Глава девятая
Побег
Чтобы не провоцировать патрули дружинников, наводнившие улицы Городища, я оставил меч в доме скорняка, сунул за пояс боевой топорик и, накинув грубую суконную накидку с капюшоном, отправился на базар. Может, показалось, но странный тип увязался за мной от дома скорняка. Уже подходя к базару, я остановился и резко повернулся, но хвоста не было. Да уж, паранойя какая-то началась после того, как я покинул старую крепость. Покрутившись с минуту и убедившись, что действительно показалось, я направился к торговым рядам. Купил всего понемногу — вяленого мяса, крупы, сыра. В лавке беззубой бабки-повитухи набрал всяких снадобий и трав, мало ли что случится в дороге. Заскочил в лавку продавца одежды, самую дешевую, и прикупил кое-каких теплых вещей. Покрутился еще немного в торговых рядах, убедившись, что никто меня не пасет, направился в таверну, что при посадской ярмарке, выпить чего крепкого, а то продрог не на шутку, да и нервы как струна.
Недолго я в одиночестве цедил кружку крепкого меда, посетителей было немного, и в очередной раз звякнувший колокольчик на двери привлек мое внимание. Тарин остановился, войдя в таверну, нашел меня глазами и, кивнув будто в подтверждение своим мыслям, направился ко мне.
— Торбу твою я схоронил по приказу князя в канаве отхожей, — присел за стол воевода.
— Талес что-нибудь говорил про меня?
— Говорил, — кивнул Тарин и жестом подозвал служку при таверне, — завтра, если попадешься патрулям дружины, окажешься в подвале суда Хранителей.
— Где? Я не ослышался?
— Не ослышался… Талес подписал указ о прощении ордена, а еще теперь при князе будет советник Корен… помнишь такого?
— Точно! — я чуть не подпрыгнул на тяжелом табурете. — В крепости, пока ждал приема, был один человек, важный такой, в тунике, что судьи Хранители раньше носили.
— Вот, верно… он с иноземцами прибыл, червь навозный, — желваки играли на скулах Тарина, — эх, держит клятва меня, иначе…
— А меня не держит! — уже немного захмелев, я допил содержимое кружки и, достав кисет, стал набивать трубку ядреным самосадом, что купил на базаре.
— По совести и по чести, я верен должен быть клятве князю, так что предупреждаю тебя, как друга предупреждаю, уходи из Городища.
— Завтра с рассветом уйдем протокой к Желтым горам. Чернаву найти надо, пропала она куда-то, как раз перед тем, как на заимке Вараса беда случилась.
— Пусть боги примут его, — Тарин отлил меда в мою опустевшую кружку и, поднявшись, сделал несколько глотков.
Я последовал его примеру, встал и в поминание Вараса выпил.
В таверну вбежал запыхавшийся дружинник и, отыскав воеводу, быстро подошел к столу.
— Воевода, князь приказал седлать коней, хочет с княгиней иноземной вкруг Городища объехать, пока светло еще.
— Хорошо, передай караулу, чтобы разъезд был готов и ждал у ворот старого городища, я скоро.
Дружинник испарился так же быстро, как и появился.
— Совсем головой захворал наш князь, после встречи с княгиней иноземцев, красива, спору нет, — Тарин задумчиво покачал головой, а потом протянул мне руку: — Береги себя, Дарину береги… прощай.
— Прощай, воевода Тарин, — сказал я уже в спину уходящему другу и когда-то наставнику.
С приближением зимы и день заметно сократился. Выйдя из таверны, я постоял немного, вспоминая ориентиры в виде башен старой крепости, и решил немного сократить дорогу до посада и дома скорняка. Нет, все же не показалось… два силуэта прошмыгнули за изгородь небольшого домишки, когда я остановился, одолеваемый своей паранойей, и резко обернулся. Узкая улочка, канава с нечистотами и серые сумерки, дальше дорога пошире — крестьянские дворы начинаются. Где-то тут надо свернуть, чтобы выйти к улице лавочников, ага, вот и ориентиры — вывеска на углу каменного дома, да улица досками выложена. Идти оставалось немного, еще минут десять придется поплутать. Выбирая место потемней и прижимаясь к стенам домов, я ускорил шаг. Мои провожатые не отставали, странные ощущения — опасности не чувствую, но то, что они по мою душу — это как пить дать.
