Гуси лапчатые. Юмористические картинки

Николай Лейкин, 1881

В новом сборнике рассказов Николая Александровича Лейкина перед читателем предстает парад мест, событий, действующих лиц и ситуаций, характерных для конца XIX века и изображенных в свойственном известному сатирику-классику ироническом ключе. В этой книге мы видим не только реалии ушедших дней, но и вещи, которые никогда не устаревают, например, мнения жителей Первопрестольной и культурной столицы об искусстве и развлечениях, которым и посвящен этот сборник. В книгу вошел целый парад выставок в Петербурге, открытие памятника Пушкину в Москве, посещение самой разной публикой зоопарка, цирка и театра, танцы, пение. Не обделены выниманием и традиционные праздники и самые разные уморительные курьезы, происходившие на них с купцами и представителями прочих сословий.

Повар

— Повар там к тебе, Тит Савич, наниматься пришел, — сказала купцу Ледошкину жена, робко заглядывая в кабинет, где купец, проснувшись после после обеденного сна, «валандался» на диване в ожидании самовара. — Только лик-то у него какой-то невообразимый.

— А что?

— Да зверский. Словно он надулся и жилится, а глаза совсем вон и даже перекосило. Не то облизьяна, не то пес мордашной породы, и голос словно в бочку…

— Это-то и хорошо. У аристократов всегда такие повара, а мне такого и надо. В таком виде он будет украшение кухни. Давно я о зверском поваре мечтал.

— Полно, да после него и есть-то страшно.

— Ничего-то ты, посмотрю я на тебя, не понимаешь. Учу, учу, а все не впрок. Ну, как с тобой после этого на аристократической ноге жить? Ты должна чувствовать, что ты уже не прежняя Анисья Пантелевна, а коммерции советница. У тебя вон настоящий генерал, как у модной дамы, даже руку целовал, а тебе все равно. Повар чем страшнее из себя, тем он больше ценится. Ну, вели его сюда в кабинет позвать! Сейчас ему наем будет.

— А мне можно послушать?

— Слушать-то слушай, но только в разговоры не ввязывайся и держи себя солидарно.

Вошел повар, поклонился и икнул, придержав рукой подбородок. На вид это был совсем бульдог, стоящий на задних лапах и облаченный в сюртук. Глаза были красны, навыкате, и вращал он ими необычайно.

— Чего ты икаешь-то? — спросил повара купец, пристально рассматривая его с ног до головы и даже ткнув его в плечо кулаком, как бы желая испробовать, крепок ли тот на ногах.

— Жена испортила, и завсегда об эту пору икота… — прохрипел повар, прикрывая рукой рот.

— На вид ничего, совсем графского закала… — пробормотал купец себе под нос. — Что это у тебя глаз-то?.. — спросил он.

— А это еще в юности гусь мне кусок мяса вырвал. Резал я гуся…

— Ты не пьешь ли, смотри…

— А вот как, господин… Поставьте сейчас запечатанную четвертную передо мной и заприте меня с ней на ночь — как была, так и останется, при всем своем нетлении. Водка мне даже претит. Мы поведения трезвого.

— А что ж от тебя попахивает таково сильно?

— Это пивом-с… Без пива нам, действительно, нельзя, потому, учтите сами, все около плиты. Стомит, ежели без пива. Коньяк малость потребляю… И то потому, что он в кушанья идет, так для-ради пробы.

— Ну, и коньяком можно нализаться…

— А мы берем его в рот на скус по нашему поварскому званию и сейчас же сплевываем. Насчет этого будьте покойны… Соблюдение трезвости у нас обширное.

— Мне главное, чтоб не до упаду…

— На ногах тверже меня и поваров нет. Аттестаты имею…

— Ты по аристократам-то служил ли?

— Помилуйте, мы ниже генеральской кухни не унижались. У графа Бабурина шесть годов выжил. И посейчас бы существовал, да интрига от мясника оказалась. У княгини Звонецкой год… там с дворецким не поладил. У Зверообразова… Там я на кулебяшном положении. По кулебяке и заливным мы первые в Питере. Такой заливной оттяжки ни у кого, кроме меня, не встретите… Чиста, как слеза… Но мы и купеческие блюда, на купеческий скус можем…

— Нет, нет, мне только аристократов кормить, потому у меня парадные обеды.

