Песня горна

Олег Верещагин, 2013

Попытка ООН расчленить Россию завершилась глобальным ядерным конфликтом. Гибель большей части человечества, изменение климата и геологические катастрофы – вот цена безумной вражды и бездумного падения морали и культуры. Инстинкт самосохранения заставил уцелевшие страны объединиться в две основные и на этот раз больше не враждующие империи: Российскую и Англо-Саксонскую. Немалая ответственность в борьбе с уцелевшими бандами и бывшими «хозяевами жизни» легла на плечи входящего в жизнь поколения. Мальчишки и девчонки возрождают Пионерию и во имя счастливого будущего готовы на любой подвиг…

Глава 3

Полёт журавлика

С самого утра заморосил дождь, серый и тёплый, и у Дениса из-за этого было отвратительное настроение. На первые выходные ноября, к Дню Памяти Предков^[5] — через неделю — намечался двухдневный полевой выход в лес для новичков с их принятием в пионеры — все вопросы наконец-то утрясли, но именно у Дениса толком ничего готово не было. Весь октябрь он крутился как белка в колесе. Только вчера уехал корреспондент «Пионера», оказавшийся девушкой — энергичной, весёлой и очень любопытной. Она не только набрала материала на статью о том событии с уйгурской ордой — она просидела в Седьмом Горном пять дней вместо двух, обозначенных в командировочном листе. По её собственному признанию, за это ей на работе «намылят шею, но дело того стоит». Ей понравилось всё, но больше всего поразили библиотека и Генкин музей. Генка от гордости ходил с блестящими глазами, розовый и старательно делающий вид, что это всё не его заслуга. Побывала настойчивая девица и у Мишки на хуторе «Дружба», который как-то сам собой превратился в опытную сельхозплощадку отряда, и на перевале у Бойцовых, причём Денис чуть ли не на коленях умолил Кенесбаева дать ей для этих поездок в конвой двух полицейских, а когда Кенесары Ержанович, по уши сидевший в так и не раскрытых делах о поджоге посёлка, провокации с уйгурами и покушении на Макарычева, полицейских-таки выделил, то выяснилось, что девица скачет верхом намного лучше их, носит в поясной сумке «ТТ» и с десяти метров попадает в два одновременно подброшенных ореха. Девчонки в отряде были от корреспондентки без ума и долго расспрашивали у Дениса, кто она такая и что он у неё читал. В конце концов, расспросы эти его вывели из себя… Как будто в Империи все всех знают, если честно, фамилия девушки Денису была совершенно незнакома.

Между прочим, поселковые власти наградили отряд — коллективно — новым киноаппаратом, выписанным из Верного. Именно за то «дело с уйгурами», как полузавистливо-полууважительно выразились казачата из Лихобабьей. Тут же добавив, впрочем, что уж у них-то ни один уйгур вообще не ушёл бы. А как же. Ого! От макушки — и до жопы. И только так…

…Как раз, когда Денис провожал «пионершу» на перевал, позвонила Настя, а его не было дома, и она ничего не передала. Потом, вернувшись, он съездил в Лихобабью, чтобы побыть у Мелеховых хоть часок (надо же знать, как там у казачат дела с пионеротрядом?), но выяснилось, что Мелеховы всей семьёй уехали в Балхаш к какой-то родне, и Настя, конечно, как раз и звонила, чтобы об этом предупредить. И, похоже, обиделась на его отсутствие… На обратном пути Серый захромал, у него разболталась подкова, и Денис это должен был заметить раньше… Короче — «всё плохо», как говорил иногда Войко, по которому Денис вдруг заскучал так, что впору было завыть. Ну а уж дождь со следующего утра и вовсе был не иначе, как точно рассчитанной провокацией Злых Сил…

Хорошо ещё, что это был воскресный день, и Денис, намеревавшийся ещё вчера провести хотя бы половину этого дня с Настей, с утра взбунтовался против всего на свете и даже самого себя. Олег предложил ему сходить в «элитную» школу, чтобы посмотреть на месте, что и как, — кстати, предложение было разумным, статус этой школы за последний месяц тоже сильно изменился. Сама по себе-то она сохранялась, но становилась филиалом народной школы посёлка. Поскольку помещений там было явно не по числу контингента, Валерия Вадимовна сцепилась с собственным сыном в яростной схватке — ей были нужны площади под обещанный интернат и фельдшерскую школу, Денису — под пионерский кинозал и спешное расширение столярного цеха. В жестокой битве была «одержана ничья», как облегчённо выразился благоразумно державший нейтралитет Третьяков-старший, и мать с сыном поделили первый этаж, разве что колючую проволоку по границе не натянули, а друг с другом не разговаривали целый день, пока Денис не приплёлся вечером в кабинет Валерии Вадимовны и не сунул молча голову ей под руку, получив сперва щелбан, потом вздох, поцелуй и шёпот: «Лисёнок ты кусачий». Потом мама коварно фыркнула сыну в ухо, и Денис с возмущённым воплем отскочил…

