4
— Так что же хотел сказать нам Иван Сергеевич Тургенев в своем романе"Отцы и дети"? — обводя взглядом класс, спросила Ольга Константиновна. — Кто хочет высказать свое мнение?
Она ожидала увидеть лес рук, но вместо этого желающих было всего двое. Все те же отличники Катя и Гоша. Ольга Константиновна понимала, что они знают ответ, но ей хотелось, чтобы заинтересованных в литературе учеников было гораздо больше. Она влюбилась в книги, когда еще училась в начальных классах и теперь не могла представить жизни без них. В них скрывалось так много историй и ответов на вопросы, которые тревожат каждого человека. И каждый раз видя, как молодое поколение страдает, пытаясь осилить тот или иной роман, она чувствовала укол в сердце.
— Неужели больше никто не хочет сказать? Евгеньев, что ты нам можешь сказать?
В четвертом ряду из-за средней парты встал худой юноша с рыжей копной волос.
— Ну…
— А без"ну"?
— Роман Тургенева рассказывает нам не только о конфликте отцов и детей, но и о столкновении старого уклада со взглядами молодого поколения.
— Потрясающе. Это правильно, да. Но я хотела, чтобы ты сам сказал то, что думаешь, а не то, как это написано там, где ты читаешь с телефона Жданова.
— Но я так и думаю, — обидевшись заявил Евгеньев.
— Ладно. Садись. Кто еще? Ларионова.
Марта нехотя встала, одергивая рубашку.
— Ты тоже начнешь говорить про общественный уклад, сложившийся в стране?
— Нет.
— Уже хорошо.
— Мне не понравилась книга.
— Почему? — заинтересовалась Ольга Константиновна.
— Мне кажется, что противостояние отцов и детей происходят не так, — чувствуя, как пересыхает в горле, произнесла Марта.
— А как?
— Никто не хочет никого слушать. Каждый говорит только о том, что верит и ему безразлично мнение другой стороны.
— Не очень понимаю, что ты хочешь сказать.
— Никто не будет вести себя так, как они.
— Ты прочитала ее целиком?
— Да, — запнувшись ответила девушка.
— Или краткое содержание?
— Извините, — Марта села на место, ощутив, как у нее горят щеки.
— Ладно, — вздохнула Ольга Константиновна. — Евгеньев правильно прочитал общую суть произведения. И Марта тоже в чем-то права. В реальной жизни дела обстоят несколько иначе. Тем более, в наши дни, но мы не должны забывать о какой эпохе идет речь, и что главной целью Тургеневы было не стремление описать реальный быт во всех его приятных и не приятных подробностях, а показать противостояние сторон, а потому он следовал принципам художественной литературы.
Марта поняла, о чем говорит Ольга Константиновна, и к своему удивлению осознала одну простую вещь: она видела не истинный смысл произведения, а перекладывала на него то, что переживала сама. Когда она читала книгу, то вместо того, чтобы следовать по страницам за Аркадием Кирсановым и Евгением Базаровым, перед ее взором всплывали образы отца и матери. Марта мысленно обругала себя, хотя совершенно зря. Она не знала, что такова человеческая природа, и людям свойственно искать отражение самих себя в окружающих предметах. И ведь, в конце концов, это не она упрямо насаждала свою точку зрения, не желая слушать о том, что в мире могут существовать и другие варианты. И не она молча жалела свою дочь, стоя в дверях. Марта была всего на всего девочкой пятнадцати с мягким характером и со своими мечтами и желаниями, которые по непонятной ей причине то и дело пытались втоптать в грязь, как нечто абсурдное и глупое.
— Сегодня пойдем гулять? — Снежана придвинула к подруге тетрадь.
— Да. Только не долго, — написала в ответ Марта.
— Отлично! — вывела большими буквами подруга и несколько раз подчеркнула.
Едва уроки закончились, девочки через парк направились к торговому центру. Парк был усыпан золотыми и бардовыми листьями, а с деревьев то и дело отрывался очередной листок, как символ того, что лето безвозвратно ушло.
— Как же я не люблю осень, — вздохнула Марта.
— Да, почему? Ты постоянно это говоришь, но не объясняешь.
— А что хорошего в смерти?
— Смерти? — Снежана остановилась и удивленно захлопала глазами.
— А как это еще назвать?
— Так весной же все вернется. Причем тут смерть? Посмотри, как красиво. Хочешь тебя сфотографирую? — не дожидаясь ответа, она полезла за мобильным телефоном.
