Мимо радуги

Оксана Предеина, 2020

Вечер, обшарпанные панельки, одинокий ларек: «… воду ноль-пять, сигареты Море и зажигалку Федор. Черную давайте». Знакомая ситуация? Мимо радуги – история целого поколения, рожденного в девяностые годы в России. Глазами главной героини мы увидим жизнь типичного подростка начала нулевых: наркотики, «порядочные люди», проблемы с «гопотой». Вместе с Аленой и ее друзьями мы будем вынуждены «ответить за базар», «пообщаться после школы», посетить «стрелку» и выйти из всей этой грязи, случайно распутав тяжкое преступление. Остросюжетный детектив, арт-хаусный роман или настоящая летопись? Оставьте жанровость критикам и попробуйте себя в шкуре реальной молодежи на стыке сумасшедших веков! Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Сдаюсь

«…набери мне на домашний…»

Болото — так называют наш район. В двухэтажных разлагающихся от гнили бараках прячется весь сброд нашего города. Мне, по местным понятиям, еще крупно повезло — я живу в двухэтажном кирпичном доме, в котором есть такие радости цивилизации, как унитаз, ванна и горячая вода в холодное время года, когда включают отопление.

Нам досталась маленькая двушка в начале 90-х. Тогда отец еще жил с нами. В те годы он был военным, и ему полагалось от государства жилье. А вот у моих друзей с района такого отца не было. Лишь родители, которые либо давно и крепко дружат с алкоголем, либо непьющие, но влачащие жалкое существование, получая гроши за тяжелую работу (как, например, Танькина мать).

Любимый напиток большинства местных — это спирт, который продает в моем подъезде соседка теть Наташа. К нам стекается алкашня со всего Болота, в том числе и родители моих друзей. Иногда кто-то начинает пить прямо у нас в подъезде. Бывает, они ломятся в нашу квартиру, если с перепоя путают дверь. Часто приходится переступать через них, когда их переполненные спиртом тела загораживают проход.

Почти у всех моих друзей не жизнь, а дно. Я чувствую, как они временами мне завидуют, ведь мне не приходится ссать в ведро и выносить потом его на улицу. Что я моюсь дома, а не хожу в муниципальную баню, где отскребают свою гниль бывшие уголовники, бомжи и наркоманы. Я все время ощущаю себя немного виноватой за это перед друзьями, поэтому иногда помогаю таскать воду с колонки, колю дрова, топлю печь вместе с ними, ну и вообще стараюсь помогать по хозяйству.

На Болоте всегда царит беспробудная пьянка. В глубине бараков под большой пушистой сиренью стоит деревянный стол с лавками, который редко бывает пустым. Одни посиделки здесь сменяются другими, и так происходит изо дня в день.

Мои друзья часто «пользуются» своими предками во время таких застолий «под сиренькой». В это время они могут стырить деньжат, полученных по инвалидности или из центра занятости, могут отпроситься гулять до утра. И их легко отпускают, потому что родителям плевать.

А вот я нахожусь в вечном обломе — моя мать не пьет, и отпроситься погулять вместе со всеми мне удается крайне редко. Я даже как-то пыталась познакомить маман с родителями своих друзей, чтобы те напоили ее и мне тоже разрешили гулять до утра. Да, понимаю, что идея была глупая, но и слышать под окнами смех друзей, сидя дома, было, честно говоря, обидно.

Но свои попытки споить мать я быстро бросила, так как видела все стороны жизни с родителями-алкоголиками. Во время запоев они перестают готовить еду, поддерживать порядок в доме, некоторые могут пропить все деньги и начать продавать свои вещи или вещи своих детей за бутылку. А кто-то из них и вовсе начинает бушевать так, что испуганные дети удирают из дома к соседям.

Я, правда, тоже жила одно время с пьяницей — им был мой отец.

Он пил столько, сколько я себя помню. Иногда он пропадал из дома на неопределенный срок, а когда мне исполнилось 10 лет — исчез насовсем. Как выяснилось потом, он нашел себе другую женщину и не вспоминал о нас вообще. Ну и хорошо: мы только рады, что в доме наконец не мелькает пьяная рожа.

