Столица беглых

Николай Свечин, 2020

Коллежский советник Лыков провинился перед начальством. Бандиты убили в Одессе родителей его помощника Сергея Азвестопуло. А он привлек к поискам убийц самого Сергея, а не отослал в Петербург, как велели. В наказание Лыкова послали в Туруханский край. Оттуда участились побеги ссыльных; надо выяснить, как они ухитряются бежать из такого гиблого места. Прибыв к Полярному кругу, сыщик узнает, что побеги поставлены на поток. И где-то в окрестностях Иркутска спрятаны «номера для беглых». В них элита преступного мира отсиживается, меняет внешность, получает новые документы. А когда полиция прекращает их поиски, бандиты возвращаются в большие города. Не зря Иркутск называют столицей беглых. Лыков принимает решение ехать туда, чтобы найти и уничтожить притон…

Глава 3

Туруханск

Полицейские чины двинулись вверх по горе в сторону храма. Позади стражник тащил багаж командированного.

— Желаете сразу в баню? — тактично поинтересовался пристав. — Натоплена к вашему прибытию.

— Вот спасибо! Давайте и впрямь с нее начнем, а то я чуть не одичал, покуда плыл. Вас как зовут?

— Лев Фердинандович, ваше высокоблагородие!

Булевский шел, будто палку проглотил: спина прямая, голос преданный, с придыханием. Чует вину, пытается загладить…

— А меня Алексей Николаевич. Давайте по-простому, без китайских церемоний.

— Слушаюсь!

— Нельзя ли задержать пароход, чтобы он не ушел без нас в столицу края?

«Туруханский царь» смешался:

— Так мы уже в ней.

Лыков даже остановился:

— Простите, не понял. Мы в селе Монастырское, а я имел в виду заштатный город Туруханск.

— Изволите ли знать, упомянутый вами город того… Центральное управление краем оттуда переехало. Сюда.

— Как переехало?

— После пожара в пятом годе восстанавливать сочли нецелесообразным. Перенесли все в Монастырское, и теперь, стало быть, головка здесь. Пока неофициально, и не все еще перебрались, однако…

— Что за пожар?

— Так вам в Красноярске не объяснили? — удивился пристав. — В июне мы переехали. Здание полицейского управления, тюрьму — заново отстроили. Из четырех лавок, что были в городе, три переместились следом за администрацией. К зиме достроим больницу, тоже сюда переведем. Жители почти все Туруханск покинули, оседают здесь. Помер город, считайте. Река когда обмелела, начал народ оттуда уезжать. А после того как его сожгли, и вовсе жизни не стало.

— А кто сжег?

— Уголовные из ссыльных, больше некому, — убежденно сказал Булевский. — Однако доказать не получилось.

— Странно, Александр Константинович ничего мне не сказал.

— Миллер? — догадался пристав. — Да вы, верно, торопились. На пароход. Так?

— Так. Беседа, вы правы, получилась короткой.

— Вот он и не успел. Решение о переносе местоположения властей принято еще в прошлом году. Формальности оказались долгие, но к осени закончим. Вот.

Лыков кивнул:

— Хорошо, это я понял. Но мне все равно надо попасть в Туруханск. Ведь Силин с приятелями бежали оттуда?

— Так точно.

— Я должен изучить обстоятельства побега на месте. Поедете со мной для дачи разъяснений. Как же так вышло, Лев Фердинандович?

— Не моя вина, ваше высокоблагородие! В округе уголовных ссыльных пруд пруди, скоро будет больше, чем коренного населения. Я докладывал, что больше нельзя, надзор будет невозможным, и вот… А рука руку моет. Уряднику сказали, что ушли на работы в Гольчиху и Дудинское, пароходы разгружать. Нужны заработки, мы понимаем… Административно-ссыльные получают от казны ежемесячно пятнадцать рублей, на них еще кое-как, но можно жить. А ссыльнопоселенцам ничего не полагается. Им хоть с голоду помирай. И губернское начальство по нашим ходатайствам разрешило отпускать таких на заработки в пределах округа.

— Как сбежали Африканец с товарищами? Могли они сесть в Енисейском заливе на пароход и уплыть в Европу?

