Под пение оляпки

О.Рейтерн (2024)

Это история о далеких временах, когда мелодичные трели оляпки разносились над фьордами, провожая в путь драккары, что ранней весною отправлялись грабить, жечь и убивать во славу языческих богов. Она рассказывает о жизни викинга Асгейра, который, потеряв семью, оказался втянут в водоворот мистических событий, давших ему всего лишь один выбор: влачить жалкое существование или же погибнуть, навсегда оставшись в песне северного ветра.

Огонь Муспельхейма

и благословение девяти матерей Хеймдалля

Сильный удар ноги сорвал дверь с подгнивших петель, отчего та с грохотом упала на соломенный пол. Дом наполнился оглушительным криком животных, горящих в соседнем хлеву, истеричным воплем женщины и звоном металла. Он наполнился звуками битвы. Резни. Викинги ворвались в поселение на закате, когда последние лучи солнца высветили золотой купол церкви, а уставшие крестьяне устраивались на ночлег. Северяне собрали богатый урожай добычи, изрядная доля которой была покрыта кровью.

Асгейр не торопясь вошел в дом, внимательно вглядываясь в темноту, выискивая возможную опасность. И не прогадал. Выдав себя глупым воплем, придающий защитнику смелости, на рыжего викинга кинулся молодой парень, вооруженный молотком. Крестьянин. Землепашец. Привыкший к тяжелому труду и не смыслящий в военном искусстве. Асгейр без труда увернулся от первой атаки и не позволил начаться второй, скупым ударом раскроив парню голову. Тело глухо ударилось о пол, подняв пыль. Оглядев помещение, мужчина обнаружил насмерть перепуганную девушку с волосами цвета темного янтаря, чьи дрожащие руки прижимались ко рту, а из глаз крупными бусинами падали слезы. Не глядя на расползающуюся по земле багровую лужу, мужчина шагнул к ней. Позже, во власти дурного настроения, он назовет ее, точно приблудную собаку, Савраской.

Беспощадная метель, разыгравшаяся пару дней назад, успокоилась накануне, покрыв Шлесвиг белоснежным покрывалом. Он слабо переливался под тусклыми лучами, наделяя мир не то очарованием снега, не то отчаянием холода. День зимнего солнцестояния не мог порадовать северян ярким солнцем. И если бы не метель, то природа окончательно потеряла бы приятные глазу очертания, щерясь серым небом. Мороз укрыл деревья инеем, затянул озера льдом, и даже ресницы покрывались искрящимся снегом. Как-то раз, больше двадцати лет назад, когда Шлесвиг точно также готовился к предстоящему празднеству, Асгейр на пару с Йоном уволокли соседские сани, отвязали здорового коричневого пса и устроили гонки в лесу. Холод в ту пору был злее. Яростно кусал за открытые щеки и даже меховые варежки не спасали. Асгейр помнил, как в тот раз чуть не отморозил себе пальцы на ногах. Кожа успела почернеть и лишь старания сейдконы помогли избежать непоправимого. Нынче погода казалась мягче. Или же мужчина просто привык.

— Мортен что-то не торопится, — тихо проворчал Йон, недовольно стряхивая иней с отросшей бороды.

Он стоял облокотившись о ступени высокого крыльца, то и дело поглядывая на строение общей залы, находившейся от них на другом конце небольшой площади. Морозный воздух был подернут слабой пеленой почти рассеявшегося тумана, придавая городу потусторонний вид. Против обыкновения Йон натянул на голову шапку, практически закрывающую глаза, отчего походил на нахохлившегося сыча. С виду он казался расслабленным, только руки выдавали нетерпение. Они не оставались надолго на одном месте, то поглаживая бороду или стряхивая с плеч снег, то разминая кисти или хрустя пальцами. Асгейр, сидевший на верхней ступени крыльца, практически не обращал на него внимания. Взгляд рыжего бесцельно перемещался по толпе, постепенно собирающейся на площади. Рядом робко переступала с ноги на ногу Савраска, смотревшая на всех маленьким волчонком. Это порядком забавляло Асгейра.

— Нет нужды спешить, — викинг перевел взгляд на спутницу, чьи щеки покрывал очаровательный румянец.

В отличии от Йона, Асгейр знал, почему медлил ярл. Мортен надеялась на прибытие гонцов Хэкона, которые, судя по всему, не сильно торопились. Желая скрасить скуку, он обратился к Савраске:

— Ты знаешь, что это за праздник?

Асгейр прекрасно понимал, что для рабыни все здесь было странным и весьма непонятным действом, но не собирался пояснять, коли сама не захочет. Он так и не мог определить, как к нему относится Савраска. Порой он ловил на себе ее взгляды, в которых явственно читалась ненависть. Но при этом с удивлением ощущал, что девушка его ревнует. На днях она случайно облила пришедшую к нему Вигдис из миски. И Асгейр сомневался, что торжествующий и злой блеск в глазах Савраски ему померещился. Накануне вечером рабыня и вовсе сама забралась к нему в постель, оставляя долгий и удивительно сладкий поцелуй на губах. Однако, он хорошо помнил, с какой яростью она кричала на него в самый первый день появления в его доме:"Грязный языческий ублюдок! Ты убил его! Убил!". Помнил и не мог связать с тем, с какой страстью та отдавалась ему в постели. Это сбивало и более того, настораживало. Викинг сам того не признавая, каждый раз ожидал получить удар ножа под ребра и весьма удивлялся, его не получая.

