Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Николай Лейкин, 1888

Бытописец России конца XIX – начала XX века, сатирик Николай Александрович Лейкин как всегда точно ухватывает подсмотренные им в жизни образы соотечественников самых разных сословий и характеров. В этом, в чем-то смешном, а в чем-то грустном романе остроумно обыграны самые разные типы персонажей. Одинокий пожилой купец Трифон Иванович Заколов проникается теплыми чувствами к своей кухарке Акулине. Скромная и тихая женщина по-настоящему преображается под влиянием своего нового статуса в доме, и динамика между «сатиром» и «нимфой» кардинально меняется. Подруга-горничная дает Акулине полезные, с ее точки зрения, советы, а родственник из деревни просится на хлебное место, и далеко не сразу ясно, к чему приведет цепь событий, начавшаяся с простой симпатии.

XIX. Нимфа, сатир и пастушок

— Вот он, Трифон Иваныч… Пантелей-то этот самый… — говорила Акулина, указывая на племянника, когда тот перестал креститься на иконы. — Ну, кланяйся хозяину-то, — обратилась она к племяннику. — Кланяйся и поздравь с праздником.

— С праздником, господин хозяин. Дай вам Бог… — пробормотал Пантелей и низко поклонился Трифону Ивановичу.

Трифон Иванович еле ответил легким кивком на поклон и смотрел исподлобья. Пантелей переминался с ноги на ногу.

— Ну, кланяйся еще раз да подноси хозяину деревенского-то гостинца, — продолжала Акулина. — Скажи: «Пожалуйте, мол, от чистого сердца…»

Пантелей еще раз поклонился, протянул к Трифону Ивановичу связку сушеных грибов, которую держал в руке, и сказал:

— Вот-с… Деревенского гостинца… от чистого сердца…

Трифон Иванович связку грибов от Пантелея не взял в руки, но кивнул и проговорил:

— Положи на стол. Потом приберут…

— Присаживайся к столу-то. В праздники у нас и при хозяевых сидят, — толкнула Акулина Пантелея в спину. — Вот, чайку попьем…

Робко озираясь по сторонам, Пантелей сел. Акулина поместилась около самовара…

— Может, винца перед чаем-то выпьешь? — спросила она Пантелея. — В праздник у нас можно… Хозяин добрый… Он допущает… Не любит только, чтоб на стороне пили, а при евонных глазах пей. Правильно ведь я, Трифон Иваныч?

Трифон Иванович промолчал.

— Пей, пей… — продолжала Акулина и налила племяннику большую рюмку водки. — Пей… Уж ежели хозяин не препятствует, то, значит, можно. Трифон Иваныч у нас всегда такие слова говорит: пей за столом, а не пей за столбом.

— Мы вообще по малости… Малодушием не занимаемся, — пробормотал Пантелей, перекрестился, взял рюмку, сказал: — С праздником, — и выпил, утерши губы рукавом кафтана.

— Ну а теперь закуси…

Пантелей протянул руку к тарелке с селедкой и, взяв пальцами кусок, положил его себе в рот, а пальцы обтер об голову.

— Ты зачем же руками-то? Коли ты при хозяине, ты должен учтивость соблюдать и вилкой брать, — заметила ему Акулина. — На то вилки положены на стол. Жуй еще… Вон там ветчина есть… колбаска… Только уж ты вилкой… — прибавила она.

— Не… не надо… Довольно.

Пантелей махнул рукой.

— Может быть, еще винца хочешь? — спрашивала его Акулина.

— С тобой ежели, за компанию.

— Трифон Иванович, я выпью… Пейте и вы…

Трифон Иванович отрицательно потряс головой и отвернулся.

— Да полно вам кикиморой-то смотреть! Выпейте… Выпейте хоть со мной… — приставала к нему Акулина. — Ведь даве звали же меня выпить… Ну, я вам налью, а вы выпьете…

Она взглянула в его сторону такими веселыми глазами, так ласково кивнула, сделав это, впрочем, украдкой от Пантелея, что Трифон Иваныч не выдержал и взялся за рюмку.

— Ну, кушайте… Будьте здоровы. Вам даже хорошо выпить… Чрез это печенка успокаивается… А то вы все злитесь. Вот и я выпью за ваше здоровье… Пей, Пантелей, пей… Хозяин ничего… хозяин у нас добрый, а только вид у них такой грозный да сердитый.