— Никак нет. Проведенным дознанием точный маршрут выяснить не удалось. Молчат, как омули! Никто ничего не знает. Однако побег на иностранном пароходе практически неосуществим. Капитан знает, что это нарушение закона, — для чего ему рисковать? Денег у голодранцев нет, люди они беспокойные… Считаю такой маршрут невозможным^[11].

— Значит, уголовные бежали вверх по реке? — недоверчиво спросил Лыков. — Но как они сумели преодолеть кордоны?

— Об этом следует спросить караульных, — зло парировал надворный советник. — У меня, ваше высокоблагородие, под управлением земли с пол-Европы. Разве за всеми углядишь? Штаты смешно сказать какие. Оклады жалованья еще смешнее. Чего они там, в Петербурге, хотят? Приехали бы да сели на мое место, а я бы посмотрел, как они управятся!

Было ясно, что «они» для Булевского — это в том числе и Лыков.

— Отложим разговор, — примирительно сказал командированный. — Но в Туруханске продолжим его. Я должен дать отчет товарищу министра генералу Курлову. Если считаете себя невиновным, дайте аргументы. Настоящие, а не про пол-Европы.

Алексей Николаевич не собирался куковать у черта на куличках. Провести быстрое дознание — дело двух дней. Дольше пароход задерживать нельзя, а подниматься по течению до Красноярска в собачьей упряжке сыщик не собирался. Он велел Булевскому сообщить капитану «Мономаха», что отплытие назад состоится по решению коллежского советника. Требование являлось незаконным, но в Сибири проходило и не такое.

Быстро вымывшись в бане и пообедав, питерец вернулся на судно. Его уже ждали и тут же снялись с якоря. Пристав сопровождал столичное начальство и покрикивал на капитана и матросов. Действительно, тут он был царь и бог…

Монастырское находилось на правом берегу Енисея, а Турухан впадал в него слева. Пароход развернулся против сильного течения и зашел в устье притока. В Енисей с другой стороны впадала Нижняя Тунгуска, и ширина реки достигала шести верст, поэтому маневр не составил затруднений. Как только вошли в Турухан, пароход резко сбавил ход. Подниматься не спускаться… Кроме того, речка оказалась засоренной карчами, «Мономах» принялся лавировать. На носу стоял боцман и лотом замерял глубину, сообщая данные на мостик.

Так они плыли целых пять часов, а поднялись лишь на двадцать верст. Пешком было бы быстрее, подумал Лыков. Но присмотрелся внимательно и понял, что ошибся. Лес по обоим берегам стоял редкий, то и дело проглядывали обширные болота. Севернее начиналась Тазовская тундра, она и формировала пейзаж. Еще много попадалось озер, и все они имели правильную круглую форму. Гость спросил у хозяина, почему так. Тот ответил по-солдатски:

— Не могу знать! Местные называют их — шары. Они здесь повсюду и такие, словно их циркулем чертили…

Вскоре стоять на палубе стало невозможно. Налетели такие полчища комаров, которые возможны лишь в Сибири. Полицейские спрятались в каюте. Унылые виды, медлительность хода, гнус — все навевало невыносимую тоску. «Я-то скоро уеду, а как тут люди годами живут», — думал про себя Лыков.

Наконец пароход встал окончательно. На берег полетела сходня. Капитан доложил:

— Дальше фарватера нет, слишком мелко.

Откуда-то выскочил бравый малый кавказской наружности и доложил Алексею Николаевичу:

— Ваше высокоблагородие! Помощник пристава, не имеющий чина Кибирев явился в ваше распоряжение!

Булевский пояснил:

— Это мой ближайший подчиненный, осетин по нации. Я послал его приготовить илимку с собаками. Дальше будем на ней добираться.

Начальство уселось в лодку. Чалдоны толкнули ее на воду, один сел к рулю, остальные двинулись пешком — подгоняли собак. За ними поспевал не имеющий чина.

Собаки продвигались вверх по реке намного быстрее парохода. Через два часа, когда начиналась серая полярная ночь, полицейские оказались в Туруханске. Кибирев теперь шел впереди и показывал:

— Тут была лавка купца Кашина. А тут, ваше высокоблагородие, меховой склад Зеликсона. Тоже был…

Лицо у помощника пристава было опухшее, и питерец спросил:

— Что с вами? Гнус?