Теперь же от вопроса Асгейра девушка встрепенулась, оборачиваясь. При взгляде на него Савраска покраснела сильнее и вовсе не от холода.

— Нет, не знаю, — голос у нее был тихим, но твердым. Асгейр каждый раз с интересом отмечал, что тот никогда не дрожит.

— Сегодня мы отмечаем Блот. По традиции он проводится осенью, как празднество сбора урожая, и зимой, когда день становится невыносимо короток, отдавая дань и благодарность богам за прожитый год, — рыжий хоть и смотрел вновь на площадь, краем глаза отметил, как заинтересованно придвинулась к нему девушка.

— Прям на улице? В такой мороз?

— Нет, — насмешливо фыркнул Йон, также присоединяясь к беседе.

Он, хоть и считал, что с рабами не стоит нянчиться и следует использовать их по прямому назначению, к Савраске относился весьма снисходительно. Асгейр полагал, что друг не смог устоять перед темными глазами, умеющими смотреть на мужчин весьма обольстительно.

— Мы отправимся по тропе к скалам, где сокрыта священная роща и воздвигнуто капище. Там будут принесены жертвы и вознесены молитвы. А мудрая сейдкона предскажет судьбу любому желающему, — говорил Йон так, словно обращался к неразумному ребенку.

Рабыня побледнела и с суеверным ужасом прошептала:

— Кровавые?

— Всякие, — многозначительно закончил Йон, насмешливо посматривая на девушку, чье лицо уже практически слилось с окружающим их снегом.

Асгейр не смог сдержать усмешки, чем заставил Савраску отступить на шаг. Он слабо представлял, почему решил потащить ее с собой сегодня. Быть может в надежде, что девушка перестанет относится к ним, как к сборищу кровожадных тварей, и сможет разглядеть то, чем они живут? Но посматривая на нее сейчас, викинг лишь убеждался, что она не способна понять.

— Сколько тебе лет, Савраска? — вопрос Асгейра оказался для девушки неожиданным. Обычно немногословный, угрюмый и отчужденный он мало обращал внимания на рабыню, и нынешнее поведение слабо походило на привычного ей Асгейра.

— Восемнадцать.

Немного помолчав, девушка сказала уже смелее:

— И меня зовут не Савраска.

Друзья переглянулись. Йон многозначительно закатил глаза и отвернулся. Он редко запоминал имена женщин. Еще реже интересовался как их зовут. Асгейр же невольно улыбнулся реакции друга. В ней были постоянство и предсказуемость, вселяющие в сердце тепло, которое появляется лишь от обладания знаниями о близких людях.

— Неужели? — Асгейр приподнял левую бровь, оглядывая девушку весьма насмешливо. — И как же, позволь узнать?

— Аетэль. Мое имя Аетэль.

— Хм…

Асгейр встал со своего места, размял затекшие ноги и приблизился к Савраске. Схватил пальцами ее острый подбородок и чуть наклонил голову вперед, наблюдая, как у нее сбивается дыхание и приоткрывается рот. Голос его, вначале звучавший тихо и почти что ласково, постепенно становился тверже и жестче:

— Аетэль, ты удивишься, но мне совершенно плевать. Не забывай своего места, рабыня. Иначе я продам тебя намного раньше, чем рассчитываю.

Сам того не желая, Асгейр довольно грубо отпустил подбородок Савраски, удовлетворенно отмечая в ее глазах боль и обиду. За спиной засмеялся Йон. Его издевательский хохот хлестнул по щекам, вызывая стыд. Но Асгейр считал, что лучше девушке заранее знать правду, чем обманывать себя глупыми надеждами. Он не собирается оставлять ее у себя дольше одной зимы.

На площади оживились люди, начав стягиваться к главному строению. Видимо, Мортен все таки собрался двинуться в путь. Асгейр развернулся и не торопясь направился в толпу. Знакомые приветливо кивали ему, кто-то улыбался, другие пожимали руку и хлопали по плечу, что-то спрашивали у Йона, идущего рядом. Асгейр ощущал, как начинает проникаться праздничной атмосферой. Пока еще медленно и неуверенно. Но хотя бы так. Призрак сына уже не маячил перед глазами столь явно. По правде сказать, он оставил Асгейра еще до снега, больше не наполняя сердце горечью. Советы сейдконы все же помогли ему. Видения и размытые силуэты тоже некоторое время не беспокоили. В повседневной рутине они растаяли, словно страшный сон с приближением рассвета. Асгейр подозревал, чторядом просто не было свежих покойников, и на всякий случай обходил кладбище стороной.

— Ааа, рыжий любимец богов! — прорезая толпу, к мужчинам приближался статный воин. Он был на голову выше Асгейра и обладал гривой черных волос, небрежно собранных в хвост.

— И тебе привет, Вальгард, — Асгейр не смог сдержать улыбки, видя, что от былой раны, полученной в последнем походе, у воина остался только бугристый шрам, пересекающий нос и разрывающий густую бороду на две неровные части на правой щеке.

— Ну что там Мортен? — Йон, видя, что здоровяк вышел из общей залы, спешил утолить свое любопытство.

— Выдвигаемся, — довольно кивнул Вальгард, зацепив пальцами пояс.