Грустный и синий Амиров, успокоенный парой уколов, уехал в недавно открытый в Верном новенький ЛТП — лечебно-трудовой профилакторий. За ним прибыла персональная белая машина с красным крестом, женщиной-врачом и двумя дюжими ласковыми мужичками, сноровистыми и выученными, будто императорские пластуны, не меньше, потому что Николай Игоревич ещё до их приезда сел в крепкую оборону, размахивал с балкона топором и громогласно обещал, что уж если он вчерашним чертям не дался, то никакие комиссии его живым подавно не возьмут. Предательский удар в спину доблестному — и уже ясно, что бывшему, просто по факту белой горячки — директору нанесла собственная насмерть перепуганная жена, которая коварно и подло открыла санитарам дверь чёрного хода. Сама она с обеими дочерьми поехала следом за «кормильцем» — в Верный. В Седьмом Горном ей, всю жизнь широко жившей на стыренное мужем из бюджета, ловить было нечего. А вот оставшийся контингент учителей и — главное — учеников был настроен к подчинению «школе голодранцев» резко негативно, из-за чего Денис предвидел немало неприятностей в будущем. Причем уже в близком. Он пока ещё не провёл в новоявленном филиале ни единого урока истории или астрономии, но ожидал их, как схватки, и был уверен, что не ошибается.

Но ему до такой степени захотелось побыть одному, что прямо во время завтрака он заявил, что Олег сходит туда один, тем более что Танька Васюнина и Санька Бряндин тоже собирались, так что даже и не один — а он, Денис, пойдёт и поищет место для полевого выхода, который, кстати, уже на носу. Олег немного ошалело возразил, что вроде как дождь идёт, да и вообще — но Денис только буркнул, что он уже решил и поступит именно так. Получилось некрасиво и грубо, он и сам это понял чуть позже, уже когда шагал по тропинке через лес — к озёрам. И, конечно, быстро промок насквозь.

Тропинка, впрочем, за последний месяц разрослась и превратилась в дорогу, выложенную пригнанными бетонными плитами, на которых сейчас мелко пузырились тёплые лужицы. Дело в том, что закончившие работу в посёлке строители — не все, но многие — далеко не ушли. У них было ещё одно дело. Колонна более лёгкой техники перебралась к цепочке озёр, и там началось какое-то строительство, о котором толком никто ничего не знал, пока официально не объявили, что строится экспериментальный геотермальный комплекс. Плюс к этому начинает свою работу постоянная экспедиция Министерства Недр. Собственно, Денис как раз и подумал — а что, если встать лагерем в лесу неподалёку от озёр и заодно провести экскурсию, чтобы новенькие увидели, как люди работают? Для начала будет неплохо, а летом, в каникулы, можно будет уйти всем отрядом в большой поход, недели на две-три, на хребет. А потом — съездить в Петроград к своим. Хотя бы на месяц…

От этих мыслей настроение немного улучшилось, и дождь перестал. Как-то сразу. Удивительно даже — оглянувшись через плечо, Денис увидел в метре от себя за спиной на луже рябь от надоедливой мороси, а впереди на точно такой же луже уже ничего не было. Он ещё немного постоял на этой дождевой грани, расставив руки (на одну сыпало, а вторая постепенно высыхала, это было смешно и интересно), а потом увидел трусящего со стороны посёлка Презика.

— А ты куда?! — возмутился Денис, когда пёс догнал его и остановился рядом. Толкнул его в загривок. — Тебя звали?

Но гнать Презика не стал. Окончательно превратившийся в мощного молодого пса Презик последнее время по вечерам часто совершал длительные прогулки, спать и есть стал намного меньше, и против его компании Денис в целом ничего не имел: пусть пробежится. Тем более что дорога в хмурую погоду была мрачноватой даже сейчас, когда её расчистили и благоустроили. Правда, со стороны прудов уже был слышен доносящийся лёгкий шум, так что одиноким себя Денис не чувствовал, но с Презиком — лучше.

