Трепанация прошлого

Николай Леонов, 2016

В загородном доме совершено нападение на известного психиатра-нарколога Илью Осипова. Врач тяжело ранен, из его кабинета исчезли ноутбук, сотовый телефон и содержимое личного сейфа. Очевидно, что преступника интересовали не материальные ценности, а какая-то важная информация. В ходе расследования сыщики Гуров и Крячко устанавливают, что врач мог знать нападавшего. Но кто же из многочисленных пациентов уважаемого специалиста нанес ему кровавый визит? Ситуация проясняется, когда оперативники узнают некоторые подробности из прежней жизни охранников, работающих в коттеджном поселке, где жил пострадавший психиатр.

Глава 3

Гуров ехал в Москву, в институт имени Сербского, и по дороге думал о том, что вряд ли, конечно, покушение на Осипова как-то связано с его прошлой работой в институте. Но и исключать такое было нельзя. Следовало проверить, не входил ли Илья Павлович в состав комиссий по проведению судебно-психиатрической экспертизы.

Вдруг признали тогда при его участии невменяемым какого-нибудь субъекта, обвинявшегося в совершении особо тяжких преступлений, да направили его на лечение в психиатрическую больницу, что ненамного лучше колонии строго режима? Если этот тип действительно был виноват, то его на новые подвиги вряд ли потянет. Но ведь могла произойти и ошибка. В совершении преступления был обвинен человек, абсолютно к этому не причастный. Он вышел и решил отомстить тем, кто на много лет отправил его в сумасшедший дом.

Зачем он в этом случае взял из дома Осипова ноутбук, документы и телефон? Может, подумал, что найдет там компромат на самого доктора, чтобы еще и опозорить его на старости лет. Лечение в дурдоме ни для кого даром не проходит. Больным-то оно, может, и помогает, а вот здоровому человеку умом тронуться — как два пальца об асфальт.

Такая версия, конечно, выглядела сомнительной. Но отработать ее надо было, чтобы потом уже не отвлекаться на это.

До конца рабочего дня оставалось еще полчаса, но в отделе кадров института все уже были на низком старте. Появление там Гурова персонал воспринял как крушение своих планов на вечер.

Лев Иванович представился, предъявил удостоверение и объяснил, что хотел бы узнать, входил ли когда-нибудь Осипов в состав комиссий по признанию человека невменяемым или нет. Попытки выпроводить его успехом не увенчались. В ответ на них Гуров кратко пояснил, что если придет завтра, то уже с официальным запросом, и визит его затянется на весь день. Последовали охи, вздохи, но личное дело Осипова было поднято из архива. Оказалось, что тот к этой работе не привлекался даже в качестве консультанта.

Просматривая документы, полковник увидел, что Илья Павлович не писал не только диссертаций, но и статей. Руководящих должностей он не занимал, был просто врачом высшей квалификационной категории и работал, работал, работал.

Сыщик понял, что его версия, как он и предполагал, несостоятельна, но все-таки решил поговорить с кем-нибудь из бывших коллег Осипова. Гуров хотел составить представление о человеке, с которым пока не говорил и даже ни разу не видел его. Фотография в личном деле не в счет.

Дамочки из отдела кадров бросали на Льва Ивановича неодобрительные взгляды, но быстренько выяснили, что в стационаре вот-вот заступит на дежурство Вера Семеновна Федорова, которая в свое время работала вместе с Осиповым. Сыщик искренне обрадовался. Ему хоть и давно, но приходилось по делам встречаться с этой женщиной. Он не сомневался в том, что получит от нее самую достоверную информацию.

Не успел Гуров выйти из кабинета в коридор, как мимо него словно ласточки пролетели сотрудницы отдела кадров и были таковы.

Как оказалось, Федорова его тоже не забыла и приветливо помахала рукой.

А вот он, увидев ее, даже замедлил шаг и подумал: «Неужели я тоже так сильно изменился? Сколько же ей лет?»