Этот день был любим многими. Жители суровой земли поднимались с насиженных мест и уходили в горы. Продираясь сквозь снега, лед и скалы, они приходили к священным местам, где присутствие богов было осязаемым. Несмотря на то, что день зимнего солнцестояния считался праздником, само действие начиналось с наступлением темноты и продолжалось до самого утра. Поговаривали, будто в Блот все предсказания сбываются. А потому практически каждый человек подходил с дарами к сейдконе. Еще больше людей шептали свои молитвы деревянным тотемам богов, суровыми изваяниями украшающих капище.

Будучи юношей, Асгейр также бормотал свои просьбы зловещей фигуре Одина, а через год увидел, как его робкая мечта рушится в одночасье. После этого он перестал просить богов о чем-либо. Только благодарил, если приложенные усилия оправдывались щедрой наградой.

Через пару минут в дверном проеме показалась могучая фигура Мортена в сопровождении жены и детей. Дружина ярла следовала за ними. Йон, Асгейр и Вальгард также заняли свои места. За ними не торопясь потянулись остальные жители Шлесвига. Гонцов Хэкона нигде не было видно, отчего посвященные в тайну напряженно переглядывались друг с другом. Люди несли небольшие свертки и факелы. Мужчины, несмотря на праздник, в большинстве своем были вооружены. Асгейр и сам прихватил с собой топор и каролинг.

— А я все думал, когда начнут? — тихо произнес Давен, незаметно подошедший к Асгейру слева, когда кто-то из женщин запел. Незамысловатые, но приятные сердцу строки вскоре подхватили и остальные.

Так они и двигались по извилистой лесной тропе, все дальше отходя от города и слушая историю о молодом ярле, рассказываемую песней. В этот момент жители Шлесвига составляли собой единое целое, сливаясь помыслами и душами через гортанные мотивы, заполняющие собой окружающий лес. Старики, маленькие дети и женщины на сносях сидели в телегах. Некоторые воины дружины ехали верхом, но большинство из них вели своих коней под уздцы, как Асгейр и Давен. В конце колонны шли молодые парни и девушки, в обязанности которых входило доставить до капища ритуальных животных, чья кровь окропит священный алтарь. Непоседливый Сверр был в их числе по своему желанию, а не обязанности. Асгейр видел его раскрасневшееся лицо рядом с молодым бычком, когда оглядывался назад.

Так бы они и шли до самой рощи, и затем до капища. Но спустя пару часов пение смолкло. Жители Шлесвига остановились. На развилке стояли люди. Человек пятнадцать-двадцать, среди которых были и мужчины, и женщины, и даже пара детей. Они выделялись инородным пятном на белоснежном фоне заснеженных деревьев.

— Я боялся, вы миновали это место раньше нас! Но прекрасное пение прогнало все сомнения, — молодой мужчина, едва достигший двадцати пяти зим, дружелюбно улыбался, держа под уздцы мышастого мерина.

— Ярл Хэкон! Неожиданно, что уж и сказать, — Мортен вышел вперед, напряженно подходя к отряду, но, тем не менее, в полном одиночестве, движением руки остановив собравшегося было его сопровождать Косолапого.

— Мое почтение, ярл Мортен. Я решил, что обсуждать столь важное дело необходимо самолично. Если вы не возражаете, то я и мои люди проведут этот знаменательный день вместе с вами.

Хэкон был низкорослым и коренастым, со светлыми волосами и короткой бородой. Черты лица казались обманчиво простыми и добродушными. Хэкон целенаправленно старался производить впечатление человека недалекого и доверчивого, мягкосердечного и даже словно бы наивного. Но Асгейр хорошо был наслышан о злопамятном и жестоком характере молодого ярла. Он держал своих людей на коротком поводке железной рукой. Цепкий, несколько хищный взгляд его глаз, контрастирующий с остальным обликом, лишь подтверждал это. Более мягкий человек просто не смог бы подчинить себе Хардангер после гибели Толлэка.

— Мы с честью примем дорогих нашему сердцу гостей, — Мортен церемониально приложил правую руку к груди.

— Тогда не смеем более задерживать, — Хэкон кивнул и его люди скоро смешались с жителями Шлесвига. Рядом с самим ярлом осталась только пара человек и мальчишка, только-только входящий в пору юности и явственно похожий на Хэкона. — Мой старший сын — Борг…

Остальные слова потонули в поднявшемся шуме вновь двинувшихся к капищу людей, и Асгейру оставалось только догадываться о чем ведут диалог ярлы. Он досадливо поморщился. Подумывал было придвинуться ближе, да заменить ехавшего близ Мортена Вальгарда, но тут взгляд наткнулся на полупрозрачный женский силуэт. Все благодушие моментально слетело с Асгейра. Он пригляделся и ощутил, как внутри тугим комом собирается холод, сковывающий легкие. Женщина как две капли воды походила на его жену. Это было невероятно и невозможно.

"Кажется, я не справлюсь с этим один."

Когда Асгейру уже казалось, что он близок к пониманию своих видений, они преподнесли ему весьма неожиданный дар или даже проклятие. Мужчина полагал, что больной мозг подсовывает ему образы недавно погибших людей, но Аслауг погибла прошлой весной. Да и сейчас ничего не могло вызвать в нем очередной приступ видений. Тем более связанных с ней. Он вынырнул из потрясения только когда кто-то грубо толкнул его в плечо. Асгейр и не заметил, как пошел медленнее, мешая остальным. Призрачный силуэт рассыпался от соприкосновения с реальностью, оставив после себя лишь несколько мелких снежинок, упавших на ближайший куст. Необходимо было двигаться вперед. Но Асгейр твердо решил навестить сегодня сейдкону. Старая ведьма обязана объяснить ему все.

