Дачная амнистия. Рассказы

Олег Григорьевич Шрамко, 2018

По статистике каждый третий человек имеет если не дачу, то садовый участок. Выращивание урожая или просто отдых на природе не всегда происходят безмятежно. Иногда возникают ситуации, которые не вписываются в рамки здравого смысла…

ДЕЛО О ПРОПАВШЕЙ СВЕКЛЕ

Мир, конечно, прекрасен. Если в нем не пропадает свекла.

Михалыч посадил ее просто так. Раньше он ее совсем не ел. Просто на дух не выносил. Воротило от одного запаха. Но семена ему предложил Дачная амнистия, и он решил посадить на пробу. Свекла, как ни странно, уродилась такая, что дедушка Мичурин заплакал бы от зависти, оставил свое образцовое коммунистическое хозяйство и возглавил белую эмиграцию. Огромные зеленые стебли как лопухи качались над землей, обещая невиданный урожай. Это был фурор сельскохозяйственного искусства!

Михалыч пока ее не подкапывал в ожидании, что вырастет еще больше. Странно, больше ничего на огороде не уродилось. Только злополучная свекла. Мало того, соседние грядки постепенно желтели и чахли. Деревья стали засыхать, а над участком перестали летать мухи. Листья же свеклы становились все зеленее и мясистее.

И вот теперь количество урожая стало сокращаться каждую ночь.

Сначала Михалыч подумал, что ему показалось. Но точный подсчет зеленых листьев подтвердил, что процесс идет неуклонно и прямолинейно с уверенностью железнодорожного локомотива.

Он решил посторожить, чтобы поймать злоумышленника. Но в первую же ночь заснул сном младенца.

Перед второй ночью напился кофе.

Потом заснул сном младенца, которого напоили кофе.

В третью ночь он выпил еще больше кофе и снова заснул. Но, поскольку кофе обладает мочегонным действием, результат оказался таким, как бывает у младенца, которого напоили кофе, но вовремя не разбудили, чтобы сходить «по-маленькому».

Тогда он поставил видеозаписывающую аппаратуру, и это была единственная ночь, когда не украли свеклу.

Украли записывающую аппаратуру.

Михалыч решил пойти по следу злоумышленника, исходя из принципа «кому выгодно».

В данном случае выходило, что выгодно только Дачной амнистии.

— Точно, для своих коз ворует! — Решил Михалыч и пошел разбираться.

Еще подходя к участку своего соседа, Михалыч стал зажимать нос. Несусветная вонь увеличивалась в прямо пропорциональной зависимости по мере приближения к дому Дачной амнистии.

— У бебя бто-то умер? — Спросил Михалыч, зажимая нос и стараясь не упасть в обморок.

— С чего ты взял?

Дачная амнистия выглядел веселым и активным. Он дышал полной грудью и что-то перекладывал из кастрюли в кастрюлю.

— Видишь, сыр делаю. Козий.

— А запах? — Михалыч позеленел и схватился за живот. Сегодня он обедал, видимо, напрасно.

— Холодильник испортился! — Радостно сказал Амнистия. — Но это даже ничего! Пикантный привкус получился. Хочешь попробовать?

— Нет!!! — Закричал Михалыч и отбежал к противоположному концу участка. Здесь была наветренная сторона, и переносилось легче.

Дачная амнистия вытер руки об передник, вследствие чего передник стал зеленым и блестящим.

— Я по делу, — сказал Михалыч. — Свекла у меня пропадает. Ты, случайно, для своих коз ее не тащишь?

— Да ты что, сосед! — Дачная амнистия развел руками. — Все же знают, что козы свеклу не едят.

— Не знаю, что едят твои козы. Судя по запаху сыра, они пропитание ищут канализационных коллекторах. Только свекла у меня пропадает каждую ночь.

Дачная амнистия почесал в затылке.

— Надо подумать, кто это может быть.

Он сел на поваленное дерево и принял глубокомысленную позу.

— А ты точно сыра не хочешь?.. Странно!.. — Удивился он. — Ну, хорошо, хорошо! Я же не заставляю!.. Итак, давай рассуждать логически. Профессор исключается. Он недавно прочитал, что вегетарианство сильно вредит организму. Оказывается, все болезни от растительной пищи. Теперь питается только мясом. Скоро мимо его участка станет страшно проходить. Сущий вурдалак становиться. Председатель?.. Вряд ли! Уже месяц как в запое. Как сдали ему членские взносы, так и подкосило бедолагу.

Он поднял голову на Михалыча.

— Что ты все время мелькаешь? На месте постоять не можешь?

— Да так, — ответил Михалыч, который периодически менял свое местоположение в зависимости от направления ветра. — Геморрой замучил.