Полковник прикинул, и получилось, что если она и младше Осипова, то ненамного.

— Что смотришь? Или не признал? — Женщина усмехнулась и, не дожидаясь его ответа, развела руками: — Да, не молодеем мы. Ты вот тоже поседел, заматерел, и вид усталый. Сегодня что-нибудь ел?

— Не успел, Вера Семеновна. Ничего, до вечера дотерплю, а уж дома…

— Здравствуй, Гуров! Это я, твоя язва! — насмешливо сказала докторша. — Пошли в ординаторскую, я тебе хоть чаю налью, попьешь с печеньем. Все в желудке не так пусто будет.

В помещении находились и другие врачи, но никто не издал ни звука, когда туда вошли Федорова и Лев Иванович. Характер у Веры Семеновны был кремень, она в молодости и начальство строила так, что оно даже пищать не решалось. Все как-то незаметно вышли, и они остались вдвоем.

— Рассказывай, что за дела у тебя здесь, — предложила женщина.

— Вера Семеновна, вы Осипова хорошо знали? — спросил сыщик.

— Илюшеньку-то? Конечно, хорошо. Святой человек! Врач от Бога! — с теплотой в голосе ответила она и тут же насторожилась: — А почему ты им интересуешься?

— Напали на него в собственном доме, пытали и ножом ударили. Вот и ищу, кто это сделал, — объяснил Гуров.

— Твою мать!.. Чтобы на Илюшеньку руку поднять, законченным подонком надо быть! Найдешь его?

— Найду! — твердо пообещал Гуров и попросил: — Вы расскажите мне о нем. Может, мотивы какие-нибудь появятся, а то я сейчас не знаю, что и думать.

— Я тебе так отвечу: интеллигент в лучшем и высшем смысле этого слова. Профессионал высочайшего уровня. Опыт колоссальный. Сколько раз я ему говорила, чтобы диссертацию написал, а он отмахивался. Понимаешь, Осипов локтями толкаться не умеет, а в наше время иначе не пробьешься. Больные его обожали, даже те, на ком пробу ставить негде, никогда ничем не обидели. Он их словом лечил, а к таблеткам с уколами прибегал только в самых тяжелых случаях. Ты знаешь, что такое суггестивная психотерапия?

— Вера Семеновна, вы не поверите, но знаю. Это лечение с помощью внушения и гипноза.

— Вот именно! Только Илюша к человеческой психике очень бережно относился, поэтому гипноз применял только тогда, когда все другие способы лечения были исчерпаны. Вот смотрю я на молодых врачей, и грустно мне становится. Для них уколы и таблетки на первом месте, потому что это душевных затрат не требует. Они дело на поток поставили и только назначения как под копирку пишут. А Илюша к каждому пациенту индивидуальный подход находил. Он часами с человеком разговаривал, чтобы понять первопричину болезни, и только потом лечить начинал. А молодые по учебнику симптомы вызубрили и работают по схеме. — Она горестно махнула рукой.

— Извините, но я сейчас в эту бочку меда ложку дегтя вылью, — предупредил Гуров. — Вера Семеновна, а ведь Осипов уже тогда частной практикой занимался.

— А ты успел то время забыть? — возмутилась она. — Что в стране творилось, помнишь? Полки пустые, ни продуктов, ни каких-то других товаров! Это в конце восьмидесятых. А в девяностые уже и денег у людей не имелось! Как иначе прожить можно было? Ты знаешь, как Илья за детей боялся? Вот и приходилось крутиться. Сотовых телефонов тогда еще не было, так за ним сюда, прямо к входу, к концу рабочего дня на роскошных машинах братки приезжали. Я, грешным делом, порой думала, что он однажды с такого вызова просто не вернется. Говорила я ему, чтобы он с ними не связывался, а Осипов мне в ответ: «Они же люди. Как я могу им отказать?» Конечно, они ему бешеные деньги платили, потому что сами им счет потеряли. На них-то он детей в Америку и отправил. Счастлив был, что они из этого кошмара выбрались. Дом он на них себе купил. Если ты мне сейчас скажешь, что Илья виноват в том, что не пропал в то сумасшедшее время, а сумел выжить, то я тебе чай на голову вылью!