— Однако ведь в простые, не гостиные дни сами что-нибудь кушаете…

— В простые дни у нас разносолов нет. Щи, каша, солонина либо студень…

— Людской стол-с? Понимаем-с… Но ведь и в людской стол можно художество пустить. Возьмем студень — то же заливное… Сейчас мы его с огарком внутри, чтоб огонь горел. Про генерала Кувалдина слыхали? Предводителем в Балабаеве был… От моих щей с головизной дух испустил. До того кушали, что тут же за столом после четвертой тарелки… Вот оно что, вкус-то… А, кажись, простые щи.

— Ты квас-то делать умеешь ли? Вот я квас люблю… — задал вопрос купец.

— Насчет квасу недоразумение… Вот ежели бараний бок с кашей желаете…

— Что про это толковать! Это пустое дело. Главное — аристократическая еда чтоб была у нас в порядке. Я с генералами и графами больше знакомство вожу. Ты суп-то из разного зверя мастеришь ли?

— То есть как это? — недоумевал повар.

— Ну, чтоб не говяжий, а, там, из непоказанной твари. К примеру, из черепахи…

— А-ля тортю? В лучшем виде. Пюре из дичи, пюре из спаржи — все могу.

— Рога у козы золотить можешь, ежели на жаркое?..

— Букеты цветов из кореньев делаю, а вы про козьи рога!.. Козьи рога золотить — нам все равно что плюнуть. У князя Галицкого медвежью голову раз фаршировали…

— Ну, вот и мне на первый же парадный обед голову зафаршируй.

— А медведя где возьмем? По аристократическому положению медведя, сударь, надо вам самому на охоте застрелить и уж потом…

— В курятном ряду застрелим.

— Это медведя-то? Нет, сударь, медвежьи головы в курятном ряду не продаются, — покачал головой повар. — Так медвежатину подать — окороком, то мы из свинины переделать можем в лучшем виде, а головы не подашь.

— Из свинятины медвежатину? — переспросил купец.

— Да-с… Имитасьон. В графских домах таким же порядком морочим. К этому нам не привыкать стать. Черепаховый суп тоже имитасьон. Черепаха у нас из телячьих головок при кайенском перце и на мадере делается.

— Ах, шут гороховый! — захохотал купец и упер руки в боки. — Эдак ты, пожалуй, в посту и карася можешь превратить в порося!

— Чего вы сумлеваетесь? Превращали. У графа Ахлобыстьева архирей обедал, так мы индейку в котлеты из судачиного тельного преобразовывали, сладкое мясо в налимьи молоки для соуса трафили.

— Когда ж ты пробу своего художества можешь показать?

— А хоть завтра, ежели благоугодно будет.

— И порося в карася превратишь?

— В лучшем виде. Извольте гостей звать.

— Ну ладно. Тогда я вот что… Я тоже в пятницу протопопа нашего позову и игуменью Улиту, что вот теперь за сбором сюда приехала и мается. Как тебя кликать-то?

— Денисом.

— Ну, это тоже хорошо, что не Иваном. А то Иванов как собак нерезаных.

— А ты мне, Денисушка, дашь постряпать у себя в кухне, ежели в будние дни? Очень уж я люблю сама пироги загибать, — ввязалась в разговор жена купца.

— Тебе что сказано? — строго спросил ее купец. — Не можешь помолчать?

— Первый раз, первый раз всего… — оправдывалась жена.

— Ну, то-то. Так сколько же, Денис, тебе жалованья? — спросил купец повара.

— Дайте прежде у вас на кухне отличиться, а там уж и разговор о жалованье будет, — отвечал повар.

— Люблю за это! — ударил его купец по плечу. — Поди к нашему артельщику и выпей. — Сейчас я тебе пару пива пришлю.

Повар поклонился и вышел из кабинета.