Искусство обмана

Нора Робертс, 1986

Эксцентричная, неприступная, восхитительно прекрасная, загадочная Кирби… Перед изумленным взором Адама Хайнеса дочь выдающегося живописца Филиппа Фэйрчайлда предстает то в образе богемной художницы, то – великосветской дамы с безупречными манерами, то – экзотичной индийской принцессы. Раскрывать ее истинную суть не менее интересно, чем расследовать запутанную историю с шедеврами старых мастеров из коллекции ее чудаковатого, но безмерно талантливого отца.

Глава 3

Повсюду были разбросаны тюбики с краской, связки кистей стояли в разнообразных банках. В воздухе висел запах масла и скипидара. Понятно, руины и дух искусства, подумал Адам.

В студии был высокий потолок, сквозь арочные окна лился солнечный свет. Пол, возможно, когда-то был красив, но теперь древесина, забрызганная и измазанная красками, потускнела. Холсты лежали прямо на полу, по углам.

Кирби быстро и внимательно огляделась. Увидела, что все так, как должно быть, и немного расслабилась. Пересекла студию, приблизилась к отцу.

Он сидел неподвижно, уставившись на бесформенную кучу глины перед собой. Не сказав ни слова, она обошла вокруг стола, тщательно рассматривая глину. Глаза Фэйрчайлда были прикованы к злосчастному творению. Через несколько мгновений Кирби выпрямилась, почесала нос тыльной стороной ладони и скривила губы:

— М-м-м.

— Это только твое мнение, — ощетинился Фэйрчайлд.

— Конечно. — Она погрызла ноготь большого пальца. — Ты имеешь право услышать другое. Адам, подойдите и посмотрите.

Он одарил Кирби убийственным взглядом, заставив ее улыбнуться. Захваченный врасплох, взглянул на глину, предположил, что это неплохая попытка — ястреб с выпущенными когтями и недоделанным клювом. Сила, жизнь, песнь, вихрем вырывающиеся из его картин и из скульптур дочери, — здесь их просто не было. Адам стал искать пути отступления.

— Х-м-м, — начал он, пытаясь придумать, как отплатить Кирби.

— Видишь, он со мной согласен. — Дочь похлопала отца по голове.

— Да что он понимает! — воскликнул Фэйрчайлд. — Он же художник!

— Как и ты, папа. Великолепный художник.

Фэйрчайлд постарался скрыть удовольствие от ее слов и погрузил палец в глину.

— Скоро, о, злая, противная девчонка, я стану и великолепным скульптором.

— Я подарю тебе пластилин на день рождения. — Она взвизгнула, когда Фэйрчайлд схватил ее за ухо и потянул. — Изверг! — Она фыркнула и потерла мочку.

— Следи за своим языком, иначе я сделаю из тебя Ван Гога.

Маленький Фэйрчайлд захохотал, а Кирби, наоборот, вся застыла — лицо, плечи, руки. Плавность движений, которой до этого любовался Адам, исчезла. Невероятно, она… боялась? Не Фэйрчайлда. Адам был уверен, что Кирби никогда бы никого не испугалась, а тем более собственного отца.

Однако она быстро взяла себя в руки и задрала подбородок.

— Я собираюсь показать Адаму свою студию. Он может обосноваться там.

— Хорошо, хорошо. — Услышав резкие нотки в ее голосе, Фэйрчайлд похлопал дочь по руке, запачкав ее глиной. — Она чертовски мила, вы не находите, Адам?

— Да, это правда.

Кирби прерывисто вздохнула.

— Видишь, моя дорогая, разве теперь ты не поблагодаришь меня за те брекеты?

— Папа. — С легкой усмешкой она прижалась щекой к его лысеющей голове. — Я никогда не носила брекеты.

— Конечно нет. Ты унаследовала зубы от меня.

Он лучезарно улыбнулся Адаму и подмигнул:

— Возвращайтесь после того, как обустроитесь. Мне необходима мужская компания. — Он легонько потрепал дочь за щеку. — И не думай, что он будет крутиться вокруг твоих лодыжек, как Рик Поттс.

— Адам совсем не похож на Рика, — пробормотала Кирби, затем взяла тряпку и стала очищать руки от глины. — Рик — милый.

