Духи Тургояка. Первая встреча. Книга первая

Олег Борисович Соломатов

В данной книге рассказывается о таинственных событиях, произошедших с мальчиком Игорем, когда он в 1977 году, 12-летним учеником 6 класса, был отправлен в пионерский лагерь и с отрядом пошёл в поход вокруг озера Тургояк.Дальнейшие события дают ему возможность пройти первый этап перерождения из обычного школьника – в человека, «понимающего» суть происходящих вокруг событий.Напоминая, что жизнь конечна, выпавшие испытания дают возможность постараться успеть сделать задуманное по максимуму.

Поход. День первый

Ускоренная подготовка к походу мигом захватила разум всего отряда. Столовая не досчиталась двадцати вилок, в мановение ока превратившихся в ударную часть остроги для охоты на раков, для каждого уважающего себя туриста мужского рода-племени. Я предусмотрительно в лагерь с собой взял подводную маску для более комфортной «подводной охоты». В один полиэтиленовый пакет были уложены два комплекта батареек для фонарика и во второй — сам фонарик, запасные лампочки, складной нож, огарок свечи, спички, крем от комаров, рыбацкий набор с двумя комплектами лески, поплавков, грузил, крючков, купленный в магазине «охота и рыболовство» за пару дней до отъезда в лагерь. Оба пакета были аккуратно помещены в боковой карман рюкзака. Все остальные вещи вперемешку с консервными банками, посудой, спальными принадлежностями, фляжкой под воду, маской и средствами личной гигиены были впиханы в сам рюкзак. Наверх каждый привязал индивидуальный спальник, скрученный в трубочку.

И вот настало то благословенное утро выхода туристической группы в лице третьего отряда из ворот лагеря. Дежурные подняли шлагбаум и пока мы не скрылись за пригорком в ближайшем перелеске, с завистью провожали взглядом колонну нагруженных, но довольных «везунчиков-туристов». Тропа вела по краю береговой линии через подлесок, состоящий из осин, рябин, ивняка и других низкорослых деревцев. Сама береговая линия отступала от леса довольно далеко из-за того, что озеро имело многолетнюю цикличность изменения уровня воды, которая сейчас приближалась к минимальной отметке. В сравнении с прежним максимумом — уровень «зеркала поверхности озера» упал на два с лишним метра! Весь берег быстро зарастал молодым березняком, ивняком и прочей прибрежной растительностью, а кроме всего на берегу появилось множество огромных валунов, прежде находившихся под водой, двигаться по которым группой было крайне затруднительно и травмоопасно. Погода, к всеобщему удивлению и радости прояснилась и по бездонной голубизне небес, как по морю проплывали грациозные каравеллы белых облаков. Солнце еще не успело напечь нам головы, так как мы продвигались по южной стороне озера, и сосновый бор своими кронами прикрывал наши макушки. Лесные запахи сосновой хвои, цветущих трав, березовых листьев, прелых пней и мха, облепившего каменные утесы, перемешивались с влажным ветерком, дующим с озера, приносящим лёгкие ароматы прибрежных водорослей, рыбы и еще чего-то непостижимого, но такого близкого и знакомого с детства.

оз. Тургояк, береговая линия…

Я шел по лесу и ощущал полное единение с природой. Не вязалось это единение только с присутствием ненавистных комаров, которые, казалось, из всего отряда видели только меня, но дух коллективизма и «чувство локтя» делали нашу группу единым организмом, этакой сороконожкой, двигавшейся в заданном направлении и не обращающей внимания на кровососущих тварей. И вот позади первые протопанные километры, забор соседнего лагеря, «Пугачевская поляна», «Форелевое хозяйство», заводская база отдыха… Перейдя на западную часть озера, когда солнце приблизилось к зениту — рюкзак стал понемногу тяжелеть, на футболке уже не было сухого места, фляга с водой почти опустела, а чувство усталости захватило большую часть ног и спины «в плен» — мы сделали небольшой привал. Туристический пыл у многих поубавился, а часть рюкзаков отдельных девочек перекочевали на спины рядом идущих отдельных мальчиков. Хотелось искупаться, подкрепиться и на «сон час» по распорядку, но, увы, внутренний голос гнал из души лень, находя её оправдания неубедительными и вредными для репутации в глазах «соплеменников». На сегодня, большая часть пути уже была пройдена, нам нужно было собраться, согнать навалившуюся сонливость и двигаться дальше к заветной поляне за островом Веры. Руководители похода повели наш отряд по короткой дороге через лес, напрямую, только эта прямая была сначала очень долго в гору, а потом лёгкой трусцой вниз…

оз. Тургояк, заросли Иван-чая

Последний отрезок пути мы плелись по хлюпким кочкам, заросшим болотными травами, черной зловонной жижей, состоящей из сероводородной воды и ила, неумолимо затекающей в кеды. Весь пейзаж оживили только бескрайние заросли Иван-чая, взвившиеся красными стрелками к небесам.