Скорняжная лавка уже закрывалась, работников, что расходились по домам, провожал, стоя в дверях, Кованый. Увидев меня, он покачал головой и сказал:
— Кабы один был, так хоть пропади совсем, чего девке-то нутро мотать!
— Ну, задержался немного, — я остановился у двери и снова обернулся. — Что, плачет?
— Выплакала уж все, я ее, пока обедали, напоил отваром хмельным, спит она. Иди уже, — старый наемник с осуждением посмотрел на меня и покачал головой. — Похлебка, поди, не остыла, поешь.
Я тихо прошел в комнату на втором этаже и сложил у двери сверток с покупками. Дарина спала, завернувшись в мой кафтан, на широкой лавке у окна. На столе тускло горела лампада, я пододвинул высокий медный кувшин так, чтобы свет не падал на окна, а сам медленно подошел к одному из них. Разглядел не сразу, так как мои провожатые встали в тени одного из домов, вот к ним присоединился кто-то третий, они поговорили, этот третий остался, а двое ушли.
— Что там? — шепотом, чтобы не будить Дарину, спросил Кованый. Он закрыл лавку и поднялся к нам.
— Похоже, следят за мной.
— А говорил, что не сбег, — хмыкнул старый наемник.
— Нет, это не дружинники, да и не стал бы князь этот концерт со слежкой устраивать…
— Чего?
— Я говорю, это не люди князя.
— А кто тогда? — Кованый с интересом присмотрелся в окно. — Не вижу никого.
— Да вон… — хотел я было показать, где стоит человек, но осекся. — Вон там было видно, пока свет в окошке на углу дома не погас.
— Вы чего? — Дарина села на лавке, протирая глаза. Наше со стариком перешептывание оказалось не таким тихим.
— Выспалась? — присел я рядом и обнял ее.
— А ты чего так долго не приходил?
— С Тарином встречался, завтра на рассвете уплываем.
— К Желтым горам?
— Еще не решил, не знаю… давай сначала эту ночь переживем…
Рассказал Дарине и Кованому о слежке от таверны, после чего Дарина сосредоточенно принялась собирать наши вещи, предусмотрительно оставив у окна свой колчан, а старик сказал, что пойдет и зажжет уличную лампаду у входа в лавку да проверит, как закрыл дверь и ставни в лавке внизу. Я же полез в свой ранец, извлек из него увесистый сверток и развернул в свете лампады. Вот он, мой туз в рукаве — 106-й ТОЗ в пошитом мной чехле, который можно закрепить за спиной, ремень с подсумками и шестнадцать патронов, одиннадцать пулевых латунок и пять заводских — волчья картечь в пластике. Латунки пусть полежат, а картечь — один в ствол, четыре в магазин… Старый наемник, наблюдая на моими манипуляциями, присел на табурет у стола и сказал:
— Оружейник, значит?
— Ага…
— Без колдовства, поди, не обошлось?
— Скорее без вмешательства богов, — ответил я и, вставив по местным понятиям «оружие массового поражения» в чехол, закрепил его на поясе.
— Чудной ты, оружейник.
— Был оружейник, не служу я теперь князю.
— Как бы не пожалел.
— А чего мне жалеть-то, не в подвале суда Хранителей — уже хорошо.
— Я про князя, как бы он не пожалел, — старик смотрел на меня таким взглядом, каким когда-то на меня смотрел Тарин, когда мы плыли протокой, а он высказывал свои предположения о том, что я вовсе не охотник с провалами в памяти.
— Ладно… Дарина, раз уж ты выспалась, то посматривай в окно да прислушивайся, не лезет ли кто в дом, а через три часа разбуди меня.
Я осмотрел два собранных у двери баула и свой ранец с притороченным к нему мечом.
Сон не шел. Я лежал на спине, выложив на пол, под лавку, топорик. Минут сорок, может час, пялился в потолок. Дарина, подставив к окну табурет, присматривала за улицей, а Кованый спустился на первый этаж, где тоже некоторое время шарахался из угла в угол, скрипя половицами, но потом затих, и я, слава богам, наконец сомкнул глаза.
