В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы уже в статусе бывалых путешественников отправились в Константинополь. В пути им было уже не так сложно. После цыганского царства – Венгрии – маршрут пролегал через славянские земли, и общие братские корни облегчали понимание. Однако наши соотечественники смогли отличиться – чуть не попали в криминальные новости. Глафира Семеновна метнула в сербского таможенного офицера кусок ветчины, а Николай Иванович выступил самозванцем, раздавая интервью об отсутствии самоваров в Софии и их влиянии на российско-болгарские отношения.

Еле вырвались

— Вам что же: серебром выдать, золотом или банковыми билетами? — спросил меняла, любуясь на новую сторублевую бумажку.

Николай Иванович замялся.

— Да куда же все серебром-то? Это уж очень много будет. У меня и в кошелек не влезет, — отвечал он. — Дайте золотом, серебром и билетами.

— А по скольку? Здесь в Белграде курс разный! На золото один, на серебро другой, на кредитнова билеты третий. Золотом дают сегодня за сто рублей 263 с половиной динара, серебром 266, а билетами 270.

— Бери билетами и серебром. Ведь это же выгоднее, — сказала мужу Глафира Семеновна и спросила менялу: — А билеты везде берут?

— Везде, везде, мадам. Как в России ваши кредитные билеты везде ходят отлично, так точно здесь билеты сербского банка. Разумеется, вам и билетами выгоднее платить. Я вам дам так: на десять рублей серебром, а на девяносто билетами, — обратился меняла к Николаю Ивановичу. — И так как вы мой соотечественник, то и серебро и билеты буду считать по 270 динаров за сто. Это я делаю для того, что люблю русских.

— Ну, давайте.

— Едан, два, три… — начал отсчитывать меняла, звеня серебряными динарами. — Седам, осам, девет… еданаест, дванаест, тринаест… двадесять, двадесять и едан, двадесять и два… Тут вот есть с маленькова дырочки, но в Сербии и с дырочки серебряные динары ходят, — сказал он и, отсчитав серебро, полез в ящик прилавка за билетами.

Вскоре сербские деньги были отсчитаны. Меняла дал на два динара и цинковых разменных монет по двадцати, десяти и пяти пара, объяснив, что в динаре содержится сто пара.

— Как во Франции во франке сто сантимов, — сказала Глафира Семеновна. — Понимаем.

— Да ведь динар тот же франк, но только сербский. Здесь французскова система, — кивнул меняла. — А теперь, если вы любитель старинных монет, не желаете ли вы купить у меня самаво редкова монет от Бизанц?.. — обратился он к Николаю Ивановичу. — Есть от император Теодосий, есть от Константин.

— Нет-нет. На кой они мне шут!

— Для своего русского соотечественник я дешево бы продал.

— Бог с ними. Прощайте. Поедем, Глафира Семеновна, — стал звать жену Николай Иванович.

— Постойте трошечки, ваше превосходительство, — удержал его еврей. — Тогда часы английскова с музыкой не хотите ли купить?

— Не надо. Ничего не надо, — махнул рукой Николай Иванович.

— А то самый древний кадильница есть от Бизанцский царства?

— Нет-нет. Не затем приехали.

— Да вы посмотрите прежде. Такова кадильница в парижском музеум нет!

И еврей-меняла вытащил из-под прилавка какую-то решетчатую серебряную чашку с крышкой и с изображением на ней креста.

— Спасибо, спасибо. Мы приехали не покупать, а погулять. Пойдем, Глаша!

Николай Иванович направился к двери.

— Но вы посмотрите хоть, каково у меня перстень есть с большого аметист от царь Палеолог, — загородил ему дорогу еврей-меняла.

— Спасибо, спасибо. Мы путешественники, а не собиратели редкостей.

— Тогда, может быть, для мадам сшить чего не надо ли? Моево жена портниха и по последнево парижскаво мода шьет. Ривке! Да что же ты стоишь! Покажи благороднова даме своя работа, — крикнул еврей-меняла на свою жену.

Та бросилась было в комнату за лавкой, но Глафира Семеновна крикнула ей:

— Не трудитесь показывать! Я все наряды в Вене для себя закупила.