Презик вдруг гавкнул. Гавкнул дружелюбно, не зло — и Денис не успел ничего подумать, как с дерева, сбоку от дороги, упруго спрыгнул и встал в рост Володька.

— Привет, — как ни в чём не бывало объявил он, потеребив шерсть на спине тут же подобравшегося к нему Презика. Маленький певец-бродяжка был в какой-то большущей куртке (а как же, зима наступает!), доходившей ему рукавами и полами до колен, в подвёрнутых грязных штанах и, конечно, босиком — но в то же время в своем обычном весёлом настроении.

— Привет, — радостно и в то же время немного смущённо ответил Денис. Володьку он за весь этот месяц видел урывками — то тут, то там… Помнится, ещё удивился, что его, вездесущего, не было в самом начале восстановления сгоревших кварталов… а на следующий день он уже появился, помелькал — и снова исчез ненадолго. Опять появился — и потом опять исчез… Выглядел он вполне довольным собой и жизнью, и Денис, у которого хватало неотложных проблем, добавлявшихся снова и снова взамен решённых, хотя и рад был видеть Володьку, но по-настоящему о нём не беспокоился. Да и почти не думал, пока не видел. Почему-то просто не получалось, словно никакой другой жизни Володьке и не было прописано в принципе. — А ты… чего тут?

— Да, гуляю, — беспечно пожал Володька плечами. — А ты куда?

— На озёра, — махнул Денис рукой. И предложил — так вырвалось, сам не зная почему: — Пошли со мной?

— Пошли, — охотно и радостно кивнул Володька, даже не уточнив, зачем туда несёт Дениса. — А твой Презик с нами?

— С нами, с нами… Ты там был?

— На прудах? — Володька помотал головой, на ходу запуская пальцы в шерсть довольного этим пса. — В смысле это последний месяц не был. Там строят чего-то. Я всё хотел сходить, да был занят. Я бы и сегодня не собрался.

— Чем занят-то? — Денис покосился на шагающего рядом мальчишку. Володька пожал плечами:

— Так, всякое-разное. Жизнью. Личной. — И тряхнул головой, сбрасывая с глаз мокрые от дождя пряди волос. Посмотрел на Дениса и нерешительно произнес: — Слушай… а помнишь, ты мне говорил про Детский Императорский Хор? Какой он, расскажи, а?

Денис озадаченно споткнулся. Если честно, его никогда не занимала мысль о том, «какой» этот хор. Хор и хор. Сам хороший певец, Денис немного завидовал мальчишкам, которые там пели. Ну — когда был один раз в Великом Новгороде, то ходил около их школы; ничего особенного, школа как школа — и ещё смог попасть на небольшой концерт «Песни ветра», отличный был концерт… Некоторые из тех мальчишек — но мало кто — профессионально пели и потом, повзрослев. В общем, всё обычно и известно всей Империи, хор был такой же неотделимой её частью и предметом гордости, как космофлот или медицина. Некоторые девчонки (по-честному — не так уж мало) влюблялись в ребят из хора и даже коллекционировали их фотографии. Конечно, вся Империя «болела» за хор на разных конкурсах, особенно когда соперником выступал не менее знаменитый англосаксонский детский хор «Нlutor Нeofones Gim». Ну и что?

Но внезапно Денис понял, что это для него «ну и что?» А для Володьки это — словно красивая сказка про иной мир.

Он вздохнул и начал рассказывать про хор всё, что мог вспомнить. Выяснилось, что помнит он много, а Володька был невероятно благодарным слушателем — даже вперёд иногда забегал, чтобы буквально заглянуть Денису в рот, глаза горели, он то и дело явно порывался что-то спросить, но при этом боялся перебивать Дениса… Презик трусил рядом и тоже слушал явно одобрительно. Но потом вдруг гавкнул — и мальчишки поняли, что пришли. И, остановившись, запрокинули головы.

Озёра было не узнать. И дело заключалось не в том, что на его берегу вырос небольшой посёлок — к которому и вела дорога. Но дальше-то, дальше!