Он выпил. Акулина начала наливать чай. Трифон Иванович не садился, ходил из угла в угол по комнате и косился на Пантелея.

— Трифон Иваныч, вы что ж не садитесь-то? — обратилась Акулина к нему. — Нельзя же так, на дыбах… А то словно бельмо на глазу… Садитесь и вы…

— Я потом… — упрямился Трифон Иванович.

— Нельзя и разговаривать, коли перед тобой маются из стороны в сторону. Садитесь… Полно вам… — бормотала Акулина.

Трифон Иванович сделал еще несколько шагов по комнате и сел, взявшись за стакан. Пантелей давно уже звонко схлебывал чай с блюдечка.

Акулина тоже пила и тараторила:

— У нас харчи хорошие… Ты, Пантелеюшка, доволен останешься. Я при доме на манер хозяйки, потому хозяин у нас вдовый, стало быть, коли ежели что, всегда мне скажешь… Да уж доволен будешь, только хозяина предпочитай… Хозяина предпочитай и меня предпочитай, потому наш хозяин любит, кто меня предпочитает. Вон наш хозяин все сумлевается, что ты не сумеешь в лавке покупателям потрафить. А ты потрафляй… Хорошенько потрафляй… Ты приглядывайся, как другие делают… Как другие, так и ты… Потом нужно у нас, чтоб чисто одемшись… У тебя одежа-то есть ли?

— Да вот на мне… — отвечал Пантелей.

— Ну, это армяк, а нам нужен спиньжак… Да ничего… Хозяин тебе купит спиньжак и жилетку, а там ты заживешь эти деньги. Жалованье у нас верное, хозяин не ужиливает.

Трифон Иванович слушал, вздохнул и хотел что-то сказать, но Акулина его перебила:

— А насчет жалованья хозяин тебя не обидит, только старайся потрафить. Сколько, Трифон Иваныч, у нас Андреян-то получал?

— Да ему на Андреяново место нельзя… Я лучше его в дом в дворники… — проговорил наконец Трифон Иванович.

— Нет, нет… В дворники я не желаю. Я для того и отписала ему в деревню, чтобы он в приказчики приехал и при нас жил. Пусть на глазах существует. А в дворниках что такое? В дворниках он сейчас и избалуется. Жалованье тебе, Пантелей, на первых порах пятнадцать рублев в месяц, а там чего стоить будешь.

— Да нельзя же, Акулина Степановна… — заметил Трифон Иванович.

— Отчего нельзя? Все можно… Полноте вам… Ну, благодари, Пантелей, хозяина. Встань, поклонись и поблагодари…

Пантелей встал и поклонился. Трифон Иванович насупился и отвернулся.

— Вы чего надулись-то как мышь на крупу? — продолжала Акулина. — Вы думаете, что он не обрыкавшись-то?.. Так обрыкается… Вот ведь у нас нельзя, чтоб селедки руками брать, потому руки должны чтоб всегда были чистые, — обратилась она к Пантелею. — В лавке у нас товар нежный, так нужно, чтобы его не замарать.

— Это можно… — пробормотал Пантелей.

— Опять же, коли ежели поемши, то чтоб об голову руки не отирать, потому через это дух… Сморкаться у нас также в платок надо.

— Это все возможно… Мы политику-то знаем.

— А знаешь, так и потрафляй… Ну, выпей еще винца… Хозяин ничего… Хозяин дозволит. Вот, рябиновая есть. Пей… И я выпью… Пейте и вы, Трифон Иваныч.

Выпили.

— А уж как он на гармонии лих играть, Трифон Иваныч, так просто удивительно! — продолжала Акулина. — Ты гармонию-то привез ли, Пантелеюшка?

— Привез. В котомке лежит.

— Ну, вот и хорошо. Потом ты нас потешишь, для праздника сыграешь. Выпьемте еще… Чего тут? Ноне праздник… Да и племянник приехал.

Трифон Иванович не возражал и уже первый выпил. Пантелей ободрялся все более и более, по мере того как ему ударяло в голову. Акулина тоже раскраснелась от выпитого вина.

Кончилось тем, что через час Пантелей, сняв с себя кафтан, играл на гармонии и пел. Акулина, приложа руку к щеке, тоже пела. Пели что-то грустное. Трифон Иванович сидел поодаль, клевал носом и слезливо моргал глазами. Кухарка Анисья тоже выпила для праздника.

Она стояла у дверной притолоки, слушала пение и почему-то заливалась горючими слезами.