— У меня есть хороший рецепт. Берешь свеклу… Ах, да, извини. Для тебя эта тема болезненная!

— Ты думай! Не отвлекайся.

Михалыч периодически делал отгоняющие пассы возле лица, как это делают сидящие у костра, когда кажется, что куда бы ты ни сел, весь дым все равно идет на тебя.

— Есть! — Дачная амнистия хлопнул себя по голове. — Я понял, кто это может быть!

— И кто?

Дачная амнистия хитро прищурился.

— Фиолетовое создание!

— Кто? — Удивленно спросил Михалыч. — Тебе что, козий сыр в голову ударил?

— Ну, это я так образно обозвал. Помнишь, ту дачницу, что на участок с томиком Пушкина приезжает? А по вечерам романсы поет? У меня козы потом доиться перестают!

— А ей — то зачем?

— Ты не понимаешь, — с видом знатока пояснил Дачная амнистия. — Всегда виноват тот, кто меньше всего вызывает подозрения. Детективы читать надо!

Михалыч задумался.

…На выходные из Москвы приезжало воздушное и эфемерное существо. В широкой ажурной шляпе и длинном платье оно напоминало чеховских дачниц. Под мышкой у нее всегда был томик поэтов серебряного века, а в руке — прозрачный зонтик. Она, конечно, меньше всего вызывала подозрения. Но представить, что эта возвышенная натура ночью таскает свеклу, а потом хрустит ею под покровом ночи, было затруднительно.

— А ты не ошибаешься? — С сомнением спросил Михалыч.

— Конечно, нет! А кому еще? Нет, ты мне скажи, кому еще?

Аргумент выглядел убедительным.

— Действительно, кому же еще? И что же делать?

Дачная амнистия почесал затылок.

— Сама она, конечно, не признается. Надо выведать.

— А как?

— Сам думай. Я тебе и так все разъяснил. Вобщем, некогда мне! Сыр пойду до кондиции доводить.

— То есть, это еще не кондиция? — Удивился Михалыч.

— Далеко нет. Когда будет готов, приглашу попробовать.

— Непременно!

— Вкус такой, что будешь еще долго вспоминать!

— Да я уже сейчас не могу забыть, когда наступит этот момент!

— Один запах чего стоит!..

— У меня просто мурашки по коже!

И они расстались.

Если честно, Михалыч давно уже хотел познакомиться с этим прелестным созданием. Женщины в его военной жизни, конечно, были. Целых две. Одна — повариха из солдатской столовой. У нее отсутствовали два передних зуба, короткие редкие волосы и слегка косил левый глаз, зато она смеялась над каждым анекдотом. С ней было просто и легко. Другая — заведующая гарнизонным продуктовым складом. С этой было сытно. Она вдоволь кормила Михалыча солдатской тушенкой из больших алюминиевых банок, и с тех пор при одном слове «тушенка» у Михалыча начинается что-то вроде аллергии.

Однако все это было не то. Не хватало в отношениях возвышенности, романтизма, какого-то томления души…

Поэтому он решил использовать повод и нанести визит прекрасной даме.

Собирался целый день. Костюм оказался несколько мал. Да и то сказать — последний раз он его надевал, когда еще лейтенантом собрался пригласить в кино дочку начальника штаба. Собственно, перед этим событием он и купил его в местном военторговском магазине. Но начальник штаба откуда-то узнал, скорее всего, от продавщицы, и предусмотрительно отправил Михалыча на гауптвахту, а дочку — к бабушке в деревню. Так и висел костюмчик все эти годы в шкафу, покрываясь пылью и уменьшаясь в размерах. Последний факт был вообще из разряда загадочных. Периодически Михалыч его надевал, вспоминая безудержную молодость, при этом с удивлением замечая, что костюм становится с каждым разом все меньше и меньше.

Хотя, если погладить и не застегивать впереди, то вполне сойдет. Трудности оказались с обувью. Сначала брюки он попытался всунуть в сапоги. Прошелся по дому, оценивая себя со всех сторон.

Потом решил надеть навыпуск.

Снова прошелся.

Показалось хуже: при ходьбе брюки натягивались и затрудняли движение.

После некоторого раздумья решил вернуться к первому варианту.

Вместо дезодоранта воспользовался репеллентом от комаров.

Седые виски закрасил сажей из бани.

Зато зубы почистил не как всегда — рукавом, а использовал настоящий зубной порошок.

Завершила создание образа широкополая шляпа, которую племянник в свое время привез из Мексики.

Вид стал романтический, а легкая грусть в глазах довершила образ, придав ему загадочности и неотразимого мужского шарма.