***

Смеркалось. Многочисленные облака давно растворились в небе. Капище, встретившее пришедших северян мрачной громадой храма и суровыми ликами языческих богов, украшающих охранные идолы, за пару часов преобразилось. Зажгли костры. Они непокорными столбами взмывали до небес, закованные в металл жаоровень. Лучи заходящего солнца, освобожденные от гнета мрачного зимнего неба, окрашивали снег в оттенки алого, фиолетового, оранжевого и лилового, проходили по многочисленным людям, даруя редкие мгновения яркого солнца и украшая священное место мистическим светом.

Хранители капища предусмотрительно расчистили постамент и места близ идолов от снега. Молодежь завела животных в загоны, пока мужчины и женщины готовили места для ночи. Теперь же люди собрались в сердце священного места, рядом с бревенчатыми стенами храма и постаментом. Именно в эту точку были направлены вырезанные в дереве лица. Именно сюда будут нынче направлены взгляды богов, принимая дары и молитвы.

Асгейр стоял недалеко. Как приближенный ярла он мог рассчитывать на самое выгодное место, однако не стремился пробиться ближе, предпочитая наблюдать со стороны. Нынче Мортена сопровождает ярл Хэкон. Рядом с ними расположились родные и близкие люди. Но взгляд Асгейра был сосредоточен на старой сейдконе. Он впивался в дряхлое тело не хуже копья, будто бы то могло растворится в ночи. Викинг даже не замечал обеспокоенных взглядов Вигдис, которая никак не могла понять его хмурого лица и злых глаз, неотрывно смотрящих на женщину. Асгейр винил старуху в том, что медленно сходит с ума. Доверившись ей в слепом желании избавиться от призраков погибшей семьи, он получил что-то гораздо более страшное, чем обычное раскаяние и тоску. Асгейру желал получить ответы. Немедленно. Только священность ритуала не позволяла мужчине броситься к сейдконе. Злить еще и богов в его положении было не менее опасно, чем дразнить бешеную собаку.

Вскоре раздались звуки лиры. Поначалу робкие, смущенные, они испуганными птицами заполняли пространство капища, пробуждая ото сна. Когда от невесомой мелодии защемило в груди, к ней присоединились завораживающий фиддл и непостоянная флейта. Силы им добавляли и мерные удары в барабан, разносившиеся над головами не хуже колоколов при христианских церквях. Переплетаясь между собой, звуки создавали удивительную, древнюю и невероятно мощную мелодию, которая проникала в саму суть людей, собравшихся здесь. Она будила в их сердцах трепет, веру, благоговение, но самое главное, единство. Асгейр ощущал, как тревоги остаются где-то в стороне, как сознание освобождается от роя беспокойных мыслей, как на душе оживает покой. Даже свирепый холод, что буйствовал весь день, перестал терзать его тело. Асгейр был уверен, что сейчас сквозь дым от костров и заходящие лучи солнца лики богов обращены на них.

Старая сейдкона подала знак. Вальгард и Косолапый привели под уздцы прекрасного мышастого жеребца, полного сил и жизни. Крепкие копыта вспахивали снег, на мощной шее выпирали вены, а испуганные глаза наливались кровью. Конь ощущал атмосферу, царившую вокруг лучше любого человека. И инстинкты его кричали. Они предупреждали животное об опасности, сокрытой за звуком флейты и барабана.

— Мы прибыли в священное место не для того, чтобы возносить молитвы богам, точно бесхребетные христиане, — Мортен, вставший рядом с сейдконой, на правах хозяина начал свою речь.

Ему приходилось не просто. Поврежденные связки едва позволяли говорить так, чтобы его слышали все. Но скрежещущий голос все-таки разносился меж огненных жаровен.

— Мы восхвалим наших богов. Сохраним их имена в легендах и песнях. Весь мир будет засыпать с содроганием и просыпаться от криков ужаса. Потому что мы разнесем славу о богах по всем землям!

Мужчины, женщины и даже дети отозвались на слова ярла восторженным криком. Их богам не нужна пустая болтовня. Намного важнее поступки, действия, решения. Северяне выжгут их имена сталью, кровью и огнем в памяти народов так глубоко, что слава о них пронесется по всем девяти мирам.

— Мы свидетельствует Одину наш союз, закрепленный с ярлом Хэконом из Хардангера. И во славу мудрости твоей, позволивший его заключить, приносим в жертву силу и жизнь, сокрытую в жеребце.

Сейдкона бесстрашно подошла к удерживаемому животному. Она опустила два пальца в глиняную миску в левой руке, после чего нанесла на лоб коню длинные вертикальные линии алым, объединив их остроконечным углом. Уходящие лучи высветили на беснующимся коне руну Айвос.

— Прими же дар наш!

Вальгард и Косолапый едва успели удержать коня от попытки подняться на дыбы, когда старая, морщинистая, но все еще твердая рука Алвы вспорола его горло вытащенным из-за пояса кинжалом. Кровь хлынула из глотки, наполняясь в подставленную миску, окрашивая помост, снег и одеяние сейдконы в красный. От нее поднимался пар. И Асгейру показалось, что он видит в нем очертания гордого коня, таявшего в наступающей темноте. Тело жеребца завалилось на помост. Голос сейдконы, в отличии от ярловского, зазвучал громко, призывно и на удивление гармонично. Словно мелодия инструментов подстраивается под слова старой вёльвы:

— Пусть Бара и Унн будут благосклонны к нам! — один из молодых ребят окропил идол у края площадки вином, поджигая огороженное камнем небольшое кострище рядом.

