Шаг за грань

Олег Верещагин, 2012

Исчезла Медленная Зона – и перед человечеством открылись просторы Вселенной. Казалось бы, нужно только радоваться предстоящим встречам с «братьями по разуму». Но Император Василий VI не скрывает своей озабоченности этими перспективами: «Не только нам откроется Вселенная. Мы тоже откроемся для Вселенной… Любой корабль любой расы отныне сможет достичь Земли – и никто не поручится, что намерения гостей окажутся добрыми… Мы пока что ничего не знаем о том, огромном мире – но мы должны быть готовы ко всему, даже к вторжению… Времени осталось очень мало – и поэтому я, как и мой коллега, Император Англо-Саксонской Империи, Его Величество Эдуард VII, объявляем на Земле военное положение…» Увы, правитель Русской Империи оказался прав – и земляне вынуждены вести войну на выживание…

2. Кто стучится в дверь ко мне?

Второй год Экспансии

Предупреждение

Дэм-Торсад, столица Империи Сторкад, будто заклеймил меня. Он во мне, хотя я постоянно пытался стереть его гнилостный след в моей памяти. Он воздвигнут в воспоминаниях — кошмарах, на самом деле — и я не могу остановить его тлетворное влияние на разум. Пятьдесят долгих лет я всеми силами старался освободить себя от мучительных образов этого жестокого и озлобленного общества. Я могу вырваться из давящих стен города, но яркие воспоминания остаются. В памяти он выглядит не процветающим мегаполисом, а огромным памятником… Памятником людям, чей инертный разум настолько придавлен традициями и привычками, что их жизнь подобна той, какую вели их предки тысячи лет назад.

Я не мог не заметить, что в обществе их глубоко укоренилась несправедливость. Знать подавляет обычных людей, которые, в свою очередь, растаптывают рабов. Талант ничего не значит, о людях судят исключительно по социальному статусу. Воспитываются и одобряются подсиживание и клеветничество. Знатные старики глубоко завидуют усердной молодежи и испытывают извращенное удовольствие, раздавив кого-нибудь из них своим влиянием. Простолюдины же благоговейно смотрят на знать, страстно желают ее положения и власти, но связаны традициями крепче железных кандалов.

Понятие прогресса чуждо сторкам. Кажется, что эта громадная Империя построена лишь стечением обстоятельств и удачей. Но как только ты узнаешь больше об их замысловатой системе, появляется ощущение, что они — словно большой могучий зверь, небрежно продирающийся вперед и растаптывающий любое препятствие. Этот зверь — не тупое здоровенное травоядное. Это хищник. Хищник с жестоким умом и без какого-либо намека на сочувствие. Их успех не в стремительных действиях, он достигается неторопливым и четким планированием, что может занять десятилетия. Но сторки умеют ждать.

Попадая в безупречно сплетенную знатью паутину, знай — это больше чем попасться самому, сюда же могут попасть твои дети и дети твоих детей. Выбраться не проблема. Проблема выбраться живым.

За проведенное в Дэм-Торсаде время я стал ненавидеть и презирать сторков. Их общество слишком во многом радикально отличается от нашего. Но я научился никогда не недооценивать их. Путь сторков беспощадно действенный, и я даже сейчас, после победоносной для нас войны, против воли восхищаюсь всеми их достижениями за века.

Из автобиографии Яромира Лещинского, первого посла Русской Империи в Империи Сторкад (3–5 гг. Экспансии)

Братья по разуму

Капитан Рэн кен ло Илвэри был в растерянности.

И пусть она выражалась всего лишь в слегка приподнятых плечах, украшенных неброскими контрэполетами повседневного мундира, а лицо капитана, обращенное к панорамному иллюминатору ходового мостика, оставалось обычным лицом сторка хорошего Рода — спокойным и чуточку надменным, — несмотря на все это, капитан Рэн кен ло Илвэри был в растерянности.

Он понимал, что эту растерянность видят все. Понимал, что надо сказать офицерам хоть что-то, после чего мир обретет привычные опоры и очертания хотя бы вчерне. Но это понимание затмевалось, парализовывалось мыслью о происходящем перед его глазами. Более того, он мог бы поклясться, что подчиненные, видящие его растерянность, сейчас о ней не думают совершенно — все их существо заполнено тем же изумлением и неверием, что и у него, капитана. Реальным оставался лишь голос штурмана, читавшего все новые и новые координаты. Но — эти координаты!!!

Рэн кен ло Илвэри даже в детстве не интересовался проблемой Медленной Зоны. Он просто знал, что такая зона есть, он выучил о ней достаточно, чтобы пройти проверки и испытания… но скажите на милость, кто станет всерьез рассуждать о весе тени? Какой смысл — хотя бы теоретический, хотя бы самый отвлеченный! — в этих рассуждениях? В Космосе — огромном и невообразимо сложном — да! — есть граница, за которую невозможно проникнуть. Изгибы ее довольно прихотливы, но они рассчитаны, записаны в каталоги и — совершенно безопасны. Лишь астрономы изучают лежащие в Медленной Зоне звезды. Оттуда не приходит никакая информация (если не считать легенд — например, о каком-то смешном беспилотном аппарате, якобы найденном дайрисами и содержавшем подробные сведения о какой-то планете вокруг какого-то солнца и запущенном какими-то аборигенами этой неведомой планеты…). Когда — очень давно — сторки выбрались в космос и наткнулись на границу Медленной Зоны — было много попыток проникнуть туда. С кораблями не происходило ничего страшного, их просто «вышибало» из гипера, как выразился кто-то. Потом был период, когда на почве этого феномена расцвели буйным цветом различные теории. А еще потом Медленная Зона стала просто такой же данностью, как многие другие неразрешимые загадки Космоса.

Ну… конечно, не совсем такой. Мало кто из мальчишек не мечтал о том, как он найдет способ, и Сторкаду откроются новые звезды, вот же они, видны в телескопы! Об этом мечтали даже дети из Низших Родов. Но это были всего лишь детские мечты…

…Капитан вздрогнул. Штурман смотрел на него растерянно. Он перестал говорить, очевидно, отчаявшись перечислить все те цифры, что мелькали на экране.

— Я поставил автоматическую проверку гиперполя, — пояснил он. — Я не понимаю… Такое ощущение… — Он замолчал, судя по всему, сам не веря тому, что хотел сказать.

— Да при чем тут ощущения?! — нетерпеливо, высоким от волнения голосом сказал кто-то из младших офицеров. Капитан не оборвал его. — Все же ясно! Я читал об этом, о такой теоретической возможности, ее предсказывали, только в сроках расходились, и никто не называл близких к нашему времени — Медленная Зона начала откатываться!

Рэн кен ло Илвэри смерил офицера взглядом. Потом повернулся к иллюминатору.

— Похоже, вы правы, — сказал он.

И тут же мостик наполнили голоса — говорили все офицеры, говорили, забыв о всегдашней сдержанности. Капитан не обрывал их. Мысль снова работала четко, хотя где-то на заднем плане разума полыхало лесным пожаром изумление и неверие — открываются Недоступные Звезды?! И он — он! — обнаружил это первым! Но это же, это же, это же…

Его рейдер был загружен рабами с Арк-Сейора, которых ждали на Арк-Федане. Но любой капитан флота имел право на свободные действия в условиях форс-мажора, а сложившаяся ситуация подходила под форс-мажор по всем параметрам. И нужно было быть древесным слизнем, чтобы — даже не имея на то прав! — не попытаться «пощупать языком» новое.

Движением руки капитан подозвал карго-офицера:

— Освободите половину трюмов, на ваше усмотрение.

Карго-офицер отсалютовал и быстро вышел, на ходу отдавая приказы в диск коммуникатора. «Освободить трюмы» в данном случае значило просто выбросить рабов в открытый космос, однако сейчас капитану было не до сантиментов, возможная добыча могла стоить во много раз дороже. Склонившись к штурману, Рэн кен ло Илвэри негромко приказал:

— Вон та звездочка, — и просто ткнул в экран. — Давайте курс. Попробуем на легких крыльях… — и, выпрямившись, прочел курс громко, вслух.

На мостике установилась тишина, в которой металлическим звоном прозвучали последние слова командира:

— Сила с нами, мужи Сторкада!

— Сила с нами! — отозвался слаженный хор. И на этот раз в нем не было и тени дежурной слаженности — только откровенный энтузиазм, только рев стаи накъя’тт, пикирующих за добычей.

Обычные школьники

— Вставай, друже, рассвет занялся, и схватка ждет нас!

Вообще-то, когда у тебя над ухом с утра пораньше орут такое, а открыв глаза, ты видишь на экране окольчуженного витязя с воинственно торчащей бородой — может и крыша подломиться. Но Генка, приоткрыв один глаз, дотянулся до пульта, и экран выключился.

Однако вставать и правда было пора. Пружинисто потянувшись и достав противоположные стенки пальцами рук и ног, Генка улыбнулся в потолок, разглядывая крест светящихся панелей, и со вздохом закинул ладони под голову. Повысив голос, запросил:

— Метеорология, как обстановка?

— В комплексе без изменений, — отозвался мелодичный голос справочного. — Снаружи утро, минус тридцать градусов по Цельсию, ветрено. Ожидается пылевая буря.

Было 7.00, а значит, завтрак ждал на столе. Интересно, пришел ли отец, подумал Генка и, встав прыжком, потянулся снова, потом резко нагнулся за гантелями. Судя по шуму, отец был в душе. А мама, наверное, все еще спала. Где Машка, и спрашивать не стоило, она ни за что не встанет раньше половины восьмого, если только ее не разбудит мама, да и тогда Машка ухитряется прятаться в кровати, словно суслик в норе. В результате, она всегда просыпает, а потом мчится на занятия, как солнечный призрак. Такой же красивый, неуловимый и опасный в своей стремительности.

За большим окном ронял листву осенний лес. Красивый такой, с вьющейся между ясеней тропкой и алыми кустами терновника, с голубым небом между крон… Жаль, что голография. Нет на Луне-11 лесов, если не считать здоровенного парка. Но он под куполом, а это немного не то. Нет, там воздух, ветер, «солнце» — все, как настоящее.

Но «как» настоящее — это все-таки не настоящее.

Генка очень любил свою планету. Нет, это правда было так — и красные пески-барханы, и черные скалы, и фиолетовое небо с ослепительным кружком класса F2, Зрачком. И бури любил, и все вообще. Он полюбил Луну-11 сразу, как только прилетел сюда, первой верной и глубокой любовью…

…но этот пейзаж не менял почти никогда.

Луну-11 открыли два года назад, сразу после того, как рухнула Зона — и почти тут же, в числе первых, на нее прилетели Никишовы. На Луне оказались гигантские залежи минерала лопарита — сырья для добычи тантала и ниобия, поэтому на планете была (и есть, и будет) нужда в инженерах, а Никишовы и были инженеры, только он — проходческих машин, а она — глубинной разведки.

Короче говоря, Луна-11 — не какое-нибудь там захолустье. Тут два грузовых и пассажирский космопорты, которые никогда не пустуют. Но туристов не бывает. Луна — не планета. Десять процентов кислорода в атмосфере, высокая радиоактивность, ужасающие ветры и почти ноль фауны-флоры.

Поэтому весь родной город Генки — Красный Порт — лежал под землей, выставив на поверхность лишь терминалы портов да парк под мощным защитным куполом. Луна-11 была немногим меньше Земли, но город — Город, как его еще называли — тут был только один, и жил он, подчиненный добыче лопарита. Подземные шахты и коридоры по площади были уже больше самого Красного Порта, и хватит их еще на века, точных цифр Генка не помнил, хотя они это учили.