оз. Тургояк, поход, прибытие к стоянке…

И вот — долгожданная поляна!!! Оказалось, что остров Веры стал уже полуостровом. До него тянулась длинная песчаная коса, заросшая кустарником и мелким березняком. Сбросив уже к тому времени, поднадоевшие рюкзаки в центре поляны, уставшие, вспотевшие и по колено в грязи, мы гурьбой двинулись к озеру. Песчаный пляж с мелкой, покатой галькой был расчищен от крупных каменных глыб и выглядел, как волшебный кусочек райского пейзажа. Стайки мальков носились в толще прозрачной, как слеза, воде, водомерки устроили соревнования на скорость разбегания в стороны, стрекозы зависали над водой, как боевые вертолёты, готовые в доли секунды сорваться с места и настигнуть жертву в любой точке своего местообитания.

После утомительной ходьбы погружение ног в холодную, напитанную родниками воду, показалось наивысшим блаженством, правда вода, после нашего массового входа прямо в одежде и обуви, превратилась в мутную субстанцию, а со стороны — это напомнило картинку «стадо на водопое». Почувствовав окончание сегодняшнего пути и возможность расслабиться, мы мокрые и довольные развалились на песчаном пляже, но вечный релакс, вдруг, свернулся в одно мгновение, а голос Михалыча — нашего воспитателя, вернул нас на землю. Она, в смысле — земля, оказалась заваленная шишками и сухими ветками, на нее невозможно было растянуть наши палатки. Пришлось взяться за импровизированные веники из свежих сломанных веток и вымести площадку под палатки. Потом, женская часть отряда осталась подготавливать с Михалычем костровище и уже ставить котлы с водой на подготовку ужина, а все пацаны разбрелись по ближним окрестностям собирать валежник для костра.

оз. Тургояк, поход, всем отрядом дружно за дровами…

Благо, в дровах недостатка не было, и мы натаскали огромных сосновых веток столько, что ими можно было жечь костер неделю без остановки. Некоторые в лесу прогуляли дольше остальных, как потом выяснилось, на их пути вместо дров возникли заросли черёмухи с гроздьями крупных ягод, оторваться от которых было невозможно ближайшие полчаса. Обильное поглощение черёмухи некоторым туристам — позже «вышло боком», из-за её вяжущих свойств, но в тот момент, когда спелые, сочные ягоды горстями попадали в рот, о последствиях никто и не думал.

Наконец, палатки установлены, мы разбились кучками по палаткам, растолкали рюкзаки, расстелили спальники, и готовы были приступить к ужину, расточавшему умопомрачительный запах гречневой каши с тушенкой на километр вокруг поляны. И вот вся команда у костровища, огромные сосновые бревна, приготовленные прежними туристами, выполняли роль скамеек, на которых мы расположились, как воробьи на жердочке. Смех, крики, звон походных котелков и ложек заполнили всю поляну до краев. Создавалось впечатление, что на берегу не сорок шесть малолетних туристов, а как минимум, весь пионерский лагерь.

оз. Тургояк, поход, подготовка к приёму пищи…

В тот момент, когда в котелках появились крейсера смачных кусков мяса, бороздящих просторы гречневого моря, а в руках появились ложки — наступила «минута молчания», плавно переходящая в нарастающий гул скребущих по дну ложек, а после — вопрошающих выкриков: «Добавка есть?» и не менее требовательных: «А компот будет?».