— Лучше уж просто воду, а то я буду весь липкий, — попытался свести все к шутке Гуров, но Федорова и не думала успокаиваться:

— А сколько сюда мальчишек, войной пришибленных, из Чечни везли, ты знаешь? Тут в коридорах койки стояли! Раз ты этого не пережил, то и не суди! Да со своими талантами Илюша за границей уже миллионером был бы!

— Вера Семеновна, я не сужу, а пытаюсь понять, у кого на Осипова рука поднялась, — вернулся сыщик к первоначальной теме разговора. — Не может это быть кто-то из его бывших пациентов? Например, Илья Павлович не сумел ему помочь, вот он на него и обозлился?

— Ты подумал, прежде чем спросить? — докторша гневно уставилась на него. — Да Илюша таких больных вытаскивал, на которых все рукой махнули и в психушке для них места заготовили!

— А почему он вышел на пенсию? Обычно люди до шестидесяти лет продолжают работать, — спросил Гуров. — Тем более что дети были пристроены. Чего дома-то делать? А подрабатывать он мог и в свободное время.

— Во-первых, пристроена была только Ленка. Пашка еще в России жил. Он после первого курса университета уехал. Во-вторых, Илюша последние два года как в аду проработал. Завотделением у нас тогда был сволочь, хам и неуч! Чем уж его Илюша не устраивал, не знаю. Может быть, этой мрази просто хотелось над кем-то поиздеваться. Илюша все документы на пенсию оформил и устроил отвальную. Все как положено: торт, конфеты, фрукты, вино легкое. Так этот гад не постеснялся сюда припереться, хорошо, что хоть под конец. Илюша после этого минут пять посидел и прощаться начал. Тут этот мерзавец ему лапу протягивает. А Илюша на это: «Извините, но я вам руки не подам». Вот так-то! Этот гад ушел от нас через год добровольно-принудительно, иначе сел бы — с лекарствами мухлевал. Я тогда к Илюше съездила, сказала, что если захочет, то может вернуться, а он уже привык дома. Не захотел.

— Вера Семеновна, а можно составить список всех больных, которых Осипов лечил? На всякий случай.

— С ума сошел? — докторша вытаращилась на него.

— Хотя бы за последние десять лет перед его пенсией.

— Да кто ж тебе этим заниматься будет? Это же нужно всю документацию поднимать. Ты представляешь, сколько там карт? Никто на такую каторгу не согласится.

— А если прикажут? — настаивал Лев Иванович.

— Результат получишь через месяц. Когда он тебе уже не нужен будет.

— А если в приказе жесткие сроки поставят? Скажем, два дня.

— Тогда ты здесь больше не показывайся — побьют! — Женщина рассмеялась.

Гуров попрощался с Федоровой и пошел к выходу. По дороге он со стыдом думал о том, как же прав был Орлов, когда сказал, что он стал слишком поспешен в суждениях. Вот и с Осиповым так получилось. Чудный оказался человек, а он о нем черт знает что поначалу думал.

Тот факт, что Смирновы ему так беззаветно преданы, мог объясняться множеством причин. К примеру, хотя бы тем, что он им, наверное, немало платит, поэтому они крепко держатся за свои места. Но вот Федоровой врать никакого смысла не было. Если она сказала, что Осипов порядочный человек, значит, так оно и есть.

А то, что Илья Павлович практикует, а налоги не платит?.. Так Гуров, как он и сказал, не в налоговой инспекции работает. Пусть это останется на совести Осипова.

Лев Иванович посмотрел на часы и увидел, что уже около семи вечера. Крячко мог быть как на работе, так уже и на пути домой. Второе предпочтительнее. Тогда можно будет поехать к нему, рассказать, что узнал, послушать, что тот выяснил, а заодно и поесть нормально.