У берега, возле причала, среди нескольких лодок и катеров, чуть покачивался жёлто-чёрный батискаф — крышка люка откинута, несколько человек что-то оттуда выгружали. Дальше — серо-алой стрелой — рассекал озеро мол, рядом с которым в бездонную — по легенде — глубину уходили две первые колонны станции: похожие на серые исполинские трубы, на нескольких уровнях соединённые казавшимися отсюда паутинными тросиками. На самом деле — Денис знал — толщина этих «паутинок» была около метра и каждая — свита из сотен сверхпрочных стальных канатов. По этим паутинкам быстро передвигались…

— Ёлочкиииии! — вырвалось у Володьки даже с каким-то присвистом. — Там люди!

Денис, которому не в новинку были подобные стройки, тем не менее полностью разделял удивлённый восторг семиреченского мальчишки. Как было и всякий раз при виде такой картины, он испытывал чувство гордости и радости… и ещё — какой-то ему самому не до конца понятной причастности к чему-то огромному и сильному.

— Пойдём туда, а?! — Володька запереступал на месте, снова, как во время рассказа про хор, заглядывая в глаза Денису. — Ну пойдём, а?

— Пошли, — кивнул Третьяков-младший, сам испытывавший желание посмотреть на стройку вблизи.

Мальчишки, между которыми бежал пёс, заторопились по дороге на берег. Но почти сразу были вынуждены остановиться — около небольшого капонира из блоков и мешков с песком их остановил Чёрный Гусар — в боевой форме, на которой только нашивки выдавали его принадлежность к гвардии президента, с автоматом на груди, он, широко расставив ноги, поднял и вытянул длинную руку в перчатке без пальцев:

— Halt.^[6]

Денис ощутил, как напряглись Володька — испуганно и Презик — зло. Гусар осмотрел всех троих холодными бледными глазами человека, стоящего настолько даже не выше, нет, а — перпендикулярно окружающему миру, что становилось жутковато, и продолжил:

— Papieren^[7]. Документ.

В капонире было видно в бойнице дуло пулемёта…

Денис достал пионерское удостоверение, протянул, внутренне ощущая робость и неловкость — а что, если завернёт сейчас? Но немец совершенно неожиданно, изучив книжечку, вернул её Денису и, козырнув, спросил:

— Экскурсия?

— Да, — кивнул Денис. Гусар показал на Володьку подбородком:

— С тобой? — Денис кивнул; немец ему всё равно не нравился. — Не идти за красные линии. Собака тоже. Проходите. — И повернулся, как на невидимом шарнире, давая дорогу.

Володька несколько раз оглядывался на капонир, потом, когда расстояние уже стало достаточным, пробурчал:

— Немец-перец-колбаса… бэбэбэ… — и показал язык. Но, видимо, тут же забыл про неприятную проверку, потому что обида помешала бы вертеть головой.

Людей на берегу было не очень-то и много, разве что возле большой палатки с надписью «КУХНЯ» шла работа да на том же причале. Видимо, работы в воскресный день были в разгаре. На самом озере виднелись несколько больших платформ — плавающих — на которых тоже что-то делали; к одной уходила над самой водой гирлянда из полупрозрачных катушек, нанизанных на толстый металлический трос. Катушки двигались — короткими рывками. Мальчишки с собакой невольно, притянутые этим движением и его непонятностью и важностью, подошли к берегу, почти к самой воде, где была выложена гранитная отмостка с пешеходной тропинкой, ограждённой лёгкими перилами поверху. Здесь ближайшая колонна казалась и вовсе чудовищной, как великанская мишень для городков.

— А это что?! — жадно спросил Володька, садясь на корточки и обнимая Презика. Денис смутился — он не знал, — но признаться в своём невежестве не успел. Из-за спин мальчишек весёлый мужской голос пояснил:

— Изоляционные катушки. Как на обычных проводах, только сам видишь, чуть побольше.

Мальчишки быстро оглянулись, и Презик тоже повернулся. Володька встал.

Подошедшему мужчине было лет 30—40 — и то, что возраст точно не определялся, а также подтянутая, спортивная фигура — позволяло сказать наверняка, что это имперец. На его куртке были видны знаки различия подполковника гражданских инженеров и сварщика высшей квалификации, а ещё — значок, заставивший Дениса восхищённо перестать дышать: «За отличную службу в Поясе Астероидов». Прочно расставив ноги в высоких жёстких ботинках и положив руки на широкий рабочий пояс, имперец наблюдал чуть прищуренными светлыми глазами за тем, как работает на ближайшей ферме — пока что соединённой с берегом только двумя несущими балками — группа сварщиков-подростков, явно практикантов из училища.