Новый советник князя
Внутри все ликовало. Корен уже давно забыл, что может испытывать такие эмоции. А оказавшись в своей комнате в здании суда Хранителей, не смог удержаться, чтобы не пустить слезу. Пусть пыльно, холодно, сваленная в углу мебель и ворох рукописей, зато он вернулся! Пусть не вернулось то положение и та власть, которой он был наделен до появления этого второго, со странным именем Никитин. Хотя чего странного, пришелец просто взял себе имя по фамилии из другого мира, того же, который является родным и для самого Корена. Но теперь, благодаря убедительности, дипломатии, обаянию и, чего уж, женской красоте императрицы Скади, князь Талес огласил прощение Хранителям и принял решение о восстановлении суда. Пусть не сразу, и пока что Корен лишь второй советник и смотритель архива, но кое-что он может и сейчас, например, поднять все свои связи и снова раскинуть паутину по Городищу, а потом и до всего княжества дело дойдет! И этого выскочку и библиотечного червя Ицкана — к ногтю! Но позже… Теперь главное — давать дельные советы Талесу, россказнями о пришельце из другого мира держать в узде наместника Стака, рассыпаться в комплиментах перед императрицей, даже за этой леди-наставницей можно приударить, и будет еще один подход к расположению Скади.
— Хозяин… — Бэлк встал в дверях, оторвав Корена от мечтаний.
— Есть новости?
— Да, он остановился в одном из домов посада, у хозяина скорняжной лавки.
— Сейчас он там?
— Нет, сейчас он в таверне, что при ярмарке.
— Глаз с него не спускать, сообщать мне о каждом его шаге.
— Понял, — кивнул Бэлк и хотел было выйти.
— Подожди, — Корен протянул свернутый в трубочку листок, — найди этих людей, там указано, где их искать, и еще распорядись, чтобы привели здесь все в порядок.
— Сделаю, хозяин.
— Что ж, теперь к наместнику Стаку, в форт, — сказал Корен, глядя в узкое и высокое окно с аркой, больше похожее на бойницу, и улыбаясь кровавому закату. — Пора начинать новую историю этого княжества!
* * *
— Никитин, — Дарина положила мне руку на грудь, — там всадники на улице.
О да, это ощущение, заставившее меня вскочить с лавки, я ни с чем не перепутаю… лицо горело, все чувства обострились, в комнате темень, но вижу каждую ресницу огромных, наполненных волнением глаз Дарины.
— Сколько их?
— Трое всадников и пеших четверо, с виду наемники.
— Приготовь лук и у лестницы встань, — сказал я. Стараясь не громыхать сапогами, спустился на первый этаж, прихватив топорик.
— Я не сплю, — тихо пробурчал Кованый, когда я подошел к нему, чтобы разбудить, — кто-то уже давно у дверей возится.
— Придется драться, наемник, и прости, что привел беду в дом твоего брата.
— Драться — это хорошо, — Кованый посмотрел на шест рядом с топчаном, помотал головой, вроде как не подходящее оружие для боя в замкнутом и тесном пространстве кожевенной мастерской, вынул из ножен короткий меч, а из-за пояса достал топорик, чуть крупнее, чем мой.
— Давно возятся? — спросил я и, подняв небольшую лавку, аккуратно поставил ее в паре метров от двери.
— Да порядком уже.
— Значит, скоро войдут…
Вероятно, с помощью какого-то рычага дверь в лавку чуть приподняли, а потом отжали наружу. Сделали это почти без шума, только немного захрустело дерево да тоскливо скрипнули петли… В дверном проеме выросли четыре силуэта, я услышал, как наверху, на лестнице, тонкие пальцы Дарины тянут тетиву… Первые двое шагнули вперед и аккуратно переступили препятствие в виде лавки.
— Кованый, назад! Это чужеземцы! Они видят в темноте! — заорал я, выхватывая огнестрел.
Ш-ш-ших! — прилетела выпущенная Дариной стрела и с хрустом ударила в грудь одного из нападавших. Кованый сделал несколько шагов назад, а я нажал на спуск… на мгновение вспышка выстрела осветила нас всех, грохнуло неслабо, зазвенело и посыпалось стекло окошка, что рядом с дверью, я решил не терять времени и, переступив двоих, сраженных картечью в упор, выскочил на улицу. Нападающие замерли на пару секунд, соображая, что происходит, и я воспользовался моментом и, отскочив еще на несколько шагов от дома, дабы увеличить осыпь, снова выстрелил в двоих, стоявших вдоль стены… еще один, что находился посреди улицы и держал под уздцы трех лошадей, схватился за шею и, дико вопя, стал кататься по земле — это Дарина, сообразив, стала стрелять из окна второго этажа. Я дернул затвор, досылая очередной патрон, и пошел прямо на человека, стоявшего поодаль, в тени кроны невысокого, но с густой листвой дерева у одноэтажного каменного дома. Человек сообразил не сразу, что я его вижу и иду прямо на него, но наконец-то опомнился и побежал было прочь… зарядом картечи я перешиб ему ноги, и он с диким воплем повалился на камень тротуара.