— Пусть Бюлгья будет нежна к кораблям! — девушка рассыпала рядом с другим идолом горсть зерен, поджигая очередное кострище.

— Пусть Дуфа и Хефринг насытятся! — старуха раскрошила ломоть хлеба над тлеющими углями третьего идола.

— Пусть Химинглэва обойдет нас в пути! — девчушка лет пяти подожгла пучок сухих трав, окуривая им четвертый идол. В воздухе запахло хвоей и терпкими соцветиями.

— Пусть Хрэнн и Кулга не смогут покорить наши корабли! — мужчина вылил в костер, что располагался около пятого идола, кровь принесенного в жертву жеребца.

Лучи зимнего солнца окончательно скрылись, погрузив капище во тьму, разгоняемую отблесками костров.

— И пусть Блудухадда окрасит свои волосы кровью наших врагов… — Мортен полоснул ножом по ладони, затем прислонил ее к дубовому идолу, оставляя кровавые следы, что быстро впитывались в дерево.

Здесь не было места для человеческих жертв. Эта ночь наполнялась силой, удачей и благородством коня, который отныне будет обитать в конюшнях Одина.

Вигдис взяла застывшего Асгейра за руку, потянув его за собой в натопленное нутро храма. Настал черед празднества: сочного мяса, приготовленного на костре, пьянящего вина, пахнущего летом, песен и легенд, заставляющих сердца биться чаще.

Внутри храм не сильно отличался от привычных общих зал. Здесь располагались те же, столы, лавки и очаг. Но у стен возвышались лики богов, а переступившие порог оставляли на улице все обиды, злость и гневные мысли. Внутри храма может быть пролита лишь ритуальная кровь, а любые мысли принимаются богами как обращения, просьбы, желания. Все предрассудки, запреты и приличия оставались там, за стенами, где в свете огня грозные идолы охраняли покой капища. Здесь же внутри царило тепло, сытость, желание и похоть. Никто не покроет позором голову девушки, уединившейся с мужчиной. Даже если он будет не один. Все, что происходило в Блот, оставалось в нем же, за исключением обещаний. Дети же, зачатые в эту ночь, считались дарами богов.

Асгейр видел, как люди, вставая из-за столов и оставляя товарищей, подходят к сейдконе, сидевшей в дальнем углу. Все они хотят получить ответы на вопросы. Услышать предсказания, заглянуть в письмена Скульд. Асгейр более не нуждался в этом. Он не хотел знать, что его ждет. Хватит. Одних слов старой ведьмы, сказанных в далеком прошлом, ему хватило с головой. Теперь ему нужно было лишь знать, что Алва сделала с ним. Когда люди уснут, он навестит ее.

— Выпей со мной, Асгейр! И перестань смотреть на всех так, словно ты выбираешь себе добычу посытнее, — Вигдис протянула ему кубок, доверху наполненный терпким вином.

Блики огня высвечивали светлые пряди и хитрый взгляд, делая лицо женщины более хищным, чем обычно. Это напоминало о далеких днях, когда они еще были детьми. Тогда задорно журчал горный ручей, на костре томилось мясо, а старый пасечник рассказывал сказания о Торе и Локи. Асгейр моргнул, прогоняя видения давно отпевшего лета, и принял из тонких рук кубок.

Мортен о чем-то тихо беседовал с Хэконом и Вальгардом. Викинг не сомневался, что они обсуждают детали будущего похода и торговые соглашения. В Хардангере всегда выходил на диво богатый и вкусный урожай меда, а их мастерицы славились нарядными платками. Йон источал свое обаяние на девушек, в красках описывая наиболее значимые события походов. Но это отпугивало Савраску, у которой еще были слишком свежи воспоминания пленения. Она с ужасом слушала Йона, нервно сжимая юбку. Давен только посмеивался над этой сценой, обнимая за талию жену. Несколько минут назад сейдкона предсказала им рождение детей. В один день и в один час корабельщик получит два юных лика. Асгейр не без удивления обнаружил и старого знакомого из Хардангера. Эспен сидел недалеко от ярлов, мрачно вгрызаясь в баранью ногу.

— Что тебя гложет? — голос Вигдис доносился сквозь пелену, но Асгейр еще пока не был пьян.

Да он и не собирался заливать свои мысли хмелем. Какой тогда толк от него будет при разговоре с вёльвой? Сознание затуманили жар очага, сытная еда, веселая музыка и тихие стоны, доносившиеся из-за стены.

— Быть может совесть? — Асгейр усмехнулся, делая добрый глоток.

— А она у тебя была? — женщина склонила голову на бок, заглядывая другу в глаза. Теплая ладонь коснулась щеки, поворачивая и заставляя ответить на взгляд. Асгейр не мог сопротивляться этому слабому повелению.

— Была когда-то.

— Знаешь, не проживи я несколько лет у сейдконы, то сказала бы, что взгляд твой враждебен и пуст, — Вигдис подвинулась ближе, а голос ее зазвучал значительно тише. Воину приходилось напрягать слух, дабы разобрать ее слова. — Но наставления Алвы еще не покинули мою память. И я вижу огонь, который горит внутри. Он бушует яростным пламенем, пожирая твою душу.