— Что, интересно смотреть? — подмигнул мужчина Володьке, который, приоткрыв рот, подобрался совсем близко. Мальчишка попятился, но тут же неистово закивал. — Это, брат, работа. Руками потрогать можно! — Он с удовольствием произнёс последние слова, так вкусно, что у Дениса зачесались ладони, как всегда бывало, если он видел такие вещи. — А вы откуда, кадеты?

— Мы не кадеты, — Денис отсалютовал. Володька, вдруг смутившись — чего с ним не бывало почти никогда, — потихоньку боком спрятался за Дениса. А подполковник, ответив на салют, протянул:

— Пионееееееры?! Это здорово! А насчёт кадетов — не удивляйтесь, присловье такое… от одного хорошего человека. — Он погрустнел на миг, но тут же встряхнул русыми — с лёгкой полузаметной проседью — волосами — и протянул мальчишкам руку: — Бородин. Можно — дядя Юра. Можно — товарищ подполковник. Откуда вы?

— Да мы тут смотрели… — неопределённо ответил Денис. Бородин усмехнулся — но не свысока:

— Ясно… Ну что, и тут посмотрите? Э, э, э, вот так не надо. — И он с размаху нахлобучил на голову совсем уже влезшего на балку Володьки дымчатые очки на эластичном креплении. — А то зайчика поймаешь. Теперь смотри, сколько душа пожелает, только дальше не лезь.

— Подумаешь, — оскорбился Володька, с удовольствием поправляя очки. — Я по таким балкам могу вообще бегать. Сколько угодно. И высоты я не боюсь. Ничуточки!

— Я верю, — серьёзно кивнул Бородин. — Только не в этом дело. Не положено. И всё. Приказ.

— Приказ? — Володька посмотрел вверх, потом оглянулся на Дениса, даже на Презика посмотрел. И отступил чуть-чуть, подчиняясь магии этого слова, которой подчинялись даже эти сильные люди из Империи. Володька очень понимал это. Ведь сильные могут делать всё, что хотят! Но Денис не делал, хотя даже он, мальчишка, был сильный. А взрослые почему?!

Так ничего и не решив, он снова с жадным интересом уставился на деловитое кипение работы. Бородин кивнул Денису:

— Из Седьмого Горного?

— Да, — ответил тот. И добавил: — Мой отец — штабс-капитан ОБХСС Третьяков. У нас скоро приём новичков в пионеры, мы хотели сюда заглянуть — ну, познакомиться с вашей работой… С кем мне нужно поговорить об этом?

— Считай, что уже поговорил. Со мной, — усмехнулся подполковник. — Как-то так получилось, что всем этим заведую я… И я ничего против не имею, только часов за десять до визита сообщи…

— Юрий Михайлович! — окликнул его жалобно коренастый паренёк, возившийся со сварочным аппаратом — из-под матового шлема-маски выбивались рыжие пряди, похожие на медную проволоку. — Не получается!

— Что у тебя не получается, несчастье человечества?! — вздохнул Бородин и легко перебежал по балке к своему подопечному, на ходу зацепив карабин пояса безопасности за страховочный трос. Володька с восхищением смотрел ему вслед и только вздыхал, когда в ловких руках подполковника — раз, два, три — сверкнули стальные вспышки, и он, отдав аппарат смущённому рыжему, перебежал обратно.

— Вот… спасибо… — Володька с последним вздохом протянул Бородину очки. Подполковник секунду помедлил, потом усмехнулся и, положив ладонь на голову мальчика, качнул её и ворчливо произнёс:

— Бери, дарю. У меня младший такие же выпросил, а вы с ним похожи, только он поздоровей. Но ты, я вижу, тоже любитель в опасные места соваться, вот тебе очки пригодятся.

— Правда?! — Володька просиял. — Спасибо!!! А хотите… хотите я вам спою?!

Странно, но Бородин не удивился. Он только кивнул и оперся ладонью на ограждение. Володька вдруг растерялся от своего собственного предложения.

— А… что вам спеть? — почти беспомощно спросил он. И тут же просиял: — А! Знаю! Вот! — Он улыбнулся Бородину и взмахнул рукой…

— Я увидел недавно в английской книге

Загадочное слово «Pacific ocean»,

И понял, что мир ещё неплох,

хотя он мог бы быть и лучше.

Лучше и лучше!

