Во сне и наяву

Олег Александрович Сабанов, 2022

Не позавидуешь вечно убегающему из унылой реальности в сладкое сновидение горемыке, как и боящемуся ночных кошмаров счастливцу.

Шахиншаха Ильфара, правителя небольшого государства, прижатого знойной пустыней к бескрайнему океану, с некоторых пор преследовали навязчивые сновидения, в которых он обнаруживал себя несчастным голодранцем. Практически сразу после засыпания его охватывали тоска и безысходность загнанного жизненными неурядицами человека одного с ним возраста, живущего в огромном невообразимом городе, фантастический уклад жизни которого наяву сложно было описать и даже представить. Тот, кем он становился вовсе не испытывал мучительную жажду или голод, не изнывал от палящей жары, однако ему настолько опостылело однообразное и безрадостное прозябание среди высоченных строений и самодвижущихся повозок, что Ильфар всякий раз пробуждался в ледяном поту и долго потом приходил в себя. До появления этих ночных кошмаров ничего сравнимого по глубине страдания шахиншаху испытывать не доводилось. Жизнь его протекала относительно безмятежно, но в последние дни он все яснее отдавал себе отчет, насколько легко в подлунном мире потерять приумножающую несметное богатство власть и обречь себя на подобного рода пытку, только уже в бодрствующем состоянии. Хотя ситуация в государстве вот уже много лет в целом отличалась стабильностью, теперь у Ильфара стыла в жилах кровь при вестях о самых незначительных проявлениях недовольства среди его жителей. А когда неподалеку от восточных границ страны полыхнуло восстание религиозных фанатиков под зеленым знаменем Пророка, оторопевший властитель поначалу просто потерял дар речи и только когда немного оклемался, срываясь на истеричный крик повелел своим бесстрашным военачальникам-сардарам жестоко подавить бунты. Пошатнувшееся душевное равновесие монарха все-таки удалось поправить лучшим лекарям с их целебными снадобьями, однако смутная тревога рано или поздно оказаться в шкуре снившегося горемыки из-за превратностей судьбы острым шипом засела в его сердце.

Шахиншах взял за правило не покидать свой окруженный башнями дворец, состоявший из нескольких роскошных залов и подсобных строений, куда имел доступ ограниченный круг проверенных лиц. Чтобы поддерживать бодрость духа, Ильфар каждое утро начинал с дыхательных упражнений и омовения в ароматной воде, а весь оставшийся день посвящал совершенствованию своей игры на чанге, чтению стихотворных произведений, разбору и толкованию цитат Писания, вкушению изысканных яств и неспешным беседам с особо приближенными льстецами. Вечерами властитель находил утешение в своих четырех женах, предпочитая остальным юную Ясмину — свою последнюю страсть, которая была так же нежна и прекрасна, как другие, но в отличие от них еще и мудра не по годам. Припадая к ее медовым устам, он забывал обо всем на свете, а когда после долгих пылких объятий его мужская сила истощалась, шахиншах просил грациозную словно лань Ясмину остаться с ним на ложе, желая быть убаюканным чарующим голосом своей возлюбленной.

— Чувствую твою неспокойную душу, — сказала она в один из таких вечеров, пронзая Ильфара черными очами. — Поделись, мой господин, какая печаль в силах одолеть счастливейшего из рожденных, у которого есть все то, о чем другие даже не мечтают?

У опьяненного ее ласками властителя сам собой развязался язык, и шахиншах поведал Ясмине содержание своих сновидений, вылившихся в неотступный страх испытать темную сторону жизни.

— Знала б ты, сколько султанов, эмиров, падишахов и прочих полновластных правителей были низвергнуты по злому умыслу окружения и собственной беспечности! — восклицал он, вспоминая истории дворцовых переворотов. — Я перестал доверять самым верным людям и боюсь собственной тени!

Внимательно выслушав Ильфара, она задумчиво нахмурила изломанные смоляные брови и на мгновение застыла мраморным изваянием. В наступившей тишине жалобно поскрипывали резные ставни, потревоженные ветром с океана.

— В деревушке на краю пустыни, где я родилась, давным-давно поселился загадочный старик Керуш. До сих пор никто не знает, откуда он пришел и сколько ему лет, но местные старожилы утверждают, что его внешность не изменяется со временем. Спокойный нрав и добродушие старика постепенно расположили к нему односельчан, которые все как один признали в нем мудреца и даже кудесника, чьи советы много раз помогали им в трудной ситуации, — сказала Ясмина так, будто раскрывала самую сокровенную тайну. — Попробуй, не таясь, поговорить с ним о своих терзаниях, может быть Керуш поможет и тебе. Только прошу, не причиняй ему зла, даже если он окажется бессилен даровать избавление.

Поначалу шахиншах отнесся к словам младшей жены с изрядной долей скептицизма, так как был премного наслышан о морочащих голову безграмотным простолюдинам шарлатанах. Однако из-за сильных чувств к Ясмине ее предложение никак не выходило из головы властителя, и в конце концов он приказал доставить деревенского старца во дворец в качестве своего личного гостя.

