привычные слова, но мыслями возвращался то к нелюдям, то к кораблям Бури, то к тревоге, которая наплывала на земли Прибрежья… Он молился Джянге и просил его о привычном, но в сердце разгорался огонь новых забот… И незаметно для себя он перешел с обыденных просьб о житейском, к неожиданному:

— Открой мне судьбу нашего народа. Что привлекает корабли Бури в нашей Земле? Что станет с нами? Ибо я видел такое, что повергает меня в смятение…, идёт беда, но я не знаю, как остановить ее…

И неожиданно возникло видение: серое небо и серая вода океана соединились, и там, где они сошлись, возник свет. Он медленно разгорался и вытеснял серость воды и неба. И когда серость ушла, он увидел, что все пространство перед ним заполнено нежным светом. Он не слепил, не бил по глазам. Он был мягкий и живой и Оламер увидел в нем вход… Шагнул и перед ним раскрылся мир переливов света. Оламер считал, что свет может быть ярким, как солнечный, жарким, как от пылающего костра или же тусклым, как от луны… Но сейчас он оказался перед океаном света. Световые реки перетекали в нем и разноцветные сполохи бликами играли вокруг. Ведун оказался внутри потоков света и смотрел на это диво, не понимая, что происходит. А свет разгорался, становился ярче и облаком окружил Оламера, поднял над землей и увлек вдаль… Ведун задергался… Он трепыхался, как пойманная бабочка. Он не хотел улетать вместе со светом и кричал об этом. Он боялся покидать земли Прибрежья и вырывался из объятий живого света… Все закончилось также неожиданно, как и возникло. Он снова стоял на верхушке скалы молений и взирал на серый океан. В облаках образовался просвет, и теплые солнечные лучи высветили площадку, на которой стоял ведун. Он поднял лицо к солнцу, яркий свет ослепил его. И появилась мысль. Она звучала в нем, как голос и ведун понял, что к нему обращены безмолвные речи:

— Ты просил о помощи, но оказался не готовым к ней. Тебя приглашали в великое путешествие, но ты испугался! Все, о чем ты просишь, сбудется, но ты пройдешь долгий путь, чтобы достигнуть возвышения и понимания… Ты хотел взойти к вершинам знания и без страха принимать все, что дается тебе. Да сбудется! Сейчас ты не готов к такому восхождению… Ты обретешь все, о чем просишь, но в поисках и душевных муках, в страданиях и борьбе…

Бегом от себя

После возвращения со скалы молений, Оламеру казалось, что все увиденное — это лишь иллюзия. В памяти остались переливы света и возникшие ощущения. Но голос мыслей! Слышал ли он его или же все показалось? Как тут разберешь, когда воспоминания о пережитом туманились повседневными заботами. Пока звучали мысли, ведун не сомневался в их реальности. Но когда вернулся в свою пещерку, воспоминание стало зыбким, будто туман поутру. То он сгущался и тогда ведун понимал, что сказанное ему нисходит свыше. А в какие-то мгновения воспоминания словно сдувало, и тогда они казались иллюзией…

Однако внутри тоскливо щемило, и он постоянно возвращался мыслями к недавнему переживанию. Сомнения, конечно, обуревали, но воспоминания не исчезали. Он мог бы заставить себя забыть пережитое на скале молений, но не хотел… В этом не сомневался — не хотел! А чего хотел? Куда-то идти, действовать, шагать… Но куда?

Оламер сел на топчан и попытался расслабиться. Привычно отодвинул мысли, опустил внимание в ноги и стал расслаблять мышцы, но прекратил это занятие. Не удавалось избавиться от воспоминаний. Всплывали в памяти слова: «Ты обретешь все, о чем просишь, но в поисках и душевных муках, в страданиях и борьбе…»

Какие страдания? Да вот же они, в каждом дне твоей жизни. Как побывал у нелюдей, так и мучаешься поминутно, все ждешь, что кто-нибудь из соплеменников заметит странности в поведении, скажет остальным и тогда Оламера спросят: «Что случилось, ведун? Расскажи нам…»

А что рассказать? Как пришел на границу земель и, раскинув внимание, слушал нелюдей? Это поймут — хотел почуять беду и предупредить племя. А остальное? Как позволил тем двоим нелюдям, что беседовали с ним в пространстве внимания, унести его с собой. Унесли! Для соплеменников это значило только то, что больше Оламера нет, и в его теле поселился нелюдь. А с таким разговор простой — дубиной по голове и острым ножом рассечь горло. С нелюдями нельзя договариваться, их можно только убивать!

