День подорожника. Стихи и проза

Олег Викторович Паршев

И вдруг я чувствую, как чертовски не хватает весны,понимаю, что если мы снились Господу, то сейчас у негокончаются сны,что мы сбились с пути и толка,и всё зазря,и вот-вотнас всех скопом сожрёткакой-нибудь Вавилон, или Аркаим, или Земля Нод…Но здесь ты улыбаешься и вырезаешь заколкойна сухих ветвях ноября:«Весна приходит только к тому, кто ждёт».

Дорога до города Бра (2021—2022)

День подорожника

Сегодня день подорожника,

Примечтаем ему чудес —

Солнца и дождика,

И чтобы к маю воскрес.

Придут клевер и голубика —

Принесут ключевой воды.

Пожелают, чтобы не сник он,

Омоют его листы.

А мы будем глазеть на праздник

Во все глаза.

И грезить, что мир не угаснет,

Пока мы смотрим на чудеса.

Да, всё пройдёт когда-то,

Захлопнуться створки ворот.

Но если мы здесь — это кому-то надо.

А пока надо, никто не умрёт.

И тропа нас уводит к ней

Итак…

Мой левый башмак

Сделал круг по земле.

Был полный бак,

Теперь всё на нуле.

А правый башмак

Пока где-то в пути.

А коли так —

Веди!

И мы шагаем —

Я и мои башмаки.

Плевать, что встали

Мы снова не с той ноги.

Наша дорога — Болото-пески.

Но где-то за краем, я знаю,

Ходили её каблуки.

И левый башмак восклицает: Идём!

И правый кивает: Окей!

Они говорят: Даже и подо льдом

Мы её каблучки найдём…

И тропа нас уводит к ней.

В твоём бесконечном где-то

Каждый художник знает: если с утра покурил акрил,

То сам не свой.

Какая, чёрт, разница, что не хватит винтов и крыл —

Поздно кричать себе: Стой!

И берёшь весь свет, как полотно

(Зубы лязгают свинг, волосы встают на дыбы)

И впрыгиваешь в свой холст, как самоубийца в окно,

Теперь ты — Пегас, пора спасать деву из горящей избы.

Делай, что должен,

И тебе зачтут грехи всех, кто вокруг.

Эти миры ещё и не так будет корёжить,

Но ты и есть — спасательный круг.

А если на камне между добром и светом

Ты прочитаешь нелепую надпись: Перед воскрешением — покурить,

Это значит, в твоём бесконечном где-то

Ты уже воскрес у себя внутри.

Не рисуй осень чёрной

Не рисуй осень чёрной,

Лучше солнцем и звёздами.

И увидишь, что скоро

Осень станет бесслёзной.

Разрисуй её жёлтым

И багряным, конечно.

Каштаново-жёлудевой

И орешной.

Нарисуй нас зелёным —

Словно мы прорастаем.

И вокруг затрезвонит

Маета золотая.

И мы выйдем из ночи,

Проплывём по-над миром.

Разукрась нас цветочным

И сапфировым.

Нарисуй мир лучами

На холсте наших судеб.

Так обычно нечаянно

Случается чудо.

Сочини мир сначала,

Брызни радугой в небо.

Пусть всё выйдет мечтательным

И волшебным.

22:22

22:22 —

Самое время для сна.

Едет по тучам Егор Чехарда,

Поёт: Доброй ночи, страна.

В 22:23

Не говори, всё в себе примири.

Гаси огонь,

Слушай звёздный звон.

Ночью в высях — будто бы россыпь бус.

А с утра — лишь одна звезда.

Да и ту прячет в картуз

Егор Чехарда.

Его конь фырчит,

Разгоняет ночных гиен.

Егор достаёт ключи —

Отмыкает день.

Всё, что здесь и сейчас

Всё, что здесь и сейчас

Замерло и никуда не спешит.

Господь хочет отдать нам нас,

Но отчего-то в наших руках ножи.

И Он пожимает плечами,

Он не знает, как с нами быть.

Мы теперь далеко не те, наши дворцы обветшали,

Наши бригантины разбились о быт.

Где же единороги,

Которых мы кормили хлебом и пастилой?

Кой толк от нашей бойцовской йоги,

Если мы растеряли плакаты «Долой!»?

Кто-то уже вышел вон,

Кто-то считает злато и жемчуга.