— Кто, кто послал вас? — с ходу я приземлился коленом ему на спину и зарядил смачную оплеуху, аж ладонь отбил. — Кто послал, спрашиваю!
Но бесполезно, то ли в ступор впал от увиденного, то ли болевой шок. Я перевернул подстреленного на спину, положил ему руку на горло и, внимательно осматриваясь по сторонам, с силой сдавил. В нескольких окнах я заметил любопытствующих. Все, нельзя терять времени!
Вбежав обратно в мастерскую, я застал Кованого за тем, что тот со знанием дела перерезал глотку выжившему нападавшему.
— Собираемся, уходим! — зачем-то крикнул я и побежал наверх.
Когда мы с Дариной спустились, то застали старого наемника спокойно сидящим на пороге мастерской.
— Ты чего? Бери вещи, пойдем!
— Вы уходите, и вон лошади как раз…
— А ты?
— Я много лет назад уже сбежал и причинил горе свой семье, останусь, приму еще один бой, а там, если боги пожелают, то я отправлюсь к предкам.
— Как же… — потряс я старого наемника за плечо.
— Уходите, времени мало, а мне все одно долго не прожить, с каждым днем недуг убивает меня.
Со стороны старой крепости послышался приближающийся звук цокота копыт — караул крепости уже спешил к нам.
— Прощай, наемник, — сказал я и подтолкнул Дарину к трем лошадям.
Звон металла мы услышали почти сразу, как свернули в один из проулков — Кованый вступил в бой, а мы, переглянувшись с Дариной, поскакали к протоке, где еще надо было успеть забрать большой мешок из лодки.
— Куда? — взволнованная первым в своей жизни боем и первым убийством человека, спросила Дарина.
— На север, там накануне зимы нас точно никто искать не будет! А Тарин знает, куда мы собирались, я ему сам говорил…
Я специально повел лошадь через окраину посада, где, прижимаясь оградами друг к другу, стояли крестьянские имения с добротными домами, но деревянного настила и, тем более, камня на дороге не было, и мы относительно тихо, сделав крюк, поднялись к мосткам протоки, где оставили лодку. Бросив пару серебряных ноготков в ладонь старухи, что присматривала за мостками и лодками, я спросил:
— Нет ли сухой лодки? А эту я вам оставлю.
— Есть, — пытаясь разглядеть мое лицо во всполохах огня от железной корзины, что выполняла функцию ночного фонаря, ответила она, — только она больше, чем твоя, и не налаживалась с прошлой осени.
— Я согласен.
— Добавь тогда еще… — старуха снова протянула сухую ладонь.
С объемным баулом за спиной и мешком в руке я вернулся к Дарине, ожидающей меня в тени навеса постоялого двора, со стороны которого уже слабо доносились звуки затихающей пьянки. Навьючив «лишнюю» лошадь, мы медленно, чтобы не привлекать внимания, поехали прямо через местами заболоченный луг к роще, что виднелась вдалеке. Кое-где попадались топкие места, но моя способность видеть в темноте помогала их беспрепятственно объезжать. Уже на границе рощи мы услышали, как на караульной башне старой крепости часто забили в тревожный колокол — стража подняла тревогу.
— Проедем до утра на восток, а как рассветет, наладим лодку у первой же протоки и поплывем на север.
— А Чернава?
— Если она жива, то не пропадет, а если мертва…
— Может, она все же показалась на заимке Ласа? — предположила Дарина, больше для успокоения.
Роща оказалась самым настоящим лесом, который на подорожном лоскуте не был отмечен. Кляня про себя особенности местной топографии, я повел нас по окраине, дальше ночью ехать не рискнул… и приобретенные кошачьи инстинкты не одобряли, да и лошади волновались, чуя дикого зверя. Так краем леса и ехали, пока не забрезжил рассвет, а с восходом солнца задул по-зимнему холодный ветер. Я посмотрел на Дарину, она, спрятав лицо в поднятый ворот стеганого кафтана, уже давно клюёт носом, еле держит поводья и вот-вот выпадет из седла.
— Можно остановиться, оденемся теплее, поедим, отдохнем пару часов и двинемся дальше.
В ответ Дарина лишь облегченно выдохнула, кивнула и натянула поводья… устала, амазонка моя.