Как они все заблуждались. Теперь он знал, что нелюди хотят вернуть утраченные знания предков… Но не всем. Они выбирали из племени самых способных и умных людей и забирали к себе, чтобы научить всему, что могут сами… Остальные пусть живут по старинке… Почему кто-то должен жить лучше, чем остальные? Вот это Оламер не мог принять! И он сказал посланцу нелюдей, что больше не хочет сотрудничать с ними. Так бы, наверное, и случилось, да это переживание на скале молений. Он сам должен принять решение, но готов ли к этому?

Ведун метался… В тесной пещерке негде было даже ходить и он спустился на полоску песка между скалами и линией прибоя. Здесь он ходил, когда свершал ритуалы и обряды… Но сейчас-то ничего от него не требовалось… И он просто шел… Он был словно погружен в тягостную дрему и не мог избавиться от тумана в голове. Шел и не замечал, куда идет. Давно остались позади земли племени, дикие скалы нелюдей отвесной стеной возвышались рядом с ним, а ведун все шел не думая, куда несут ноги. Остановился лишь возле широкой пологой лестницы, уводившей вверх, за гребни скал. Посмотрел на нее и неожиданно понял, что пришел к нелюдям. Как? Это было для него загадкой. По берегу до земель нелюдей добраться невозможно, однако же он прошел и даже ног не замочил. То ли открыл какой-то тайный путь, то ли сила, осенившая его на верхушке скалы молений, провела по берегу. Пока для племени нелюди оставались врагами, а он-то уже знал, что они не враги… Но и не друзья… Они преследуют свои цели, которые ведуну были непонятны. Хотя от него ничего и не скрывали, но он не мог уяснить, почему одни должны воспитываться в землях нелюдей и постигать сокровенную науку предков, а остальные прозябать в бесконечной погоне за пропитанием?

Принять к себе самых умных и способных — это понятно. Но раз уж вы хотите поменять жизнь потомков, так помогите им всем. Не обязательно открывать сокровенное, можно научить жить по-иному… Нелюди не хотели этого. Они отбирали тех, кто мог принять их знание, а остальным отказывали в праве на новую жизнь… Почему? Оламер не мог ответить на это. Нелюди действовали по правилам, о которых он ничего не знал. Ему казалось, что эти правила мешают его соплеменникам, и он просил нелюдей не вмешиваться в дела племени.

Он стоял у подножия лестницы и не знал: хочется ли ему взойти по ней, шагнуть на ступени или же уйти обратно. Раз пробрался сюда по берегу, значит и вернуться тем же путем сможет… Хотя… Поздно! На верхней площадке лестницы появились нелюди. Они увидели Оламера и замахали ему руками. И он стал подниматься по ступенькам наверх…

Начало служения

Он медленно поднимался по лестнице, а ожидавшие наверху нелюди не торопили. Оламер останавливался на каждой ступеньке и все ждал, что сейчас внутри что-то решится, и он повернет назад. Понимал, что ожидание пустое, порожденное его нежеланием встречаться с нелюдями. Однако шел вверх, преодолевая внутреннее сопротивление. Пока поднимался по ступенькам, разговаривал сам с собой: «Ведь не хочу туда идти, так зачем же я поднимаюсь?» И отвечал: «Они ждут меня и мне нельзя уйти от их ожидания…»

А внутри метались разные мысли. Одни шептали, что сомнения не стоят ничего и нужно определяться, делать выбор. А другие — наоборот, говорили, что вверху его ждет нечто важное и определяющее его жизнь… В конце подъема Оламер окончательно запутался в переживаниях и просто шел наверх, не думая ни о чем. Коли хотел бы уйти, так ушел сразу, а не стал мучительно дергаться, поднимаясь по ступенькам… Нелюди наверху ждали его, а он, видимо, не решил, как разговаривать с ними, потому, и полз медленно. Наконец Оламер сказал себе: «Решать надо было внизу, а сейчас поднялся, так принимай все, что тебе скажут…»

На верхней площадке лестницы его встретил знакомый уже старый Хранитель. И молодой черноволосый нелюдь. Они помогали оживить Овелу. Старый подхватил Оламера под руку и повел к храму. На ходу он говорил:

— Мы не будем ничего тебе предлагать. Ты все сказал нашему посланнику, но тебя ждет в храме Великая мать. Она привела тебя в наши земли…

— Но я пришел сам…

— Шел ты, конечно, сам, но путь тебе указывала она… Великая мать способна провести путника по тайным стежкам, о которых никто даже не догадывается. И ты пришел к нам по берегу, хотя там нет тропы… Ты сам знаешь, что дорогу закрывают скалы… Но тебя вела Великая мать, а для нее эти преграды ничего не значат…

— Почему после стольких лет разлуки она решила встретиться со мной?

