Сахарный вор

Нэнси Мауро, 2022

Сабин Роуз – восходящая звезда социальных сетей: на ее канал о выпечке подписаны миллионы. Она амбициозна, честолюбива и готова пойти на все ради исполнения своей мечты. Ванда – талантливый продюсер Сабин, находящаяся всегда в тени. Именно Ванда до мельчайших деталей продумывает каждый ролик в Интернете. Без нее Сабин, в прямом и переносном смысле, как без рук. Ведь у кулинарного блогера есть свои секреты… Для запуска реалити-шоу на ТВ нужен яркий эпизод, поэтому Сабин вместе с Вандой отправляется в забытый богом городок, что-бы навестить своего отца, владельца семейной пекарни, с которым она поссорилась много лет назад. Благодаря «Персидской» булочке с розовой глазурью, рецепт которой он держит в секрете, отец Сабин стал легендой города. Но даже гениальная Ванда не могла предугадать, чем обернется для них визит в дом детства Сабин… Остроумная история о кулинарном блогере, итальянской пекарне, коварстве славы и, конечно же, о судьбоносной выпечке с розовой глазурью, из-за которой люди способны на убийство.

Глава девятая

Сабин

Nonna Мария всегда говорила о моем необычном детстве так, будто оно было лучше той жизни, которую вели нормальные североамериканские семьи. Дети — это женская забота, утверждала она, и повезло, что у меня были она и zia Стелла. Для ребенка женского пола отец не такой уж и необходимый фактор влияния в семье, и на самом деле лучшие отцы — те, которые управляют предприятием под названием «семья» со спокойной дистанции, как любой хороший генеральный директор.

Отец приехал в Канаду по приглашению двоюродного брата Данте и его жены Стеллы. Много лет назад они поселились в Тандер-Бей, небольшом городке на северо-западе Онтарио с развитой промышленностью и хорошими перспективами трудоустройства. Zio Данте писал, что если человек может справиться с изоляцией и безжалостными зимами на северном берегу озера Верхнее, то для него это самое подходящее место. В больших городах, таких как Торонто или Виннипег, лучшее, на что мог надеяться рабочий-иммигрант, — это работа мойщика посуды, однокомнатная квартира в плохом районе и полный карман автобусных жетонов, чтобы добираться туда и обратно. Но в Тандер-Бей мужчина мог растить семью в доме с задним двором, парковать машину перед входом и выбирать работу в лесном хозяйстве, судоходстве или на железной дороге. И если эти варианты не устраивали, то пекарня, где Данте работал доставщиком, принимала на работу. Этого было достаточно для моего отца, который уже был талантливым пекарем. В середине восьмидесятых он оставил беременную жену Лючию на попечение матери и уехал с обедневшего итальянского юга, чтобы начать новую жизнь для своей семьи. Моя мать, должно быть, и правда купилась на это, потому что жизнь с моей бабушкой — это вам не прогулка в парке. План состоял в том, чтобы он скопил достаточно денег, чтобы перевезти и нас, и на этот подвиг у него ушло пять лет.

В процессе мы столкнулись с еще одной бедой.

Когда мне было два, у матери нашли рак. Она лежала в больнице еще два года, прежде чем умерла. Мама моталась на лечение и обратно, а потом сидела с бабушкой, так что у нее не оставалось времени на мое воспитание. Они решили отправить меня в школу при аббатстве близ Салерно, в часе езды к северу от нашей деревни Палатино. Мне сказали, что на этом настояла моя мать. Наверное, она не хотела, чтобы я видела, как она умирает. По-моему, невероятно старомодная идея, но, возможно, не такая уж и ужасная. Вместо запахов больничной палаты и капельниц у меня остались воспоминания о покрытом листвой средневековом аббатстве с внутренним двором и спортивной площадкой в зарослях, а еще о милых сестрах Урсулинках, которые носили обычную одежду и позволяли мне смотреть с ними телевизор два раза в неделю.

Но с другой стороны, у меня не было никаких воспоминаний о матери.

Бабушка часто приходила. Мои первые воспоминания о ней — это сутулая, закутанная в черное фигура, несущая мешок с вощеными бумажными рожками для детей, каждый из которых был наполнен медом из ульев, за которыми она ухаживала, зарабатывая на жизнь. Я знала, что она моя бабушка, хотя сестры прямо не называли маленькую женщину с белоснежным пучком волос «nonna». Это было слишком болезненное слово для девочек в школе, они были из распавшихся семей, некоторые потеряли родителей и все еще плакали по ночам. Мы просто называли ее «медовая мама». Когда она подходила к аббатству субботним утром, девочки толпились у железных ворот, соревнуясь за место. Я отходила в сторону и принималась ждать. Бабушка всегда оставляла для меня самый большой рожок меда.

На самом деле у меня было одно воспоминание, которое я хотела бы приписать матери. Женщина приехала забрать меня из аббатства на целый день и отвезла на такси на открытый рынок тканей. На ней были коралловый костюм и высокие каблуки, которые цокали по булыжной мостовой. Она держала меня за руку, когда мы шли между торговыми прилавками. Она поделилась, что ей сошьют платье, и я помню, как она ахала от удовольствия, когда перед ней разворачивали рулон за рулоном разноцветную ткань.

Однажды я рассказала эту историю бабушке ближе к концу ее жизни. Она покачала головой.

— Должно быть, это была одна из сестер, которая взяла тебя на прогулку, — предположила она. — Твоя мать не вставала с постели, она умерла от рака матки еще до того, как ты научилась ходить.

Но когда я стала старше, мои вопросы стали неудобнее, я начала понимать нюансы семейной жизни и наблюдать за отношениями между мужем и женой, а потом обратилась к zia Стелле.

— Почему папа не вернулся в Италию, когда мама заболела?

Стелла крепко сжала челюсть, но не отмахнулась от вопроса.

— Помнишь, какой была твоя бабушка? — Она осторожно оглядела гостиную, словно желая убедиться, что старуха не восстала из мертвых и не прячется где-нибудь в углу. — Она не хотела без необходимости беспокоить твоего отца.

— Моя мама умирала. Был повод для беспокойства.

— Я думаю, nonna Мария ждала, чтобы посмотреть, как пойдут дела. У них все еще была надежда на химиотерапию, а потом, когда она не сработала, было уже слишком поздно. — Стелла глубоко вздохнула, ее ноздри затрепетали. — Франческо не было никакого смысла возвращаться в Италию после ее смерти.

Последняя фраза была для меня как пощечина.

— Он мог бы вернуться за мной.

Стелла цокнула языком. Меня ведь привезли к нему, да? Тогда какая разница?

— Чего ты не понимаешь, Сабин, так это того, что в течение сотен лет иммигранты и их семьи жили и умирали порознь. Если бы у твоего отца было пятьдесят долларов в кармане, он бы вложил их обратно в бизнес. Англичане привыкли разбрасываться деньгами, но для нас даже билет на самолет был роскошью, которую мы не могли себе позволить.

Удовлетворенная ответом, Стелла откинулась на спинку стула с голубой обивкой в своей великолепной комнате.