Призрачный остров

Олег Борисович Глушкин, 2018

В романе герои погружены в атмосферу девяностых годов. Банкротство градообразующего завода изменяет жизнь. Уволенный инженер Назарук решает устраниться от чуждого ему мира, жить, обретя любовь на недоступном острове, однако это не удаётся, развернувшиеся события ставят его на грань жизни и смерти. Попытки скрыть от проверяющих казнокрадство приводят к затоплению парохода с инакомыслящими. В дальнейших эпизодах есть уход от реальности, связанный с невозможностью создания рая для двоих на призрачном острове.Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Ночь Ефим провел беспокойно. Какое-то шестое чувство предрекало опасность, чуть ли не катастрофу. Ему снова снилась Лиза, и если обычно он радовался, когда видел ее во сне, ведь сон такое же состояние, как и явь, и еще неизвестно, где проходит подлинная и яркая наша жизнь, там или наяву. Отличие лишь в том, что во сне не волен действовать, как ты захочешь. И Лиза в этом сне уговаривала его не плыть на остров. Фимуля, шептала она, никому не дано уйти раньше времени, никому не дано изменять таблицы вечности. Про какие таблицы она говорила, он не мог понять. И только когда проснулся, вспомнил, как ходили они с Лизой на лекции знаменитого итальянского ученого, который утверждал, что есть открытые им таблицы времени и что время обратимо, но при этом, того, кто пытается нарушить его ход, оно утилизирует. Во сне же он про таблицы, конечно, вспомнить не мог, и потому ничего ей не возразил. И потом за ней погнались какие-то люди в масках, с горящими крестами в руках. Он пытался их остановить, но ничего не мог сделать. И от этого бессилия застонал и проснулся. Проснулся и долго лежал с закрытыми глазами…

Потом под душем менял воду — то горячей, то холодной взбадривал себя. Вышел к берегу моря. Все еще спало вокруг. Море было окутано туманной дымкой. Невидимые волны прибоя тихо вздыхали, словно младенец во сне. Восходящее солнце постепенно разгоняло туман и окрашивало воды розоватым цветом. Остров вдали был едва различим. Только тот мог его заметить, кто знал, что именно в этом направлении он находится. Ефим присел на скамью, была эта скамья сделана им самим из цельного ствола дуба, выдолбленная, удобная, и стояла она на взгорке. Отсюда далеко было видно окрест. И море, и уходящие вдаль узкой полоской песчаные пляжи, и мыс, выдающийся далеко в море, мыс со старинным одноглазым маяком. И все вокруг жило в согласии друг с другом. Только человек вносил в этот тихий мир смятение.

Ефим понимал, надо спешить. Надо срочно перетаскивать подводную лодку в эллинг, приготовить ее к плаванию. По-хорошему, так многое надо было бы доделать, но не до этого, погружаться и всплывать будет — и то хорошо. До острова не велико расстояние. Это вам не заграничный дальний поход…

Едва рассвело, он был уже на ногах. Надо было по рельсам стащить лодку к эллингу. Работа сразу не заладилась. Никак лебедку не мог запустить, шестерни прикипели друг к другу от долгого простоя. Любой механизм должен работать, тогда все отлаживается. Это, как и с человеком. Пока ходит, пока действует — живет. А стоит остановиться, слечь — и дни уже сочтены. Сколько уж одногодок, лишенных работы после разорения верфи, закончили свою жизнь — десятки… Сникли, слегли, задохнулись, отставленные от любимых дел…

Наконец затарахтела лебедка. Стал протягивать и крепить трос, одному без помощника было трудно. Но где возьмешь помощника. Михаила надо было позвать, да не хотелось перед ним все карты раскрывать. А лодка застыла, будто приварили ее к рельсам.

Ефим глубоко вздохнул, опустился на землю. Трава была мокрой от росы, но это его не расстраивало. Он был человек воды, рожденный под знаком Скорпиона. Вода была для него словно живое текучее существо. В ней был источник жизни, в ней была заключена еще нераскрытая информация. Эту информацию впитывало тело. Омовения. Крещения. Все это имело неразгаданный смысл. И главный источник воды — манящий простор морей. Не мыслил себя без моря. Купался с ранней весны до поздней осени. По утрам ежедневно вставал под холодный душ. Потому, наверное, не обращался к врачам. Вот только последнее время стали болеть колени, да и в руках не было уже прежней силы. Теперь, немного отдохнув, он знал, что одолеет свою подлодку, стронет с места. Он включил лебедку, навалился плечом на обшивку лодки, помогая маломощной лебедке. Навалился с одного борта. И тут подоспела ему помощь. С другой стороны, высокий человек в широкополой шляпе тоже уперся в борт. Был он явно сильнее Ефима. Лодка стронулась, заскрипела по рельсам, идущим под гору, и пошла все быстрее и быстрее, так что впору было ее не подталкивать, а сдерживать. И неожиданный помощник и Ефим одновременно отстранились от лодки, разом ахнули, узнавая друг друга, и крепко обнялись. С плеском плюхнулась лодка в воду, подняла фонтан брызг, их оросило брызгами, но они уже ничего не замечали…