Нельзя было сказать, что у колонистов легкая жизнь. Если мерить жалованьем — оно было просто огромным, так как шло сразу по дюжине статей от нескольких ведомств. Но бесплатных товаров и услуг, которые недавно начали появляться в метрополии, тут не было. Техническое обслуживание, впрочем, на уровне, это признавали все. Генка вспомнил, как в прошлом году на Надежде тамошние пацаны кулаки сгрызли от зависти, когда узнали, что на Одиннадцатой в каждой квартире полный набор бытовых автоматов. Зато на Надежде нет вспышек радиации и такой тяжеленной работы у взрослых. Отец Генки после шестичасовой смены спал полсуток, и еще часов шесть к нему лучше было не подходить… Ну и развлечений на Одиннадцатой было поменьше, чем на планетных колониях, что уж говорить о метрополии… Было даже искусственное море. А вот домашнего зверька не заведешь — не выжить ему в бронированных коридорах с оптимальной температурой, влажностью и искусственным (пусть и совсем солнечным по научному спектру) светом. Поэтому вот кому на самом деле завидовал Генка, так это мальчишкам, у которых жили собаки, кошки, лошади, коровы, да кто угодно, хоть хомяк на жердочке!!! Генка и на хомяка согласился бы.

И все-таки он хотел работать тем же и там же, где и отец. В будущем году мальчишка собирался лететь учиться на Землю. Вообще ему нравилось многое — история очень нравилась, и нравилось пилотировать самолеты, а иногда хотелось стать воздушным десантником. Но всякий раз, когда школьники посещали шахты, все эти желания разом отступали…

Никишов-старший работал на «мыши» — горном проходчике. Тот и правда походил на большеголовую, короткотелую мышь с большим длинным хвостом. «Глаз» — блистер кабины оператора. «Рот» всегда открыт, «верхняя челюсть» его — плазмотрон, короткобойный, но мощный, он выжигает лопарит, превращая его в расплав вместе с породой, и эта масса течет в «нижнюю челюсть» — хобот, по которому расплав подается в составленный из автономных вагонеток «хвост». «Мышь» ползет себе на двух парах гусениц, бесконечно и неспешно выжигая перед собой туннель. Едва заполняется охлаждаемая автоматически подающимся жидким азотом вагонетка, как она тут же отцепляется и едет на завод, который тут же, в шахте. Там параллелепипеды расплава вновь идут в печи, и уже готовые слитки металла загружаются в очередной балкер в одном из грузовых портов. И — вперед, к звездам! Почти все мальчишки хотели работать именно на проходчиках, но на практике меньше чем у половины получается выдержать хотя бы треть взрослой смены — тяжело. «Мышь» управляется мускулопультами, ты сидишь в тяжелом скафандре голый и почти ничем не можешь шевелить, кроме рук, а жара от плазмотрона такая, что печет даже сквозь блистер и скафандр. У Генки получалось — он был не то чтобы сильный, но выносливый, это признавали все. Недаром в пионерских походах он всегда ходил разведчиком и мало кто мог его «перепрыгать» на теннисном корте.

Квартира Никишовых — большая, пять комнат — располагалась на втором жилом ярусе, 17-я линия, № 85. А в этой квартире одна из комнат находилась в полном распоряжении мальчишки со всем барахлом — от мощного компьютера «регина» до древних, еще бумажных, книжек Александра Афанасьева, которые Генка чохом купил в букинистическом на Земле.

Середина мая второго года Экспансии — даже на календарь смотреть не нужно. Сегодня в школе Генке нужно было читать доклад о Третьей Мировой. Он неожиданно вспомнил об этом именно сейчас и понял, почему такое хорошее настроение. Генка неделю готовился к этому докладу, на который сам напросился, — готовился тщательно, даже можно сказать — любовно. Диск с докладом лежал на столе.

Именно поэтому Генка настроил побудку на упоминание о схватке.

* * *

17-я линия в этот час принадлежала спешащим на рейсовик школьникам. Улицы на Одиннадцатой были почти настоящие — если не поднимать голову к потолку и не обращать внимания на одинаковый в любое время суток свет.

Почти около двери Генку поджидали Алька Хотько и Богдан Равиков. Если Алька была одета почти так же, как сам Генка (в смысле — сапоги, джинсы, тонкая ветровка, только на девчонке — защитная пионерская, а на мальчишке оранжевая, в цвет комбинезона проходчиков, галстуки), то Богдан оказался в своем репертуаре. Затылок и виски выбриты, волосы надо лбом торчат семью прядями, зафиксированными лаками всех цветов радуги; брюки — одна штанина джинсовая, вторая — из металлизированного вельвета — обрезаны выше колен, наколенники — белый и черный — украшены шипами; на груди майки — герб Империи, только Хадарнави копьем поражает не демона, а недоуменного сома… Даже сапоги не как у людей — носы сверху обрезаны, и торчащие пальцы покрашены по ногтям черным лаком. Маечку его Генка раньше не видел и не мог сказать, что она ему понравилась — Генка не любил шуток над символикой. В такие минуты он искренне жалел, что на Одиннадцатой нет обязательной школьной формы. И еще временами удивлялся, что этот придурок — его лучший друг…

Хотя нет — придурком Богдан не был. Еще в прошлом году он отхватил бронзу в Императорских Юношеских по классу «малый реактивный», а в начале этого получил Премию Цесаревича за разработку маячной системы посадки авиатранспорта. Ну, нравилось парню выставлять себя то ли придурком, то ли просто асоциалом из старых времен. «Свобода — так на всю катушку!» — как иногда говорил Богдан.

Алька тут же начала с подъемом рассказывать о том, как позавчера они с девчонками проверяли снаряжение для вылазки к одному горному кряжу на предмет находки там артефактов Рейнджеров. Это у нее пунктик. Ну что Рейнджерам делать на такой планетке, как Одиннадцатая? Но энтузиазм заражает — Генка слушал, кивал, мычал, а когда Богдан начал за Алькиной спиной корчить утрированно-вдохновенные рожи, не выдержал:

— Кончай!

Алька обернулась, немедленно все поняла и, вспыхнув, сказала:

— Свинья! — и ускорила шаги, оторвавшись от мальчишек.

Богдан не смутился. Его вообще трудно было смутить, он сам предпочитал делать это. Как, к примеру, два месяца назад, когда он изложил на социологии свою теорию окружающего мира. По его мнению, все вокруг — большой эксперимент, поставленный Мировым Разумом, и эксперимент этот близок к завершению, о чем свидетельствует константа убывания энтропии, каковая энтропия является неотъемлемой частью процесса развития цивилизации: как она сойдет на нет — тут всем и Армагеддон. Виктор Борисович, социолог, выслушал Богдана в полном спокойствии, поставил ему за семинар «пять» и вежливо попросил более не читать на ночь Шопенгауэра, а если уже свербит — взять «Комментарии» англосакса Озрика Генти.

— Чего ты заводишь ее? — толкнул Генка Богдана под ребра.

Тот пожал плечами и вместо ответа объявил:

— А вон и транспорт.

Внутренний транспорт в Красном Порту — открытые автоматические электровозы, идущие по заданным маршрутам. Один такой стоял на углу 17-й и 18-й линий, и с него уже махали ребята и девчонки, одноклассники друзей. Алька, по-прежнему не оглядываясь на мальчишек, запрыгнула на платформу первой и подсела к своим пионеркам.

Отвечая на приветственные тычки, мальчишки пробрались на свободные места — и Богдан тут же воткнулся взглядом в установленный на носу платформы экран. Генка вытянул ноги в проход и бросил ворвавшейся на уже двинувшуюся платформу Машке:

— Проснулась?

— Мама велела тебе передать, чтобы ты не задерживался сегодня в школе, — заявила младшая сестричка, села наискосок и достала из рюкзачка каталог одежды.

Платформа набрала скорость и выскочила на транспортный ярус, по которому потоком неслись вагонетки. Полосы для городского транспорта были почти пусты. Генка устроился удобней и благожелательно осмотрелся. Ребята вокруг менялись разной ерундой вроде дисков с новыми фильмами и минералов для коллекций — этим на Одиннадцатой увлекались даже девчонки. По рукам ходили несколько номеров «Пионера», «Костра», «Вестника Русской Империи» и местной газеты «Вокруг порта».

Все, как обычно.

Платформа вылетела на верхний ярус, и Генка заметил, как сидящая справа девчонка с рюкзачком на коленях вздрогнула и привстала, безусловно выдав себя, как приезжую — даже если бы Генка не вспомнил, что не видел ее раньше.

Ну, это в самом деле было жутковато. Керамлит невидим, а несущие арки тоннеля — очень тонкие, поэтому по первому разу всем кажется, что платформа с разгону выперлась на поверхность. Слева и справа ветер срывал с верхушек барханов, отливавших червонным золотом, вихри красного песка. Чуть подальше видна была около черных скал машина ремонтников — там гектар за гектаром серебристо поблескивали солнечные батареи, питавшие все поселение энергией. В здешних местах это был самый дешевый и выгодный способ. Над скалами поднималась угловатая громада корабля — медленно, она казалась вообще неподвижной, от решеток лидаров до острых копий пламени из реверс-моторов.

— Балкер «Слон» уходит на Землю, — сказал Генка, чуть нагнувшись через проход к девчонке. — За горами, там — грузовой космодром.

— А? Да, спасибо… — Девчонка бледненько улыбнулась, потом вздохнула и как-то очень мило наклонила голову вбок. — Я перепугалась.

— А все пугаются первый раз. — Генка улыбнулся как можно шире и мужественней. — А ты новенькая, это точно. Как тебя на Одиннадцатую занесло?

— Не меня, а папку, — пояснила она, но тут же поправилась, очевидно, опасаясь обидеть старожила: — Но мне тут нравится!

— Неужели?! — изумился Генка, и новенькая рассмеялась. — А кто у тебя отец?

— Новый начальник портовой полиции, — гордо сказала она и наконец представилась: — Я Уля… Ульяна Устинова.

Все три космопорта Луны охранялись своим полицейским подразделением — оно и больше, и не такое бездельное, как городская полиция, в его ведении и посты лидарного предупреждения, и противокосмическая оборона, и таможня… Короче, начальник портовой полиции — фигура, даже если и у него половина функций — фикция. Например, та же ПКО — от кого обороняться? Или таможня — ну скажите на милость, откуда в космосе контрабандисты? Космос-то открылся, а вот мечты и надежды встретить в нем высокоразвитый технический разум, похоже, так и остаются мечтами и надеждами…

— Никишов, Генка, — кивнул Генка, а больше ни о чем они поговорить просто не успели — платформа подкатила, снижая ход, к мраморной арке, на которой золотом было высечено:

Нельзя воспитать мужественного человека, если не поставить его в такие условия, когда бы он мог проявить мужество.

А. С. Макаренко

* * *

Как очень часто бывает на нервном подъеме, Генка плохо запомнил, как делал доклад. Знал, что было тихо и все смотрели на него. Наверное, одноклассники и отворачивались, и двигались, но Генка этого не заметил, ему все запомнилось именно так — повернутые к нему знакомые лица и неожиданно незнакомо построжавшие глаза.

У него все было рассчитано по минутам, однако он не следил за временем — тема подхватила и несла его сама. Такое же восторженное состояние мальчишка испытывал и когда готовился к докладу, читал выбранную литературу. Люди страшной и святой эпохи, о которой он говорил, представлялись ему кем-то вроде витязей из эпоса. Всего-то — мир со всеми его людьми, с космосом, с журналами и выходными, с фильмами и песнями, с Землей и звездами — вот этот хороший, добрый, веселый мир есть только потому, что они тогда умирали, голодали, сражались и оставались непоколебимы, как… нет, не как скалы, куда скалам — как настоящие люди!

Генка опомнился, только когда закончил доклад.

— Вы все знаете эти слова, и я вполне могу отнести их к людям, о которых сейчас рассказывал… «Им страшно только забвение. Помните. Пожалуйста — помните», — и, нажав на кнопку стерео, отошел к «окну», где под легким ветром покачивались волны трав в степном море.

