В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы уже в статусе бывалых путешественников отправились в Константинополь. В пути им было уже не так сложно. После цыганского царства – Венгрии – маршрут пролегал через славянские земли, и общие братские корни облегчали понимание. Однако наши соотечественники смогли отличиться – чуть не попали в криминальные новости. Глафира Семеновна метнула в сербского таможенного офицера кусок ветчины, а Николай Иванович выступил самозванцем, раздавая интервью об отсутствии самоваров в Софии и их влиянии на российско-болгарские отношения.

Обед по-сербски

Супруги приветствовали, в свою очередь, брюнета в очках. Он подсел к их столику и начал расспрашивать, довольны ли они Белградом, гостиницей, где остановились.

— Ничего, — отвечал Николай Иванович. — На наш Ярославль ваш Белград смахивает, только там все-таки оживленнее на улицах.

— На Ярославль? Гм, гм… — как бы обиделся брюнет и поправил золотые очки на глазах.

— Да, да, — подхватила Глафира Семеновна. — А вы нам сказали, что Белград — маленькая Вена. Вот уж на Вену-то нисколько не похож. Скажите, и отчего так мало публики на улицах? Чистой публики… В особенности дам, — спросила она брюнета.

— Мало публикум? О, это простой день. Данаске петок^[30], а молим вас посмотреть, сколько публикум в праздник, в неджеля!^[31]

— Но дам, дам отчего на улицах совсем не видать — вот что нас удивляет, — сказал Николай Иванович.

— О, наши дамы… Как это по-русски? Наши дамы — добри хозяйки. Наши дамы с свои дети… — рассказывал брюнет, мешая русские и сербские слова и ломая последние умышленно, будто бы для удобопонятности.

То же делал и Николай Иванович.

— Однако что же я обедать-то себе не закажу! — спохватился он. — Вот что, господин, брат-славянин, — обратился он к брюнету в очках. — Молим вас, скажите, какое бы мне сербское кушанье себе заказать? Только такое, чтобы оно было самое сербское.

— Србски? Есте, есте. Это листья от грозде с фарш от овечье мясо и соус от лук.

— Это значит виноградные листья с бараньим фаршем. Грозде — виноград.

— Есте, есте. Ее… — указал брюнет на кушанье, значащееся в карте.

— Добре, добре… Так вот мы и закажем. Кельнер! Два бульон, два бифштекс и одну порцию вот этого сербского добра. Тащи! — отдал Николай Иванович приказ стоявшему около него слуге в зеленом переднике и тотчас же ринувшемуся исполнять требуемое. — А вино? Есте какое-нибудь сербское вино? — спросил он брюнета в очках.

— Есте, есте. Неготинско чермно^[32] вино.

— Неготинско? Ладно. Это самый лучший сербско вино?

— Есте, есте. Наиболий вино, добро вино.

— Кельнер! Бутылку неготинского! — приказал Николай Иванович другому слуге.

Появилось вино, появился бульон. Николай Иванович налил вина в три стакана, чокнулся со стаканом брюнета, отпил из своего стакана и поморщился.

— Отчего это такой чернильный вкус? Словно чернила, — спросил он брюнета и стал смотреть вино на свет. — И такое же темное, как чернила.

Брюнет не понял вопроса и отвечал, смакуя вино:

— Добро чермно вино! Добро… Наиболий вино.

— Ну, не скажу. По-нашему это скуловорот, а не вино.

— Како?

— Скуловорот. А как это по-вашему, по-сербски — не умею перевести.

Морщилась и Глафира Семеновна, скушавши две ложки бульона.

— Ну и бульон тоже стоит вина! — сказала она. — Сальный какой-то… Будто тоже из овечьего мяса сварен.

— Есте, есте. С овечье месо, — кивнул брюнет.

— Да что вы! Кто же из баранины бульон варит! То-то я чувствую, что свечным салом пахнет, — сказала Глафира Семеновна и отодвинула от себя бульон. — Скажите, неужели это самый лучший ресторан? Мы просили извозчика привезти нас в самый лучший, — спросила она брюнета. — Добре этот ресторан?

— Наиболий немский ресторан, — кивнул брюнет.

— Немецкий, а такой плохой, — пожала плечами Глафира Семеновна. — Так какая же это маленькая Вена! Разве в Вене так кормят!