Вот уж кого не ожидал встретить у своего дома Ефим, так это Далена. Бывший институтский товарищ почти не постарел, высокий, поджарый, на лице почти нет морщин, во всяком случае, в мутноватом утреннем свете они не заметны. И когда снял он свою шляпу, то Ефим увидел, что сохранил Дален прежнюю, аккуратную прическу, разделявшую волосы ровным пробором. Правда волосы эти хоть и не поредели, но стали абсолютно белыми. Одет с иголочки. В руках трость с большим резным набалдашником. Сразу видно птица высокого полета. Этакий седой барин приехал из собственного большого поместья. Ефим смущенно улыбнулся, комбинезон был в масле, а тут на Далене белый плащ, как бы не вымазался гость. Понял сразу, что Дален прибыл с той комиссией, которую так ждут и так боятся правители города, но вида не подал. Тем более, что и Дален не стал говорить о целях своего появления здесь. Он просто выражал бурно радость от встречи с однокашником. Охлопывал друга по спине, заливисто смеялся. Голос у него был прежний — звонкий голос любителя хорового пения. Везде Дален поспевал — и самбист, и каратист… Ефим никак не мог вспомнить, как назывался студенческий хор, где солировал Дален… Кажется, соколы или красные соколы, что-то в этом роде…

— Пойдем в дом, позавтракаем, да за встречу рюмку, другую, — предложил Ефим. Дален стал отнекиваться — разговор нужен мне, приду ещё, но сегодня много дел, надо везде успеть, да и здоровье уже не то…

— Не гневи небеса, я смотрю, ты хорошо сохранился, — заметил Ефим.

— Да и ты узнаваем, — сказал Дален.

— А трость почему? Для солидности? — спросил Ефим.

— Суставы в коленях поистерлись, да и для острастки, чтобы казнокрады боялись, а могу и без нее, — и в доказательство Дален отбросил трость в сторону, показывая этим еще и то, что готов помогать Ефиму в его работе.

— Поплавать решил? — спросил.

— Да вот, к рыбалке готовлюсь, — попытался он обмануть Далена.

— Ну, ты даешь, Назар, — сказал Дален, назвав Ефима прозвищем студенческих времен, — с утра подлодку, как бурлак тащишь. Это же секретная посудина, где ты ее раздобыл?

— Награда за доблестный труд, — пошутил Ефим. — Полгода без зарплаты, а потом мудрое решение — получите готовый продукт! Вот такая сказочная история! Известно ли у вас о таких причудах, знаете ли?

Дален нисколько не удивился, конечно, все знал. Если уж за что брался, то брался основательно. Последнее время его, правда, пытались отстранить от главных дел, отговаривали от поездки в моноград, но он уже втянулся во все проблемы этого края. Нашелся друг в ФСБ, тоже выпускник корабелки, документы подготовил, на всех были досье и на Ефима тоже. О том, что там понаписали, не стал говорить своему однокашнику, и словам доносчиков — ни одному не поверил, студенческое братство все-таки превыше доносов. Сказал Ефиму, что затем и приехал, чтобы возвратить к жизни моногород. Что, увы, таких городов много, порядка пятисот, достались в наследие от прошлого. Надо было предприятия рассекретить и на новые рельсы поставить. Людей работой обеспечить или переселить. Сказал, что теперь вот как нарыв эти города. Мучаемся с ними. Многое упустили наши перестройщики, — пытался объяснить и оправдаться Дален, — не готовы мы были к перестройке, свежего воздуха испугались, вот и всплыло на поверхность всякое дерьмо, и быстро они все к рукам прибрали, обанкротили и прихватизировали, а теперь приходится разгребать. Пообещал, что есть планы возродить верфь, что вновь пойдут оборонные заказы. И атомные подлодки совершенно нового поколения, нам такие и не снились. И на лодки-малютки заказы будут тоже. Стал объяснять устройство этих лодок-малюток. И оказалось, что даже Ефим не знал, что эти лодки-малютки не только для разведки морских глубин были предназначены. Был проект еще, на случай военных действий, преобразование их в лодки-смертницы.