Где целый океан пацификом назван,

Нам есть ещё место, нам есть ещё дело,

Нам есть, что сделать, сказать, пусть малость неумело!

Да и просто несмело…

Денис заметил, что во многих местах прекратили работу и прислушивались — звонкий голос Володьки летел не только над берегом — над всем озером, пожалуй. Но он, только что смущавшийся Бородина, уж когда начинал петь — то больше ни о чём не думал, кроме песни…

— И пускай нам будут смеяться в лицо,

Нам скажут, что мы безумны,

Но если услышат хоть двое, то не время рвать струны.

Рвать в отчаянье струны.

Ни на атласах, ни на картах

Не найти нам дороги туда,

Лучше так по старинке наобум, и с криком: «Айда!

За мною — айда!»

Ни на атласах, ни на картах

Не найти нам дороги туда,

Где плещет Пацифик-океан

И живая вода!^[8]

Допев, он тут же потупился. И вскинул голову снова, изумлённо, когда дружные аплодисменты раздались отовсюду — с ферм стройки, с озера, с мола и даже от кухни. Но Володька всё-таки был Володькой — и важно раскланялся на четыре стороны.

— Юрий Михайлович, связь! — крикнули между тем от одной из палаток. Бородин вскинул руку:

— Иду! — И, помедлив, протянул руку сперва Презику (который дал лапу тут же), потом Денису, а потом Володьке: — Ну, давай! Всего тебе самого-самого, может, ещё и увидимся! — И, тряхнув руку мальчишки, широко зашагал к палатке.

Какое-то время Володька смотрел ему вслед странными глазами — тоскливыми, восхищёнными и жадными. Потом вздохнул и повернулся к Денису:

— Пошли ещё тут посмотрим, а?

Денис кивнул, и мальчишки зашагали по тропинке вдоль перил.

Слышно было, как наверху кто-то из сварщиков распевает — не очень мелодично, но с энтузиазмом:

— Лучше так по старинке наобум, и с криком: «Айда!

За мною — айда!»…

…В сумке у Дениса обнаружилась прихваченная в последний момент пачка пресных галет. Устроившись около крана, из которого можно было брать воду, судя по табличке «Питевая вода» (с припиской «Заворачивайте плотней, черти!»), мальчишки принялись завтракать. Отсюда были видно всю стройку. Володька хрустел галетами, вертел головой, но ничего больше не спрашивал — видимо, здорово переел впечатлений.

Хрустнув галетой последний раз, он слизнул крошки с губ, поболтал ногами, вздохнул и чуть печально произнёс:

— Хороший мужик этот Бородин… Может, мой отец был такой же?

— Ты родителей совсем-совсем не помнишь? — осторожно спросил Денис, глядя на озеро. Володька покачал головой:

— Нет. Я же был совсем маленький. И я не верю, что они меня бросили. Наверное, с ними что-то случилось. А меня оставили, чтобы спасти.

Денис не стал возражать, хотя понимал, что эта версия, мягко говоря, слабенькая. Даже и не версия никакая, а так — смутные мечты одинокого мальчишки… Но зачем плевать в открытую навстречу душу? Вместо этого он встал (он сидел на люке около крана) и, перебравшись на перила рядом с Володькой, устроился прочней, просунув ноги за нижнюю перекладину, и свернул из обёрточной бумаги самолётик. Плавным движением запустил его над озером. Володька через плечо посмотрел на ровный долгий полёт — самолётик так и парил, пока не скрылся из глаз. Снова вздохнул, опустил голову…

Денис тоже вздохнул. Положил руку на плечо младшего и стал негромко напевать пришедшее ему на ум, как раз пока летел бумажный самолётик…

— Горбатый карлик рыдал в ночлежке, мешая прочим уснуть,

Внезапно вспомнив, скрипя зубами, в дыму и мраке

Те дни, когда капитаном был он и в дальний трогался путь,

Грыз мундштук и помнил девушку из Нагасаки.

И был его китель белее снега, и рука, смугла и тверда,

Держала крепко всё то, что в жизни необходимо.

Встречали ласковые, как гейши, портовые города,

Все было в кайф, но чужие крылья свистели мимо…

И полёт журавлика так же прям, как тысячу лет назад!

(Мирозданью плевать — кто в небесный сад, кто на нары…

Всё равно — полёт журавлика прям, как тысячу лет назад!)