— Не надо, — моментально ответила Марта, представив свой ужасный вид на фотографии, которую и не покажешь никому.
— Почему? Давай! Красиво будет. Только давай челку уберем. Тебя совсем невидно из-за нее, — Снежана потянулась, чтобы откинуть волосы с лица подруги.
— Нет, — Марта сделала шаг назад, и пальцы Снежаны пролетели по воздуху.
— Ладно. Не буду, — тихо ответила подруга. — Ты чего?
— Ты сама знаешь чего.
— Ну это же ерунда.
— Никакая не ерунда, — разозлилась девушка.
— Еще какая! Ты думаешь у меня с кожей все хорошо? Ничего подобного!
— Это другое. Давай не будем об этом.
— Ты вечно не хочешь говорить. Хочешь я тебе свой крем дам тональный?
— Я не хочу им пользоваться.
Каждый раз, когда Снежана встречала столь яростное сопротивление, у нее опускались руки, и она не знала, что сказать.
— Почему…
— Что почему? — человек, который не знал Марту, никогда по ее тону не определил бы, что она огрызается, приняв защитную стойку, но лучшая подруга могла уловить разницу.
— Почему ты так себя стесняешься?
— Ты сама знаешь.
— Нет. Я не знаю!
— Потому что я страшная, — сама того не заметив, Марта рукой поправила волосы.
— Ничего подобного! Ты красивая.
— Еще бы ты сказала по-другому.
— А это что значит?
— Ты моя подруга.
— И что же я теперь не человек и не вижу?
— Ты просто привыкла и не можешь сказать. Почему мы все еще об этом говорим? — если бы Марта умела, то у нее непременно из носа уже шел бы дым, а то и во всем огонь.
— А я говорю, что ничего подобного! Просто ты постоянно начесываешь волосы вперед и… эти дурацкие рубашки. Они же тебе велики. Если тебе сделать прическу…
Снежана увидела, как по щеке подруги скатилась одинокая слеза, и тут же оборвала фразу.
— Прости. Я не хотела тебя обидеть.
— Ты не виновата.
— Виновата, — не спрашивая разрешения, Снежана изо всех сил обняла Марту. — Ты очень красивая. А если не хочешь фотографироваться, то и не надо! А мне сфоткаешь?
— Хорошо.
Пока Марта фотографировала подругу на фоне деревьев и листвы, она думала о том, что Снежане легко говорить, когда не она сама тощая, как палка. У нее то все прекрасно, и ей не понять каково это каждый раз смотреть на себя в зеркало и видеть, что на тебя смотрит какое-то чудовище. Но она действительно не обижалась, хотя и не понимала, почему кому-то достается все, а ей ничего, ведь она не сделала ничего плохого.
Марта сделала еще одну фотографию и тут заметила на заднем фоне размытые очертания человека. Она подняла взгляд и ей на секунду показалось, что в глубине парка рядом с высоким кленом стоит молодой человек в длинном черном пальто. Его образ с ясностью выплыл из сна. Но стоило ей моргнуть, как там никого не было. Возможно, он попал на фотографии? Марта открыла галерею и принялась листать кадры в поисках незнакомца. Никого. Только улыбающаяся Снежана.
— Что случилось?
— Ничего. Показалось, что кто-то влез в кадр.
— Ладно. Хватит. Пойдем! А то сейчас скажешь, что тебе пора домой.
— Да, пойдем, — отдавая телефон, сказала Марта, а сама вглядывалась в кривые стволы деревьев, надеясь увидеть того, чье имя все еще было забыто.
Девочки пару часов бродили по торговому центру. Заглядывали в магазины, смеялись над странной одеждой, предлагая друг другу ее купить, и шли дальше. Прогулка закончилась двумя шариками мороженого. Снежана взяла ванильное, а Марта клубничное. Их выбор всегда был одинаковым. А если бы вдруг произошло наоборот, то обе девочки не стали бы его есть. Отношение Снежаны к ягодам было настолько же ужасным, как и у Марты к ванили. Никто не вспоминал да и не хотел вспоминать разговор, произошедший в парке.
Когда они расстались на перекрестке дорог, ведущих к их домам, на улице было еще светло. Время, когда зима укроет ледяным одеялом город, а ночи будут длиннее дня, не спешило раньше назначенного часа.
— Как погуляла? — с кухни раздался хорошо знакомый голос мамы.
— Привет. Хорошо, спасибо.
— Ой, да. Привет. Мой руки и иди есть.