— Так точно! Со вчерашнего дня в тайге, дожидался на берегу вашего прибытия.

— Лев Фердинандович! — укорил гость Булевского. — И зачем это нужно было? Пожалейте людей. Дождались бы мы, пока пришлют лодку из города.

Тот осклабился:

— Знаем, как гостей принимать… А этот пусть, чего его жалеть…

Туруханск поразил Лыкова своим видом. Всюду были разруха и запустение. Десятки, если не сотни домов стояли брошенные, без крыш, без дверей и окон. Только кое-где на порядке попадалась жилая изба самой бедной наружности. Людей не было видно, лишь собаки лаяли на новеньких. Да и то вполголоса, будто по обязанности. И это Новая Мангазея, столица провинции с семнадцатого века… Бывший уездный город, бывший главный меховой торг всей Сибири. Сюда на Петропавловскую ярмарку съезжались купцы от Москвы до Кяхты. Теперь все это было в прошлом.

Начальство уселось в здании полицейского управления. Там уже чадили дымокуры, выгоняли наружу гнус. Лыков с наслаждением снял с себя накомарник. Услужливый осетин тут же поставил перед ним стакан с горячим чаем и бутылку водки — на выбор. Все у помощника пристава было подготовлено заранее, и питерец от души поблагодарил его.

Далее Лыков провел формальное дознание. Он вызывал по одному тех, кто был причастен к побегу Африканца, задавал вопросы, уточнял, иногда проводил очные ставки. Сыщика интересовало, как могли четыре человека убежать из такого гиблого места и не попасться. Понемногу картина начала проясняться. И помог в этом все тот же Кибирев. Алексей Николаевич сразу почувствовал какое-то напряжение между приставом и помощником. Булевский старался свернуть интересные разговоры, торопил с отъездом, обрывал слишком откровенных рассказчиков. Говорил, что все уже изложил в рапорте, который отослал губернатору, но в Монастырском у него имеется копия и он предоставит ее в распоряжение ревизора. Там есть ответы на большинство вопросов. И вообще пора возвращаться, ночевать тут негде…

Осетин же, наоборот, домогался от свидетелей подробных и точных ответов. Скоро коллежский советник понял, куда клонят эти ответы. Урядник и два стражника сообщили, что Африкант Силин часто наведывался в Монастырское, с тех пор как туда перебралось управление полиции. Он имел заручку у письмоводителя управления Мелентия Непогодьева. Не иначе, тот помогал налетчику с бумагами, потому как официального разрешения на работы тот не просил. Письмоводитель в этих местах — большой человек. У него на руках бланки, печати, он всегда может подсунуть приставу на подпись нужный документ.

Продавец магазина фирмы «Ревельон» показал, что у Силина имелись денежные суммы, и немаленькие. Налетчик купил даже граммофон с пластинками! И подарил его Непогодьеву, каковой факт письмоводитель пытался скрыть.

Ссыльнопоселенец Шумилкин, из киевских воров, был за что-то обижен на Африканца и сообщил важные факты. Перед тем как сбежать, тот похвалялся за бутылкой водки, что у него «куплена вся полиция, начиная с головы». И только помощник пристава, кавказская цаца, пока кочевряжится. Но управа на него найдется, сверху прикажут, и никуда не денется.

Пристав сидел красный, как рак, и пытался ошельмовать свидетеля. Разговор принял опасный для него характер. Но вор держался смело, слишком смело для своего положения. Лыков не мог объяснить себе такую откровенность перед приезжим ревизором. Тот уедет, а надворный советник Булевский останется. Наконец на третьем часу дознания выяснился важнейший факт. Алексей Николаевич спросил у полицейских:

— Где сейчас Непогодьев? Надо его срочно допросить.

— Он отпросился на охоту, — торопливо ответил пристав.

— Вот как? А кто ему разрешил? — с нажимом спросил Лыков.

— Я.

— Вы? Зная, что из Петербурга к вам едет проверяющий?