По классу пронеся шепоток, и даже учитель истории Игорь Алексеевич Могилев сделал шаг вперед от стены, возле которой стоял все это время. У Генки и правда получилось удачно — он голографировал кусочек старой хроники, и сейчас вышедший из боя «витязь» РА, неся в руке шлем, в замедленном темпе шел сквозь падающий снег из глубины «окна» — в класс. Все подались вперед и застыли, не сводя глаз с приближающегося человека. Свет в классе погас, и Алхунов запел (Генка долго искал именно эту древнюю запись)…

От героев

былых времен

Не осталось

порой имен…

Те, что приняли смертный бой,

Стали просто землей и травой…

«Витязь» шагнул с экрана в класс — под песню. И, остановившись, посмотрел вокруг, вытирая лицо рукавом грязного бушлата. Потом — улыбнулся, неумело и светло…

…Этот взгляд —

словно высший суд

Для ребят,

что сейчас растут.

И мальчишкам нельзя

Ни предать, ни обмануть,

Ни с пути

свернуть…^[2]

…Кончилась запись. Свет зажегся. Девчонки прятали сырые глаза. Мальчишки смотрели упрямо, набыченно. Генка стоял около «окна», которое вновь опустело, заложив руки за спину, и не нашел ничего умнее, как сказать:

— Это все.

— Ну что же, Гена, — Игорь Алексеевич подошел к своему столу, помолчал. — Это очень хорошо. Я с удовольствием поставлю тебе «отлично».

— Да, меньше за это сошествие ангела не поставишь, — сказал Богдан. — Весьма трогательно.

…Прежде чем мальчишек растащили, Генка разбил Богдану бровь, и сам обзавелся рассеченной губой…

* * *

Сразу после школы — несмотря на просьбу матери — Генка домой не пошел. Настроение было пакостным, он отвязался от сочувствующих приятелей, устав выслушивать негодующие речи и обещания в адрес куда-то девшегося прямо из медпункта Богдана.

Мальчишка забрался, петляя по улицам-линиям, в портовый район, в кафе «Красные Пески» — половина стен в заведении была прозрачной и выходила на поле космодрома. Кафе это облюбовали охотники, и тут же находилось представительство компании «Бобров и сын». Дело в том, что среди бедной фауны Луны-11 имелась такая хищная тварь, как визгун — опасная и хитрая, но с отличным мехом. Человек двадцать на Луне профессионально занимались добычей визгуна, поэтому кафе внутри было украшено снимками пустыни, оружием, шкурами, около шлюза постоянно торчали два-три пескохода, а в самом помещении так же постоянно сидели минимум трое охотников, причем их громоздкое снаряжение было свалено по углам вперемешку с оружием и пустыми бутылками. Охотники старательно поддерживали мнение о себе как об отчаянных ребятах — впрочем, достаточно оправданное. Тут же можно было встретить и немногочисленных туристов — как правило, офицеров космофлота или таких же охотников-любителей-экстремалов.

Вот сюда Генка и пришел. Только что вошедший охотник с болтающейся на груди маской махнул ему рукой:

— А, Генок! Привет, Генок, как дела?

Мальчишка улыбнулся, молча кивнул. Этого парня пионеры два месяца назад спасли от верной смерти — его пескоход ухнул в расщелину, сам водитель выбрался чудом и полз к городу со сломанной ногой. Ползти ему оставалось еще километров сорок, когда Генка и Богдан на него наткнулись.

Усевшись за столик спиной к залу, Генка хмуро уставился на поле космодрома. Злость на Богдана не исчезла, даже меньше не стала, и мальчишка решил, что обязательно сцепится с другом… — бывшим другом, черт!.. — снова. Совсем оскотинел, гаденыш!!! И дело было даже не в том, что он там буркнул о докладе. Дело — в теме доклада.

«Решено, — подумал Генка. — Допиваю сок — и отправляюсь к нему домой. Драться он не откажется, не трус же он, в конце концов. А мне станет легче».

— Садится, — сказал кто-то неподалеку, и в кафе произошло легкое движение.

Генка обернулся — все дружно смотрели в противоположное окно. Генка увидел высоко в небе точку — она пульсировала и быстро росла, все отчетливей делясь на четыре огненных креста. Стал слышен свистящий гул.

Генка сверился с часами и удивился. Никакого корабля по времени не должно было быть. Экстренный рейс?.. Послышался вибрирующий писк — сработали звуковые глушители, зато начали трястись все незакрепленные предметы. Мальчишка ощутил неприятное — словно кто-то быстро забегал под кожей. Он встал, сделал несколько шагов к окну и не удержался от вопроса:

— Кто это?

Бородатый охотник, уже стоявший там, ответил:

— Грузовик. Час назад запросил экстренную… О, смотри.

Четыре колонны призрачного пламени отвесно спустились сверху. Они ширились, укорачивались, и на них, словно приседая, неспешно опускался большой серебристый корабль, неуклюжий, какими кажутся большинство космических кораблей на поверхности атмосферных планет. Вибрация сделалась невыносимой — корабли такого класса для посадок не предназначались. Около махины держались четыре автоматических буксировщика.

— Да вы гляньте, туда батальон строем войдет! — ахнул кто-то.

Генка не сразу понял, о чем это, но потом увидел… Да — насчет батальона — это, пожалуй, еще и преуменьшение… Половина флаинг-моторов была выдрана — не только внешние дюзы, но и сам безектор, кораблю словно вывернули нутро. Там серебристый металл почернел, от корабля то и дело отрывались и падали вниз какие-то куски. Генка завороженно смотрел на посадку. До такой степени изувеченные корабли он до сих пор видел только в стерео, в фантастических лентах о звездных войнах.

Изумлен был не только мальчишка. Кто-то позади спросил потрясенно:

— Да что с ним такое случилось-то?

— Факел сорвался, — предположил еще кто-то неуверенно.

Ему ответили презрительно:

— Когда факел срывается, от корабля только атомы остаются, салага.

— Столкновение, похоже…

— Да с кем — такое?! Взрыв какой-то…

Грузовик окончательно опустился, словно очень усталый человек наконец-то добрался до стула и сел. В кафе включились экраны — показывали вблизи корабль, машины, мчащиеся к нему. Генка с интересом посмотрел бы, что там будет происходить, но его тронули за плечо.

Мальчишка обернулся.

Рядом стоял Богдан.

Контакт

Женщина на снимке улыбалась, стоя под большим деревом — раскидистым, с корой в мощных трещинах. Капитан Рэн кен ло Илвэри неожиданно узнал дуб и невольно хмыкнул от удивления.

— Красивая женщина, — оценил старший помощник. — Доктор, что скажешь по их поводу?

— Фактически они идентичны нам, — корабельный медик, изучавший какие-то блестящие предметы — тоже из трофеев, — отвлекся от своего занятия. — Конечно, отличия есть, но они минимальны. Так что даже общие дети у нас могут быть — если когда-нибудь нанесешь визит на их планету, то вполне можешь взять эту женщину себе.

За столом прокатился короткий смех. Настроение у всех было возбужденным. Не успели хотя бы «с краю прихватить каши», как гласила древняя пословица, шалея от открывшихся перед ними новых горизонтов — и буквально на рейдер вынесло большой неизвестный корабль. Команда чужака не ожидала атаки — похоже, вообще не подозревала, что такое возможно — и до последнего момента вместо того, чтобы звать на помощь или хотя бы сообщить о происходящем своим, бомбардировала сторков восторженными (по тону голосов было слышно) приветствиями и какими-то вопросами. Правда, капитан не мог не признаться самому себе — когда его рейдер выпустил абордажные катера и чужаки поняли, что это всерьез, они дали хороший отпор. Их корабль уходил на полной тяге, и рейдер смог остановить его, лишь почти безнадежно изувечив. Когда абордажные группы вломились, наконец, на борт, их встретили всем, чем только можно — и даже тем, чем нельзя. Оружия у экипажа почти не было, но сторки потеряли пятерых убитыми, а из всей вражеской команды — двадцати трех невероятно, до ступора похожих на них существ — никого схватить живым не удалось. Трюмы корабля были заполнены слитками металла — кстати, очень дорогого, тантал был редок на Сторкаде, он шел в медицину, а главное — на производство реакторов космических кораблей. Но груз знаний о чужом мире — от звездных карт до личных мелочей команды — был в миллион раз ценней.

Сейчас рейдер и его жертва дрейфовали в космосе, сцепленные штурмовыми галереями. Внешне оба корабля казались мертвыми, но на деле внутри шла напряженная непрерывная работа.

— Раса крепкая, но глупая и доверчивая, — задумчиво сказал Рэн кен ло Илвэри, и офицеры, замолчав, повернули головы к капитану. — Что они похожи на нас — с этим пусть разбираются ученые. В конце концов, мьюри тоже на нас похожи… — При упоминании старых врагов многие нахмурились. Сравнение получилось неудачным — ЧЕМ кончилась война с мьюри, на Сторкаде знали все и забывать не собирались. — Как там с анализом уровня развития?

Офицер, к которому был обращен вопрос, кивнул:

— Судя по тому, что мы успели изучить, — эта раса только-только выбралась в космос. Они освоили крохотный кусочек пространства. Технически сильно отстают от нас, хотя корабль сам по себе неожиданно хорош, есть множество вещей, которые просто драгоценные камни на фоне даже наших достижений. Если мне будет позволено добавить… — офицер замялся, и Рэн кен ло Илвэри кивнул. — У меня странное ощущение… В этой расе есть что-то неправильное… нет, не так. Непривычное, необычное. Я не могу понять, что это, но оно есть — сквозит во всем, начиная от их корабля и кончая тем, как они дрались…

— Когда сможете сформулировать свои подозрения более точно, — с легкой насмешкой сказал капитан, — тогда мы вернемся к этому разговору. Пока же… — Он встал. — Пока я принял решение, — вытянувшийся из его руки зеленый луч пошел по новой карте, развернувшейся на экране. — Мы используем их корабль и захваченные записи, а также наше удачное сходство для того, чтобы высадиться вот сюда, — на карте вспыхнула точка. — Если я что-то успел понять — это планета-рудник. Я приказываю подготовить десантную группу — думаю, трехсот человек хватит. С их наивностью и явной неискушенностью в делах войны мы легко сломим сопротивление, разграбим рудник, вывезем все ценное, включая рабов, и вернемся на Сторкад втройне победителями. Разработкой деталей операции я займусь сам.

Одобрительный шум был ответом на короткую речь капитана. Лишь офицер, так скомканно сделавший доклад-прогноз, молчал. Не от обиды — нет, он не находил ничего обидного в словах командира, скорее соглашался с ними. Но сейчас он рассматривал доставшийся ему в качестве трофея пистолет врага — пороховой, древний, с вытертым воронением. Длинный плоский ствол пистолета был украшен какими-то буквами — пока что письменность новых будущих рабов не была расшифрована, и офицер просто задумчиво проводил по надписи пальцами, пытаясь разобраться с тем, что его беспокоит, и злясь сам на себя за эту неуравновешенность…

…На стволе старого, как история Земли, «ТТ», сделанного еще в 30-е годы ХХ века от Р. Х., который офицер-сторк забрал у старшего механика захваченного рудовоза после того, как успел выстрелить раньше, упав за тело застреленного стармехом десантника, было выгравировано — видимо, намного позже, в годы Серых Войн:

Я УМРУ — НО И ТЫ, ГАД, ПОГИБНЕШЬ!

Беда и жизнь

Домой мальчишки возвращались пешком, хотя это было далеко. Но они не спешили и забрались аж на коммуникационный уровень, потому что там было меньше людей, а те, что были, — занимались делами и по сторонам не смотрели.

— Ген, ты меня прости, — говорил Богдан негромко. В ответвлениях коридора мягко мерцали указатели, слышался шум работающих проходчиков. — Понимаешь, у меня… у нас горе. Мне бы просто сказать, а меня зло какое-то взяло, ну, я и — как идиот…

— Что случилось-то? — спросил Генка хмуро.

Богдан тоскливо вздохнул:

— Да понимаешь, Ждан погиб. — Он неожиданно споткнулся и всхлипнул.