— Ну, на безрыбье и рак рыба, — ободрял жену Николай Иванович, съевший всю свою порцию бульона. — И из овечьего мяса бульон для разнообразия поесть не дурно. Приедем в Петербург, так будем рассказывать, что ели в Сербии бульон из овечьего мяса.

И он придвинул к себе порцию бифштекса. Придвинула и Глафира Семеновна, отрезала кусочек и понюхала.

— Деревянным маслом что-то припахивает, — сказала она и, положив в рот кусочек, стала жевать. — Положительно деревянное масло.

— И я слышу, — отозвался Николай Иванович, уничтоживший уже половину бифштекса. — Но это ничего. В Неаполе ведь мы заведомо ели же бифштексы на прованском масле.

— Так то на прованском, а это на деревянном.

Глафира Семеновна отодвинула от себя бифштекс.

— Брат-славянин! Оливковое это масло? Елей? Из оливок елей? — спросил Николай Иванович брюнета.

— Олива, олива… Есте… — отвечал тот.

— Ну вот видишь… Кушай… Ведь и деревянное масло из оливок, только похуже сорт. Кушай… Это не вредно.

— Сам жри, а я не могу… — отчеканила жена и стала кушать белый хлеб, запивая его глоточками неготинского вина. — Завезли в такое государство, где можно с голоду помереть, — прибавила она и приказала подать себе кофе со сливками.

Николай Иванович между тем ел поданный ему бараний фарш в виноградных листьях, жевал, морщился и силился проглотить.

— И охота тебе всякую дрянь есть! — сказала ему Глафира Семеновна.

— Нет, оно не совсем дрянь, а только уж очень перчено. Весь рот спалило. Очень уж что-то туда ядовитое намешано.

Он проглотил наконец кусок и вытаращил глаза, открыв рот.

— Добре? — спрашивал его брюнет улыбаясь.

— Добре-то добре, только уж очень пронзительно. Что здесь имо, брат-славянин? — спросил Николай Иванович, указывая на колобок, завернутый в виноградный лист, оставшийся на тарелке.

— Бибер^[33], паприка… Добры бибер…

Второго колобка Николай Иванович уже не стал есть и тоже спросил себе чашку кофе.

— Ну, все-таки настоящего сербского блюда попробовал, хотя и опалил себе рот, — сказал он себе в утешение. — Зато уж самая что ни на есть славянская еда!

За питьем кофе супруга стала расспрашивать брюнета в очках, есть ли в Белграде какие-нибудь увеселения, но оказалось, что никаких. Театр имеется, но труппа в нем играет только зимой наездом. Есть концертный зал, но концертов ни сегодня, ни завтра в нем нет. Есть какой-то кафешантан, но брюнет, назвав его, тотчас же предупредил, что дамы туда не ходят.

— Так что же мы здесь делать-то будем? — сказала Глафира Семеновна. — Знаешь что, Николай? Расплачивайся за прекрасную еду, поедем сейчас посмотреть две — три здешние церкви, и если можно сегодня вечером, то сегодня же и покатим дальше.

— Да, пожалуй… — согласился муж. — Меня и самого этот Белград что-то не особенно интересует. Пустынный город. Теперь в Софию. К другим братушкам.

— Поедем, поедем… Здесь с голоду помрешь. Нельзя же только одним кофеем с булками питаться. Авось у болгар в Софии лучше и сытнее. А здесь только одно овечье мясо. Помешались на овечьем мясе.

Супруги начали расспрашивать брюнета, когда отходит поезд в Софию. Оказалось, что поезд, направляющийся в Софию и в Константинополь, проходит только один раз в день через Белград, именно в те вечерние часы, когда супруги вчера сюда приехали.

— Тогда сегодня вечером и уедем! — еще раз подтвердила Глафира Семеновна и до того обрадовалась, что она сегодня уедет из Белграда, что даже просияла. — А теперь возьми мне, Николай, пяток апельсинов, — указала она на апельсины на буфете. — Будем ездить по городу, так я съем парочку в экипаже. Не перед кем тут церемониться на улице. Дайте сюда апельсинов! — крикнула она слуге по-русски.

— Портогало! — перевел слуге брюнет.

— Портогало апельсины-то по-сербски. Надо запомнить. Ты запиши, Глаша, — сказал Николай Иванович и стал рассчитываться со слугой, подавшим тарелку с апельсинами, за все съеденное и выпитое.

Примечания

30

Сегодня пятница (серб.).

31

Воскресенье (серб.).

32

Красное (серб.).

33

Перец (серб.).