Пока родители жили вместе, мама не работала — так хотел отец. А после развода она, конечно, оказалась не готовой к новой жизни. Нет, пить она не начала. Она взяла себя в руки и пошла на компьютерные курсы. Дело в том, что пока мама сидела дома, печатные машинки, с которыми она работала раньше, ушли куда-то в музей к динозаврам и пейджерам. Что такое компьютер — мама не знала. Она ходила на обучающие курсы и параллельно устроилась работать стажером в контору, где платили унизительные копейки, поэтому после работы она стала подрабатывать уборщицей. Однако денег не хватало все равно, и мама часто плакала по вечерам, срываясь на меня и Ксюху.

В десять лет я вдруг осознала, что детство кончилось. Стараясь помочь маме, я научилась готовить, убираться и ухаживать за сестрой почти как взрослая. Мама поначалу хвалила меня, но потом, видимо, привыкла к такому распределению обязанностей и стала игнорировать все мои старания, а затем и вовсе принялась срываться на нас по пустякам. Мне было так обидно, что мои труды остаются без внимания! Поэтому я перестала готовить и убирать, а также проверять домашку за сестрой. Я думала, что мама поймет, что моя помощь все-таки стоит того, чтобы перестать кричать, но вышло совсем наоборот. Поэтому я вновь принялась делать посильную работу: варила супы, мыла пол и делала ненавистную домашку за себя и за Ксюху. А по вечерам встречала усталую мать, которая находила повод для очередной ссоры.

Вскоре отношения между мной и матерью испортились окончательно. Я слышала, как она, разговаривая по телефону с подругами, постоянно жаловалась на меня, называя ленивой грубиянкой, которая «совсем от рук отбилась», «только бегает с дворовыми бичатами по улице» и «помощи от нее не дождешься». От этих слов у меня в горле всегда образовывался ком. А когда я отпрашивалась погулять, мать меня отпускала со словами: «Иди-иди, якшайся со своими бичами! Вот видишь, Лариса, а я о чем говорю — совсем от рук отбилась!» — и продолжала жаловаться на меня подруге.

Обычно я шла к Катьке, она жила ближе всех, и общались мы лучше, чем с остальными с Болота, кроме Таньки, разумеется. Я ей жаловалась на мать, она мне на своих предков, и мы начинали представлять, как будем жить, когда вырастем. Катька говорила, что будет работать продавцом, и когда к ней будут приходить родители просить бутылку взаймы, то она каждый раз будет их отшивать. Вот тогда они начнут ее уважать. На мой взгляд, это ужасно тухло для мечты.

О чем мечтала я? Да ни о чем, кроме того, что когда вырасту, меня оставят в покое. Я даже иногда завидовала Катьке — вот она точно знает, что хочет стать продавцом. А я?

* * *

Бросив докуренную сигарету в лужу возле ног, я решаю пойти на берег реки. Она совсем недалеко. Люблю сидеть там в тишине. Думать, мечтать… В это время суток там почти всегда безлюдно. А мои друзья сюда вообще никогда не ходят, поэтому для уединения здесь самое подходящее место.

В голове возникает мысль уйти из дома. Мириться с тем, что меня, словно вещь, без согласия переводят из школы в лицей, я не могу. Моя нынешняя школа находится прямо возле дома, всего в пяти минутах, теперь же мне придется ездить шесть дней в неделю в тошнотный лицей! Я бы не сказала, что мать сейчас зарабатывает так хорошо, что легко может позволить давать денег мне на проезд и питание. Придется сокращать и без того урезанные расходы! Чем она вообще думает? Почему меня не спросила? А одежда? Это в нашей школе можно ходить в чем попало, ведь тут все сидят в одной нищенской лодке. Но я же видела, как ходят в других школах, тем более в лицеях!