— Как погиб? — холодея, спросил Генка. Ждан, старший брат Богдана, служил в полиции на Земле.

— Как, как… — хрипло сказал Богдан. — Так и не бывает даже… Сволочи какие-то… банда, как в истории твоей любимой… Напали на поселок на Курильской косе, с моря. Жданка там еще с двумя ребятами, стажерами, что-то делал, я не понял, что… А больше никого. Даже мужчин почти не было, все в море на ловле… А эти… с баркаса с моторного высадились и по поселку… Стрельба, крики… Ну, Ждан и эти двое стажеров, они… бой приняли, в общем. Они, а с ними мужики, какие были, пацаны постарше — оружие похватали, бандитов почти всех и положили, какие остались — сдались. А Ждана… убило. Вот так… — Он вытер глаза рукой.

— Какая банда? — Генка никак не мог взять в толк. — Разве такое бывает?!

— Ну вот… выходит, бывает, — ответил Богдан. — Сказали — даже место нашли, где у них база была, где-то на островах, которые от Японских остались… Дикари совсем, а с винтовками автоматическими, с пулеметом…

Генка не знал, что сказать. Он осторожно положил руку на плечи Богдану — показалось, что тот собирается по-настоящему заплакать. Но это, конечно, была чушь. Богдан дернул плечом и, посопев, зло сказал:

— Ладно, там посмотрим, что дальше… Простишь? — требовательно спросил он.

— Конечно, — кивнул Генка. — Только больше не надо так, Богдан. Ждан… он же видишь, он и сам, как… — и не договорил, не нашел слов.

А Богдан только наклонил разноцветную голову, и какое-то время мальчишки шли молча.

Потом Генка спросил:

— Ты на той неделе собираешься в поход? Или…

— Пойду, — ответил Богдан. — Слушай, давай в наше кафе зайдем, что ли…

«Наше кафе» — это было кафе-автомат на углу 17-й и 18-й линий, около остановки.

Мальчишки вскочили на только-только отошедшую от остановки платформу, идущую в нужном направлении. Группа инженеров, возвращавшихся со смены, распевала старую песню — впрочем, тут она звучала скорей в ироническом ключе:

Гонят партию в землю глухую,

В самоцветный проклятый рудник…

Генка думал о случившемся. Не верилось, что такое вообще могло произойти. Банда… Нет, конечно, бывает разное. Но такое?!

Он вспомнил Ждана. Тот был старше Богдана на шесть лет, служил уже два с лишним года и прилетал в отпуск — в форме; конечно, не такой, как армейская, но все равно в форме — веселый, возбужденный от встречи с родными…

Генка закрыл глаза. Он пытался представить себе, как это было. Но в голову лезли только кадры из фильмов — пусть и документальных, но фильмов. А Ждан был не из фильма. Он был настоящий, а теперь его — нет.

Это были тяжелые мысли. Потому что смерть, хоть и далекая, была настоящей смертью в бою. У Богдана был брат. А теперь его нет.

* * *

К удивлению Генки, в кафе сидели за столиком и жрали пирожные Алька и… Ульяна. Алька заметила мальчишек первой и громко сказала:

— Ну, вот и они. И рожи целые. А ты беспокоилась чего-то там…

— Привет… — удивленно сказал Генка, присаживаясь к столу. — А ты как здесь? — вопрос был обращен к Ульяне.

Она снова — как тогда на платформе — наклонила голову к плечу и спокойно ответила:

— Я думала, что вы будете драться. И я с Алькой решила вас подождать тут.

«Ты им не говорил?» — взглядом спросил Генка.

Усевшийся рядом Богдан ответил:

«Нет».

— Ульяна Устинова, — представил Генка новенькую, доставая из окошка вазочки с мороженым. — А это — Богдан, его внешний вид куда хуже внутреннего содержания.

— Очень приятно, — двусмысленно, но в то же время церемонно сказала Ульяна, и Богдан передал ей вазочку:

— Мне тоже. Ты ведь дочь нового начальника полиции космопорта?

— Так ты ее знаешь? — удивился Генка.

— Видел мельком и в школе, а главное, в новостях… Мило с твоей стороны, что ты тут нас подождала с Алькой.

— Вы все пионеры? — неожиданно поинтересовалась Ульяна.

Алька кивнула и повела вокруг ложечкой, как скипетром:

— Все, даже этот раскрашенный псих. Тут без этого можно было бы умереть со скуки. А ты — пионерка?

— Конечно, — гордо ответила Ульяна. — Старший пионер. У вас небольшие отряды, наверное?

— Отряд, — уточнил Генка. — Он смешанный, называется «Кроты»… Мы тут весело живем — кстати, у нас парк здоровенный, с целую страну размером, но это не самое интересное. Алька насчет скуки не права, вообще-то. Вот ты чем занимаешься?

— Я? — Ульяна задумалась. — Ну… Флюктуационной психологией, но это для себя, такие специалисты нечасто нужны… А так — коррекционной хирургией. А как пионер — следопыт и инструктор служебного собаководства.

— Ого! — вырвалось у Альки. — Но собак у нас нет, только в парке волки.

— Кстати, а почему весь город не в парке? — полюбопытствовала Ульяна. — Это ж лучше…

Мальчишки переглянулись, и Генка пояснил:

— Понимаешь, наверху бывают вспышки радиации. Растениям там или животным даже — им ничего, а людям тяжеловато бывает… А, ну так вот, я — оператор проходческих машин и радиооптик, а как пионер — следопыт тоже, как ты, и водитель пескоходов. Богдан — техник наземных служб и лингвист, плюс пионерские — водитель, как я, и взрывотехник. Алька — геолог и археолог, и еще фельдшер и связист. Ну и развлекаемся, как можем. Профессии у нас в основном «домашние», конечно… Но мы и еще немало чего умеем.

— А театр у вас есть? — поинтересовалась новенькая.

— А как же, — ответил Генка гордо. — И театр, и станции по интересам.

— Которые, правда, влачат довольно жалкое существование, — добавил Богдан. Подумал и уточнил: — Ну, кроме геологической.

— Почему? Я очень историю люблю, — возразил Генка.

— Так там вся станция на тебе и держится…

— Военную историю, конечно? — Ульяна с интересом посмотрела на мальчика.

— Да почему? Не только, — Генка пожал плечами. — Даже не столько, наверное, хотя это и странно звучит. Меня больше интересует, как получилось все то, чем мы живем, из всего того, что было… ну, в двадцать первом веке. Из бардака, короче.

— Кое-кто говорит, — вдруг добавила Ульяна, уже не сводя с мальчишки глаз, — что из бардака получилась тюрьма.

— Это о так называемой «внутренней свободе»? — презрительно уточнил Генка. — Да знаю, читал. Ерунда полная. Как раз эта «свобода» чуть мир не угробила, потому что она без умения себя контролировать и подчиняться правилам ведет к вседозволенности, которую опять-таки каждый считает «свободой», для личного пользования, правда. Анархия.

— А по-моему, не было тогда никакой анархии, — возразила Ульяна. — Анархия, если научный термин брать, а не бытовое понимание, скорее сейчас. Почти все тогдашние государства были настоящими диктатурами. Отец полгода назад писал большую работу, а я материалы читала. Интересно очень. И страшно. Например, полицейским можно было застрелить человека за отказ выйти из машины. Или забрать ребенка из дома просто так, потому что кому-то что-то показалось.

— Ну, я про бытовое понимание анархии, — слегка смутился Генка. — В душах и в умах. А полицейский произвол как раз и шел от попыток навести порядок при непонимании, что начинать-то надо с воспитания людей — а для этого сами правители должны быть сверхлюдьми! Читала, наверное, — умение грабить людей называлось «умением делать деньги» и было почетным. «Адвокат» профессия была — защищать преступников, причем только богатых преступников. А искусство? Микроволновка для психики — сходил на выставку и испек мозги… И при этом толпа народу кричала: «Запрещать — значит нарушать права человека!»

Только после этой горячей тирады они обратили внимание на то, что Богдан и Алька наблюдают за ними с преувеличенными вниманием и робостью. Ульяна смущенно вздохнула, а Богдан, выставив перед собой ладони, подобострастно сказал:

— Продолжай, продолжайте! Это просто радость сердцу — вас вот так слушать и слушать. Набираться мудрости в осознании собственного приземленного ничтожества…

— Ой, мне казалось, что ты тоже любишь историю, — покаянно сказала Ульяна Альке.

Та вздохнула и засмеялась:

— Археологию. Все, что нельзя выкопать из земли, меня интересует лишь в обязательном порядке.

* * *

В квартире Никишовых было тихо. Отец все еще спал, сестра куда-то умелась, мама — на работе. Генка тоже решил не задерживаться, хотя отец, конечно, проснувшись и никого не обнаружив, за обедом начнет бухтеть, что его все бросили, — есть у него такая манера. Мама всякий раз говорит, что это атавизм — желание мужика видеть себя в семье толстой осью вращения. Генка в таких случаях всегда выступал за отца, Машка — за маму, и получалось равенство и равновесие…

Вообще-то надо было готовить уроки. Тем более, что задали немного. Но у Генки лежала недочитанная книжка по радиооптике, да еще оказалось, что пришла почта, а с нею — письмо от Келли О’Мейры, с которым Генка познакомился на Надежде. К письму были приложены снимки, которые Генка не успел скопировать себе тогда. Бросив в угол рюкзак, мальчишка присел к столику и начал просматривать присланное, забыв обо всем остальном и представляя отдых на Надежде — как было здорово! Келли сообщал, что этим летом полетит в международный лагерь на Землю, и звал с собой. Генка задумался. Отпуск у родителей предполагался в начале осени — и Никишовы вроде бы всей семьей собирались на Землю. Может быть, удастся уговорить родителей ездить там с Машкой, а самому — в лагерь? В конце концов, последнее лето свободное, через год кончится школа — и все, считай, началась взрослая жизнь…

А ведь и правда — последнее лето. Генка вздохнул. Похоже, как говорится, кончается детство.

Подняв голову, он оглядел свою комнату и повел плечами. Ну и пусть. Но наступающее-то лето — точно его! А дальше и заглядывать нечего, потому что ясно одно: будет интересно. Иначе просто не бывает, любая жизнь интересна, главное — выбирать самому! И знать, что та же самая жизнь не даст — просто не даст! — выбрать неправильно.

Вот это — здорово.

Смерть

Еще несколько лет назад планета была одна.

Нет, правда. Генка хорошо знал и любил историю, но ему постоянно приходилось себе напоминать, что все события, которые восхищали и завораживали его, происходили на одной планете.

Да что там — на одной планете, чаще всего просто — на какой-то части этой планеты! И нередко — крохотной. Даже первые две мировые войны Мировыми на самом деле вовсе не были. А вот, скажем, вся знаменитая и легендарная эпопея короля Артура крутилась на части острова Британия. Небольшого острова.

Колумб плыл почти три месяца, преодолевая расстояние, которое Генка с друзьями проходили в пионерском походе. Ну — ладно, в большом походе. Но это — подростки. А у взрослых сейчас были другие подвиги и путешествия, именно поэтому на Одиннадцатой имелся парк размером с целую старинную страну. На таком клочке «земной Земли» могло произойти столько всего, что историкам хватило бы материала на века. А тут это просто парк. Место отдыха.

Иногда, если честно, это было немного обидно…

…Солнце Одиннадцатой в целом вполне нормальная звезда — ярче и горячей настоящего Солнца, но расположено дальше от планеты. Если бы не редкая ядовитая атмосфера, на Одиннадцатой вполне можно было бы комфортно жить и на поверхности. Но атмосфера для человека непригодна, а почти полностью отсутствующий озоновый слой пропускает на поверхность столько ультрафиолета, что лучше не рисковать.