Так улетай, журавушка, улетай —

саё нара…^[9]

Володька начал прислушиваться с первых строк — замерев, широко раскрыв глаза, с какой-то непонятной тревогой…

— А что такое саё нара, на каком это языке? — спросил он, поняв, что Денис закончил петь.

— Это на японском, — сказал Денис. — Всего хорошего или что-то вроде того… В общем, пожелание счастья. Была такая страна, где сейчас Курильская Коса, знаешь? — Володька помотал головой. — Ну, неважно, это далеко на востоке… Там были острова, где жили японцы, нация воинов и поэтов, наши враги. Острова погибли, а вот — кое-что осталось. Журавлики бумажные, например. Вот самолётик, который я сделал — он и есть такой журавлик, если по-правильному.

— И всё? — тихо спросил Володька.

— От многих и этого не осталось…^[10] — Денис напряг память. — Вот, например, ещё. Это мы по литературе немного читали…

Старый пруд.

Прыгнула в воду лягушка.

Всплеск в тишине.

— Ну и чт… — начал Володька разочарованно. И вдруг приоткрыл рот и повторил зачарованно:

— Старый пруд.

Прыгнула в воду лягушка.

Всплеск в тишине… всплеск… в тишине… Здорово! — и тут же огорчился: — Только петь это нельзя…

— Тебе бы всё петь, — усмехнулся Денис. Володька пожал плечами:

— А чего? Если бы все люди пели — было бы меньше плохого.

— Думаешь? — заинтересовался Денис.

— Точно тебе говорю. — Володька встал коленками на нижнюю перекладину, нагнулся над водой, и Денис тут же стащил его на тропинку за подол куртки.

— Плюхнешься и будешь петь у хозяина бездонных озёр. Булькать, вернее, будешь… Что ты — то на балку лезешь, то за борт?!

— А мне просто всё на свете интересно, — лукаво и немного обиженно ответил Володька, лихо поправляя на лбу подаренные очки. С первого взгляда видно было, что настроение у него исправилось совсем, он спросил весело: — Пойдём обратно?

— Пошли, — согласился Денис. И резко свистнул псу, гонявшемуся неподалёку за какими-то насекомыми: — Презик, домой!..

…Двое мальчишек подходили через лес к повороту на посёлок. Оба шагали босиком, только старший в такт ходьбе взмахивал ботинками в левой руке…

— Ой, Денис, смотри, там!!! — Володька резко вскинул руку в направлении открывшегося впереди Седьмого Горного.

— Что, где?! — Денис напрягся. Володька сердито ткнул рукой:

— Да вон же, ты что, слепой?! На хребте!

Да. Денис не сразу понял, что изменилось в привычном ему пейзаже хребта. А когда понял — то почувствовал, как сами собой разъезжаются в улыбке губы. Когда он убегал утром — сердитый и почти злой — он не поглядел кругом, как это делал обычно. И вот наказание за дурную обиду. Неизбежное. Наверное, уже весь посёлок знает, а он видит только теперь…

…Над перевалом, над зелёной шкурой густого леса, над вечно текущими туманами поднялась выше самого хребта мачта струнника. Словно добрый великан заглядывал в долину через горы — с интересом спрашивая: помочь не надо?

— Ура… — шёпотом проронил Денис. И вспомнил, как не так уж давно они, когда ехали сюда, — ночевали на стройке, вспомнил инженера Максима… Значит, струнник дошёл до них!

Дошёл!

— Ты понимаешь — дошёёёёёл! — заорал Денис, тряся за плечи смеющегося Володьку. — Дошёл! Ура! Ура! Ураааа!!!

— Банзай! — вопил в ответ выученное новое слово, очень ему понравившееся, Володька. Он не совсем понимал, почему радуется Денис, но был счастлив, что тот радуется и что можно порадоваться и попрыгать по лужам вместе с ним. — Банзай!

Гавкающий Презик весело скакал вокруг мальчишек.

Примечания

5

8 ноября — один из двух праздников, посвящённых памяти предков. В этот день под лозунгом «Так мы будем чтить наших павших!» вспоминают тех, кто отдал жизнь за Родину.

6

Стой (нем.).

7

Документы (нем.).

8

Стихи «Ленты».

9

Стихи О. Медведева.

10

Денис то ли не знал, то ли забыл, что довольно большие группы японцев — подданных Русской Империи — живут на островах Камчатка и Сахалин. Это потомки тех, кто успел спастись с архипелага.