А я бы бросил судьбу на кон.

И — в бега!

Имена

У каждого камня есть имя —

Это знают лишь сами камни и духи, что живут среди них.

Тот, кто общался с ними,

Помнит, что лучше не трогать ни тех, ни других.

Сегодня ты с ними запанибрата,

А завтра он выстрелит тебе в глаз шиповниковою стрелой.

Не проси у них ни пощады, ни клада,

Пройди стороной.

Вынь камень — тот, что за пазухой,

Разбросанные — собери.

Из них не сложить пазл,

Если не видеть, что у них внутри.

Пойми себя: камень ли ты лежачий

Или имеешь право воды, что течёт и не знает дна?

И тогда мир ничего не спрячет. И назовёт имена.

Дорога до города Бра

Старый учёный велосипед

Как-то вез мудреца Жи Ши.

Они с детства практиковали июньский балет —

Просто так для души.

У велосипеда было четыре ноги,

Но ему хватало и двух колес.

А мудрец сжимал в руках отточенные стихи —

Чтоб продираться в зарослях проз.

Балет — верное дело

Для тех, кто примирился с сутью вещей.

Ведь каждый из нас не только часть целого,

Но и сам по себе ничей.

И они ехали — такие прекрасные прямо с утра,

Не оглядываясь, потому что знали: мы идём следом,

И говорили друг другу: Это дорога добра,

Это дорога до Бра.

А в этом

Заброшенном городе Бра

Всегда лето.

Несколько слов, услышанных в шуршании опавших ноябрьских листьев

*

Посадил дед репку,

Выросли реплоиды…

Хочется им в небко —

Мол, «пути намолеты».

Улыбаюсь: «Может, намолены?»,

Да что взять с семерых репчат?

Они и так обездолены,

Сложили крылышки, и молчат.

Взяли их за руки,

Полетали над лужком.

В рассветном зареве

Ходит месяц с рожком.

Гудит о чуде, что скоро

Ожидает всех нас.

Мы ж помним: из одной споры

Вырастает Парнас.

А дед смеётся в бороду,

Хмыкает в усы.

Говорит, что скоро нам —

Полный Пы Сы.

О великая Мать Репа,

Все мы — чуть репьи.

Жизнь мелькает зеброй.

Хватит, не ряби!

**

Дорога петляла, шла,

Мы долго бродили тут.

Смотримся в зеркала —

Неужто они не лгут?

Шагали мы по земле,

А вот — на самом краю.

Но пока мы в седле,

Мы до сих пор в строю.

Осыпался циферблат,

На наших часах — отлив.

Значит, идём в закат —

По-своему он красив.

Поведём корабли вперёд

В лучах маяка.

Заходящее солнце ждёт.

Да не дрогнет наша рука.

***

Мы с тобою — два не подарка,

Мы друг другу — как сон не в руку.

Я, должно быть, похож на Снарка.

А ты — на его подругу.

Да, я знаю, что ты такая.

И ты видишь, что я такой же.

Мы похожи на Тяни-Толкая.

И на Шалтая-Болтая тоже.

Эй, Судьба, прекращай каркать!

Мы друг другу — и свет, и кара.

Вот такие мы — два неподарка.

Были врозь… А гляди-ка — пара.

Вслед уходящим дням

Вот-вот — и Земля свершит большой-пребольшой круг.

Будут всё так же к югу стремиться птицы, а не к птицам примчится юг.

А возможно, мир будет нов — не останется и тени наших оков,

Но всё это станет не важно в тот день, когда мы станем персонажами снов.

Пока же всё тороплюсь, просыпаясь лишь с утренним кофе в руке,

Не вижу свет, но знаю, что за мной наблюдает моё отраженье, замурованное в паркет.

Машинист поезда уходящих дней,

Всеми копытами похожий на Вечность, кричит: Эй,

Если спешишь вслед уходящим дням —

Добро пожаловать к нам!

И мой черный человек угрюмо сопит: Поздно, приятель, вот всё и ушло…

Но белый хлопает по плечу: Брось, старина! Мы ещё успеем сказать своё сло…

А я лишь смеюсь, и вновь выхожу туда, где у каждого вместо лица — хэштег.

Времени мало. Перехожу на бег.

Скажи

Мы плыли по свету, летели во тьме,

Мы путь поверяли собой.

Мы были готовы к извечной зиме,

Гремел в наших душах прибой.