Купол над парком, расположенным в долине между гор, ультрафиолет пропускает в нужных дозах, если только не случится особо жесткой вспышки, о чем всех оповещают заранее. При разбивке парка его создатели словно бы выдернули с Земли кусочек России — с лесами, реками и береговыми рощами, озерами в ивовых зарослях… Немногочисленные строения — гостиницы, молодежный центр, базы — просто теряются на природе, и земные (и не только земные) животные чувствуют себя тут здорово. Люди их не трогают никогда, сюда просто запрещено приносить оружие, а несколько лесников следят за тем, чтобы не слетел с катушек никто из зверей. Двоюродный брат Альки, кстати, был как раз лесником.

По самому парку можно было передвигаться пешком, верхом и… все. Правда, выходов довольно много, и ребята, ехавшие на урок истории на природу, сошли с платформы недалеко от лифта, ведущего к Черному озеру.

Озеро было мертвым. Вообще воду город для своих немалых нужд брал из подземных озер в пещерах. Там хоть раз в жизни был на экскурсии каждый — в местах поразительной холодной красоты, где малейший лучик света рождает сотни огней в кристаллах льда. На поверхности Луны воды нет. Ну — не то чтобы вот совсем нет — нет в привычных человеку количествах, и если воду из подземных озер по какой-то причине выбрасывает наверх — пески мгновенно ее поглощают.

Воду для озер и речушек парка тоже брали оттуда. На специальной станции ее обрабатывали, добавляли кое-что, и получалась обыкновенная речная вода, с водорослями и рыбой. И только Черное озеро было не такое. Его проектировал кто-то из поклонников вечных книг Толкиена и создал копию Келед Зарам, как с иллюстраций. Получилось красиво. Словно в рамке из черных диабазовых скал лежит не очень глубокое и абсолютно прозрачное озеро. И именно потому, что оно абсолютно прозрачное, — оно кажется абсолютно непрозрачным, черным и непроницаемым. Никакой живности в озере тоже специально нет — черная ледяная вода…

Еще по пути к лифту все заспорили насчет того, сколько действительно важных изобретений и открытий было утеряно из-за Безвременья. В спор втянули и Игоря Алексеевича. Генке сегодня спорить не хотелось, он нацепил на ухо проигрыватель и включил старую, им самим обработанную запись — и слушал, прикрыв глаза, чеканные строки, которые и были историей куда больше, на его взгляд, чем все потерянные изобретения…

…Когда истевон, и сорб, и летт не разнились меж собой,

в низовьях Эльбы, большой реки, царил один Закон:

«Любой имеет право на суд, и право на хлеб — любой!

Да будет конунг мечом племен, и тинг — защитой племен!»

И снова правит этот закон, и держит нам стол и кров…

Генка задержал дыхание от привычно подступившего восторга в ожидании этих обрекающих, холодных слов, в которых — сила великого, правого, могучего Добра… вот!

…прижат сапогом язык лгунов, и подать их тяжела.

Как кости кривые, что плохо легли, двадцать гнилы веков

военачальники нашей страны смахнули со стола!..^[3]

«Вот что важно, — подумал он. — А не изобретения. Вот что есть история…»

Об этом же он думал, когда они шумной кучкой шли к лифту. Богдан, конечно, хватил через край, когда сказал, что историческая станция держится только на Генке, но тот и правда стоял у самых ее истоков. Еще год назад этой станции вообще не было — были несколько человек, как и Генка, интересовавшихся историей. И в один прекрасный день, выписав оборудование, фильмы, наглядные пособия с Земли, они отпочковались от школьного театра. Этой весной, не так давно — тоже вместе с театром, — станция удивила всех (Генка шутил, что в первую очередь самих себя) постановкой ко Дню единства нации^[4].

Сегодня на станции ожидалось серьезное пополнение — трое младшеклассников решили связать свою судьбу с изучением родной истории. Генка как раз подумал об этом, когда они все подходили к большому лифту — и его двери открылись навстречу. Кто-то приехал сверху…

…Люди, вышедшие из лифта, удивили ребят. Все сразу изумленно замолчали, рассматривая десяток солдат — явных солдат тяжелой пехоты, не понимая, как и зачем они попали на Луну-11 и почему едут сверху. Солдаты, вышедшие из лифта, тоже смотрели на ребят — это чувствовалось, хотя лица у всех были закрыты масками из матового материала.

«Кто это такие?» — неожиданно подумал Генка.

Мысль его самого удивила, а через миг он понял, что удивляться незачем — и правда, кто это такие? Это не были солдаты тяжелой пехоты. Ни русские, ни англосаксы. Похожи — да. Но форма доспехов, форма шлемов, наконец, оружие в руках не оставляли сомнений, что это… кто?! На рукавах и шлемах золотом отблескивали эмблемы — крылатая пантера… или не пантера?

Кто-то удивленно охнул. Солдаты задвигались, поднимая стволы. Ребята и девчонки чуть подались назад — ничего не понимая, а точнее — не понимая своего понимания, потому что такие вещи так не происходят даже в стерео. Стоявший впереди-справа солдат поднял одной рукой матовое забрало, и на этот раз удивленно выдохнули, охнули, вскрикнули сразу несколько человек, а Генка подумал медленно:

«Да ну… чушь…»

На школьников смотрело совершенно человеческое лицо — бледноватое, узкое, с большими, внимательными зелеными глазами, высоким лбом… Волос не было видно за козырьком.

— Здрасссь… — сказал кто-то. Кто-то, все еще думавший, что это тяжелые пехотинцы.

А еще кто-то — из девчонок — произнес тихо:

— Люди, это же инопланетяне.

— Хватит чушь городить, — ответили ей.

Зеленоглазый обежал всех взглядом, остановился на стоящем впереди учителе — Игорь Алексеевич молчал, видимо, тоже был растерян. Чуть наклонил голову и произнес — снова раздалось на этот раз уже совершенно дружное «оаххх»:

— Нужна ваша сдача. Вы захвачены.

Его голос был гортанным, произнесенные слишком тщательно слова отдавали акцентом, похожим на акцент германца или скандинава.

— Это школьный класс, — учитель отвечал на удивление спокойно. — Это дети, я их учитель. Я понятно говорю?

— Понимаю, — ответил… кто?! — Не… сучествено, — с этим словом он не справился. — Вы есть пленная собственность Сто’кадт. Вы идете с моими людьми.

Он что-то скомандовал — быстро, резко. От общего строя отделились двое солдат, взяли оружие (что это за штуки-то?) поперек груди и легко потеснили землян к стене. Остальные быстро пошли, почти побежали по коридору вслед за своим командиром.

— Что происходит? — спросил кто-то высоким голосом, нехорошим таким.

Игорь Алексеевич спокойно ответил:

— Сейчас разберемся… — и обратился к оставшимся охранникам: — Я не очень понимаю, кто вы и что вам нужно. Но я хотел бы начать урок. Мы можем подняться наверх?

«Он что, с ума сошел? — подумал Генка. — Это же самые настоящие ВРАГИ — как бандосы в Серых Войнах, они всех нас тут положат и даже не чихнут…»

Бросил взгляд вправо — Ульяна стояла там, рядом с Алькой. Девчонки были бледны, в глазах — непонимание. Стоявший слева Радька Юргин шепнул:

— Ген, у меня в сумке пистолет. Прикрой меня, я доберусь… положу этих гадов на хрен.

Генка машинально сдвинулся, закрывая его. Между тем один из солдат что-то коротко сказал своему товарищу, и тот ответил на очень плохом русском:

— Верх нет. Раб дурак? Урок, урок. Дурак.

— Я вынужден буду настаивать на продолжении наших занятий… — Игорь Алексеевич сделал шаг вперед — спокойно говоря все это, даже улыбаясь. — Вы не понимаете всей сложности учебного процесса…

— Ты назад! — инопланетянин (глупости, это какие-то люди, так думать легче и проще…) упер ствол оружия в грудь человека.

В тот же момент Игорь Алексеевич сделал резкое движение снизу вверх скрещенными кистями, отбивая оружие от себя в потолок, и с силой ударил — точнее, просто толкнул — солдата на его товарища. Последний шаг позволил учителю занять выгодное место и совпал с рокотом взрыва, прокатившимся по коридору, — а потом тишина так и не вернулась, потому что сразу из нескольких мест послышалась пальба. Под потолком мигнул и зажегся экран всеобщего оповещения, но работал только несколько секунд и показал перестрелку в аппаратной между двумя дежурными и полудюжиной солдат — таких же, как эти, в коридоре у лифта. Впрочем, этого никто не видел — в коридоре бушевала куча мала, сбитых с ног сторков лупили чем попало и, если бы не броня — от них мало что осталось бы…

Вакханалию мщения прервал лишь голос Игоря Алексеевича:

— Берендяев, Сайгин! Возьмите их оружие — запереть пленных… а, черт, вон в том помещении, запереться самим, сидеть и не шуметь!

— Есть, Игорь Алексеевич!

— Новенькая! Извини… С тобой пойдет Машуков, его отец на космодроме работает… Коля, отведи новенькую на пост ПКО, пусть все объяснит отцу.

— Есть, Игорь Алексеевич!

— Скорее идите! Ребята, у кого есть пистолеты?

— У меня!

— У меня!

— У меня есть!

— И у меня!

— Так, хорошо… Никишов, Гена, ты будешь за старшего.

— Есть, Игорь Алексеевич… Игорь Алексеевич, что происходит?!

— Не знаю, Гена, ребята, — я не знаю! Скорее всего это и есть долгожданный контакт… — Учитель проверил свой пистолет, не стал его убирать. — Я доберусь до ближайшей рубки связи. Вы — уходите на коммуникационный ярус вон через тот колодец. Никишов, не рассыпайтесь. Пробирайтесь в школу, запритесь там в убежище. С собой берите всех, кого встретите. Все, идите, скорее!

Учитель попятился, потом повернулся и заспешил по коридору, держа пистолет в полуготовности. Класс едва не побежал за ним — за взрослым, который знал, что делать.

Генка передохнул и запретил — наглухо запретил — себе думать о маме, папе, о Машке.

— Все слышали, кто старший? — отрывисто спросил он.

Ответом было молчание — напряженное, но не истеричное.

— Что Игорь Алексеевич сказал — тоже слышали? Тогда за мной, скорее!

Их подхлестнул еще один взрыв где-то наверху…

…Из коридора, где располагались младшие классы, выводили ребят.

Аварийный выход на коммуникационный ярус был в коридорчике за поворотом к младшим классам — там и сидели, тяжело дыша и совершенно не понимая, что делать, запыхавшиеся, перепачканные смазкой, мокрые мальчишки и девчонки. Странные, как две капли воды похожие на людей чужаки успели в школу раньше них — то ли случайно, то ли у них был план? И теперь в пяти шагах от ребят их младших товарищей — а у некоторых братьев и сестер — вели по коридору.

Кое-кто из младших ревел, но большинство просто цеплялись друг за друга и за воспитательниц. Девчонки смотрели со страхом, мальчишки — кто в пол, кто — волчонком, исподлобья — на идущих рядом чужих солдат. У некоторых пацанов были разбиты лица, двоим помогали идти. Вокруг воспитательниц держались не только те, кому было очень страшно, — каждую из женщин беспомощным, трогательным и решительным кольцом окружали по десятку восьми-десятилетних мальчишек, державшихся как охрана.

Чужаки не осторожничали — они торопились. И по их поведению было видно, что они… они уводят добычу. Не прикрываются заложниками, как бандиты, не выводят детей из зоны боя, как честные враги, — нет.

Они вели рабов. И что рабы, несмотря на возраст, явно непокорны, похоже, их не смущало.

И это решило все.

Наверное, Генке показалась она — эта музыка. Или прозвучала в нем самом… Но она — была, как были чужие солдаты, ведшие младших…

Острые копья мы воткнем в небо,

Полками затмим горизонты.

Знает уж враг — не откупиться

От русского воина золотом желтым.

Мы выступаем не за трофеи,

Ведет нас вперед великая вера.

Если погибнуть за землю родную —

Не побоится тут каждый быть первым.