— Так он через четыре дня вернется. Я телеграфировал в Красноярск, выяснил, что вы на «Мономах» не попали, и отпустил Непогодьева. Думал, вы позже прибудете, и он успеет.

— А то, что я на илимке пустился догонять пароход, вам в Красноярске не сообщили?

— Э-э… Я подумал, что не догоните.

— Как вы могли так решить? У вас побег за побегом, из столицы выслали ревизию, а письмоводитель вздумал поохотиться. Прошел бы ее, тогда и гулял бы.

— Я не подумал о ревизии, — фальшивым голосом произнес Булевский. — Отправил рапорт губернатору, тот ничего не ответил… Мало ли их бежит?

Кибирев смотрел коллежскому советнику прямо в глаза; казалось, он сейчас подмигнет.

— Когда ваш Непогодьев вернется? — в голосе ревизора звучало отчетливое раздражение. — Я не собираюсь торчать тут четыре дня. Срочно отзовите его в Монастырское. Сумеете?

Пристав молчал, и тогда за него ответил помощник:

— Не получится, не для того уплывал.

— В каком смысле?

— Ни на какой он не охоте, а сбежал. Непогодьев в понедельник сел в моторную лодку Министерства путей сообщения, что возвращалась в Красноярск из Карского моря. Они промеры делали. Смерили — и домой. Вот письмоводителя по пути захватили. Вместе с варшавьяками.

В комнате повисла тишина, потом Булевский заорал диким голосом:

— Тебе кто разрешил поперед начальства говорить, туземная рожа?! Молчать!

— Я разрешаю, пусть докончит мысль, — хладнокровно осадил «туруханского царя» сыщик. — Продолжайте, господин Кибирев. Как вас по имени-отчеству?

— Иван Игнатьевич, ваше высокоблагородие.

— Говорите мне Алексей Николаевич. Так что там с варшавьяками?

— Блонский, Пшибышлавский и Леймер. Три револьверца проживали в округе. Первые двое — в Диксоне, а Леймер — в Толстом носе.

— Это из банды «Червоный Круль», что ли? — воскликнул Алексей Николаевич.

— Так точно.

— И?..

— Сели они с Мелентием в ту лодку и отплыли вверх по реке.

— А документы?

Помощник пристава хмыкнул:

— Этого добра им Мелентий сколько хочешь нарисует.

Лыков повернулся к приставу:

— Про этот побег вы тоже сообщили в Красноярск?

— Не успел. Собственно, я и не знал! А…

И Булевский опять заорал на помощника:

— Почему мне не доложили? Я отстраняю вас от должности!

— Отставить! — повысил голос питерец. — Вот, потрудитесь прочесть вслух.

И он вручил приставу свой открытый лист. Тот развернул бланк и срывающимся голосом прочел о полномочиях командированного. Все чины МВД обязаны оказывать содействие… выполнять распоряжения, отданные в рамках исполнения возложенного на него поручения… знакомить с документами… Внизу стояла подпись Столыпина.

— Ну, поняли?

— Так точно, понял, — вытянул руки по швам надворный советник.

— Тогда слушайте. Вы временно отстранены. Не Кибирев, а вы. До завершения разбирательства. Выйдите в соседнюю комнату. Скоро мы здесь закончим и вернемся в Монастырское. Там оформим ваше отстранение, я телеграфирую Курлову. Еще губернатору, он должен уже прибыть. На вашу переписку я накладываю арест до завершения следствия. Все бумаги опечатаю. Если есть что сказать в свое оправдание, говорите.

— Это все Ванька, он давно хочет меня подсидеть.

— Что Ванька? Он помог сбежать полякам? И он дал слишком много воли письмоводителю? Идите.

Как только Булевский вышел с гримасой оскорбленного достоинства на лице, Кибирев сказал:

— Правильно, ваше… Алексей Николаевич. Обыск, непременно обыск. И деньги найти, Мелентий с ним делился. Но деньги пристав не дома прячет, я уверен. А у своей любовницы Серафимы Мухиной. Там тоже надо обыскать. Разрешите, я лично?

— Рассказывайте, что у вас здесь творится, Иван Игнатьевич. С самого начала.