Поедая за обе щеки ужин, я неосознанно уперся взглядом в языки яркого пламени костра, танцующие в такт углей, издающие щелчки и потрескивания, как заправских музыкантов, подвластных всеобщим языческим законам природы и древнейшим тактам «Ледникового периода», когда огню, как главному Богу, молились замерзшие, первобытные Неандертальцы. Почему-то подумалось именно о них, наверно, отложилось в памяти из школьных учебников истории древнего мира. Огонь на меня всегда действовал магически вне зависимости от времени года, времени суток и места пребывания. Я мог подолгу глядеть на его языки, открыв створку печи у бабушки на кухне, на сгораемую кучу сухой листвы в садовой бочке, на тлеющие угли в мангале родителей, когда мы изредка летом уезжали с ночевкой на природу. Огонь мне напоминал живое существо, которое умеет дышать, двигаться, расти, возмущаться, нервно кидаться на окружающих, фыркать дымом, нежно согревать и даже я думал, что на нём, как на огненном драконе — можно летать… Так за размышлениями, я не заметил, как закончилась каша. Радовало то, что первый раз «без примерки», наварили в два раза больше этой наивкуснейшей каши, и добавки хватило на всех. Самые большие «проглоты» попросили ещё повторной добавки, компоту места в их желудках уже не нашлось…

После ужина расходиться никто не хотел. Утолив главную потребность в еде, я вдруг вспомнил, что в вечерней суете, как-то выпустил из виду отсутствие поблизости предмета моих воздыханий и, оглядев глазами окружающих, обнаружил её в сторонке с кучкой подружек, решающих свои девичьи, не подвластные мужской логике проблемы. У нашего командира отряда Кости была с собой гитара, которую ему разрешили взять с собой в лагерь родители. Сейчас она была, как раз в тему. Правда, игроки из нас были «никудышные», но несколько аккордов умел «выбивать» каждый уважающий себя турист третьего отряда. «Заехав» в лагерь, я тоже пытался зажимать гриф, как заправский виртуоз, но игра на фортепиано, которой я обучался уже шесть лет, коренным образом отличалась от бряцаний на гитаре и после двадцати минут тренировки кончики моих пальцев покрылись алыми мозольными пузырями. На этом мои гитарные опыты закончились так же быстро, как начались, и сегодня вечером рисковать руками я уже не хотел. Девчонки наперебой стали заказывать исполнение последних «лагерных хитов», кто-то уже побежал за песенником, а я перебрался поближе к Светке, чтобы хоть краешком глаза контролировать её действия. Она, почувствовав моё внимание и приближение, как-то непонятно для меня среагировала и ушла в палатку. А может, мне просто показалось, что среагировала…

оз. Тургояк, поход, ужин плавно переходит в «хиты под гитару»…

Вечер с песнями продолжался до наступления сумерек. Несколько пацанов, под магическим действом пламени и кричаще-плачущих подобий песен, уже приступили к своим первобытно-племенным врожденным рефлексам — подготовке «орудий» для отлова раковой братии. Были срублены колья, к концам которых проволокой приматывались столовские вилки. Потом, под групповые песнопения и покачивания они подсели к костру. Мне сегодня предаваться охотничьим страстям уже не хотелось, да и предмет воздыханий больше не появлялся из палатки…

Яркие языки огня и сгустки искр вздымались к небу, когда Михалыч подбрасывал новые порции дров в костер. Игра теней вокруг поляны создавала иллюзию движения и присутствия чего-то древнего, дикого и немного страшного. Страх этот был не реальный, а на уровне подсознания, сидевший где-то глубоко в голове. Признаюсь честно, я был немного трусом, когда речь заходила о тёмном ночном лесе, злых духах, крупных хищниках и кладбищах. Ночью, на природе, в лесу, на стыке огня, воды, земли и воздуха возрождалась древняя энергетика, спящая в нас «городских» и очнувшаяся в момент воссоединения стихий в единое целое. Каждый из нас чувствовал это, но не мог понять, объяснить, переосмыслить… мы в этот момент могли только как-то реагировать на это пробуждение. У кого-то это вызывало страх, у других — возбуждение, у третьих — подавленность. Гитара переходила из рук в руки, и нестройный хор голосов подхватывал любую новую песню, лишь бы не спугнуть это состояние всеобщего воссоединения с природой.