Лютая, братья, будет битва,

Сложат былины мудрые деды.

А коли останемся в поле навеки,

Что ж — жить нам после в легендах…

Песенный текст группы «Лигалайз»

— Будет славный бой… — одними губами прошептал Генка.

И увидел, что глаза сидевших вокруг и осторожно дышавших мальчишек разгораются — как угольки в пригасшем костре от дуновения ветра.

— Мальчишки… — дрожащим голосом сказала Алька.

— Молчи, — оборвал ее Богдан, не поворачивая головы. — Сидите тут. Когда все кончится — нагоните малышей и помогите воспиталкам.

— А вы… куда? — прошептал-вскрикнул кто-то.

— Поговорим о правилах поведения, — отозвался один из мальчишек. — Ну что, броском? Как на гандболе?

— Маль… — Алька осеклась и прижала ко рту ладони…

…Сторки ничего не поняли и даже первые секунды не сопротивлялись, растерянно отмахиваясь руками и прикладами, когда на них сразу отовсюду — кажется, даже с потолка! — с воплями и руганью посыпались какие-то полоумные чертенята. Некоторые из них были вооружены пистолетами, большинство — ножами, разными палками и прутьями. Но если прутом засветить изо всех немаленьких, хоть и мальчишеских сил в горло, то и латный воротник не выдержит… В руки мальчишек перекочевало кое-какое оружие. И все-таки это была заведомо проигранная схватка. Пришедшие в себя взрослые, мощные враги — в доспехах, тренированные — стали стрелять в упор, засверкали, а потом заалели, длинные тесаки с изогнутыми концами-клювами…

…Страшно не было. Было весело. Было жутко. Но не страшно. Зеркальные тени плясали в масках врагов в толчее коридора.

Потом что-то — не больно, но очень горячо, с каким-то треском — вонзилось в грудь Генки, сторк толкнул его левой рукой — и мальчишка упал, но не на пол, а куда-то в свет и тепло. И успел подумать, что все они сделали правильно, только обидно, что…

…Десантник вырвал из груди звереныша, только что в упор застрелившего его товарища, тесак и перескочил через падающее тело…

…Девчонки смотрели, как погибают их одноклассники, как подгоняемые нерастерявшимися воспитательницами быстро исчезают в коридорах малыши…

— Девчонки! — вскрикнула вдруг Алька и, вскакивая, выхватила пистолет…

…Все было кончено. В коридоре друг на друге лежали мертвыми девятнадцать земных мальчишек, семь земных девчонок и одиннадцать сторкадских десантников. Оставшиеся сторки растерянно озирались, с трудом приходя в себя после этой дикой схватки, принимались помогать раненым, которых было — почти все.

— Что это было?! — спросил кто-то у молодого офицера. — Это дети! Подростки! Что это было?!

— Они просто дали уйти младшим, ты же видел, — сказал офицер. — Разве ты сам поступил бы не так?

Он хотел еще что-то добавить, но насторожился. Снизу по коридору докатился звук плотной перестрелки, разбавленный хлопками взрывов. Это были звуки не стычки — а боя. Настоящего.

Офицер быстро огляделся. Ему показалось, что один из зверенышей — исколотый и изрубленный тесаками, с простреленным животом и полусожженным плечом — пошевелился… нет, не до этого.

— За мной, вперед, — скомандовал он, и коридор загудел от слитных шагов.

Двух тяжелораненых оставили под стеной — с оружием, даже не обещая вернуться: это и так было ясно, своих сторки не бросали никогда…

…Сторк не знал причину шума: это рабочая смена ударила в тыл сторкам, осадившим полицейский участок. Озверевшие от страха за свои семьи рабочие буквально в клочья разнесли врагов спешно наделанными из горных подрывных зарядов гранатами и дорвались до тут же открытого полицейскими аварийного арсенала…

Жители Одиннадцатой перешли в решительное наступление. Вначале сторки не приняли их всерьез. Вначале. А когда по тесным туннелям поползли неуязвимые для ручных бластеров проходческие «кроты», дыша в лица десантникам десятитысячеградусной смертью, когда повсюду загремели взрывы, убивая сопротивлявшихся и отрезая дорогу тем, кто пытался спастись, тогда было уже слишком поздно…

…Раненые сторки не бросили оружие, когда в конце коридора вместо с надеждой ожидаемых своих появились люди. Вспыхнул короткий бой — и разномастно вооруженные земляне заполнили коридор. Раздались крики — боли, ужаса, изумления. Взрослые узнавали сыновей и дочерей.

Никто еще не знал, что больше сотни младшеклассников спаслись в штольнях именно благодаря этому классу. Все видели только искалеченные рукопашной тела девочек и мальчиков, и кое-кто начал искать живых сторков.

На крик «наш живой!» сбежались снова все, и каждый надеялся, нет — каждый был убежден, что… Но жив оказался только один — тяжело израненный — подросток…

…Потерявший весь десант и все высланные машины, ошеломленный яростным сопротивлением новой расы Рэн кен ло Илвэри сумел уйти с орбиты только потому, что захватившая пост ПКО группа сторков сражалась с отчаянным мужеством и в конце концов, потратив все боеприпасы, подорвала себя вместе с боевой рубкой. Позже на родине его действия были, как ни странно, оправданы — слишком велики были те новости, которые он доставил на Сторкад…

…Первый долгожданный контакт Человечества с высокоразвитым разумом состоялся.

«Привет вам, братья, вступившие в нашу семью…»

Интерлюдия Йэнно Мьюри

205 год Галактической Эры

История Луны-11 не заняла много времени — фактически первых героев Первой Галактической на Земле чтили и помнили, и фильмов об их подвиге — что документальных, что художественных — было снято множество. Кое-что Игорь хранил на своем комбрасе и выбрал самую-самую классику: еще в годы той войны снятый «За други своя» Вадима Завороницына — в чем-то наивный даже по нынешним стандартам, но зато сохранивший самый дух той эпохи, то самое неуловимое, что жившим после… нет, ну не понять, конечно, но возможно почувствовать сердцем…

Проектор в комбрасе, правда, был слабоват — изображение недотягивало до полноценного стерео, — и Игорь волновался: вдруг джангри просто не поймут, что им тут показано? Он-то «За други своя» столько раз смотрел, что ему и картинки не надо — достаточно услышать, и образы пионеров тех лет сами встают перед глазами, как живые… А вот если ты и пионеров-то в глаза не видел, да и истории тех лет не знаешь — тут можно и сказать: «Ну и что тут такого?»

Но вышло совсем по-другому. Выключив проектор, Игорь посмотрел на принца. Лицо у Охэйо было хмурое и злое — и не только лицо. Мальчишка чувствовал, что и в душе у него перекатывалась та же темная, тяжелая злость.

— Вам не понравилось, сударь? — сухо спросил Цесаревич. Он-то, конечно, ощущал все это куда лучше.

Охэйо дико взглянул на него:

— Разве такое может нравиться? Нет. Просто… жаль, что меня там не было — чтобы врезать этим гадам и спасти мальчишек.

Игорь длинно выдохнул. То же самое чувствовал и он — и совпадение их ощущений очень его порадовало.

— У вас такого не было? — спросил он.

Охэйо перевел взгляд с Цесаревича на него:

— Такого — нет. Когда рухнула Зона, у нас и кораблей-то космических не было — какие там колонии… А когда появились джаго — до боев на поверхности не дошло, мы воевали в космосе… Но я-то хорошо знаю — как это, когда тебя ведут в рабство. Так что вполне могу представить, как все это было. Только…

— Только — что? — спросил Игорь. Он чувствовал, что злость Охэйо не связана с обычным для каждого нормального человека ощущением обиды за то, что он не смог пресечь увиденное им зло.

Охэйо растер ладонями лицо. Невооруженным глазом было видно, что чувства у него сейчас… растрепанные.

— Я просто подумал: а смог бы я вот так пойти в бой — без малейшей надежды на победу?..

— И? — спросил Цесаревич.

Игорь бы на ТАКОЙ вопрос не решился.

— Нет. — Охэйо прямо посмотрел на него. Глаза у него были злые. — Я бы не смог. Вот почему у вас — Империя, а мы, ойрин, даже на своей планете не хозяева…

— Долг наследника престола — не в том, чтобы погибнуть, — дипломатично заметил Цесаревич.

Охэйо вдруг улыбнулся:

— И это бы тебя остановило — там и тогда?

Цесаревич ответил такой же страшноватой улыбкой:

— Нет.

— Ну вот… — Охэйо вновь потер ладонями лицо. — Знаете, я теперь понимаю, почему всякие уроды так на вас бросаются — рядом с вами становится стыдно. Чувствуешь себя… да погано себя чувствуешь.

— Это значит, сударь, что вы больше не желаете длить общение с нами? — спросил Цесаревич.

Охэйо вновь поднял голову и посмотрел на него. Потом вдруг широко улыбнулся:

— Не-ет. Знаешь, как у нас говорят? «Если видишь гору — взойди на нее». И я хочу знать, что было дальше. Это ведь не единственная такая история? — Он посмотрел на Игоря.

Тот кивнул, одновременно думая: как же хорошо, что он захватил сюда подборку вроде бы и ненужных уже — и так все наизусть помнится! — фильмов о пионерах-героях Первой Галактической. Ведь как пригодились же!

— Ну вот. Значит… — Охэйо неожиданно широко зевнул и посмотрел на гостей уже сонно. — Я думаю, что хватит на сегодня, да?

Цесаревич кивнул. В самом деле, было уже поздновато.

— В таком случае, я приглашаю вас всех завтра. Можно пораньше — скажем, в полдень. Это не помешает вашим планам? — Он повернулся к Цесаревичу.

— Ничуть, сударь. У вас при дворе очень интересная компания.

Охэйо скривился.

— Интересная — это точно. Знали бы вы, насколько она интересная… — Он вдруг почти незаметным движением поднялся и шагнул к двери. — Позвольте, я провожу вас к машинам…

* * *

Понятно, что спокойной дороги домой у Игоря не получилось — едва он забрался в челнок, на него тут же навалились с вопросами. Игорь отвечал, как мог, коротко — лететь им было совсем недолго, а день, он чувствовал это, еще не закончился.

— Знаете что, ребята, — подытожил Яромир, когда они уже шли от посадочной площадки к посольству. — Генка и все остальные… Они до сих пор сражаются. Сражаются за нас, ребята. Так что… будем их достойны, — он замолчал, не зная, что тут еще можно добавить — да и стоит ли…

Когда земляне вернулись в посольство, было уже далеко за полночь. Мальчишки откровенно зевали — всем хотелось спать, однако пока что об этом нечего было и думать.

Андрей Данилович собрал своих подопечных в гостиной. Мальчишки переглядывались, кое-кто опускал глаза — одни перепробовали чужеземных угощений, проще говоря, бессовестно объелись, другие позволили себе несколько вольный танец с дамой, а кое-кто отвечал на разные, не слишком умные высказывания в адрес Русской Империи вовсе не в рамках дипломатического протокола. На дуэль, правда, мальчишки никого не вызвали — что уже само по себе было удивительно.

— Ребята, — начал Андрей Данилович, — вы общались сейчас с кучей народа, и мне — всем нам, взрослым — очень важно, что вам сказали, как к вам отнеслись. О мелочах не надо, только действительно важное.

Мальчишки посерьезнели. Объяснять им, что важно, а что нет, было уже не нужно.

— Господин полковник, — начал Яромир. — Вы видели в зале девушку-славянку?

— Да, видел, сударь. И что?

— Она подошла ко мне, — смущенно сказал мальчишка. — Очень подробно расспрашивала о том, как сейчас живут в Чехии, сколько на Земле осталось чехов, как обстоят дела с их культурой и прочее такое все…

— И что ты ей ответил?

Яромир смущенно опустил глаза:

— Правду. Да, мы живем в Русской Империи, но мы по-прежнему чехи.

