Мемуары младенца (сборник)

Олег Батлук, 2018

Все наши тараканы родом из детства. Когда-то они бегали, невидимые, рядом с нами в подгузниках на кривеньких ножках, а потом повзрослели. Автор бестселлера «Записки неримского папы» Олег Батлук, насмотревшись на малолетнего сына, отправляется в ностальгическое путешествие на встречу с тараканами своего детства. Юмористический сборник переносит читателя в атмосферную эпоху советского застоя, где застоялось все, кроме Олега Батлука, растущего перпендикулярно линии партии. Под сенью раскидистых бровей Брежнева разворачивается скромная эпопея взросления близорукого мальчика, которого в Древней Спарте скинули бы со скалы в числе первых. Не рекомендуется лицам с частыми приступами икоты по причине повышенной концентрации шуток и гэгов.

9. Мультики

Для советского ребенка познание мира начиналось не с прописей, не с букварей, не с учебников. Познание мира для советского ребенка начиналось с мультиков.

Советский Союз знаменит своей мультипликацией. Неоднозначной и непростой, как и все в Советском Союзе.

Я уверен, что мультипликация в СССР была еще одной формой диссидентства, эзоповым языком протестующей интеллигенции. Это такой официальный самиздат. Многие советские мультфильмы глубоки, как Достоевский. Через головы детей они обращались к взрослым, с помощью тайнописи подтекста.

Некоторые шифровки мультипликаторов, спрятанные ими в невинных на первый взгляд сюжетах, в свое время дошли до моего детского подсознания.

Эти мультики стали моими любимыми. «Шпионские страсти», «Паровозик из Ромашково», «Винни-Пух», «Малыш и Карлсон», «Ну, погоди!». Именно они произвели во мне коперниканскую революцию посреди тотальной птолемеевой ереси.

В «Шпионских страстях» я тайно сочувствовал шпионам. К счастью, у меня хватило куриных мозгов не признаться на очередном уроке политинформации, что я мечтаю стать предателем родины. А как было не мечтать об этом? Главный герой, которого совращала Антанта, делал ровно то, о чем я в начальной школе грезил ночи напролет, подергивая во сне ножкой: курил папиросы, ходил по ресторанам и встречался с роковой красоткой на три головы выше его.

В «Паровозике из Ромашково» я таял, как рафинад в кипятке, при виде поезда на обочине. Образ «поезда на обочине» был антисоветским по сути, ментальной катастрофой. «Наш паровоз, вперед лети» — эпоха на всех парах мчалась в ближайшую вечность, сияющую на картине Богаевского «Днепрострой». В «Паровозике из Ромашково» поезд не «сошел», а «ушел» с рельсов: между этими двумя глаголами лежала мировоззренческая бездна. Советский поезд мог покинуть рельсы только в результате трагического инцидента, но не своего осознанного выбора. Не сомневаюсь, что «Паровозиком из Ромашково» диссидентствующие мультипликаторы протестовали против строительства БАМа.

Отечественный «Винни-Пух» был энциклопедией советской жизни, парадом типажей. Я обожал этих персонажей, всех без исключения, что не удивительно, ведь их списали с моих знакомых и соседей. Винни напоминает откинувшегося уголовника. Отчасти эту аллюзию подпитывал Евгений Леонов, озвучивший медвежонка и сыгравший урку в «Джентльменах удачи». Но не только. Винни-Пух постоянно совершает различные правонарушения: гоп-стоп с пчелами, разбой у Кролика дома, разводилово Совы с ослиным хвостом. Винни-Пуху не хватает только смачной татухи на лапе, хотя не исключено, что на первых эскизах она была. Пятачок — классическая «шестерка», «слабак», «заблуждающийся». Кстати, самая серьезная статья в итоге светит как раз этой неуверенной в себе свинье — за применение огнестрельного оружия против пчел. Сова восходит к классическим перекупщицам в малинах, воспетых в «Место встречи» в лице Верки Модистки. Немудрено, что у нее нашелся ворованный хвост. Что касается ослика, тут все совсем очевидно, так как это образ вечно пьющей русской интеллигенции: депрессия в день рождения, где-то потерянная накануне часть тела, неузнавание себя в зеркале вод.

«Малыша и Карлсона» советские мультипликаторы обременили сразу несколькими подпольными смыслами. Во-первых, это пацифистский мультик: Карлсон — боевой вертолет, уволенный из армии за доброту и человеколюбие. Во-вторых, это протест против карательной педагогики в лице Домомучительницы. Карлсон — первый советский Монтессори.

Антагонисты в мультфильмах той эпохи были всегда привлекательнее протагонистов. Положительные герои вызывали отрицательные эмоции. За ними не хотелось идти даже до следующего столба, не то что до конца. В моем случае это наиболее яркое проявилось с «Ну, погоди!». Я от всей своей чистой детской души желал Зайцу смерти. Причем мучительной. Я не понимал, какого лешего этот гиперпозитивный хмырь докопался до несчастного Волка. Последний, опять же, олицетворял для меня очередную ролевую модель: я тоже мечтал носитель тельняшку, гонять на бетономешалке и опрокидывать урны.

Но самый разрушительный эффект на мое еще не оперившееся и покрытое нежной пыльцой детское подсознание произвел вроде бы совсем невинный и непритязательный мультфильм «Ох и Ах».

«Ох и Ах» — это еще одна филигранная фальшивка про двух антиподов.

Ох — антиобщественник, вредный элемент, нахлебник. Это в терминах той эпохи. Или: слоупок, депрессант, асоциал, мизантроп и прокрастинатор, если говорить современным языком. Такой мультипликационный Обломов.

Ах — его противоположность: энтузиаст, вертихвост, стахановец и передовик, или стартапер-адреналинщик, по-нашему. В вечной движухе и гиперактивности.

Ах постоянно норовит перевоспитать Оха, форматирует его, тормошит.

Официальная мораль советского мультфильма понятна: будьте, как Ах.

Но на меня лично сила этого произведения искусства действовала, как и было задумано его создателями, с точностью до наоборот. Я завидовал Оху и хотел жить как он — в кладовке и в паутине. Я снова, как и в случае с Зайцем и Волком, не понимал, почему этот розовощекий Ах до него докопался. И, когда в итоге по сюжету Оха заставили постричься и убрать паутину, я почти физически страдал.

После просмотра «Оха и Аха» я каждый раз доставал из ящика для стирки грязные вещи и отказывался идти в школу.

«Кладовка или смерть!» — скандировал я родителям.

Ах — это такой советский мультипликационный анти-Че Гевара.

В итоге после «Шпионских страстей» я, конечно, не стал шпионом, зато освоил английский и полюбил путешествия заграницу.

«Паровозик из Ромашково» научил меня тому, что в конце великого пути нет ландышей. Ландыши растут на обочинах. А в конце великого пути — лишь тьма гулкого депо.

«Винни-Пух» подготовил меня к разнообразию человеческой природы и к тому, что совы — не то, чем кажутся.

«Малыш и Карлсон» помог мне принять очень важное в моей жизни решение: после восьмого класса я перешел из обычной школы в экспериментальный лицей.

А благодаря «Ну, погоди!» я усвоил золотое правило, которому следую до сих пор, — держаться подальше от зайцев.

Как ни крути, получается, что всем хорошим во мне я обязан советской мультипликации.