Сейчас Крячко жил один, но человеком был хозяйственным, любил вкусно покушать и поэтому хорошо готовил. Так что на столе у него вряд ли будут магазинные пельмени.

Лев Иванович категорически не желал готовить себе дежурный ужин, а вот есть хотел зверски. За весь день только чашка чая и несколько печений, так действительно до язвы недалеко.

Но Стас оказался еще на работе и сидел в кабинете Орлова, так что надежды вкусно поесть рухнули. Хотя у Петра в холодильнике тоже могло найтись что-то съедобное. Голодная смерть сыщику не грозила, но это не шло ни в какое сравнение со стряпней Крячко.

Гуров смирился с перспективой холостяцкого ужина и поехал на работу.

К его приезду уже был заварен чай. Стас приготовил другу бутерброды.

Прежде чем наброситься на еду, Лев Иванович сказал:

— Осипов оказался умным, честным, порядочным человеком. Сведения получены в клинике Сербского и сомнений не вызывают. Теперь рассказывай, Стас, что ты узнал.

— Начинаю по пунктам. Первое. Слепой зоны нет, камеры чудно берут это место. Мы с Леонидовым посмотрели оригинал записи и при максимальном укрупнении изображения нашли те кадры, где черный мешок полз по земле. Но их оказалось два! Они были привязаны один за другим. Причем второй мы еле рассмотрели. Он был светлый. Сейчас с этой записью криминалисты работают и обещают к утру сказать точнее, что он собой представлял. Мы с Петром посовещались и решили, что в нем…

— Я без всяких совещаний могу сообщить, что в нем было, — спешно проглотив бутерброд, сказал Лев. — Маска, перчатки, черная одежда и орудие преступления. Наш клиент не знал, как будут разворачиваться события. Вдруг мы повальные обыски в поселке устроим? Или от родных решил так улики спрятать, а то найдут, и объясняйся потом. В общем, причин много.

— Лева, ешь спокойно! А то подавишься, не приведи господи, от стремления всегда оставить последнее слово за собой, — проговорил Орлов, укоризненно глядя на него.

— Все! Молчу и внемлю! — пообещал Гуров, беря следующий бутерброд.

— Второе, — обиженным тоном продолжил Стас. — До дома Осипова действительно можно пройти не по дороге, а через соседний участок, где сейчас хозяев нет — за границу отдыхать уехали. Там мы нашли след от левой кроссовки, тоже сорок четвертого размера. Не к ужину тебе будет сказано, — в глазах Крячко промелькнули веселые искорки, — но на этот участок забежала чья-то собака и крайне неинтеллигентно наваляла там кучу. Преступник в нее вляпался, но не заметил этого, поэтому оставил свои следы в доме Осипова. О том, как мы отгоняли от них Клаву с тряпкой и чистящими средствами, я тебе рассказывать не буду, а то еще кошмар ночью приснится. К счастью, как выяснилось из списка жителей поселка, хозяин одного из домов — отставной военный, пограничник полковник Силантьев. У него есть служебная собака-овчарка, которую он, выйдя в отставку, взял с собой. Конечно, уже старенькая, ходит медленно, но по следу работает хорошо. Так что привела она нас, как ты правильно выразился, козьими тропами, то есть по самым темным в ночное время участкам, аккурат к подкопу. Там след оборвался. То есть преступник не только одежду снял, но и переобулся.

Гуров хотел сказать, что это очевидно, а потом решил, что нельзя лишать Крячко порции заслуженной славы, и промолчал.