— Смотри, — объяснил Дален, показывая тростью, как указкой, — видишь, здесь в носу лодки есть углубление, сюда вставляется заряд — лодка подплывает к кораблю, этот заряд прикрепляют к борту и стараются отплыть до взрыва на безопасное расстояние. Неимоверно смелым надо быть, чтобы кого-то рвануть…

Сказал и посмотрел на Ефима испытующим взглядом.

— Я никого взрывать не собираюсь, — сказал смущенно Ефим.

— Знаю я тебя, не собираешься, но вечно что-нибудь выкинешь такое, что за жизнь твою страшно становится!

— Это с чего бы? — недоуменно спросил Ефим.

— А с того, Назар, что мне больших усилий стоило твое спасение и еще больших — спасение нашего Димы Вересова. Твой автомобиль на рапсе — такую панику среди нефтяников вызвал, что готовы они были тебя найти и растерзать, наняли киллера, удалось его перехватить, а Диму Вересова из-за его ракеты я до сих пор прячу…

Ефим не стал рассказывать про то, как в местной милиции, по выражению ее начальника, «выбивали дурь», зачем смущать Далена. Похоже, что и жизнь тогда на волоске висела. Значит, и без Далена не обошлось, спасал, выходит… И не думал, что этот автомобиль всем поперек горла встанет. Напротив, полагал, что схватятся за эту идею о новом топливе, правда с годами все более стал понимать, по лезвию ножа ходил… Вспомнил все и насупился. Поймет ли Дален, что добра всем хотел, а то еще и выговорит, как тогда в местном союзе изобретателей: смотри, Эдисон, — нарвешься…

— Я тебе, конечно, за все благодарен, но всех ты один не спасешь, ничего не получится, — сказал Ефим, — положим, тебе я верю, но что ты можешь один.

— Да что ты скис, Фимуля, — заметив смущение однокашника, сказал Дален, вспомнив, как в институте Лиза звала Ефима, — все это в прошлом, с наследием прошлого будем бороться, выжигать каленым железом, все эти откаты и козни олигархов выведем на чистую воду. Но ты прав, одному трудно биться. Со мной тут целый взвод чиновников прислали. Финансисты мне пригодятся, а остальные — скорее не для помощи, а чтобы меня сдерживать, от них жду только подножек.

— Так, ты тут главный, — удивился Ефим. — Вот не ожидал!

— Не рад, что ли?

— Нет, что ты, Дален, тебе я верю, в любом бы другом проверяющем усомнился, но только не в тебе. Конечно, знаю, как трудно быть у власти и не петь общую песню, неужели тебя не сумели прельстить, власть многих портила…

— Ты знаешь, врать не буду, на первых порах очень трудно было. Дали служебную квартиру, хоромы царские, мне, одинокому, даже непривычные. Завхоз там всесильный говорит, мол, не въезжайте, повремените недельку. Я ничего не подозревая, согласился. А когда переехал — чудо, паркет заменили, потолки сделали навесные, мебель итальянскую поставили. Отказаться трудно. Так этот завхоз буквально через месяц ко мне — маленькая просьба, подпишите ходатайство — мне надел земли в Завидово. Выставил его, так он ко мне подослал проходимца со взяткой. Ну, тогда вижу, слова не помогают. Взял его легонько приподнял, да на горло надавил. Испугался он крепко, притих…

— Но всех ведь так не возьмёшь за горло, — усмехнулся и подумал Ефим, ведь квартиру себе, наверное, оставил, но донимать друга не стал, ясно, что белая ворона он там.

— Мебель я всю вернул на склады, — развеял его сомнения Дален, — потом меня стали многие опасаться. Коррупцию я искоренял беспощадно, даже чистильщиком меня прозвали…

— Верю, Дален, хочу верить, — сказал Ефим.

— Я на тебя надеюсь! — оживился Дален. — Видишь, к тебе первому я пришел, мне так нужна помощь, мне нужны местные честные помощники, такие как ты… Все-таки студенческая дружба превыше всего. Помнишь, наш гимн: «Мы студенты-корабелы, ищем мы доверие везде…» Мы друг друга никогда не подводили. Скажи мне, кто из наших остался здесь, на кого можно опереться?