— Да вы уж все поняли. Бегут от нас за деньги, махинация отлажена. У кого нет за душой, тот сидит. С ума сходят многие…

— Давайте ближе к делу.

— Слушаюсь.

— Давно это у вас завелось?

Помощник пристава понурился:

— А что я мог сделать? Булевский мне ходу не давал, все бумаги только за его подписью… И выехать отсюда ни-ни. На Гыданский полуостров, к полюсу — пожалуйста, а в Красноярск, сказал, и думать забудь.

— Я вас спросил о другом.

— Давно, Алексей Николаевич. Третий год.

— Дела… И сколько за это время ссыльных утекло? Через отлаженную махинацию.

— За полсотни. Эсеры своих бойко вытаскивают, социал-демократы, финляндцы. Это из политических. Варшавьяки денег никогда не жалели, любимые клиенты были у Непогодьева. Потом дашнаки, армянские боевики. Этих не поймешь, политические они или уголовные.

— Анархисты еще не пойми кто, — поддакнул Лыков. Но осетин возразил:

— Нет, для побегов организация нужна. Анархисты каждый сам за себя.

— Хорошо. Кто из социал-демократов чаще бежит — беки или меки?^[12]

— Беки. Они злее.

— Хоть что-то вы пытались сделать? — не удержался от укора Лыков.

— Писал товарищу, он канцелярский служитель в губернском жандармском управлении. Тот сказал: сиди и не чирикай. Губернатора меняют, придет новый, тогда и подумаем. Хорошо, что вы приехали…

Коллежский советник понимал, что помощник пристава топит своего начальника. Это производило неприятное впечатление. Но с другой стороны, нужно было исправлять ситуацию. Похоже, Булевский не просто запустил дело, а изменил присяге с целью наживы. Измену требовалось доказать, и для этого имелись нужные люди. Но они далеко, за тысячу восемьсот верст отсюда. А пока суд да дело, кто будет управлять огромным краем? Его нельзя бросить ни на день, иначе ссыльные окончательно разбегутся. Вот Кибирев и станет пока исправлять должность, до утверждения губернатором.

Пора было возвращаться в Монастырское. Лыков напоследок собрал всех наличных ссыльных бывшего города и выслушал жалобы. Люди говорили одно и то же: работы нет, жить не на что. Чалдоны если и нанимают кого, то лишь за еду. Сытым будешь, но денег не получишь. С рыбной ловлей та же история: закупка для городов два месяца в году, а потом чем заняться? Разрешение на отлучку в пределах Туруханского отдела кое-как дают, но тут нигде не нужны рабочие руки. Хорошо платят на золотых приисках. Однако туда как раз не отпускают. Хоть с голоду подыхай!

Что скажешь усталым озлобленным людям? Не надо было воровать и делать революцию? Алексей Николаевич записал претензии и обещал передать их губернатору. И покинул Туруханск.

Обратный путь оказался легче. Ветер дул не с болот, а со стороны Енисея, и комаров по сибирским меркам было немного. Когда дошли до парохода и поднялись на палубу, оказалось, что она вся забита людьми и пожитками. Это очередные эмигранты из Туруханска ехали на новое место жительства в Монастырское.

— Скоро тут совсем никого не останется, — вздохнул Кибирев.

Когда добрались до села, Булевский удалился к себе на квартиру. Алексею Николаевичу пришлось делать там обыск. Заодно он допросил бывшего пристава. Пришлось обходиться без постановления судебного следователя. По закону, в случаях, не терпящих отлагательства, сыщик имел на это право, и ковал железо, пока горячо.

Еще он отослал две длинные телеграммы. В одной сообщил начальству о том, что своей властью отстранил пристава отдела от должности за преступную халатность. И объяснил, в чем она выразилась. Депешу он адресовал Курлову, Зотову и губернатору Бологовскому. Начальство пусть само решает, как правильно оформить действия коллежского советника.

Вторую телеграмму Лыков послал по всей коммуникационной линии Монастырское — Красноярск. В ней он предписывал арестовать письмоводителя Непогодьева и трех поляков. Сообщались приметы беглецов. Когда Иван Игнатьевич прочел эту депешу, то сказал:

— Поздно. Они уже ускользнули.