— Третье, — сказал Стас. — Во время обхода домов выяснилось, что никто ничего не видел, потому что все были заняты своими делами. Собаки почти во всех домах есть, но вели они себя спокойно. Брехала только одна шавка неопознанной породы, но жутко визгливая и скандальная. Она была выпущена во двор по естественным надобностям и надрывалась возле живой изгороди как ненормальная. Ее хозяйка решила, что она материт соседскую кошку, с которой пребывает в жутких контрах. Было это приблизительно в половине одиннадцатого. Потом собака вдруг резко смолкла. Обеспокоенная хозяйка вышла из дома, забрала животину, крутящуюся возле двери с поджатым хвостом, обматерила кошку, которая посмела обидеть ее любимицу, и скрылась в доме. Затем началась какая-то передача. Больше женщина ничего не видела и не слышала. Четвертое, и последнее. Отпечатки Геннадия и его матери были в первую очередь пробиты по всем базам данных. — Крячко сделал многозначительную паузу.

Лев Иванович укоризненно посмотрел на него и потребовал:

— Не тяни! Что выяснилось?

— Ни по одной не проходят. — Крячко развел руками.

— Странно… — задумчиво сказал Лев Иванович. — То, что пальчики матери не проходят, это нормально, но вот Геннадия!.. По тому, как он держался и разговаривал, у меня сложилось впечатление, что этот тип сидел, причем не за «хулиганку». Стас, ты о нем что-нибудь выяснил?

— Попросил друзей поискать, но результат будет только завтра, — ответил тот и спросил: — Лева, зачем ты его уже сейчас посвятил во все нюансы дела? Если успел убедиться в непричастности Геннадия к произошедшему, то мог бы дать мне отмашку, и я не стал бы напрягать людей своими просьбами. Или на тебя произвело неизгладимое впечатление то, как мужик рвал на груди нижнее белье? Так, по-моему, это еще ни о чем не говорит. Может, он гениальный артист и вжился в образ так, что теперь и сам верит в свою беззаветную преданность Осипову?

— Стас, если он замешан в этом нападении, то должен был заранее продумать линию поведения и выдать нам свою версию произошедшего, причем правдоподобную. А ведь из него каждое слово приходится чуть ли не клещами вытягивать. Он понял, что я не шутил, когда сказал, что задержу его, и все равно молчал. Так что, на мой взгляд, Геннадий действительно предан Осипову. А разрешил я ему везде за нами ходить и все слушать, чтобы он поверил — мы действуем исключительно во благо Ильи Павловича. Именно Геннадий — единственный человек, который может дать нам нужную информацию. Нет больше никого! — разведя руками, выразительно сказал Гуров. — Его мать о пациентах Ильи Павловича представления не имеет, а Геннадий всегда был рядом с ним. Кроме того, никто не мешает нам критично относиться ко всему, что он сообщит, и перепроверять его слова. А еще Геннадий должен был понять, что самостоятельно он и его друзья ничего сделать не смогут. Так что будем работать с тем, что есть. Если в его прошлом найдется нечто такое, чем мы сможем поприжать мужика, чтобы не ерепенился, то будет совсем замечательно.

— Понял: доверяй, но проверяй, — обобщил Крячко.

— Вот именно, — подтвердил Лев Иванович и спросил у Орлова: — Петр, ты собирался по своим каналам узнать, как Осипов в клинику Бурденко попал. Выяснил что-нибудь?

— Конечно. Щербаков ночью позвонил заместителю главврача — они, оказывается, давно знакомы — и все устроил. Прооперировали Осипова удачно, сейчас он в реанимации, которую бдительно охраняют. И вообще, как выяснилось, в госпитале хорошо знают Осипова и относятся к нему с большим уважением.

— С какой стати? — удивился Гуров.