Я и так все лето горбатилась на всевозможных подработках, чтобы матери было легче собрать меня и сестру к 1 сентября, а теперь что будет? Опять на голых макаронах будем сидеть? К тому же причин для перевода нет никаких! Я не то чтобы хорошо учусь, но в целом-то неплохо. Ну не успеваю по некоторым предметам — так это потому, что нас просто не учат! Я уж не говорю о бесполезности многих школьных предметов. Не понимаю, как мне в жизни поможет знание логарифмов, интегралов и прочей хрени. И вообще, у меня есть определенная репутация в школе, которую я нарабатывала не один год. Есть друзья и Танька. Как я без нее?!

Уже в понедельник я должна буду знакомиться с новым классом в лицее. А моя мать сообщила мне про перевод только вчера!

Кипя от обиды, я с силой бросаю камни в ни в чем не повинную реку. Меня это всегда немного успокаивает. Набросавшись вдоволь, я чувствую себя готовой действовать.

В первую очередь нужно придумать, где мне ночевать. Можно попробовать опять остаться у Таньки, если теть Марина снова уйдет в ночь. Она в последнее время часто берет несколько смен подряд. Но пока нужно продумать другие варианты.

К Катьке? А вдруг у нее отец опять бухой? Мне всегда неловко, когда я оказываюсь у них в такие моменты. Даже для меня конфликты в Катькиной семье — это жесть. Иногда их батя набрасывается на свою жену, теть Олю. Тогда Катька вместе с братьями начинает его оттягивать, а я сижу и туплю: вроде и помочь надо, а в то же время — это не моя семья. Вот я бы на месте Катьки меньше всего хотела, чтоб моя подруга, придя ко мне в гости, унимала моего батю. Но если вдруг сегодня Катькин отец не бухой, тогда можно рассмотреть и этот вариант.

Еще есть Кристинка. Бати у нее нет, но есть отчим. Тип мерзкий. Жирный и прыщавый, и смех у него жуткий. В принципе, у Кристинки есть отдельная комната, куда она запрещает заходить Свиноте — так она называет отчима. Я вполне могу спрятаться в комнате и не встречаться со Свинотой. Но вот ее мать всегда бесцеремонно врывается в Кристинкину комнату. Теть Нина — редкая зануда, которая к тому же имеет жуткий визгливый голос. Когда Кристинка не может больше выносить ее верещание, она начинает орать на нее: «Заткнись! Как же ты задолбала! Пошла вон из моей комнаты!». Но мать и не думает затыкаться, она продолжает верещать на еще более высоких нотах. Обычно я ухожу от Кристинки с ужасной головной болью.

К остальным своим друзьям я не хочу идти совсем. В общем, надо действовать по обстоятельствам, уверена, что проблему с ночлегом я как-нибудь решу.

Что дальше?

А дальше на повестке стоит вопрос: когда и как вернуться домой и заставить мать не отдавать меня в лицей?

На самом деле все должно быть просто — сейчас мать поймет, что перегнула, испугается, что я ночую где попало, начнет меня искать по знакомым. Потом мы поговорим и решим, что нам совсем не стоит ругаться из-за какого-то лицея. Она откажется от этой дурацкой затеи. Затем пойдем домой и продолжим жить так, как и жили до всего этого недоразумения.

Я смотрю на часы — уже около двух, а это значит, что наши дворовые пацаны уже должны мыть тачки. У них типа такой бизнес — возле большого магазина стройматериалов паркуются люди. Как правило, материалы для ремонта они выбирают долго, и за это время вполне можно полностью вымыть автомобиль. Цена договорная, точнее, кто сколько даст. Бывают случаи, что клиент отстегнет 100 рублей, а бывали и говнюки, которые сунут мелочь или вообще уедут, не заплатив. Воду парни таскают в ведрах прямо из реки, которая течет буквально через дорогу.

Помимо услуг автомойки, парни предлагают также услуги по охране автомобилей, пока хозяева ходят за покупками. «А от кого ее охранять-то? От вас, что ли?» — часто спрашивают владельцы тачек. На что болотовские «бизнесмены» отвечают, что район тут опасный и всякое может случиться. Многие считают, что лучше не рисковать, поэтому и соглашаются на охрану. Цена, естественно, тоже договорная.