— Моторная лодка еще не успела добраться до Красноярска. Прошло только четверо суток.

Кибирев покачал кудрявой головой:

— Беглецы не дураки, понимают, что в Красноярске их уже будут ждать. Они свернули в Верхнюю Тунгуску. Там спустятся, сколько хватит возможности, а потом посуху пойдут в Иркутск.

— Почему именно в Иркутск? — встрепенулся Лыков. — Кстати сказать, часть пути к вам я плыл в компании штабс-капитана Сухобруса. Знаете его?

— Так точно. Начальник Вороговского кордона. Добросовестный офицер, японцами раненный.

— Про рану он ничего мне не сказал. Зато выдвинул предположение, что где-то в Восточной Сибири есть потайное место, в котором отсиживаются беглые. Выжидают, пока полиции надоест их искать. Заодно лечатся, кто больной, меняют наружность, запасаются документами. Ничего не добавите к словам Ивана Остаповича?

Осетин энергично поддержал версию штабс-капитана:

— Я потому и говорю так уверенно про Тунгуску. Иркутск ведь стоит на ней; правда, там она называется Ангара. А город ох какой непростой… Оттуда куда хочешь можно податься: или в Харбин, или во Владивосток, или в европейские места.

— Сухобрус назвал убежище санаторией. Мы в Департаменте полиции говорим: номера для беглых. Но точный адрес, имя содержателя, пароли, подводчики — ничего не известно. Само существование притона только предположение. Как нам его найти?

— Номера для беглых… — задумчиво повторил осетин. — А название правильное. Или санатория — тоже подходит.

— Так что скажете? Нет каких-то подсказок или догадок?

— Догадка имеется. Мы тут промеж себя тоже обсуждали. Есть беглые, так сказать, бестолковые. Дают стрекача наобум, без денег, с дурными документами. Таких мы быстро ловим. А есть хитрые и смекалистые. У них и деньги в наличии, и бумаги комар носу не подточит. Но этого для успеха мало. Нужны еще люди, которые подберут пути следования. Сопроводят, укроют на этапах. Сменят прокисшие паспорта на свежие. И доставят через обходные тропы в санаторию.

— Ага, — оживился сыщик. — Кажется, я вас понял. Вы хотите сказать, что санатория, чтобы быть успешной, нуждается в агентах. Так?

— Именно. Причем агентов должно быть много. Они повсюду на маршруте, у них связь, пароли-явки и свои люди в каждой полиции, навроде нашего продажного Непогодьева. Вот что я имел в виду.

Слова осетина захватили питерца. Неужели он прав? Целая организация с представителями во всех важных пунктах, где сильный надзор. С явочными квартирами, по которым, как эстафету, передают беглеца с рук на руки. Почему нет? Такие организации много лет существовали у бегунов^[13]. А народники с их ячейками в каждом крупном городе? Тут же кто-то придумал штуку похитрее. Способную давать доход. Сибирь наводнена людьми, которые спят и видят, как бы отсюда убраться. Многие готовы за это платить. У других имеются сильные и денежные покровители, согласные выкупить своего человека. Лыков знал, что крупные антиправительственные партии создали у себя специальные органы, отвечающие за вызволение арестантов из мест заключения. Спрос есть, значит, есть и предложение. Уже не в первый раз всплывает Иркутск как базис номеров для беглых. Фактов никаких, но не просто так называют именно этот город. Надо ехать, разбираться.

До отплытия «Мономаха» оставались сутки. Лыков обложился бумагами, конфискованными у пристава. В запечье у его полюбовницы Мухиной Кибирев отыскал семнадцать тысяч рублей! Ни баба, ни сам пристав не могли внятно объяснить происхождение этих сумм. Видимо, они не ожидали побега письмоводителя и не успели спрятать улики. Кое-что удалось найти и на Мелентия. Он готовился к побегу и сжег все лишнее. Но в почтовой конторе остались копии полученных им телеграмм. Алексей Николаевич просмотрел их и обнаружил, что Непогодьев накануне обменялся пятью депешами с неким Самсоном Родонаем. Телеграммы он посылал в Иркутск! И фамилия нерусская, похожа на грузинскую. Возможно, это была ниточка.