— Считай, Дален, никого уже наших не осталось, как закончила верфь свое существование, так и разъехались кто куда, правда, есть еще Тим, это из параллельного потока, ты его вряд ли знаешь, так что он, да вот я прикипел к этим местам. Сын объявился у меня здесь. И Лизина могила здесь, куда я от нее денусь… Я без нее теперь и не жилец, считай…

— Да, жаль Лизу, я, когда узнал, был заграницей, а то бы приехал проститься, она ведь была для нас всех ближе родной сестры.

Ефим почувствовал, как слеза набегает на глаза, и отвернулся. Была Лиза одной из немногих женщин на факультете. Ведь женщин в корабелку брали неохотно. Но уж если поступила, то, значит, обладала и знаниями, и обаянием. Последнее на экзаменах не менее важно. Профессора на нее заглядывались. И Дален за ней ухаживал. Дален был первым парнем у них в группе. Высокий, яркий, пел прекрасно. Чемпион института по борьбе, кажется, по входящему тогда в моду каратэ или по самбо. Одет всегда был по моде. К тому же он был старше всех, уже отслужил в армии, в престижном кремлевском полку. Учеба, правда, ему не очень давалась. Да и многим строительная механика корабля была не по зубам. Формулы на целую страницу. Запомнить невозможно. На экзаменах разрешали раскрыть учебник и эту формулу хотя бы объяснить. Откуда и зачем в ней различные коэффициенты. Выбрала бы Лиза Далена — возможно, и ее судьба, и его по-другому повернулись. А теперь — ее не вернешь, а судьба? С Даленом тоже пришлось бы горя хлебнуть. Дален тоже не по гладкой дороге к власти пришел. Мордовские лагеря — дело нешуточное… Но Лиза ведь такая необыкновенная была, пошла бы за ним в любые лагеря, как декабристка…

Об этих лагерях Дален ничего не рассказал, но Ефим многое знал — в свое время по радио «Свобода», не переставая, о Далене вещали. Это ещё было в том году, когда наши танки в Прагу вошли. Немногие тогда решились открыто против вторжения выступить. Дален был в числе смельчаков. Потом забыли о нем. Не было никаких вестей. И сейчас Дален ничего о себе не говорил, только сыпал все вопросами. Хотел многое узнать. И судя по вопросам, сам знал намного больше Ефима — просто проверял свои знания, сверял то, что ему было известно. Пожалуй, от Ефима он ничего нового не узнал. Напротив, Ефим для себя многое уточнил. Так, он раньше кое-что знал о сборе выпускников корабелки в Нью-Йорке, но что там собрались сто пятьдесят человек — об этом услышал впервые. Зря их учили, посетовал Дален. Ефим согласился, но защитил сокурсников, что делать, коли лишили работы и платили инженерам жалкие крохи. Не в деньгах счастье, сказал Дален, далеко не в деньгах, жизнь надо не зря прожить, след свой оставить! А в чем счастье, наверное, не смог бы никому объяснить. Спросил его Ефим про семью, стараясь сменить тему разговора. Отвечал Дален неохотно. Так и не женился. Живет бобылем. Сказал, глубоко вздохнув, — не получилось, однолюбом оказался…

Странно было это слышать, девчата в институте к нему просто липли, все кроме Лизы, он же ее боготворил, а вдруг это была его единственная любовь — Лиза, мелькнула догадка. Возможно, и сюда он приехал ради нее, на ее могилу…

Задал ему вопрос — был ли на местном кладбище. Ответил, что еще успеется. Ответ этот успокоил Ефима. Ни с кем Лизу, даже покинувшую этот мир, он делить не собирался. Он верил, что обретет ее очень скоро. Лишь бы Дален не догадался о его планах. Надо было подлодку ночью перетаскивать, а не среди бела дня.

Видя, что особых сведений от Ефима не получить, Дален заговорил об институте. Вспоминали сокурсников, профессоров.

— Говорят наш Ястребемский здесь поселился, помнишь такого профессора? — спросил Дален.

— Да, большой был сластолюбец, ужели еще жив? Я и не знал, — удивился Ефим. — Наверное, лет девяносто ему…

— Такие долго живут, — сказал Дален и усмехнулся, — наверное, вспомнил похождения Ястребемского…

— Но за тобой ему было не угнаться, — усмехнулся Ефим.

— Да мы же с тобой, помнишь, вместе в общежитие медицинского прорвались…

Конец ознакомительного фрагмента.