— А манерам она научилась у доярки, — заключил Фэйрчайлд.

Кирби взглянула на гостя:

— Уверена, Адам тоже может быть милым. — Ее голос звучал неуверенно. — Сильная сторона Рика — акварель. Он из тех мужчин, к которым женщины относятся по-матерински. Как войдет, начинает заикаться.

— Он влюблен до безумия в нашу маленькую Кирби. — Фэйрчайлд снова бы расхохотался, если бы не предупреждающий взгляд дочери.

— Это ему так кажется. Я его не поощряю.

— Тогда что за объятия мне случилось наблюдать в библиотеке? — Довольный собой, Фэйрчайлд повернулся к Адаму. — Очки ведь просто так не запотевают.

— Несомненно. — Они нравились ему, черт побери. Нравились, несмотря на то что были безобидными безумцами. Хотя, возможно, не столь уж и безобидными.

— Ты прекрасно знаешь, что инициатива исходила от него. Рик потерял контроль на некоторое время. Похоже на приступ гнева. — Она принялась чистить рукава свитера. — И хватит об этом.

— Он приедет на следующей неделе и останется у нас на несколько дней, — выдал Фэйрчайлд ошеломляющую новость, как только дочь направилась к двери.

К ее чести, она даже не замедлила шаг. Адам задался вопросом, стал ли он свидетелем хорошо продуманной партии в шахматы или спонтанного сражения в китайские шашки.

— Очень хорошо, — холодно ответствовала Кирби. — Я скажу Рику, что мы с Адамом страстные любовники, он ужасно ревнив и прячет кинжал в левом носке.

— Боже мой, — пробормотал Адам, когда Кирби вышла за дверь. — А ведь она и правда так сделает.

— Можете на это поставить, — согласился Фэйрчайлд, даже не пытаясь скрыть ликование. Он обожал путаницу. Человек шестидесяти лет имел право создавать все, что только возможно.

Вторая студия была подобна первой, разве что содержимое отличалось. К тюбикам краски, кистям и холстам добавились ножи, резцы и молотки. А еще целые пласты известняка, глыбы мрамора и бруски древесины. Вещи Адама выглядели маленьким островком порядка в этой комнате.

Длинный деревянный стол был загроможден инструментами, засыпан стружками, завален лоскутами и мятой тканью, возможно раньше служившей блузой художника. В углу находилась современная стереосистема. У стены — старая газовая плита, напротив — пустой мольберт. Весь этот хаос отображал сущность Фэйрчайлда. Комната, тихая, просторная и влекущая, была пропитана солнцем.

— Студия довольно велика, — сказала Кирби, обведя помещение широким жестом. — Садитесь, где вам удобно. Мы не помешаем друг другу. — В ее голосе прозвучало сомнение. Она должна была обо всем позаботиться. Пусть уж лучше Адам будет ошиваться здесь, у нее под боком, чем в папиной студии с Ван Гогом. — Вы импульсивны?

— Я бы так не сказал, — рассеянно произнес Адам, распаковывая вещи. — Хотя другие, возможно, скажут. А вы?

— О да. — Кирби уселась перед рабочим столом и взяла кусок древесины. — У меня случаются приступы гнева или меланхолии. Надеюсь, вас это не обеспокоит.

Он повернулся, собираясь ответить, но она задумчиво рассматривала древесину в руке, словно пытаясь поймать нечто, скрытое внутри.

— Сейчас я работаю над своими эмоциями. Но иногда не могу сдерживаться.

Заинтересовавшись, Адам оставил вещи и подошел к полке с дюжиной произведений в различной стадии завершения. Выбрал резной кусок фруктового дерева, покрытый лаком.

— Эмоции, — пробормотал он, пробегая пальцами по древесине.

— Да. Это…

— Грусть, — закончил он. Он мог видеть тоску, чувствовать боль.

Кирби не знала, радует ее или огорчает то, что Адам разглядел все так точно, особенно в этой работе, которая далась так тяжело.

— Я сделала также Счастье и Сомнение. Страсть решила приберечь напоследок. — Она поднесла к глазам брусок, который держала в руках. — Это должен быть Гнев. — Словно стараясь разозлить деревяшку, постучала по ней пальцами. — Один из смертных грехов, хотя я всегда считала, что это несправедливо. Гнев необходим.