Последние слова Вигдис произносила с нескрываемой горечью, и Асгейр с трудом вынес ее взгляд. Он бы хотел рассказать ей все. Про медведя, предательство и идею Давена. Про видения, в конце концов. Но не мог. Рассказать — это облегчить свою душу, переложить часть бремени, что он несет, на плечи Вигдис. Асгейр не хотел этого делать.

— Обещай мне, — женщина неожиданно подалась к нему: — обещай, что не будешь осуждать.

Асгейр удивленно приподнял брови, окончательно сбитый с толку этим странным разговором, но все-таки произнес:

— Обещаю.

Он ожидал услышать все, что угодно, начиная от признания, что это Вигдис на прошлой неделе подбросила толстухе Бьер крысу на крыльцо, и заканчивая, что это она причастна к гибели его сына. Но подруга детства не стала ничего говорить. Обхватив его голову, она притянула Асгейра к себе, торопливо целуя в губы, словно бы боялась передумать. Неловкое быстрое касание уничтожило в его голове все мысли. Под трепетными пальцами растаяли призраки и растворились тревоги, оставив вместо себя маленький огонек разгорающегося счастья. Уже через пять минут Асгейр прижимал Вигдис к себе, скрывшись от посторонних глаз за дощатой перегородкой храма.

***

Асгейр стряхнул с головы снег, сыпавший с неба крупными хлопьями, и повернул за угол. Он шел по вытоптанной дорожке мимо окровавленного постамента, догорающих костров и молчаливых идолов, потонувших в ночи. Большинство людей уже сладко спали. Остались лишь те, кто намеревался встретить утро, да сейдкона, ушедшая в небольшой домик, находившийся с другой стороны капища. Для старой ведьмы эта ночь являлась бессонной.

"Все, что произошло в эту ночь, остается здесь же, Асгейр."

Именно этислова произнесла Вигдис, оправляя только что надетую одежду. Она постаралась прикрыть шею, на которой явственно выделялись оставленные Асгейром поцелуи, но платок остался на скамье, а ворота платья для этого не хватало. Вигдис была чертовски хороша. С растрепанными волосами, искусанными губами и глазами, со дна которых еще не успело окончательно уйти желание. Асгейр даже решил, что именно сегодня наконец-то обрел счастье, сродни которому испытывает Давен, прижимая к себе радостную Марну. Однако…

"Все, что произошло в эту ночь, остается здесь же, Асгейр."

Слова подействовали не хуже оплеухи. Вспоминая их сейчас, Асгейр чувствовал, как стыд обжигает щеки. Он не сделал ничего, чтобы убедить ее в обратном. Знал, почему она так поступила и не стал противиться. Только вспылив хлопнул дверью, оставляя одну.

"Это лучший вариант, Вигдис."

— Аргр, — выругавшись, Асгейр пнул сухую ветку, оставшуюся после костра. Она врезалась в ближайший сугроб, осыпав снег на дорожку.

Вигдис задела его гордость, самолюбие и уверенность. И он не пожелал показывать ей этого, предпочтя остаться таким, каким она видела его всегда. Вот только Асгейр не был сейчас уверен, что поступил правильно. И чем ближе подходил к временному пристанищу сейдконы, тем отчетливее понимал, что необходимо хотя бы раз проявить волю с Вигдис и заставить поступить так, как нужно ему.

Стук по промерзшей двери вышел слабым. То ли из-за того, что мысли Асгейра остались в храме, то ли из-за внутреннего страха. Но старая ведьма прекрасно услышала.

— Заходи, Асгейр Хэвардсон.

Викинг не стал заставлять ее ждать. Ему и самому не терпелось скорее оказаться внутри и поскорее покончить с этим.

— Попридержи коней, дорогой.

Асгейр не успел сказать и слова, когда оказался в теплом, протопленном помещении, погруженном во мрак. Только у окна горела лучина — вестник, что сейдкона нынче здесь.

Вёльва, сидевшая за столом, в задумчивости вертела в руках резную фигурку из дерева. Молча указав гостю на соседний стул, старуха начала говорить, не обращая внимание, как упрямо сжались губы мужчины.

— Ты не торопился ко мне, Асгейр. Так что теперь будешь действовать по моим правилам. И сначала, ты ответишь на мои вопросы.

Викинг смотрел на сейдкону хмуро, мрачно и выжидающе. Так смотрят волки на седого медведя, прежде чем напасть, поскольку знают: даже старый и дряхлый он способен отправить их стаю на тот свет. А потому не торопятся, подгадывая нужный момент.

— Я слышала, погиб Гуннар, — незрячие глаза вёльвы смотрели перед собой на горевшую лучину. — Не стыдно тебе перед другом?

Вопрос застал Асгейра врасплох. Он собирался нагрубить Алве. Сказать, что это не ее дело, и чтобы не совала свой нос, но вовремя закрыл рот, молча разглядывая покрытое морщинами лицо старухи.

— Помнишь мои слова тогда? Десять лет назад?

Асгейр глухо выдавил:

— Помню.

–"Ты сгоришь в огне, запятнав память о друге пеплом, забрав его жизнь и душу", — Алва все равно процитировала одну из фраз, что предсказала Асгейру десять лет назад в этом же самом доме. — Ты говорил мне, что этого не произойдет. Но ты забрал его жизнь, отправив в Хардангер вместо себя. И сегодня ты забрал его душу, овладев Вигдис.