Проходя мимо родительской спальни Марта слышала звук работающего телевизора, но из-за закрытой двери не смогла разобрать ни слова. Отцовские вечера никогда не отличались оригинальностью. Он всегда приходил с работы, говорил, как он устал, после чего ел под новости и уходил в комнату, где сидел почти безвылазно, глядя первые попавшиеся фильмы. Марта не могла сказать, когда именно он стал таким, да и был ли вообще другим. Ей казалось, словно в ее детстве папа был гораздо более… Девушка задумалась о том, какое слово лучше всего подойдет в данном контексте. Удовлетворенным жизнью. Пожалуй, так. Вроде бы он любил проводить время за общением с семьей, играл с дочкой, куда-то ходил. Но когда это было? Трудно сказать. Может быть, она все придумала, слушая истории своих одноклассников. Тогда это было еще печальнее.
На столе стояла тарелка с макаронами и тертым сыром, а венчала ужин вареная сосиска. Только сейчас увидев горячую еду, Марта поняла, как проголодалась. Мама сидела напротив и пила чай с бергамотом, перелистывая свободной рукой какой-то канал с картинками и видео в телефоне.
— Со Снежаной ходила?
— Да. Мам, я же писала.
— Ну, мало ли вы еще кого-то встретили. Других подружек или мальчиков, — ее взгляд так и не отрывался от экрана телефона.
— Нет. Мы были вдвоем.
— А как в школе?
— Нормально, — макаронины одна за другой исчезали с тарелки.
— У тебя всегда все нормально, — рассмеялась мама. — Мне кажется, если начнется конец света, то у тебя опять все будет нормально.
Мама либо не понимала, либо не хотела понимать, что дело вовсе было не в том, что все нормально, а в том, что дочь не хочет с ней делиться. Но ситуация ее устраивала. Не отнимала много энергии, не требовала вести долгих разговоров. Вполне хватало рядовых заученных фраз, чтобы верить в то, что она пообщалась с дочерью. Контакт поддержан, заинтересованность проявлена. Все свободны.
И Марта, сама не осознавая этого, привыкала, что так все оно и должно быть. Она получала отрицательный жизненный опыт, который ложился в фундамент ее формирующейся личности. Мама, которую она любила, не произнося ни слова, преподносила ей жестокий урок: между людьми (даже родными) пролегает огромная пропасть, и ее не преодолеть. Ты можешь видеть того, кто стоит на другой стороне, можешь улыбнуться ему и помахать рукой, но на этом все.
Жаль, Марта не знала, что пропасть создают сами люди. Стоит сделать шаг вперед, и ты увидишь, как под ногами вместо пустоты появляется клочок земли, и если другой человек пойдет к тебе на встречу, то вы окажетесь лицом к лицу, а от пропасти останутся только воспоминания.
Допив чай, мама поставила чашку в раковину и собиралась уйти, но дочка успела ее окликнуть.
— Мам?
— Да, солнце.
— Я завтра к бабушке съезжу? Вам же с папой ничего помочь не надо?
— Нет, не нужно. Я думаю мы будем дома. А ты ей звонила? Может она занята, — мать не любила, когда Марта одна едет через полгорода.
— Да, мы с ней договаривались. Она просила помочь со шторами и что-то еще.
— Ладно, только держи меня в курсе. Хорошо?
— Хорошо.
Мама исчезла в коридоре, а потом послышался звук открывшейся и тут же закрывшейся двери в родительскую спальню. На часах едва стукнуло девять вечера, но в квартире Ларионовых наступила тишина свойственная для ночи.
Марта помыла посуду и, погасив на кухне свет, ушла в свою комнату. Ее крохотный мирок пересекался с родительским только по необходимости. Они были чужими людьми, жившими под одной крышей, но с возложенной на них обязанностью быть семьей.
Марта сделала уроки, собрала рюкзак и только тогда, обессиленно рухнув на кровать, надела наушники и включила музыку. Хорошо знакомая мелодия заполнила собой пространство ее маленькой вселенной. Она снова вспомнила дом из сна и незнакомца. Деталей стало больше, но они все еще представляли собой разрозненные обрывки. Девушке хотелось вернуться назад, чтобы в этот раз запомнить все, как следует, обойти каждую комнату и, может быть, выйти за пределы дома. Лежа в темноте с закрытыми глазами, она не заметила, как уснула. Да только, к ее огромному сожалению, в эту ночь ей не приснилось ровным счетом ничего. Словно по щелчку пальцев она открыла глаза, когда за окном было уже светло.