Был в нашем отряде один «соплеменник» Юрка. Он мало, чем отличался от остальных озёрных аборигенов. Одно у него получалось лучше других — бряцать на гитаре и по его словам — этому научил его старший брат. Заучил он больше других исполнителей, всяких «девичьих» слезливых песенок. От них, у последних — накатывались крупные слезы, как только под минорные аккорды, какая-нибудь одинокая, лесная колдунья безответно влюблялась в юношу. Или дельфин, попавший в шторм на мелководье — умирал, не дожив до встречи со стаей… Больше всех выжимала слёзы песня «про лошадей», волею судеб попавших посреди океана в беду, постепенно тонущих и до последнего вздоха надеющихся на спасение… И вот, представьте себе, вдруг обнаруживаю, что Света, не показывавшая носа из палатки после ужина, вдруг оказалась рядышком с этим Юрком и даже слёзки пустила по поводу тонущих лошадок… Инстинкт соперника расцвел махровым цветом, но родительское воспитание не позволило вступить в открытое соперничество, хотя «кулаки немного зачесались»… Мы пойдём другим путём — вспомнил я наставление дедушки Ленина. Настроение упало до нуля и желание продолжать посиделки улетучилось вместе со снопом искр, взметнувшимся, как мне показалось в момент, когда я всем сердцем возжелал поколотить «соперника».

Но ход моих мыслей прервал Михалыч. Историк по образованию, он знал столько интересностей о прошлом нашего региона и так легко и доступно доносил информацию до каждого слушателя, что в какой-то момент вся толпа «береговых аборигенов» забыла о песнопениях и расселась вокруг него. Естественно, все рассказы и вопросы крутились вокруг озера, острова Веры, Заозёрного хребта и других географических объектов местной флоры и фауны. А еще — он любил «нагнать тумана» на некоторые исторические факты и этим вывести нас из душевного равновесия. Особенно ему нравилась тема Ледникового периода, когда ледяной щит сковал материк, и образовалось внутреннее море, Неандертальцев, мигрировавших по территориям и собиравшимся в районах гор, уходя от «большой воды». Уральские горы, сорок тысяч лет назад, напоминали огромный остров, где происходил сплав первобытных людей разных ветвей развития и природы, веры в загробную жизнь, шаманизма и первых зачатков культуры. Всё это он ловко «привязывал» к месту нашей стоянки, указывая на отдельные признаки присутствия древних зачатков культур и, наверное, выживших представителей неандертальской расы. Мы, естественно, стали внимательнее прислушиваться к ночным шорохам лесной чащи и вздрагивать при всплесках крупной рыбы на мелководье. Девчонки мало-помалу, от этих страшилок разбрелись по палаткам и затихли… Самые стойкие ребята сидели до последней байки, возбужденные от «новых знаний» и срочно составляли план поиска артефактов вокруг нашей стоянки, так как по дороге сюда нам попадались в лесу нагромождения камней, напоминавшие древние жилища. Последние рассказы уже уводили нас в дебри Эзотерики со священной горой Меру, белыми Ариями, пришедшими с севера, санскритом — древним языком, из которого развились современные языковые группы и еще множеством умопомрачительных данных о сверхспособностях человека, возможности перемещения во времени и пространстве.

Ночь была темной из-за отсутствия естественного небесного фонаря. Похоже, начиналось новолуние. Звездное небо, как огромное, бескрайнее поле над головой, обсыпанное светящимися каплями росы наводило на мысль, что эти же звёзды сорок тысяч лет назад наблюдали племена первобытных людей, так же жгущих костер на этой поляне. С озера дул лёгкий бриз, приносящий прохладу и сырость. Сидя у костра ощущаешь, как передняя часть тела «горит» и насыщается жаром от углей костра, в то время, как спина чувствует ветерок с озера и этот перепад вызывает лёгкий озноб и желание пробраться в палатку и «зарыться» в спальник с головой. Так я собственно и поступил, но непривычно твердая основа спального ложа и присутствие затаившихся, как в «окопах» и не выметенных полностью шишек, задержали меня на пути к Богу Морфею. В довершение к этому над головой зазвучал писклявый хор комаров, набившихся в палатку, в момент моего вползания. Это была последняя капля, перевесившая чашу терпения. Пришлось выбраться наружу, из-под палатки выскрести шишки и у костра прихватить пустую банку от тушенки. Из банки я соорудил «дымовушку», проткнув банку с боков в нескольких местах гвоздём, накидав внутрь тлеющей бересты, а отрезанную не до конца крышку банки загнув вокруг палки. Размахивая этой «приспособой» туда-сюда, для возгорания бересты — клубами дыма выгнал из палатки комариное войско и сам, пропитанный этим дымом, улёгся спать, отгоняя первобытные страхи от «рассказок», и тихо ненавидя Юрку. Ворочаясь с боку на бок от твердой почвы под собой, я прислушивался к шорохам сухой листвы, потрескиванию сучков и крикам ночных птиц, доносящимся из окрестной темноты за пределами поляны. Завтра решил надрать побольше травы и натолкать под палатку, создав подобие матраса и с этими мыслями заснул…