Иногда мы с девчонками тоже подключаемся и начинаем работать. Пацаны не против — все тачки не помоешь, а кто заплатит, кто нет — рулетка.

Бывает, после трудового дня мы все вместе отправляемся в киоск за пивом и тратим почти все заработанное. Но это, конечно, не настоящая работа, а так — пока не нашли что-нибудь получше. Этим летом, я, к примеру, жарила пирожки на рынке и делала ремонт. Вместе со знакомыми девчонками мы побелили и покрасили здоровенный гараж. А пацаны часто промышляют незаконным способом: снимают с тачек разные запчасти и продают их по дешевке. У них уже есть постоянные покупатели. Правда, иногда их вычисляют, и у парней возникают проблемы, но они как-то их разруливают, не особо вдаваясь в подробности.

Я иду на парковку и вижу Петьку и Коляна. Они насухо вытирают старенькую «Волгу».

— Здорово, пацаны! Че это вы отечественный авто натираете? Вы ж сами говорили, что их водители — еще те жмоты? — спрашиваю я.

— Да старикан сам нас попросил, сказал, что полтинник отстегнет. А так-то, конечно, мы б даже не подошли к нему, — отвечает Петька. Его дырявые кроссовки насквозь мокрые — значит, они с Коляном уже давненько тут стоят.

— Ты как-нибудь раздобудь денег на резиновые сапоги, — говорю, — а то заработаешь воспаление.

— Да не, я привык, — Петька шмыгает носом. — К тому же я с Серым договорился: он сказал, что подгонит скоро сапоги. Он у них в интернате где-то видел бесхозную пару.

— У интернатовских не стремно брать? У них же и так ничего нет, — возражаю я.

— Ага, конечно! — скорчился Петька. — У них там условия еще лучше, чем у нас! И кормят три раза в день, и не приходится самим мутить себе на хавчик.

Это правда — Петька и Колян сами зарабатывают себе на еду и еще кормят свою мать. Она у них совсем спилась. Пособие каждый месяц стабильно пропивается, а забота о добыче денег перешла на парней. Я часто вижу, как они несут с рынка куриные головы и лапы, а потом варят из них суп.

Я простояла с пацанами часа три. За это время вымыла две машины и поохраняла еще четыре. Заработала 90 рублей. В принципе, на пирожок с газировкой и пачку сигарет хватит, даже останется. Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день, правда?

Покупаю себе пирожок с капустой и ем его в беседке садика. Скоро здесь соберется народ. У нас ведь больше и собраться-то негде: на так называемых детских площадках нет ничего, кроме ржавых разломанных качелей. Еще в здешних дворах стоят одинокие лавки, оккупированные еще более одинокими старухами. От них нет никакого покоя — своим старческим ворчанием они выжили из дворов всех остальных. Старухи каждый день сидят, сторожа каждая свою лавку. У моего подъезда караулит баба Надя, которая иногда не пускает во двор моих друзей. «Пошли вон отсюда, грязные сопляки! — кричит старушка. — Сидит Аленка, книжки читает, а вы тут в свое болото хотите ее затянуть!»

Баба Надя работала раньше в библиотеке, пока не вышла на пенсию. А я ходила туда за книгами. Вот она и думает, наверное, что я читаю целыми днями. Хотя на чтение я отвожу не так уж много времени. Но ее ведь не переубедить. Бабулька считает, что раз она караулит подъезд, то должна караулить и меня. Как назло, мы с сестрой — единственная молодежь в подъезде, а значит, самые «нуждающиеся в карауле».

В общем, вся местная тусовка молодых и пьяных собирается в садике — бабки сюда приходят редко, родители тоже, поэтому здесь идеальное место для посиделок.