За окнами реют парады комет,

Метель всё кружит и кружит,

Но я с тобой рядом, есть свечка и плед.

Что может быть лучше, скажи?

Врывалась без стука лихая беда,

Когда её вовсе не ждёшь.

А радость смывало дождём иногда,

Рассвет продавали за грош.

Судьба заходила в крутое пике,

Слепили глаза миражи.

Но ты со мной рядом — с какао в руке.

Что может быть лучше, скажи?

Великие царства лишались ума,

Миры уносило в моря.

И век не сносить бы, казалось, ярма,

Но всё это, знаешь, не зря.

На лица прохожих напялен штрих-код,

Хэштеги в руках — как ножи.

Но мы с тобой рядом. А мир подождёт.

Что может быть лучше, скажи?

Sic transit

Тогда был год…

Тогда бы странный год.

Русалки взялись хоровод

Водить по нашей гулкой крыше.

Тогда стояли холода.

И солнце в маске изо льда

За облаками где-то стыло.

А я варил себе восход

Из тишины, дождя и вишни

И сочинял тебе письмо,

Макая вилами в чернила,

Что нам бы нимб, а не ярмо,

Что счастье нас не позабудет,

И — что нам gloria и mundi? —

Когда себя и мир вокруг

Своей судьбою каждый красит…

А ты ответила: Мой друг,

Мой милый, простодушный друг,

И мы пройдём, и всё пройдёт.

Sic transit.

Такой был год.

Ненароком

Скворечниковые деревья в наших краях

Не очень-то плодоносят.

Не успеешь вымолвить «ах» —

Вот тебе осень.

Духи дождя барахтаются по водостокам.

Много ль в одиночестве прока?

Позвоню тебе, расскажу, что в местных пабликах пишут,

Мол, братья Харе — Рама и Кришна —

Гуляют по крышам,

А каждое утро

Глокая куздра

И штекие бокры

Прыгают в лужах;

Что в городе мокро,

Что город простужен…

Дождята угомонились, уже не щебечут.

Вечер…

Луна-недотрога…

Наберу тебе… Вроде б я ненароком.

Спрошу: верить ли слухам?

А за окном — всё листва-листва… —

Славные, что вы знаете про оди-ночества?..-

Это я — духам.

Ровно через двадцать минут

Штирлиц спал.

Он проснётся ровно через двадцать минут.

Обычно во сне он ходил в Непал,

Мечтал: «когда-то останусь тут».

Он взбирался на вершину горы —

Там можно не разменивать себя на остальной мир,

А можно было схватиться за плавник чёрной дыры

И улететь, ну, скажем, на Альтаир.

Но нужно поспать.

Через десять минут — рассвет.

Он точно знал: где-то здесь подземный ход в Сталинград,

Но лыжная трасса вела в Тибет…

В последние минуты сна

Штирлиц, как правило, посещал Париж,

Он был бы не против сделать глоток вина,

Да только в небе Монмартра вовсю сияла строка: Проснись! Ты всё ещё спишь.

Он открывал глаза в тот момент, когда на подоконник влезал

Профессор Плейшнер — тот плясал, и кричал:

Клянусь богами Валгалл! —

Но пока вы спите, спит и война

Вот чтоб я пропал!..

Должно быть, у вас уже аллергия ко всем разновидностям сна,

Но… слышите, как там горланят, что Гитлер капут?..

И Штирлиц, кивая: Sehr gut,

Снова уходит в Непал.

Но он проснётся ровно через двадцать минут.

Разглядяи

— Эй, разгильдяи,

Что уселись? Займитесь делом!

А мы не разгильдяи, мы — разглядяи.

Мы глядим, как солнце пускает стрелы,

Смотрим, как под этими стрелами гусеница

Становится бабочкой (мы знаем, что после она превратится наоборот —

В гусеницу и куколку).

Потому что есть бабочко-кукло-ворот.

Видим, что у деда Егора, что на нас кричит

Туманится грусть у лица,

И от этого у него около сердца горчит.

Созерцаем (громко сказано, да?),

Как прорастают листья.

По их прожилкам, как по ладоням, можно гадать,

И даже выискивать всякие истины.

Я знаю, что годы — как ледокол…

Но когда-нибудь снова наедине

Мы будем с тобою смотреть, как ночной богомол

Отважно шагает навстречу полной луне.