Спать пришлось недолго. Трое соплеменников, обитателей нашей палатки с возбужденными взглядами, напоминавшими маяки с невидимыми пучками света, вползли внутрь, размахивая самодельными острогами, впустив очередную порцию комариной братии. Им не терпелось проявить свои затаившиеся в подкорке скрытые древние охотничьи инстинкты и уже сейчас тронуться на «раковую охоту». Но у них была проблема — отсутствие реального света. А это — основа успеха при ловле. Фонарик по стечению обстоятельств, оказался только у меня, и не было никакой возможности отговориться от «миссии Данко», стать осветителем дороги позади идущим, вернее не дороги, а камням, под которыми должны были прятаться раки. Да и вновь прибывшее комариное войско по своей численности и громкости писка превосходило то, что я выгнал «дымовушкой» час назад, а это предвещало бессонную ночь или очередной ритуал их изгнания. Натянув спортивные штаны и кеды, пошарив в углу палатки в кармане рюкзака, я нашел фонарик и, о Боги — мазь от комаров, так необоснованно забытую в самый нужный момент. На улице оказалось «первобытных охотников» больше, чем я видел в палатке и у всех до одного были точно такие же взгляды, как после шаманских плясок у костра перед загоном мамонта.

И вот всей гурьбой мы тронулись на берег, сняли обувь, спортивные штаны, в простонародье называющиеся «триковиной», и с острогами наперевес, под свет фонарика двинулись к камням на краю песчаной заводи. Света одного фонаря было недостаточно для десятка охотников и в руках у некоторых несколько минут спустя, появились самодельные факелы, состоящие из палок с обвернутой на краю и подожженной берестой. Она имеет способность скручиваться во время горения и это дает эффект самозакрепления на палке. Камней было много вдоль берега, но эта часть озера отличалась от других тем, что под водой в основном были не просто камни, а огромные глыбы, приподнять которые не представлялось ни малейшей возможности. Многие из этих глыб были очень правильной формы, как будто вытесанные рукой древнего человека. Вначале мы прошли вдоль берега, по колено в воде, засовывая руки под камни, где нам казалось, что раки непременно должны быть. Но их, увы, не попалось…, и тогда мы двинулись «на глубину». Июльская ночь была довольно теплой, но Тургояк отличается от других озер тем, что чистота и прозрачность воды достигается наличием большого количества родников, бьющих прямо под водой, а они очень холодные и, потоптавшись в поисках раков двадцать минут по пояс в озере, мне сразу расхотелось продолжать охоту. Тем более, что раков практически мы не обнаружили. Из чего были сделаны следующий вывод: нужно днем поймать несколько рыбёшек, проквасить их на солнце и положить в сетке в воду около берега, а так как раки любят тухлятину, то они сами приползут к нам на приманку. Но часть охотников, не согласилась на «ленивую» охоту, когда нужно сидеть и ждать милости от раков, а решили следующим вечером пойти по берегу на остров Веры, находящийся в нескольких сотнях метров от нашей стоянки. Вернее, не остров, а как я уже говорил полуостров. Озеро, как я уже говорил — обмелело. От этого образовалась песчаная коса к острову, а заводь стала больше походить на прибрежное болотце, заросшее камышом, осокой, Иван-чаем и прочими болотными травами. Я тоже решил примкнуть к той части охотников, которые собрались на Веру.