Адам видел, как меняется выражение ее глаз, пока она рассматривала будущий шедевр. «Тайны, — подумал Адам. — Кирби всегда говорит загадками». Но когда она сидела вот так, окутанная солнечным светом, с куском древесины в руках, то казалась полностью открытой, читаемой, чистой эмоцией. Как только он постиг это, Кирби шевельнулась и рассеяла все волшебство. Посмотрела на него с дразнящей улыбкой:

— Пока я работаю над Гневом, вам придется смириться с перепадами моего настроения.

— Постараюсь относиться к этому объективно.

Кирби улыбнулась шире и нанесла немного блеска вежливости на поверхность сарказма:

— Держу пари, у вас целая гора объективности.

— Не более чем необходимо.

— Можете воспользоваться моей, если желаете. Но ее очень мало. — Все еще крутя в пальцах кусок древесины, Кирби посмотрела на вещи Адама. — Вы сейчас над чем-нибудь работаете?

— Работал. — Он встал прямо перед ней. — У меня родилась новая задумка. Хочу написать вас.

В ее глазах отразились смущение и подозрительность.

— Почему?

Адам приблизился к ней и осторожно прикоснулся к подбородку. Кирби сидела спокойно, пока он исследовал ее лицо. Она чувствовала его пальцы — каждый палец — на своей коже. Нежной коже. Адам не сопротивлялся желанию провести большим пальцем по щеке. Ее взгляд был тверд и упрям.

— Потому что, — наконец произнес он, — ваше лицо поразительно. Я хочу изобразить его, вашу выразительность, вашу сексуальность.

Ее губы потеплели под жесткой кожей его пальца, руки, сжимавшие фруктовое дерево, напряглись, но голос оставался спокоен.

— А если я откажусь?

Высокомерие, которое Кирби включала крайне редко, но весьма успешно, также интриговало Адама. Таким взглядом она могла поставить на колени любого мужчину.

Он медленно наклонился и поцеловал ее, ощутил, как она напряглась, пытаясь сопротивляться, а затем успокоилась. Она по-своему — своей защитой — принимала чувства, которые он дарил ей. Костяшки ее пальцев побелели, но он не обратил на это внимания. Оторвавшись от мягких губ, Адам видел лишь глубину ее чистых серых глаз.

— Я все равно напишу вас, — пробормотал он и покинул студию, желая дать им обоим время подумать о случившемся.

Она думала об этом. Минут сорок сидела не двигаясь, позволяя работать только мысли. Такая яркая и энергичная женщина, она обладала способностью замирать на месте, когда это было необходимо. Она рассматривала ситуацию со всех сторон и искала ответы. Это Адам вынудил ее, пробудив нечто такое, чего она никогда не чувствовала. Больше всего в жизни Кирби ценила новизну и оригинальность, а тут впервые задумалась, стоит ли пренебречь ими.

Ей нравились люди, ставившие свои желания превыше всего, она и сама была такой и не имела ничего против небольшого столкновения с Адамом. Но… В случае с ним не могла придумать достойного но.

«Будет безопаснее, нет, умнее сосредоточиться на проблемах, связанных с его визитом». Несвоевременное влечение. Она прикоснулась языком к верхней губе и удивилась, что все еще в состоянии чувствовать вкус его поцелуя. «Несвоевременное, — повторила она. — И тревожащее».

Отец должен быть более благоразумным, правда, назвать Филиппа Фэйрчайлда благоразумным — все равно что похвалить Гекльберри Финна за прилежание. Ему нужно поторопиться с этим треклятым Ван Гогом. А еще Тициан, вспомнила она. И с этим нужно что-то делать.

Адам договорился с отцом, и она ничего не могла изменить в данный момент. Еще несколько дней. Здесь не о чем волноваться. Улыбка снова озарила ее лицо. Пребывание Адама могло повеселить ее. Кирби задумалась о нем, о его серьезных карих глазах, твердых, сильно сжатых губах.

Но это опасное развлечение. Хотя что за жизнь без опасности? Все еще улыбаясь, она взялась за инструменты.