— А с той, Левушка, что во время Второй чеченской кампании Илья Павлович пришел к тому самому заместителю главного врача, рассказал, кто он и что, и предложил свои услуги, которые были приняты. С тех пор Осипов каждый день приходил туда как на работу, лечил мальчишек, которых с фронта привозили не только с пулевыми и осколочными ранениями, но еще и с крутыми психическими проблемами. Бес-плат-но! — по складам произнес Орлов. — Эти мальчишки потом смогли нормальную жизнь начать, не спились, не попали в тюрьму, как многие другие. А ты, Лева, ничего об Осипове не зная, сразу обвинил его во всех смертных грехах. Мол, как же так? У него дом за городом! Машина дорогая! Водитель-охранник и домработница! Дети в Америке живут! А он это все собственной головой и талантом заработал. Может быть, с богатеньких Осипов и дерет три шкуры. Между прочим, правильно делает, потому что их проблемы плавно вытекают из тех же денег. Они от скуки и наркотики принимают, и пьют как лошади, а потом впадают в депрессию и вскрывают себе вены. Но из нормальных людей он последние копейки не вытрясал и родителей больных детей, которые готовы до нитки разориться, чтобы своего ребенка вылечить, по миру не пускал. Вот такой, Лева, Осипов рвач, выжига, кулак и крохобор без стыда, чести и совести! Ты вчера, ничего ни о ком не зная, уже и Осипову, и Щербакову диагноз поставил. Приговор вынес и сам же в исполнение привел!

Гуров сидел, уставившись в стол, и еле сдерживался, а Крячко не выдержал и вмешался.

— Петр, хватит! — решительно заявил он. — Лева едва вошел, сразу сказал, что убедился в том, что Осипов порядочный человек. Вот и нечего ему нервы мотать!

— Стас, это мы с тобой Леву знаем и принимаем любым. Его порой и с нами заносит не туда и не по делу, но мы терпим. А остальные? Или нам на него табличку повесить: «Не кантовать»? Все, что он здесь вылепит, при нас и останется, а вот другие так лояльно к нему относиться не будут, — резко проговорил Петр, повернулся к Гурову и спросил: — Скажи мне, Лева, зачем нужно было в Истре объявлять, что дело Осипова находится на контроле у Щербакова? Мол, тут есть личный интерес?

— Уже донесли? — вскинулся Гуров.

— Лева, если ты забыл, то могу напомнить, что тебя здесь очень многие так трепетно любят, что каждое твое слово готовы повторять как заклинание. Особенно новому человеку, который еще не знаком с твоими закидонами, — язвительно сказал Орлов.

— Щербаков тебе что, разнос учинил? — осведомился Лев Иванович. — Так пусть бы меня вызывал и мне устраивал!

— Нет, разнос он мне не устроил. — Петр покачал головой. — Просто сказал, причем не мне, а другим, что король, то есть ты, оказался голым. Я говорил ему о Гурове как о лучшем из лучших, а выяснилось, что тот за время службы даже собственный авторитет заработать не смог. Поэтому я разрешаю тебе и впредь прикрываться моим авторитетом, которого у меня не только на двоих хватит. Дескать, Орлов не очень хороший руководитель, если смог так ошибиться в своем подчиненном. Его слова мигом разнеслись по всему главку. Как ты понимаешь, мне было необыкновенно приятно на старости лет такое о себе услышать. От удовольствия таял! А теперь представь себе, как на тебя завтра все смотреть будут. Раньше-то поглядывали с уважением, с опаской глядели, а теперь будут с насмешкой. Да еще и похихикают за спиной. Ты не только сам сглупил, но еще и меня подставил. За что тебе большое человеческое спасибо!

— Да что он себе позволяет?! — Гуров даже на ноги вскочил.

— Только то, что может позволить в силу звания и должности! — заявил Петр и шарахнул кулаком по столу. — Я тебя вчера предупредил, чтобы ты был поаккуратней со Щербаковым, а то костей не соберешь. А ты мои слова мимо ушей пропустил. Тебе шлея под хвост попала, и ты выпендриться решил! Показать, что тебе на всех наплевать и авторитетов ты не признаешь. Поздравляю! У тебя отлично получилось. А теперь иди и думай, как ты будешь Щербакову доказывать, что действительно профессионал, а не мой любимчик, которому я протекцию составил. Валите отсюда оба!

Взбешенный Гуров и притихший Крячко вышли из кабинета Орлова и направились к себе.