Доев пирожок, я достаю сигарету, наслаждаюсь дымом и тишиной. Вскоре ко мне подсаживаются Людка и Лидка — две подружки, которым уже по семнадцать лет. Они, если честно, не особо мне нравятся. А если совсем честно — не нравятся совсем. Одна — выжженная перекисью блондинка, другая — ядреная брюнетка, у обеих от плотного макияжа лоснится кожа, на красных сочных прыщах лежат особо густые слои тонального крема, придавая лицам слегка леопардовый эффект. Их яркие тени на веках обрамляют большие комки туши. Дружат эти девушки только тогда, когда гуляют с разными парнями. Но если вдруг кто-то из них остается без кавалера, то другая считает своим долгом либо рассорить пару, либо отбить парня у подруги. И потом начинается: «ненавижу», «не разговариваю» и тому подобное. Но проходит неделя — и они снова подруги и снова ищут новых парней. Может, я еще чего-то не понимаю в жизни, мне всего пятнадцать, но все-таки, на мой взгляд, в семнадцать лет так часто менять парней — это мерзко.

— Привет, Аленка, — здоровается Лидка, — Как дела?

— Привет, девчонки! Все путем. У вас как? — спрашиваю чисто из вежливости.

— Мы тут познакомились с такими мэнами! — заводит Людка. — Работают охранниками в магазине бытовой техники, одному 23, другому 25. Ну мы их развели на кино и кафе, потом поехали к ним. Они комнату снимают на двоих. В общем, классно провели время, — она начинает хихикать.

— Вы, что ли, на ночь остались у незнакомых мужиков? — Я в шоке от услышанного. — Они же взрослые! И… незнакомые!

— Да ты не слышишь, что ли? — удивляется Лидка. — Мы же с ними сначала познакомились, стояли часа два разговаривали у них в магазине, потом смена закончилась, и мы сами пригласили их в кино. А потом еще в кафе совсем уже познакомились. Я запала на того, который постарше. Он идеальный! — Лидка картинно закатывает глаза.

— Да у тебя каждый второй — идеал, — замечаю я, на самом деле особо не удивляясь их новому знакомству. Они случаются так часто, что никто не питает иллюзий на счет этих девочек, а сами они давно получили соответствующие прозвища.

— Да ты просто мелкая еще, ничего не понимаешь в отношениях, — продолжает Лидка. — Надо искать нормального мужика, пока не встретишь такого, который сможет обеспечивать тебя всю жизнь. Такого можно доить и доить, а он еще и рад будет.

Мы сидим в беседке часа три. За это время я узнаю, как нужно «доить» мужиков и чем их «цеплять». Мои уши больше не могут выносить таких премудростей, и я решаю уйти. Тем более что к нам подходят старшие парни и достают косячки с марихуаной. Я ее пробовала несколько раз. У нас все пробовали. Но мне не понравилось. Головокружение, тошнота и ужасная сухость во рту — это все, что я получала от курения гашиша. Чтобы меня не начали уговаривать, я ухожу.

Мои ноги вновь идут по дороге к Танькиной общаге. Издалека я вижу теть Марину, она выходит из подъезда. Скорее всего, снова на смену. Она говорила, что будет работать больше обычного, чтобы отдать долг. Занимала Танькина мать перед началом учебного года, чтобы собрать дочку к школе. Она у теть Марины — единственный ребенок, мужа нет, поэтому для дочери эта милая женщина старается, как может. Захотела Танька ходить в школу с выбритым виском — пожалуйста, доча. К нам приезжает какая-то рок-группа — вот тебе деньги на билет, Танюша. А приходя с ночи, Танькина мама принимается за приготовление пищи. Сама же Танька готовит очень редко, и то в основном когда я ей помогаю.

В подъезде раздается невыносимо громкая музыка — такая включается каждый раз, когда теть Марина покидает квартиру. Вся общага уже знакома с репертуаром «Короля и Шута» и прочей панк-музыки. Я очень долго звоню в дверь, пока моя подруга наконец не слышит надрывную трель.

— Ты домой так и не приходила? — с порога спрашивает Танька.

— Еще нет.

— Твоя мать звонит мне целый день, спрашивает, не видела ли я тебя! Просила позвонить ей сразу, как ты объявишься.

— И что? Побежишь звонить?

— Это ты мне скажи, как лучше? — Танька смотрит на меня сощурившимися глазами.

— Ладно, звони, — говорю. — Все равно придется нам поговорить.

Танька тут же бежит к телефону и быстро по памяти набирает мой домашний номер.