— Это ты спросишь у нее. Она сказала, чтобы мы встретили тебя на лестнице и привели к ней…

Крыша храма сверкала в лучах солнца, а вход закрывала тень. Нелюди остановились у границ тени и молодой сказал Оламеру:

— Дальше нам ходу нет. Она велела довести тебя только до границы тени. Иди сам, тебя ждут…

Оламер шагнул в тень, и когда солнце перестало слепить глаза, увидел, что двери храма медленно отворяются. Он поднялся по ступеням крыльца и вошел в храм. Прохлада, тишина и полумрак, да мягкое сияние, исходившее от священного барельефа на стене. А перед ним возвышалась большая каменная чаша. Оламер подумал, что в ней должна быть вода. Подошел поближе и увидел прозрачную жидкость в каменном углублении. Вода мерцала и светилась изнутри, потом завихрилась, и над ее поверхностью возникло облачко. Оно увеличивалось и поднималось над чашей, и скоро обрело форму человека, а потом опустилось на пол. Ведун смотрел на превращения. В жизни такого видеть ему не доводилось, но не было ни удивления, ни страха. Принимал все, как должное. А облачко сгустилось и обернулось прекрасной, женщиной. Оламер смотрел на нее и не испытывал никаких эмоций. Он ждал увидеть мать, но, когда возникла эта женщина, сердце молчало.

Женщина смотрела на ведуна сияющими глазами и тоже молчала. А потом он услышал переливчатый, как весенний ручеек, голос ее мыслей:

— Ты ждал увидеть меня постаревшей и сморщенной, как матери твоего народа? Но я вне времени и всегда остаюсь такой, какой была в твоем детстве. Не удивляйся, сын. Я действительно твоя мать.

— Но мое сердце молчит… Я надеялся, что при встрече оно подскажет мне…

— Все правильно. Я родила твое тело, а дух пришел из безмерных далей… Твое тело помнит меня, а дух хранит память о том, кто послал тебя… Коснись меня и твое тело подскажет тебе…

Оламер дотронулся до руки женщины, и сердце застучало. Он почувствовал, как из глубин памяти поднимается давно забытое ощущение, когда он прижимался к матери, она обнимала его. В ее объятиях чувствовал себя словно в уютной норке…

Она спросила:

— Вспомнил теперь?

— Да, мама! Я вспомнил тебя…

— Твои телесные переживания важны, они помогают тебе вспомнить… Но главное — это исполнить то, что предстоит. Для этого я и пришла. Тебе, сынок, определено великое служение, и начать его предстоит здесь, в этом храме.

— В чем служение, мама?

— Помнишь ли облако, что окутало тебя на скале молений? Тебя могли принять в служение там, но ты отказался…

— Я испугался… Я не могу бросить свое племя…

— Твой испуг и стал отказом от короткого и быстрого Пути. Ты погружен в дела своего народа и не можешь оторваться от них.

— А если я решу и в этот раз отказаться?

— Тогда так и останешься ведуном племени и будешь еще много раз вращаться по кругам жизни, повторять одни и те же события. Хочешь ли бесконечного повторения прожитого?

— Нет, я устал переживать одно и то же. Но то, что случилось на скале молений, было слишком быстрой переменой. Я испугался неожиданного…

— Поэтому тебе определено обретать новое постепенно. Ты готов его принять, но в тебе сильны устои и обязанности перед племенем… А пора начать восхождение. Твои соплеменники найдут нового ведуна… Твоя служба в ином…

— В чем?

— Не спеши, сын! Надо сделать первый шаг, с которого начинается любой Путь.

— Я готов, мама! Я хочу шагнуть…

Сейчас Оламер действительно понял, что жаждет перемен. Прикосновение к матери, и возникшая внутренняя буря, толкали его. Вновь появилось неудержимое желание куда-то идти, двигаться, вырваться из привычной, стоячей, как болото, жизни.

А мать посмотрела на ведуна и произнесла:

— Шагни сюда, встань рядом со мной и увидишь…

Оламер послушно занял указанное место, и тотчас все вокруг потекло, закружило, словно метель из светящихся пушистых снежинок заплясала перед глазами… Чувства взорвались неожиданными ощущениями и все померкло…