— Ошибся ты, Стас, в Щербакове, — севшим от ярости голосом сказал Гуров. — Да, в Истре я повел себя неправильно, согласен. Но и он не мужик, а баба базарная. Если я виноват, то пусть бы мне и высказывал, а не поливал всех подряд тем, что в голову ударило. Ничего! Он у меня своими же словами подавится!

— Лева, не усугубляй ситуацию, — предостерег его Крячко.

— А что он мне сделать может? — Гуров зло усмехнулся. — Как говорится, дальше фронта не пошлют. А в отставку выходить когда-нибудь все равно надо будет. Ничего! Разберусь быстренько с этим делом и рапорт подам. Ему нужны подхалимы, лизоблюды и доносчики? Вот пусть теперь они дела и раскрывают!

Они вошли в свой кабинет и сели напротив друг друга.

Лев Иванович немного успокоился и спросил:

— Ты знал о том, что произошло?

— Нет. Петр мне ничего не говорил, видимо, ждал, когда ты придешь. Он мой номер набрал, сказал, что распечатки телефонных звонков готовы, и я к нему заглянул. А потом ты появился.

— Ты отдай мне распечатки и езжай домой. А я тут посижу, подумаю, что из них выжать можно.

— Лева, одна голова хорошо, а две…

— А две — уже мутант, — ответил Лев Иванович избитой шуткой, хотя ему было совсем не до смеха. — Езжай. Нечего двоим тут сидеть.

— Так, может, заберем документы и двинем ко мне? Поедим нормально, примем по пять граммов для нервов и вместе все обмозгуем? — предложил Крячко. — У меня и переночуешь.

— Нет! — решительно заявил Гуров. — Мне надо кое-что обдумать.

— Смотри. — Стас пожал плечами. — Я хотел как лучше. — Он протянул другу папку. — Кстати, Петр распорядился телефон Осипова на прослушку поставить. Мало ли что. Криминалисты будут работать до тех пор, пока результат не получат. Так что ты им попозже позвони. Вдруг они уже что-то выяснят.

Когда Крячко ушел, Гуров уставился взглядом в стену. Мысли у него в голове бродили самые невеселые. Сыщик понимал, что Петр во всем прав. Кашу заварил он, а вот расхлебывать ее пришлось Орлову.

Гуров чувствовал себя до того паршиво, что впору было напиться до провалов в памяти. Только вот делу это не поможет. Он прекрасно знал, что его в главке, мягко говоря, не любят. Но полковник не обращал на это внимания, считал, что имеет двух верных друзей, всегда готовых прикрыть ему спину, как и он им. Этого достаточно.

За свой характер Гуров не единожды огребал от всевозможного начальства по полной программе. Это его нимало не волновало, но ему и в голову прийти не могло, что он так вот подведет Петра. Злиться оставалось только на себя, а не на Щербакова, который Льва Ивановича совсем не знал.

Владимир Николаевич поверил Орлову в том, что Гуров настоящий профессионал, и поручил ему дело Осипова. Оказалось, что судьба этого человека ему небезразлична. Щербакову действительно был нужен толковый специалист, который разберется в том, что произошло. А у Льва Ивановича, видите ли, самолюбие взыграло, и он повел себя как последний дурак.

Но и спускать такое откровенное хамство Щербакову Гуров не собирался и стал мысленно составлять план действий на ближайшее будущее. Он был незатейлив. Нападение — лучшая защита.

Полковник обдумал все в мельчайших подробностях, включил компьютер и начал составлять запросы. Он распечатал их, убрал бумаги в папку и принялся изучать перечень телефонных разговоров.

Входящие звонки делались как с сотовых, так и с городских номеров. С последними все было нормально, среди них левых быть не могло. Гуров даже присвистнул, увидев, какие люди были среди пациентов Ильи Павловича. Но раз они не шифровались, то и особого внимания не заслуживали. Будь у них что скрывать, звонили бы с мобильников с неавторизированными СИМ-картами, купить которые — не проблема. А вот среди номеров сотовых телефонов таких могло быть немало, поэтому они нуждались в серьезной проверке.

Конец ознакомительного фрагмента.