Керуш с первого взгляда произвел на Ильфара приятное впечатление. Седая приглаженная шевелюра вкупе с аккуратно подстриженной бородой обрамляли сияющим нимбом его испещренное морщинами загорелое лицо, которое несмотря на пристальный взор самого шахиншаха излучало вселенское спокойствие. Задав своему гостю несколько дежурных вопросов о самочувствии после долгой дороги и жизни в целом, властитель как бы между прочим предупредил его о казни, если содержание их последующей беседы станет кому-либо известно, не забыв уточнить, что голов в этом случае также лишаться все имевшие несчастье развесить уши. Сохраняя завидную невозмутимость, старик понимающе кивнул и заверил Ильфара в своем умении хранить тайны, после чего без лишних предисловий шахиншах рассказал о своих ночных кошмарах, проникающих ядом тревоги в часы бодрствования. Выслушав с внимательным почтением властителя, гость неожиданно заявил:

— Просто дайте понять снящемуся вам господину, что он иллюзорен, следовательно вся его трагедия нереальна. Приободрите его. Когда же он осознает свою призрачную природу и почувствует ни с чем не сравнимое облегчение, напряжение спадет и с вас.

С минуту шахиншах молчал, переваривая слова Керуша, а затем вполне резонно заметил:

— Твой совет бесполезен, ибо в сновидении я всецело нахожусь в шкуре того несчастного, а себя настоящего считаю лишь сладкой грезой, поэтому убедить его ни в чем не могу.

— Ах да, точно! Как я мог упустить столь важный момент! Вы уж простите меня, старика, — раздосадовано покачал головой Керуш. — Раз такое дело, то спокойно отходите ко сну сегодня вечером и помните — все было, есть и будет хорошо, а во всем мироздании вряд ли найдется то, что способно причинить вам вред. В конце концов тревога и страх развеются, как ночные миражи с восходом солнца.

Ильфар не понял, к чему клонит его гость, отчего мысли в голове начали путаться. Однако слова старика, произнесенные с уверенным спокойствием и его невозмутимый вид, вызывали неподвластное рассудку доверие. Немного поколебавшись, шахиншах решил послушаться Керуша и провел остаток дня за музицированием, а когда опустившаяся ночь окутала здания дворца темным покрывалом, властитель, как обычно, раскинулся на своем широком ложе и вскоре стал проваливаться в сон, повторяя про себя словно мантру: «Все было, есть и будет хорошо…».

«…Все было, есть и будет хорошо; все было, есть и будет хорошо» — крутилась в голове просыпающегося Федора фраза из ушедшего обратно в глубины подсознание сновидения. Сквозь закрытые веки проникал утренний свет, с улицы доносилось урчание заведенных автомобилей, мочевой пузырь требовал опорожнения. Новый день начинался до омерзения типично, в точности так же, как сонм предыдущих. С какого-то момента — с какого точно он уже не помнил, из его жизни ушла радость простого общения с себе подобными и удовольствие от мелочей вроде звучащего в наушниках музыкального трека, расслабляющего теплого душа или глотка холодного пива жарким днем. Вставать с кровати, умываться, чистить зубы, вливать в себя залитый кипятком растворимый кофе и плестись к припаркованному во дворе старенькому «Логану» было невмоготу. Все сколько-нибудь весомые причины думать, двигаться, дышать остались в той дивной поре, когда он заканчивал вуз, имел много друзей, любимую девушку и, как подобается без пяти минут дипломированному экономисту, уже распланированное светлое будущее. Однако массовая драка у популярного в городе клуба злосчастным холодным вечером пятницы, закончившаяся убийством одного из ее зачинателей, вмиг перечеркнула радужные перспективы, придававшие сокровенный смысл существованию и заряжавшие драйвом на каждый новый день. Каким образом в руках у Федора оказалась непонятно чья бейсбольная бита и наносил ли он ей удары вообще, молодой человек не помнил, оглушенный танцевальной музыкой и алкогольными коктейлями. Однако именно его признали виновником смерти человека и, несмотря на усердие нанятого адвоката и положительные характеристики, приговорили к пяти с половиной годам колонии строгого режима. Из-за сложного характера и общей подавленности, обернувшейся затяжной депрессией, с лагерными активистами у Феди сложились напряженные отношения, поэтому досрочное освобождение ему не светило. Отбыв весь срок от звонка до звонка и освободившись двадцатисемилетним молодым человеком, он не стал наводить справки о возможности продолжить обучение, как и искать встречи со своей бывшей подругой, не говоря о позабывших его сразу же после ареста друзьях. Вместо этого Федор реанимировал свой старенький автомобиль, безропотно дожидавшийся хозяина в склепе гаража пять с половиной лет, и попытался устроиться таксистом в одну из многочисленных фирм. Однако судимого водителя брать всюду отказывались, ссылаясь на новое законодательство либо вовсе без всяких объяснений. Когда же он отчаялся стать извозчиком и уже собрался облачиться в робу разнорабочего, на городском портале ему попалось объявление о вакансии курьера с личным автомобилем, а пару дней спустя, не ожидавший такого везения Федя, стал колесить между разбросанными по всему городу офисами и конторами различных организаций, перевозя документы, письма и посылки. Но несмотря на удачу с трудоустройством, случившийся несколько лет назад душевный надлом, делал окружающий мир серым, холодным и враждебным, отбывать пожизненное заключение в котором приходилось без всякого на то судебного вердикта и понимания своей вины. Колеся по рекам дорог мимо снующих тут и там обитателей когда-то милого сердцу города, он с горечью думал, насколько легко слепому случаю искалечить их относительное благополучие, лишить здоровья, свободы, сделать презренными изгоями, заставить воспринимать доселе пугающую смерть как долгожданную избавительницу. Оглядываясь назад, Федор поражался своей наивной до глупости вере в устойчивость подпорок вроде образования, круга общения, финансового положения, внешности и здоровья, поддерживающих нарисованный воображением собственный образ. Теперь увечные и слабоумные с рождения, изначально лишенные того, в чем он когда-то видел смысл жизни, все чаще казались ему в более выигрышном положении, так как по крайней мере не имели возможности очароваться тем, что так легко потерять.

Конец ознакомительного фрагмента.