— Она не сказала, откуда она, почему это так ее интересует?

— Сказала, что жила там, что она родилась в Братиславе, в тридцать четвертом году…

— Галактической Эры? — Андрей Данилович казался озадаченным.

— Нет, — мотнул головой мальчишка. — В две тысячи тридцать четвертом году. От Рождества Христова.

— Это ж почти пятьсот лет назад! — воскликнул Андрюшка Ворожеев. — Люди столько не живут.

— Я уверен, что она и в самом деле жила в Чехии, — упрямо повторил мальчишка. — Понимаете, есть мелочи, о которых невозможно узнать из книг, из стерео, откуда угодно — надо там жить. Кстати, в России она тоже жила.

— Гм. А потом? — спросил Андрей Данилович.

— А потом она покинула Землю и с тех пор ни разу на ней не была.

Это заявление вызвало короткий шум — в те времена Земля пребывала глубоко в Медленной Зоне и никто не мог ни прилететь туда, ни, тем более, улететь.

— Я надеюсь, ты спрашивал ее об этом? — спросил полковник.

Мальчишка вздохнул:

— Спрашивал, Андрей Данилович. В ее мире никакой Медленной Зоны не было, и Третьей мировой не было тоже.

— Вы уверены, что она говорит правду, сударь?

— Я уверен, что она действительно жила на Земле, — твердо ответил Яромир. — И что ей действительно пятьсот лет. Понимаете… она так говорила… словно после каждой моей фразы отходила на полчаса подумать, почитать книжки, справочники там всякие и только потом отвечала. Только на самом деле никакой паузы не было. Соображала она невероятно быстро. И еще… на самом деле, тут ее не было. Тело, которое мы видели, — кукла, я даже не знаю, как сделанная, но у нее не было своих мыслей, ничего. А хозяйка была где-то далеко — и, может быть, управляла не одним этим телом.

— Так, — Андрей Данилович нахмурился. — Лицеист Шомберк, сейчас вы пойдете в ксенологическую секцию, найдете там доктора Анисимова и расскажете ему все самым подробным образом. Выполнять!

Мальчишка четко откозырял и вышел. Полковник повернулся к оставшимся:

— Так, орлы, кому еще счастье привалило?

— Ко мне какой-то джангри подошел, — начал Димка Беляев, — интересовался, как там у нас, на Земле, с математикой. Молодой еще — навроде принца, — но ехидный какой! Изо всех сил старался выставить меня дураком, но я ему показал, что мы, земляне, тоже не лыком шиты. Ну, по крайней мере, постарался, — самокритично добавил мальчишка.

— А ко мне две дамы привязались, — сказал Святослав. — Нет, вы плохого не подумайте, — быстро добавил он, — у них уже внуки, наверное, взрослые. Их русский язык заинтересовал — просто страсть как. И так им скажи, и этак, и спой — хорошо хоть станцевать не попросили. А что, я бы мог, — добавил мальчишка под общий смех.

— А ко мне какой-то аниу пристал, — сказал Андрюшка Ворожеев. — До чего любопытный, жуть! Ему сколько ни скажи — все мало. Я под конец уже утомился языком ворочать, а он все одно — а как, а почему? Я еле отмахался от него. Дикие они, эти аниу, — совсем дикие, ровно как дети. Словно и не знают, как люди живут.

— Не ехидствовал хоть? — спросил Димка.

— Не, ну, по малости разве что. Мол, и форма у нас дурацкая — мы в ней, мол, как конфеты в обертке, и прически оттого короткие, что волосы рано выпадают. А у самого патлы, как у девчонки, прямо в глаза лезут, а он их отмахивает, а когда я ему подстричься предложил — вызверился на меня, ровно я ему уши предложил отрезать.

— А может, это девочка и была? — предположил Игорь. — У них ведь и не отличишь в этих их полях.

— Не, — отмахнулся Андрей. — Я тебе что — парня от девушки отличить не смогу? И мордочка как у парня, и голос. Одно — любопытный, как ребенок.

— А ко мне мьюри какой-то подошел, — сказал Федор Волохов. — Все спрашивал, как мы боремся с подростковой преступностью. Я ему в лоб говорю: нету у нас такой, ну, нету! А он не верит — не может, говорит, такого быть, все подростки, мол, по натуре преступники. Ну, я его и послал — жаль стало время на дурака тратить.

— Далеко послал-то? — спросил Игорь.

— А сразу на три буквы и послал, — невозмутимо ответил мальчишка.

— И что? Пошел? — спросил Игорь.

— Пошел, как миленький, — ответил Федор, вызвав настоящий взрыв смеха. — Не понял ни фига, но пошел — вник, видать, что тут ему не рады.

— Спокойно, ребята, — сказал Андрей Данилович, и смех сразу стих. — Что еще у кого было?

— Мне словно в затылок кто смотрел, — резко сказал Раймар. — Не все время, а осторожно так — посмотрит, а как я замечу — сразу шасть и нет его. Не глазами, конечно, смотрел — в мысли влезть попытался, паскуда. Я его стукнуть пару раз даже пробовал — так он уворачивался, а потом снова…

— И ко мне кто-то в голову влезть пробовал, — сказал Мирослав. — И не пообщаться — так-то я и не против — а нагло: что, мол, я думаю? Ну, я его и отшил.

— И ко мне, — сказал Тиудир. — Только не слишком старался уже — понял, видать, что ничего не получится.

Полковник нахмурился:

— Так, ребята, это уже серьезно. Любопытство — любопытством, а за такие вещи надо бить. И не только ментально, но и в морду.

— Может, это тот офицер в черном был? — предположил Раймар. — Как-то не по нутру мне он, чисто покойник.

— Капитан Лвеллин все время был с нами, — резко ответил полковник. — И ничем лишним он не занимался, в этом я уверен. Тут кто-то еще постарался. Так что пара неприятных вопросов нашим хозяевам гарантирована — и от подполковника Алябьева, и от Цесаревича лично.

Мальчишки промолчали. Они понимали уже, что к их визиту хозяева основательно подготовились — да и не только они, а вся весьма разношерстная компания, которая кучковалась при этом весьма странном посольстве. Каждый разговор, каждая вроде бы случайная беседа представляли собой тщательно продуманный экзамен — или даже настоящий бой, — и они не проиграли ни одного.

Пока не проиграли. И не собирались впредь.

* * *

Вернувшись, наконец, в свою комнату, Игорь вдруг понял, что не может уснуть. Вернее, не то, что не может — глупость какая! — а просто впечатлений он сегодня получил сверх меры и их нужно было разложить по полочкам, потому что и в голове тоже порядок должен быть. Но прежде, чем он успел этим заняться, к нему явился Яромир, уже бесстыдно зевающий — вообще-то, им обоим уже полагалось спать, завтрашней побудки Андрей Данилович отменять не собирался.

— Ну и как тебе принц? — спросил он. — Я-то вначале испугался даже, как он на тебя попер… А в итоге вон что вышло…

— Странный он какой-то… — честно ответил Игорь. — Так вроде бы нормальный парень, честный. Но как там англосаксы говорят? — без пары карт в колоде…

— Без царя в голове, — машинально поправил Яромир. Он всегда очень пунктуально относился к приоритету Русской Империи даже в таких вот мелочах.

— Ну, так. Вот ты можешь представить дворянина, который подходит к кому-то и говорит: «Хочу»?

— А в этом ничего плохого нет. — Яромир бухнулся на стул, поджал босые ноги и начал раскачиваться — казалось, он вот-вот грохнется, но Игорь знал, что такой радости он не дождется. — Это смотря чего хотеть, вообще-то. Знать хотеть — хорошо. А хотеть, чтобы люди людьми были, а не свиньями, — так прямо-таки обязательно. Слушай, разве тебе Андрей Данилович не говорил: «Хочу, мол, чтоб у тебя в комнате все было убрано?» — Он улыбнулся.

Игорь поморщился:

— Да говорил, целых два раза. Но мне тогда шесть лет было… А тебе какое счастье привалило? Кто там эта девушка была? Анджела?

— Анхела, — поправил Яромир. — Анхела Маржета.

— И что? Откуда она, как ты думаешь?

Яромир молча покачался на стуле. Лицо у него было вдохновенное, как морда у саблезубого енота, добравшегося до залежей продуктов.

— Я сейчас у доктора Анисимова был… Интереснейший, кстати, мужик — я из его речей половину не понял, наверное… Ты теорию Сафронова знаешь?

— О параллельных Вселенных? Знаю, конечно, кто ж ее не знает? Дофига параллельных Русских Империй — это, знаешь, внушает… Вот только доказательств никаких, хочешь — верь, хочешь — не верь…

— А если доказательства найдутся… — начал было Яромир, но Игорь прервал его: чего другого, но заумных лекций на ночь он желал сейчас меньше всего иного. В конце концов, завтра будет день и будет пища, как брат говорит… и как говорил отец.

— Уже второй час ночи, между прочим. Давай, братец, спать?

— Валенок ты сибирский, — проворчал Яромир, поднимаясь, и, зевая, побрел к двери. — Нет, черт побери, как интересно все же жить, а?

Игорь молча согласился с этим.

* * *

Жить в самом деле оказалось… интересно. Утром, едва разгоряченные после зарядки мальчишки ввалились в столовую, неугомонный Андрюшка Ворожеев включил стерео — посмотреть, что там еще врут о землянах. Но о землянах там не врали. Правды, впрочем, не говорили тоже. Можно сказать, совсем ничего не говорили, если не считать постоянных апеллирований типа «на Земле такое было бы недопустимо… земляне никогда так не поступили бы… если мы обратимся к опыту решения подобных проблем землянами…» и так далее и тому подобное.

Сейчас хозяевам было, судя по всему, уже не до «жутких земных дворян» и тех способов, какими они угнетают свой многострадальный народ…

Здешние аналитики перемывали кости не землянам, а собственным хищникам-капиталистам. Причем напоминало это просто-напросто сводки из районов боевых действий.

Закончившееся недавно исследование условий жизни и труда неквалифицированных рабочих вызвало шок у граждан Федерации. Данные, опубликованные медиаконцерном «Махион», подтверждают беспардонное нарушение прав человека, низведение рабочих до положения рабов и вопиюще низкие условия жизни.

Данные касаются главным образом «Мемон Фабрик», дочерней компании «Ультра-Текстилез» (которая, в свою очередь, является дочерней компанией «Амфатара»). Свидетельства бывших рабочих, а также данные негласного расследования деятельности одного из ведущих заводов компании раскрывают картину, которую невозможно назвать иначе как «абсолютно негуманную».

Один из свидетелей, ранее работавший на «Мемон Фабрик» и обратившийся в «Махион» с идеей расследования, утверждал, что однажды получил травму руки из-за отказа автоматического станка. Вместо того, чтобы направить его в медпункт, начальник смены попросту перетянул ему руку какой-то тряпкой и отправил работать до конца рабочего дня. В медпункте же ему за пять минут простерилизовали и зашили рану, после чего уже на следующий день отправили на рабочее место.

Один из журналистов «Махион» смог устроиться на завод и пронести с собой скрытую камеру. Среди происшествий, попавших в ее объектив, — рабочий, пострадавший от обезвоживания, сотрудник, получивший травму из-за поломки станка и немедленно замененный другим рабочим без какого-либо ремонта оборудования, а также множество случаев порезов и мелких ран, оставшихся без должной помощи и ухода в антисанитарных условиях.

«Компании выплачивают своим сотрудникам почти всю зарплату своими купонами, — заявил также бывший сотрудник фабрики. — Да, они платят небольшую сумму нормальными деньгами, однако все эти деньги уходят на оплату корпоративного жилья, так что сотрудникам не остается практически ничего. Купоны компании можно отоварить в корпоративных магазинах, а цены там такие, что вся зарплата уходит на хлеб и воду. В принципе, есть возможность обменять купоны на реальные деньги, однако курс обмена настолько несправедлив, что для того, чтобы скопить достаточно реальных денег на паршивый гамбургер, нужно не есть и не пить несколько месяцев!»