Она сосредоточенно работала в полном молчании. Адам, отец, Ван Гог были забыты. Дерево в ее руках стало центром Вселенной. В нем заключена жизнь, Кирби могла ее чувствовать. Она лишь ждала, пока творец подберет подходящий ключ и освободит ее душу, что одарит художника возвышенным удовлетворением, которое всегда идет рука об руку с открытием.

Живопись никогда не дарила подобных ощущений. Кирби играла с ней, наслаждалась, но так и не овладела по-настоящему. Живопись не смогла совладать с ней. А искусство — это любовник, требующий абсолютной верности.

Наконец дерево, казалось, сделало свой первый вздох. Она почувствовала, ясно и внезапно, дух, который искала и который пыталась освободить от заключения. Почти… почти свободен.

Услышав свое имя, Кирби резко вскинула голову.

— Тысяча чертей!

— Кирби, прости.

— Мелани! — Она проглотила ругательство, отложила инструменты, но все еще держала обломок. Не могла упустить его сейчас. — Я не слышала, как ты вошла. Входи, я не буду орать.

— А стоило бы. — Мелани оставалась у двери. — Я побеспокоила тебя.

— Да, но я прощаю тебя. — Кирби указала на стул рядом и улыбнулась подруге.

Светлые волосы аккуратно обрамляли лицо в форме сердца. На скулы, более выраженные, чем у Кирби, опытная рука нанесла немного румянца. Пухлые губки были заботливо покрыты розовым блеском. Кирби в очередной раз убедилась, что Мелани Бэрджесс обладает самым прекрасным лицом на свете.

— Ты выглядишь замечательно, Мелли. Как дела?

Мелани сморщила носик и отряхнула сиденье стула.

— Я была занята. И кстати, мои весенние дизайны хорошо приняли.

Кирби закинула ногу на ногу.

— Не понимаю, как ты можешь решать в августе, что нам следует носить в следующем апреле. — Вдохновение отступило. Уверяя себя, что оно еще вернется, Кирби положила кусок древесины на стол. — Ты снова вдоволь поиздевалась над кромкой?

— Ты все равно никогда не обращаешь внимания на такие мелочи. — Она бросила на свитер Кирби взгляд, полный отчаяния.

— Я предпочитаю оценивать мой гардероб с точки зрения жизнестойкости, а не модных тенденций. — Кирби лукаво улыбнулась, хорошо зная, как подтрунить над подругой. — Этому свитеру всего-навсего двенадцать лет.

— И выглядит он соответственно, — в том же духе ответила Мелани и сменила тему: — Я столкнулась с Элен Паркер.

— Правда? — Кирби соединила руки и положила на них подбородок. Она не считала сплетни невежеством, если из них можно было почерпнуть что-нибудь интересное. — Я не видела ее уже несколько месяцев. Она все еще трещит по-французски, когда хочет, чтобы ее не поняли?

— Ты не поверишь. — Мелани вытащила из эмалированного футляра длинную, тонкую сигарету. — Я и сама не поверила, пока не увидела собственными глазами. Ты ведь помнишь Джерри Тернера?

— Дизайнера женского нижнего белья?

— Интимной одежды, — со вздохом поправила Мелани.

— Да какая разница. Я ценю хорошее нижнее белье. Так что он сказал?

Мелани достала зажигалку с монограммой и щелкнула ей. Коротко затянулась.

— Элен закрутила роман.

— Тоже мне новость, — сухо произнесла Кирби. Зевнув, она потянула к потолку руки, выпрямила спину. — Это уже двести третий по счету или я что-то упустила?

— Но, Кирби… — Мелани наклонилась и ткнула в подругу сигаретой. — В этот раз на ее пути оказался стоматолог ее сына.

Громкий смех Кирби заставил Адама замереть на лестнице по пути к башне. Он проникал сквозь толстые каменные стены, богатый, искренний, волнующий. Адам стоял не двигаясь, пока эхо не затихло. Затем, бесшумно ступая, продолжил подниматься.

— Вообрази! Стоматолог. — Несмотря на то что Мелани, как никто другой, знала Кирби, она все же была поражена ее реакцией. — Он же… он же из среднего класса.