Супруги вышли на улицу к экипажу. Еврей-меняла выскочил за ними, усадил их в экипаж и стал расспрашивать о чем-то возницу по-сербски.

— Трогай! — крикнул Николай Иванович вознице. — Айда!

Лошади помчались. Еврей-меняла покачал головой и крикнул:

— Ай, какова вы экономный генерал!

При слове «генерал» Николай Иванович самодовольно улыбнулся.

— Вот неотвязный-то жидюга! — сказал он жене. — А удивительное дело, Глаша, что за границей меня многие за генерала принимают. Должно быть, моя физиономия…

— Брось… — махнула ему рукой Глафира Семеновна. — Ты видишь, что еврей тебе льстит, в душу влезает, а ты уж сейчас и за настоящую монету принимаешь. Ну, однако, я есть хочу. Надо отыскать какой-нибудь ресторан, — переменила она разговор.

— Да и у меня в животе словно кто на контрабасе играет, — согласился супруг и приказал вознице: — Братушка! Теперь вези нас в ресторан. Но чтобы добре ресторан, самый добре… Понимаешь?

— Есте, есте, господине. Добре гостионица треба, — отвечал возница, погоняя лошадей.

Проехав две улицы, Глафира Семеновна увидала еще двух нарядно одетых дам и девочку и раскритиковала их накидки, будто бы уж старомодные. Наконец возница завернул за угол и остановил лошадей около белого каменного дома.

— Эво гостионица… — сказал он.

В окнах нижнего этажа виднелись сидевшие за столами усатые и бородатые мужчины.

— Смотри, братушка, добре ли этот ресторан? — проговорил Николай Иванович вознице.

— Наиболий^[24] ресторан, господине. Излазти^[25].

Супруги вышли из экипажа и вошли в ресторан.

Ресторан представлял собой большую комнату со стойкой, за которой стоял совсем белокурый человек с реденькой бородкой, резко контрастируя с сидящими за столиками смуглыми и черноволосыми, как вороново крыло, мужчинами. На стойке стояли две запыленные искусственные пальмы в горшках, а среди них помещалась группа бутылок, лежали на тарелках оливки и копченая рыба, а также стоял пивной бочонок на подставках, окруженный пивными стаканами. Накурено было до невозможности. В стороне помещался французский бильярд без луз и два человека: один коротенький в гороховом пиджаке, а другой длинный в сером пиджаке — играли на нем карамбольную партию. Мужчины за столиками больше пили пиво или сидели за маленькими чашками кофе, чем ели. За двумя столами играли в карты.

— Да это портерная какая-то, — сказала Глафира Семеновна и остановилась, не зная, идти ли дальше, но к супругам подскочил белокурый человек, выскочивший из — за стойки, и заговорил по-немецки:

— Битте, мадам, битте, мейн герр…^[26]

— Дас ист ресторан? — спросила Глафира Семеновна.

— О, я, мадам, о, я… Битте…

— Ессен-то гут здесь? — в свою очередь задал вопрос Николай Иванович, мешая русские и немецкие слова.

— Аллес вас нур инен гефелиг…^[27]

И белокурый человек стал усаживать супругов за столик.

— Митаг-то есть у вас? Хабензи? — сказал белокурому человеку Николай Иванович.

— Нет, нет. Не стану я есть митаг^[28], — перебила его Глафира Семеновна и отдала приказ: — Бульон и бифштекс…

— О, я, мадам, — поклонился блондин.

— Ну а я съем чего-нибудь эдакаго сербского, посербистее, — проговорил Николай Иванович. — Надо же сербскую кухню попробовати. Гебензи карте.

Блондин придвинул ему карту и отошел к себе за стойку, приставив к супругам черномазого слугу в светлом запятнанном пиджаке и в зеленом коленкоровом переднике.

Николай Иванович стал рассматривать карточку, как вдруг над его ухом раздался возглас:

— Сретьян дан!^[29] Велику радость има видеть вас, господине и мадам.

Перед супругами стоял брюнет в очках, сосед их по вагону, и улыбался, скаля белые зубы.

Примечания

24

Лучший (серб.).

25

Входите (серб.).

26

Пожалуйте, пожалуйте (нем.).

27

Все, что вам угодно (нем.).

28

Обед (нем.).

29

Добрый день (серб.).