Сотрудник ПР-отдела компании «Мемон Фабрик» заявил корреспонденту «Махион»: «Сотрудники вправе в любой момент сменить место работы по своему желанию, а также вправе просто расторгнуть контракт в любой момент. Им оплачиваются больничные листы, а также предоставляются отпуска в соответствии со сроком работы. Сотрудники довольны обращением и вполне счастливы. Мы действуем в строгом соответствии с законодательством, а любые известные случаи его нарушения тщательно расследуются».

На это бывший сотрудник компании ответил, что формально все сказанное соответствует истине, однако для простого рабочего более чем невозможно заставить эти формальности работать на себя.

«Сотруднику требуется доказать, что он болен, а для этого нужно попасть к врачу, чтобы он выписал больничный лист. Если же ему хватит здоровья, чтобы добраться до доктора, его объявят достаточно здоровым, чтобы продолжать работу. Если же он не сможет добраться до врача, из его жалованья вычитается сумма для оплаты труда сотрудника, заменившего его на рабочем месте. Сведения о нарушениях принимаются только от менеджеров, а именно они и являются главными нарушителями законов. Для того же, чтобы покинуть станцию, на которой расположен завод, нужно оплатить место реальными деньгами, которые практически невозможно получить».

После передачи «Мемон Фабрик» выпустила пресс-релиз с опровержением. В нем опубликованные сведения названы «типичным примером предвзятости т. н. «свободной прессы» в отношении бизнеса». Далее в нем было заявлено, что «данная история выставляет в самом невыгодном свете условия труда на заводах компании. Условия труда на всех наших заводах соответствуют стандартам, действующим на территории Федерации. Если правительство соберется должным образом проверить условия труда на наших заводах, мы, естественно, будем настаивать на как можно более тщательной проверке. До окончания проверки вся эта история не стоит и выеденного яйца».

Сенатор Харле Исли из Сенатского Комитета по надзору за корпорациями отметила, что комитет намерен начать расследование данного случая. «Если эти обвинения окажутся правдой, то продукция компании «Мемон Фабрик» может в соответствии с Федеральным Законом о торговле быть объявлена созданной с применением рабского труда, что приведет к полному запрету ее деятельности на территории Федерации».

— Вот тебе и «общество благоденствия», — сказал Яромир. — Обычные граждане Йэнно Мьюри — рабы… хоть официально это и звучит по-другому…

Игорь хмыкнул:

— Сторки говорят, что рабы-джаго все же лучше — выносливей, неприхотливее… и выживают на урановых рудниках дольше.

Яромир кивнул:

— Правильно все делают. Куда еще всех их девать? Если их отпустить — расползутся по вселенной, размножатся, и придет всем пушистый сибирский зверек… И так тут уже в каждом портовом квартале куча джагганских рож, я видел, посещал, так сказать… Это сейчас мьюри чушь порют про демократию и права человека, а завтра что — прилетят к нам насаждать свои порядки? На фиг на фиг — нефиг нефиг.

— До нас у них руки коротки, — ответил Игорь. — Я думаю, корпорации сейчас начнут информационную войну с переманиванием джаго к себе на фабрики, чтобы компенсировать недостачу рук. Платить будут живыми деньгами, а не талонами, но мало…

— Ага, с рабочими руками у них и правда фигово, — усмехнулся Яромир. — Народу толпы, а рабочих нету, каждый рвется хоть с краешку, но штурвал покрутить… Как тебе «найм наркозависимых граждан в обмен на достойный медицинский уход за ними»? И, разумеется, корпорации получат свою долю за использование рабочей силы… Знаешь, как они друг перед другом на этот счет распинаются? Мол, у нас ничего такого нет. Да, у нас строгие порядки и капитализм. Но никакой рабской эксплуатации. Да, наш народ впахивает, как папа Карло, и уровень жизни скромный, роскошь и развлечения не шибко распространены. Но это потому, что мьюри предпочитают труд на благо страны и своей родной корпорации личным интересам. Так что это все грязная клевета и пропаганда конкурентов, которые только и могут работать за большой куш! Да еще чтобы телевизор на рабочем месте, и обед бесплатный, и если пальчик порезал, то сразу больничный. Вот рабочей силы у них-то и не хватает, ибо все они декаденты и гедонисты, а мы — трудоголики.

Игорь хихикнул:

— Когда наш земной бородатый дядя придумал слово «капитализм», нормой был четырнадцатичасовой рабочий день с одним выходным. Никаких тебе отпусков, больничных и медицинских страховок. Нет работы — становишься этим, как его… вагабондом, и тебя отправляют на пару-тройку лет в каменоломни. Там тот же рабочий день, только вообще без выходных и бесплатно. При всем этом ты должен быть патриотом родной фирмы, и в случае чего — сдохнуть за хозяина по первому его зову. Кто против хозяина — тот не гражданин… Так что налицо обыкновенная «демократическая» пропаганда с целью достижения своих интересов, под прикрытием «гуманизма» и «общечеловеческих ценностей» — последнее особенно круто, представь общие ценности для дайриса и фомора!!! — Мальчишки буквально заржали. — Интересы — привлечение дополнительной рабочей силы на свои предприятия и попытка недобросовестной конкурентной борьбы посредством удара по престижу конкурента. Классический пример «свободной журналистики».

Яромир, перестав смеяться, с сомнением посмотрел на него:

— Знаешь, все-таки пропаганда творит чудеса. Человека можно убедить, что ему что-то не нужно, особенно когда этого «что-то» он не имел, не имеет и в глаза не видел. Пропаганда объяснит, что является средством передвижения, а что роскошью. Она может убедить, что роскошью может являться все, что лежит свыше маленькой кельи и рубища на теле. Обладая чем-то, мы привыкаем к нему и не думаем, что для кого-то мы можем выглядеть людьми, живущими в роскоши. Это я к тому, что пропаганда может назвать роскошью то, что таковой не является. Многие мьюри сейчас считают, что они являются скромными людьми, не любящими роскошь. Только для них понятие «роскошь» несколько отличается от нашего. Впрочем, кто-то в более дикой стране может считать, что мы тоже просто лицемерим и таки купаемся в роскоши. Немного сумбурно, да?

Игорь пожал плечами:

— Наверное. Хотя да, ведь на многих планетах на самые обычные наши вещи глядят, как на сокровища… Понятие роскоши напрямую зависит от среднего уровня жизни и принятого за эталон образа жизни. Причем не обязательно, чтобы этот эталон можно было назвать человечным, нужно только убедить людей, что так и надо. Роскошью могут быть названы даже те предметы, которые в другом месте попадают в разряд жизненно необходимых. Кстати, мьюри любят развлечения и азарт… и рисковать особенно остро любят. Но при всем при том карьеру на риске ты у них не сделаешь. Вот у скиуттов — запросто.

— У скиуттов… — задумчиво пробормотал Яромир, явно уже задумавшись о чем-то другом. — Ты к принцу-то этому снова летишь или как?

Пятый год Экспансии

Сведения

ПРОКСИМА (альфа Центавра): расстояние до Солнца — 1,31 парсека… Спектральный класс G2; радиус и масса равны солнечным. Тепловое излучение ок. 6 тыс. Кельвин… 4 спутника… Луны: русская № 2, англосаксонская № 4… обитаем один мир — Китеж (3-й спутник… статус — Вассал)…

КИТЕЖ: орбитальный радиус — 1 а. е., (…) период обращения — 343 дня… естественные спутники: Полуночная, диаметр — 0,7 земной луны, радиус орбиты — 1 земной луны; Червонная, диаметр — 0,6, радиус орбиты — 0,2…

Масса планеты — 0,89 земной, плотность — 1, сила тяготения — 0,92… Радиус — 5974 км, длина экватора — 41 005 км… Общая площадь поверхности — 490,2 млн. км²…

Водой занято 64 % поверхности… Среднее атмосферное давление 0,9, содержание кислорода — 21 %…

Ось вращения наклонена к плоскости эклиптики под углом 12°38′. Период обращения — 25 часов…

Население: /на 4 г. Экспансии./ — 11 млн. чл. (84 % русские, 11 % французы, 3 % болгары, 2 % англосаксы). Язык — русский… Столица — Трезубец (45 835 чл., космопорт)…Основная масса населения — фермеры, охотники, старатели — живет в небольших поселках, на фермах, кордонах, в поселках и станицах… Управление: вассалитет Российской Империи… генерал-губернаторство… 37 губерний, 14 латифундий с внутренним самоуправлением… Уверенно контролируется 100 % планетарной суши…

Экономика: экспортируются продукты сельского хозяйства, живой скот, лесоматериалы, пластмассы, меха, некоторые металлы… импортируются техника, оружие, часть предметов быта… денежная единица — рубль… средний доход на душу населения — ок.6 тыс. руб…

История: планета открыта в 1 г. Экспансии 2-й Звездной экспедицией (В. В. Игнатович, «Гамаюн»)…

Туземцы: харг-каарт (оценочная численность на 3 г. Экспансии ок. 25 млн.). Человекообразные гуманоиды… населяют зоны умеренного пояса… четыре тонкие конечности с двусторонней вертикальной симметрией. Средний рост ок.1,5 м. Зеленовато-бурый волосяной покров всего тела… большие круглые глаза зеленого (оттеночно) цвета со зрачком-диафрагмой… нос-клапан… Уровень развития харг-каарт на всей планете примерно соответствует неолиту по времени Земли… Туземцы легко контактны, восприимчивы и в целом миролюбивы… в настоящее время основное их количество так или иначе дружелюбно контактируют с землянами и признают — насколько это возможно в силу их миропонимания — власть Императора…

Серия «Планеты и Луны исследованной Вселенной»Том 2. «Китеж».

Из сообщений СМИ Йэнно Мьюри о событиях в Нижнем Крае

Русская Империя объявила официальную войну рабству

Военное министерство Русской Империи объявило о полном подчинении так называемых «отказников», живущих на Брэссудзе сторков-рабовладельцев, которые не исполнили указ Императора о безусловном освобождении рабов. Русские части ОВС Земли заняли их владения и освободили всех шэни, объявленных «неотчуждаемой собственностью Сторкада».

«Его Величество Василий VII желает, чтобы было известно: указ основателя династии Евгения Романова о вечном запрете рабства распространяется на всех граждан других государств на всех планетах, заключивших союз с Русской Империей, без каких-либо исключений, — заявил командующий экспедиционной эскадрой контр-адмирал Александр Санин. — Те рабовладельцы, что упорствовали в своем отказе, были захвачены. Руководители мятежа уже казнены в соответствии с законами Империи. Те, кто по глупости последовал за ними, арестованы. Семьи «отказников» будут высланы с Брэссудзы на Сторкад с перспективой обмена на земных гражданских лиц, удерживаемых сторками по принципу «всех на всех». Такова будет судьба всех рабовладельцев. Они должны вновь понять, что зло не остается безнаказанным. Вне всякого сомнения, — добавил он, — нас в ближайшее время поддержит и Англо-Саксонская Империя, а вскорости практика освобождения рабов будет официально установлена Большим Кругом Земли как обязательная для всех, кто желает мира с нами».

Сообщения с Брэссудзы указывают на жесткие боевые действия в отдельных районах, с орбитальными бомбардировками по некоторым целям. Часть сторков продолжает сопротивление в прибрежных лесах вдоль океанских берегов. Предполагается, что более пятнадцати миллионов рабов-шэни удерживалось ими в нарушение императорского указа. Они будут перевезены в центральные города планеты, а оттуда — в выбранные ими места, в соответствии с их пожеланиями.

Примечания

2

Стихи Евгения Аграновича.

3

Авторы книги приносят извинения автору стихов, который им неизвестен.

4

17 марта. В этот день на десятом году Безвременья был установлен контакт между Советом РА в Великом Новгороде и Казачьим Кругом в Предкавказье. Тем самым заложено начало нового объединения.