— Ох, Мелли, ты просто невероятный сноб. — Она издала тихий смешок, а Мелани негодующе фыркнула. — Получается, Элен может крутить амуры сколько угодно, лишь бы ее выбор соответствовал стандартам общества? А стоматолог — проявление дурного вкуса?

— Конечно, это неприемлемо, — пробормотала Мелани, пойманная в ловушку логических рассуждений.

— Вообще-то отвратительно. Элен развлекается со стоматологом, пока бедный Гарольд растрачивает состояние на исправление неправильного прикуса. Где же справедливость?

— Ты меня просто поражаешь!

— Работа стоматолога очень дорого стоит.

Раздраженно вздохнув, Мелани сменила тему:

— Как поживает Стюарт?

Адам хотел было войти в студию, но передумал и молча остановился в дверях. Улыбка Кирби угасла. Взгляд, в котором только что сверкали веселые искорки, стал холодным, мелькнуло нечто жесткое, сильное и отталкивающее. Заметив это, Адам подумал, что она могла бы стать ужасным врагом. Под маской беззаботной, остроумной, сексуальной и вызывающей богатенькой девушки скрывались твердый характер и несгибаемая воля. Нельзя забывать об этом.

— Стюарт… — произнесла она срывающимся голосом. — Я не знаю.

— Ох, дорогая, — холодно ответила Мелани, прикусив нижнюю губу. — Вы поссорились?

— Поссорились? — Она безрадостно улыбнулась. — Можно и так сказать. — В ее глазах вспыхнуло некое чувство, очевидно, то самое, которое она пыталась вырезать из куска древесины. — Я поняла, что совершила ошибку, согласившись выйти за него.

— Ты делилась со мной своими сомнениями. — Выкурив сигарету, Мелани взяла Кирби за руку. — Я думала, это всего лишь нервы. Раньше ты никогда не позволяла отношениям зайти так далеко.

— Просто в мои суждения закралась ошибка. — Да, она никогда не позволяла отношениям дойти до помолвки. Помолвка означала обязательства, а обязательства, в свою очередь, тюрьма, которой Кирби по-настоящему страшилась. — Я ее исправила.

— А Стюарт? Думаю, он был в ярости.

Кирби безрадостно улыбнулась:

— Он дал мне прекрасную возможность сбежать. Он вынуждал меня назначить дату.

— И ты избавилась от него.

— Слава богу. В любом случае я наконец-то набралась храбрости нарушить слово. Думаю, впервые в жизни почувствовала себя виноватой. — Пожав плечами, она снова взяла брусок. Это помогло ей успокоиться, сконцентрироваться на поставленной задаче. — Я пришла к нему без предупреждения, с мыслью «сейчас или никогда». Уже приготовилась произнести небольшую речь, как вдруг заметила… скажем так… несколько предметов интимной одежды, разбросанных по комнате.

— О, Кирби…

— Частично это моя вина. Я отказывалась спать с ним. Просто никакая сила не могла заставить меня сблизиться. — Кирби пыталась подобрать правильные слова. — Не было страсти. Возможно, я с самого начала знала, что никогда не выйду за него. Но я была верна. — Ее снова охватила ярость. — Я была верна ему, Мелли!

— Не знаю, что и сказать. — В голосе подруги звучало сочувствие. — Мне жаль.

Кирби покачала головой, не желая ничьей жалости:

— Я бы так не злилась, если он не стоял передо мной и не уверял, как сильно любит меня, хотя его постель согревала другая женщина. Я сочла это унизительным.

— Ты не должна чувствовать себя униженной! — с жаром произнесла Мелани. — Он глупец!

— Возможно. Было бы просто плохо, если бы вовремя остановились, но мы попрали любовь и верность. И стало отвратительно.

Ее голос затих, глаза затуманились. Снова тайны.

— Той ночью я узнала достаточно, — задумчиво пробормотала она. — Никогда не считала себя дурой, но, кажется, была ею.

Мелани снова коснулась руки подруги:

— Наверное, ужасно узнать, что Стюарт изменял тебе еще до свадьбы.

— Что? — Кирби моргнула, вернувшись к реальности. — Ах, это… Да, это тоже.

— Тоже? А что еще?

— Ничего. — Она покачала головой, прогоняя воспоминания. — Это теперь мертво и похоронено.