— Ало! Теть Ань, ко мне Аленка пришла, — сразу выпаливает Танька. — Нет, не пьяная… нет… да нормально выглядит! Да давайте вы сами с ней поговорите! Аленка, держи трубку, мама зовет, — сует мне телефон подруга.

— Але, — говорю я. Сердце колотится так, что я на всякий случай хватаюсь за дверной косяк.

— Ну привет, Алена. — Голос у матери какой-то непривычный, неестественный. Я ожидала либо крика, либо слезливых просьб вернуться домой, а не такого нарочито спокойного тона. — Долго ты еще будешь от меня прятаться? Я уже вторые сутки трачу только на то, чтобы поговорить с тобой.

— Занималась бы другими делами, — бросаю я.

— Не ерничай! — Ее голос стал напряженнее. — Сколько ты еще намерена бегать?

— До тех пор, пока ты не поймешь, что совершила ошибку, когда подала документы в гребаный лицей без моего согласия, и не вернешь их обратно в мою школу! — кричу я.

— Я приняла решение, Алена. Я вижу, что эта школа тянет тебя на дно. Ты в ней тупеешь, а не развиваешься.

— Но меня все устраивает! — возражаю я.

— Естественно, тебя устраивает! — Мать уже теряет остатки самообладания. От показного спокойствия не остается и следа. — Сидишь, как курица, среди интеллектуальных калек! Коллективно деградируете в этом курятнике! Совсем от рук отбилась! Дома не убрано, я прихожу с работы уставшая, должна еще ужин готовить, а она шляется неизвестно где и с кем!

— Мама! Вот тебя всегда только ты и твои заморочки беспокоят! А то, чего я хочу, тебе совсем не интересно!

— Да я только и живу вашими интересами! А о моих интересах кто-нибудь думает? Горбачусь на работе как проклятая, с утра до вечера, домой прихожу — снова горбатиться приходится. А вместо дочерей-помощниц выросли две нахалки!

— Ксюшку-то не впутывай! — прошу я.

— Только и делаете, что покрываете друг друга! А против меня ополчились! Родные дочери! Я для них столько сделала, а они… — Мать начала рыдать.

— Успокойся, — говорю я. Меня всегда бесит, когда мать рыдает и обвиняет нас с сестрой во всех бедах. Случается это довольно часто, поэтому приелось, как голые макароны. Но внутри меня что-то сильно против, когда она ревет, и я стараюсь сделать все, чтобы она прекратила.

— Успокойся, говоришь? Да как я могу успокоиться, когда родная дочь ушла из дома! Шляется неизвестно где! Учиться не хочет! Совсем от рук отбилась!

— Да сколько можно уже про отбитые руки! — не выдерживаю я. — Нормальные они у меня! Много ли кто из моих ровесников может пирогов настряпать? Гвоздь забить? Пол нормально вымыть? Что бы я ни делала, все равно плохая дочь! Не хочу я в лицей, мама! Не пойду! Зачем ты решаешь за меня? Новый класс, ты понимаешь?! У нас даже денег не хватит — на один проезд туда и обратно сколько бабла нужно! И в чем я туда пойду? Одежды нормальной нет!

— Алена, за финансовую часть не переживай, — говорит мать примирительно. — Твоя бабушка дала мне довольно приличную сумму, когда узнала, что я хочу перевести тебя из этого гадюшника. Я хотела сегодня поехать с тобой, чтобы купить все необходимое, но ты испортила все планы своим побегом. Я понимаю, что тебе не хочется менять школу, но, пожалуйста, пойди мне на уступки. Давай хотя бы попробуем? Ну, если все будет совсем плохо — в следующей четверти вернем тебя в болотовскую школу.

Голос матери звучит непривычно мирно. Со мной она не разговаривала так уже очень давно. Видимо, для нее этот перевод слишком важен. Я зачем-то сдаюсь. Наверное, потому что слабохарактерная.

Я иду домой и по дороге уже представляю свой новый класс. Ничего хорошего от него я не жду, поэтому в голове складываются всевозможные потенциальные конфликты и способы их урегулирования.