— Так решили боги.

— Так решил ты, — безразлично заметила ведьма и протянула сморщенную руку, беря в свою ладонь огрубевшие мужские пальцы. — Но это и было предопределено. С самого рождения. Когда две души разделены, они тянутся друг к другу, не замечая страдания других.

— Что ты от меня хочешь? — злость неумолимо заполняла сущность Асгейра, рискуя вырваться наружу с каждой новой фразой сейдконы.

— Понимания. Я хочу, чтобы ты понял в чем нуждаешься и чем платишь. Поскольку цена в конечном итоге будет высока, — Алва удрученно покачала головой.

— Оставь эти разговоры для щенков, сейдкона. Я пришел к тебе не за этим!

— А зачем?

Асгейр был готов поклясться, что видел, как на дне невидящих глаз появилось лукавство.

— Что ты сделала со мной в тот раз? Почему я вижу тех, кого забрали боги?

Сейдкона сжала его ладонь, пройдясь прикосновениями по тыльной стороне, и когда Асгейр стал терять терпение от ее молчания, заговорила:

— Я дала возможности случится тому, что предначертано в свитках Норны. Ты знаешь, как образовался Мидгард. Наша земля. Нифльхейм — изначальный мир и пристанище холода — предоставил глыбы льда, в которые Муспельхейм — второй изначальный мир и пристанище пламени — вдохнул жизнь. Но мало кто знает, какую цену за это затребовал Сурт.

Старуха замолчала. Тишина длилась нескончаемо долго. Так во всяком случае показалось Асгейру. Он неотрывно смотрел на Алву, пытаясь найти ответ. Но не видел, не понимал, к чему клонит ведьма.

— Часть людей отмечены печатью владыки Муспельхейма. Такие, как ты, чьи волосы горят ярче солнца и подобны пламени, — сейдкона протянула руку вперед, касаясь выбившейся из косы пряди огненно-рыжих волос. — Из их числа он впоследствии выбирает лишь часть, которой боги шлют испытания в стремлении спасти наши души от гибели и отсрочить Рагнарек. Кто-то начинает ощущать единение с природой, другие предчувствуют грозы, а третьи начинают видеть мертвых. Никто не знает, чем руководствуется Сурт, но в конечном итоге он выбирает одного, который на долгие годы становится его посланником в Мидгарде и оберегает людей от ложного пути.

— Почему видения пришли ко мне только сейчас?

— Потому что в тот день твоя душа вновь воспарила, поверила, ожила. Ты решил идти до конца и заставить своих врагов захлебнуться кровью. Полагаю, именно это привлекло к тебе внимание великана.

— Но почему призраки? Каким образом?

— Твое рождение было отмечено смертью, Асгейр. Вас должно было быть двое. Но брат твой появился на свет мертвецом. Уже тогда Хель отметила тебя печатью, огонь Муспельхейма лишь разжег ее, влил силу, как он сделал это некогда с ледяными глыбами Нифльхейма. Расскажи мне же, что ты видел?

Асгейр замешкался, с тревогой вглядываясь в слепые глаза. Затем наклонился вперед и на удивление сбивчиво и торопливо стал рассказывать о том, что показали ему боги. О силуэтах и движениях, о смерти Гуннара и его последних часа, о незнакомых людях и, наконец, о своей жене. Алва хмурилась от его слов, с каждой минутой все крепче сжимая руку Асгейра.

— Я думаю, ты видишь тех, кто погиб недавно и не может отправится в один из миров сразу же после смерти. Что же касается Гуннара… здесь, вестимо, суть заключена в том, что ты связан с его смертью. Или, быть может, его дух желал тебе это показать. Сложно судить наверняка…

В комнате наступила тишина, разбавляемая потрескиванием поленьев, да шебуршанием мыши в углу. Мужчина не торопился ее нарушать, пытаясь собрать свои мысли воедино и понять, что теперь делать с подобным открытием. Муспельхейм являлся самым неизведанным миром. В него никто и никогда не совершал путешествий, а единственным его известным представителем был владыка Сурт. Не то, чтобы Асгейр не уважал или не желал отличиться в глазах богов, но попадать в рабство к огненному великану совершенно не имел намерения. Хуже всего было то, что он даже не представлял, как этого можно избежать. Переведя взгляд на руку сейдконы, нынче лежавшей на столе и сжимающей деревянную фигурку, он впервые с момента разговора смог разглядеть, что представлял собой кусочек деревяшки: небольшой искусно выструганный идол, в котором угадывались черты Хель. По спине рыжего викинга пробежал холодок.

— Спасибо, Алва, — мужчина поднялся, направляясь к двери. Но покинуть теплый дом не успел.

— Возьми, — вопреки опасениям, что промелькнули в голове воина, сейдкона протянула ему не фигурку богини смерти, а небольшой деревянный амулет с молотом Тора. — Он встанет на твою защиту, когда придет время.

Асгейр сжал в руке дар ведьмы, словно он был ветвью, не дающей ему с головой уйти под ледяную воду, попрощался и вышел в снежную ночь.