— Я чувствую себя ужасно. Черт подери, сама же вас и познакомила.

— Возможно, ты должна побрить голову в знак раскаяния, но я советую тебе забыть об этом.

— А ты сможешь?

Губы Кирби изогнулись в улыбке, брови приподнялись.

— Неужели ты все еще припоминаешь мне Андре Файетта?

Мелани сложила руки на груди.

— Прошло пять лет!

— Шесть, да кто считает? — Кирби, усмехнувшись, наклонилась. — К тому же вряд ли стоило надеяться, что сексуально озабоченный французский студент гуманитарного факультета обладает хоть каким-то вкусом.

Мелани надулась.

— Он очень привлекателен.

— Тем не менее примитивный. — Кирби старалась подавить усмешку. — Никакого блеска, Мелли. Ты должна благодарить меня за то, что я его соблазнила, пусть неумышленно.

Адам решил, что пора обнаружить свое присутствие, и вошел. Кирби взглянула на него и улыбнулась. От ярости и холодности не осталось и следа.

— Привет, Адам. Поболтал с папой?

— Да.

Адам, взглянув на Мелани, обнаружил, что вблизи она выглядит еще более ошеломительно: идеальное лицо, идеальная фигура, скрытая бледно-розовым платьем, стильным и в то же время простым.

— Я вам помешал?

— Мы просто сплетничали. Мелани Бэрджесс. Адам Хайнес. Адам погостит у нас несколько недель.

Адам пожал тонкую руку с розовыми ноготками, мягкую и изнеженную, лишенную грубых мозолей, покрывавших пальцы Кирби. Он спросил себя, что из случившегося за последние сутки могло заставить его предпочесть ухоженной женщине, улыбавшейся ему, неопрятную художницу. Наверное, с ним что-то не так.

— Тот самый Адам Хайнес? — Улыбка Мелани потеплела. Она слышала о нем, его безукоризненной родословной и блестящем образовании. — Ну конечно, это вы. К этому месту художников притягивает словно магнитом. У меня есть одна из ваших картин.

— Правда? — Адам поджег ее сигарету, затем свою. — Какая?

— «Этюд в голубых тонах». — Мелани склонила голову и улыбнулась, глядя ему в глаза, — нехитрая женская уловка, которую она усвоила сразу, как научилась ходить.

Кирби внимательно наблюдала за обоими. Два таких необыкновенных лица. У нее зудели кончики пальцев запечатлеть черты Адама в бронзе. Год назад она вырезала лицо Мелани из слоновой кости — гладкой, прохладной и прекрасной. В случае же с ним она бы стремилась передать внутреннюю силу его натуры.

— Я хотела эту картину. Она впечатлила меня, чуть до слез не довела, — продолжала Мелани. — Но едва не упустила ее. Помнишь, Кирби? Ты же была там.

— Помню. — Она посмотрела на Адама — ее глаза светились искренностью и любопытством, она не делала попыток заигрывать, в отличие от подруги. — Я испугалась, что она сорвется и опозорится, поэтому пригрозила купить ее. Папа пришел в ярость, когда узнал, что я этого не сделала.

— Дядя Филипп мог бы и так уже снабжать Лувр, — заметила Мелани, пожав плечами.

— А кто-то просто коллекционирует марки… — улыбнулась Кирби. — Натюрморт в моей комнате — работа Мелани. Мы учились вместе во Франции.

— Не спрашивайте, — быстро произнесла Мелани. — Я не художник. Я дизайнер, и притом довольно посредственный.

— Только потому, что боишься запачкаться.

Мелани склонила голову, не выразив согласия, но и не опровергнув замечание.

— Мне пора. Передай привет дяде Филиппу. Не хочу беспокоить его.

— Останься на ланч, Мелли. Мы не видели тебя два месяца.

— В другой раз. — Она плавно поднялась, видно, ей с детства привили манеру держать себя: грациозно вставать, ходить или даже просто сидеть. На Адама пахнуло ароматом «Шанели».

Он тоже вскочил.

— Увидимся в выходные на вечеринке. — Улыбнувшись, Мелани протянула ему руку. — Вы ведь тоже придете?

Конец ознакомительного фрагмента.