Закончив дела, Алексей Николаевич сел на пароход и дал команду отчаливать. В Монастырском никогда не видели человека в чине шестого класса, поэтому все пожелания сыщика расценивались как приказы. Радостный — дорвался до должности! — Кибирев ублажил ревизора, как мог. Лыкову в дорогу положили варенье из кислицы^[14], жирной енисейской сельди, туруханских омулей и хайрюзов^[15]. «Мономах» дал свисток и пустил дым не хуже паровоза. И отчалил. Гора с белой церковью на макушке стала медленно удаляться. Мелькнули остяцкие чумы на берегу, между ними стоял исправляющий должность пристава и махал фуражкой. Все, прощай, Туруханск.

Когда столица ссыльного края скрылась из виду, Лыкову стало легче. Он выпил водки в буфете, закусил селедкой — сделалось еще легче. Как люди живут в этих гиблых местах годами? Сыщик отогнал тяжелые мысли, ему надо было думать о другом: следовало продлить ревизию.

«Мономах» шлепал по воде целую неделю, прежде чем добрался до Красноярска. В Енисейске Алексей Николаевич сошел на берег и послал в Петербург телеграмму. В ней он излагал директору департамента свой план. Уж коли сыщик оказался в Восточной Сибири, следовало воспользоваться этим. И поручить ему поиск номеров для беглых. Косвенные улики указывают на Иркутскую губернию. Само прибежище где-то в глубинке, не в городе, но концы наверняка там. Коллежский советник сам напрашивался на длинную и заведомо неблагодарную командировку. Неизвестно, получится ли у него справиться с задачей. Но если кто в департаменте и может провести такое дознание, то лишь Лыков. И начальство это хорошо понимало.

Кроме того, Алексей Николаевич предложил Зотову согласовать командировку с Курловым. Тут был подтекст. Сыщик показывал товарищу министра, что не боится ни дальних поездок, ни ответственности. И даже ищет сложных поручений. Шталмейстер думает, что наказал строптивого подчиненного, послав его в Туруханск. А тот взял и шагнул еще дальше. Выяснив важные обстоятельства, Лыков добровольно застревал в Сибири на неопределенный срок. Для пользы дела, без понукания начальства.

Сойдя с парохода в Красноярске, коллежский советник первым делом явился на телеграф. Там его ждали две депеши. Первая была от Азвестопуло. Сергей сообщал, что у них с Марией родился сын, крепкий и здоровый. Орет басом с утра до вечера, но добродушно. Крестили ребятенка Алексеем, понятно, в честь кого. Помощник звал шефа быстрее вернуться домой, чтобы обмыть долгожданное событие. Он еще не догадывался, что Лыков решил остаться за Уралом надолго. И скоро потребует к себе помощника.

Вторая телеграмма была от Зотова. Директор Департамента полиции сообщал, что предложение Лыкова одобрено наверху. Генерал-губернатору Восточной Сибири Селиванову послано предписание: оказать полное содействие ревизии коллежского советника Лыкова. Тот должен проинспектировать вновь созданное в кадре иркутской полиции сыскное отделение — и проверить его в деле. А именно, найти с помощью тамошних сыщиков санаторию для беглых. Там же на телеграфе питерца ждали триста рублей прогонных и новые полномочия. Под ними опять стояла подпись Столыпина.

Примечания

11

В 1913 году политические ссыльные Штерн (Носков), Соколовский и Кучиновский бежали из Туруханского края на английском пароходе, нанявшись на него матросами. Они высадились в норвежском порту Гамерферст и оттуда перебрались в Париж. Капитан парохода, член английской палаты общин Вебстер был за это арестован российскими властями. Его выпустили из тюрьмы лишь после того, как британский министр иностранных дел Эдуард Грей принес извинения русскому правительству за действия британского подданного.

12

Беки — большевики, меки — меньшевики.

13

Бегуны — одна из самых законспирированных раскольничьих сект.

14

Кислица — красная смородина.

15

Сейчас говорят — хариусы.