Свежий морозный воздух моментально выстудил легкие. Викинг убрал амулет в карман, и только после этого не спеша пошел в сторону храма. Скрип снега приятно ласкал слух, прогоняя дурные мысли и погружая сознание в спасительные воспоминания о метелях, заснеженных лесах и охоте. По возвращению в Шлесвиг непременно нужно будет устроить облаву на пару диких кабанов, а если повезет, то и завалить толстошкурого медведя. Асгейр с детства любил охоту. И эту любовь не смог отбить даже тот случай с Мортеном. Вид распоротого, окровавленного горла товарища потом преследовал юного Асгейра несколько ночей кряду, и мальчишка просыпался с бешено бьющимся сердцем и в поту. Но охоту так и не разлюбил.

От воспоминаний Асгейра отвлекли силуэты, вышедших ему на встречу. Викинг не дошел до угла храма метров шесть, когда двое мужчин преградили ему путь. Темнота не позволяла в достаточной мере разглядеть их лица, и только слабо тлеющий огонь вырисовывал редкие линии. Это и позволило Асгейру узнать бывшего прихвостня Толлэка. Эспен глядел хмуро, крепко сжимая рукоять секиры. Рядом с ним замер воин с каролингом и щитом.

— Чем обязан? — Асгейр отступил на шаг.

До слуха донеслось поскрипывание снега за спиной, и викингу пришлось сделать еще пару шагов спиной вперед, но теперь уходя правее, к вычищенному постаменту.

— Да так, — голос раздался слева. — Не любим, когда начинают ворошить былое.

Асгейр заметил, как качнулся Эспен, и успел вытащить каролинг и топор. Умирать сегодня он не собирался. Асгейр заскочил на ступени, ведущие на постамент, где с обеих сторон от небольшой лестницы возвышались тлеющие углями жаровни. Троица притормозила, оглядывая. Но медлить было нельзя. В любой момент в их планы мог вмешаться случай.

Первым решил напасть мужчина со щитом и каролингом, за которым виднелся второй неизвестным нападавшим. Эспен нетерпеливо маячил у них за спинами, приглядываясь к проходам между идолами. Асгейр отвел первый удар мечом, одновременно с этим цепляя кромку вражеского щита бородкой топора и притягивая к себе. Рефлекторно противник дернул его назад, не желая открываться. И тогда Асгейр моментально направил руку навстречу мужчине, ударяя того в лицо топором. Послышался крик боли, и противник отпрянул назад, едва не налетев на сообщника. Асгейр усмехнулся, встречая атаку другого противника и замечая, как Эспен также бросается в бой.

Второй мужчина был вооружен также, как Асгейр. Он наступал яростно и решительно, тесня от прохода. Асгейр едва поспевал за ним, пытаясь не пропустить атаку Эспена, обходящего со стороны. Звон стали звучал в ночи жестокой песней, оскверняя капище. Но как ни старался, Асгейр успел заметить секиру Эспена лишь в последний момент. Уходя от обоих противников, викинг дернулся вправо. Секира пронеслась совсем рядом, чудом не задевая руки и впиваясь в один из идолов. Меч же сумел достать Асгейра. Левую щеку обожгло огнем, когда кончик каролинга прочертил кривую линию от подбородка до скулы.

— Пришла твоя очередь сдохнуть точно безродный пес, — зло прошипел Эспен, выдирая оружие.

Помост, на котором совсем недавно воспевали богов, вновь наполнился звоном оружия. Они закружили на нем в смертельном танце, в котором, рано или поздно, Асгейр должен был проиграть. Это понимание пробудило в его душе ярость.

Совершив обманный маневр, Асгейр отскочил к ближайшей жаровни и опрокинул ее под ноги Эспену. Тлеющий уголь рассыпался по доскам, взметнув сноп искр и заставляя противников сделать шаг назад. Асгейр зарычал и, не обращая внимание на жар, атаковал второго. Сделал вид, что бросается вперед прямо в разгорающееся под ногами пламя, но вместо этого неожиданно метнул топор. Расстояния хватило ровно для одного оборота, и острое лезвие глубоко вошло в голову мужчины.

Асгейр стремительно обернулся, понимая: Эспен не будет ждать. Слишком удачно он открылся для тяжелой секиры. Но Эспен был уже мертв. Над ним, тяжело дыша, в распахнутой рубахе на голое тело стоял Йон, сжимая окровавленный меч.

— Дааа… — он вытер меч о плащ Эспена. — Умеешь же ты себе друзей находить!

Однако, Асгейру было уже плевать. Горячка и ярость сражения прошла. Разом навалилась нестерпимая боль из полученной раны, пульсирующей заразой распространяющейся по лицу. Асгейр ощущал во рту соленый привкус крови. На плечи давила усталость. Викинг медленно подошел к поверженному противнику и выдернул топор, а после двинулся прочь.

— Эй, повремени! — кричал позади Йон.

У лестницы лежал труп первого напавшего. Йон перерезал ему горло. Доносился гул голосов тех, кого разбудили звуки сражения. Асгейр дошел до храма и безвольно опустился около, откидывая голову на бревенчатую стену. Взгляду предстало окровавленное капище, изуродованные идолы и три трупа, которых обыскивал Йон. Удивленные и заспанные люди выходили из-за дальней стены. На востоке медленно серело небо. До уха доносились изумленные вопросы и еще совсем робкие песни водяного дрозда, приветствующего восходящее солнце одним из первых. Асгейр нашарил в кармане амулет, подаренный сейдконой, и сжимая его в кулаке, медленно погрузился в вязкое, холодное небытие.