Этот полуостров отличался от остальных тем, что по рассказам нашего воспитателя, на нём были пещеры и землянки с каменными сводами. Но вроде, не новые, не недавно сложенные, а какие-то древние, в которых жили сначала первобытные люди, а потом староверы-отшельники. И после этих рассказов любопытство так заполнило мой мозг, что подавило даже чувство страха перед появлением ночных призраков и духов острова, о которых так воодушевленно рассказывал воспитатель. Неожиданно, мои мысли прервал яркий предмет, не вписывающийся в мою модель современного устройства мира. Это был небольшой шар света, медленно двигающийся над поверхностью воды от полуострова Веры в сторону Заозёрного хребта. Вначале мысли привели меня к тому, что это шаровая молния. Недавно в одном научно-популярном журнале я читал про то, что такие молнии на Земле не редкость и в огромном количестве появляются во время грозы, и чаще в районе экватора. Тут же возник вопрос — шаровая молния есть, а грозы нет, небо ясное и только над водой стоит лёгкий туман, увеличивающий свою плотность ближе к берегу, в направлении которого двигался шар. Да и шар то это был полупрозрачный с нечеткой, размытой поверхностью. Он как будто услышал мои мысли, на несколько мгновений замер на одном месте, поиграл радугой красок внутри себя и, ускорившись, полетел к берегу, потом над кронами деревьев, и, наконец, поднявшись выше хребта — пошёл вертикально вверх, создавая легкую ауру вокруг. Даже показалось, что летящий предмет заходил в вираж по склону, как на трамплин в небо. Свечение расходилось от шара, как круговая волна от брошенного в воду камня, постепенно бледнея и, когда была освещена уже почти треть неба, шар высоко в небе сделал резкий зигзаг, и исчез вместе со свечением. Вся последовательность действий была такой стремительной, что я даже не успел проронить ни звука, и сообщит другим «охотникам» о шаре. У меня внутри, в первое мгновения полета, всё сжалось от бесконтрольного страха, и создалось ощущение, что кто-то на уровне подсознания приказал молчать. Потом страх улетучился, когда шар удалялся к берегу, а в висках появилась небольшая боль, как от резкого толчка. Ошарашенный зрелищем и возмущенный тем, что никто кроме меня этого не увидел, я побрёл к своей палатке.

Нужно было скорее выспаться, и набраться сил перед завтрашней ночной вылазкой на остров. Видение не выходило из головы и прокручивалось от начала до конца уже второй десяток раз, всё снова и снова. Раки меня уже не интересовали, как средство для пропитания, а остался лишь небольшой азарт охотника — поймать больше, чем другие соплеменники или самого крупного представителя ракообразных, ну и обязательно полазить по пещерам, если найдём их в темноте. О вылазке договорились не рассказывать никому, так как Михалыч строго-настрого запретил нам одним ходить к пещерам, объясняя тем, что они древние и в любой момент огромные глыбы сводов могут обвалиться на наши головы. А еще он припугнул нас, сказав, что на острове живут приведения, в народе называемые «Духами острова». Девчонок решено было тоже не посвящать и не брать с собой, они слишком болтливы и не менее трусливы в подобных вылазках. Уже над противоположной стороной озера небо стало приобретать предрассветную розоватую окраску, когда я намазался мазью от комаров и кое-как уснул, невзирая на дикий писк комариного войска, твердость земли под палаткой и мыслями о шаре. Но выспаться мне так и не пришлось. Остаток ночи я провёл в бредовых снах, мелькающих, как обрывки киноленты, заполненной образами диких Неандертальцев, загоняющих мамонта на край скалы. Их сменяли бородатые, одетые в лохмотья староверы, сидящие в пещерах и грозящие кулаками проходящим мимо. Потом виделись полупрозрачные шары, слетевшиеся к поляне, как на научную конференцию, и тени в накинутых балахонах, снующие вокруг нашей палатки. Каждый раз просыпаясь, я со страхом вслушивался в предутреннюю тишину в надежде, что всё увиденное — только сон. Переворачивался на другой бок и вновь видел пасущихся около поляны шерстистых носорогов и огромных рогатых лосей, высеченные в скалах из камня статуи идолов, разрисованные непонятными знаками входы в небольшие пещерки и толпу дикарей, бьющих в бубны, размахивающих каменными топорами и выкрикивающих непонятные фразы, почти не имеющие гласных звуков. Один часто повторяющийся выкрик я даже смог запомнить: ШИЛП! Какая-то игра согласных звуков, ничего мне не говорящая. Потом — бурная река и я захлёбываюсь…, потом — пещеры, коридоры, горбатый шаман, резкая боль в левом боку… Последнее, что помню — очень добрую и до боли знакомую, мудрую женщину в зеленовато-серой одежде до земли, очень красивую, мягко улыбающуюся и шепчущую мне на правое ухо из-за спины, что всё — проходящее, что я не должен «уходить в сторону» от страха, а обязан идти ему на встречу, чтобы победить. При этих словах вокруг всё вдруг стало цветным, словно я вошёл в радугу… Сон оборвался от звука горна, извещавшего об общем подъёме по стойбищу аборигенов третьего отряда. Начинался следующий неизвестный и многообещающий день нашего похода, но последние обрывки сна от яркости восприятия — крепко засели в голове и порой, казалось, что это была явь, а не простой сон.