Когда мачо вышел за ворота, воробьи перестали чирикать, а бездомный кот прыжками скрылся в ближайших кустах. Сам собой медленно и протяжно ударил колокол пожарной рынды.

Соседи прекратили работу и уставились в щель между заборами.

— Вот она какая: «Смерть дачника»!

— Сущий Армагеддон!

Михалыч сделал вид, что он что-то ищет на земле, и радостные лица как ветром сдуло.

… Эфемерное создание сидело в шезлонге и водило пальчиком по строчкам.

Михалыч потоптался перед калиткой и кашлянул.

— Я это… Того… Иду мимо, дай, думаю…

Создание подняло на него томный взор.

— Неужели?… Что глаза мои видят? Кто стоит предо мной, в даль небесную мысль уводящий! Мой герой, чей образ во снах мне являлся и причиной служил моих ран опаляющих!..

Михалыч оглянулся.

— Именно ты, незнакомец мой призрачный! Блуждание мыслей моих ускоряющий!

Она понизила голос до контральто и медленно прорычала, изображая томление:

— И голос в ночи будоражащий!

— Это все я? — Удивился Михалыч. Он испугался, и уже было сделал несколько шагов назад, но дама вспорхнула с шезлонга, быстро догнала и стукнула по голове веером.

— Проказник!

Она захохотала.

Михалыч потер лоб.

— Прошу в дом! Правда, у меня немного не прибрано. Я же не знала, что день так сложиться. Просто чудесно! Шарман! Монефик!

Зайдя в переднюю, Михалыч оторопел. Он никогда не видел такого количества кружевных занавесочек и салфеток. Сбоку стояла большая амфора, в которой еще древние греки, наверное, солили огурцы, а во всю стену висела огромная картина. Изображала она слонов на тонких ножках, которые шли по песчаному пляжу, а на переднем плане дергался человек с крыльями как у председательского петуха.

«Сальвадор Дали», — прочитал Михалыч.

Человек на картине пытался взлететь.

«Еще бы, — подумал Михалыч. — По песку далеко не убежишь».

— Ну, что же вы, проходите! Сейчас будем обедать. Как раз время подошло.

Михалыч задумался. Это же надо сапоги снимать? К этому он был не готов. Он хотя и стирал носки неделю назад, но все равно подозревал, что на эту минуту они далеко не Шанель.

— Проходите, да не разувайтесь! У меня здесь все по-простому.

— Ну, если не разуваться, — успокоился Михалыч.

В мгновение ока на столе появились разнообразные яства в замысловатых коробочках и упаковках.

— Знакомые привозят, — пояснила хозяйка. — Из Чили. Люблю, я знаете, их местную кухню. Гораздо лучше, чем Парагвайскую. А вы какую предпочитаете?

— Я? — Оторопел Михалыч. — Скорее, больше местную. Особенно когда с чесноком.

— Великолепно! — Она всплеснула руками. — Да вы гурман! Прямо, эстет какой-то!

Михалыч слегка покраснел:

— Что вы! Нормальной ориентации…

— Сразу чувствуется, что у человека есть вкус. Кстати, меня зовут Элеонорой. Для друзей — просто Эльвира.

— А меня зовут Михалычем. — Сказал Михалыч. — Да и для друзей — то же самое.

— Оригинально! — Зашлась в восторге Элеонора-Эльвира. — Я вас буду звать — Михалович! Как здорово: Михалович!..

Он хотел сказать, что в роду у него были все русские, но промолчал. Зачем обращать внимание на такие мелочи.

На столе появилась бутылка мартини.

— В честь нашего славного знакомства!

— Да я, собственно…

— Нет, нет! Не отказывайте, даме нельзя отказывать! А потом мы будем читать с вами стихи. Вы ведь любите стихи? Например, Блока.

Она встала, заломила руки за спину, подняла вверх подбородок:

— Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва, спаленная пожаром…

Здесь она на мгновение задумалась, очевидно, вспоминая слова, потом всплеснула руками и перевела томный взгляд на Михалыча.

— Ах, хотя, что же это я? В такой чудный день — и Блока? Нет, только Тургенева! В крайнем случае — Айвазовского!

Михалыч млел. У него было ощущение как у альпиниста, взобравшегося на банальную горку, но обнаружившего, что это, оказывается, Олимп.

— Ну, наливайте же, наливайте даме!..

Михалыч деловито открыл бутылку, разлил содержимое по фужерам.

Выпили.

Напиток оказался приторно-сладким, но Михалыч привычно занюхал его хлебом.

Потом выпили еще раз.

Потом пошли разговоры о современном постмодернизме, во время которого Михалыч иногда кивал, проявляя знакомство с темой.

В свою очередь он упорно пытался подвести разговор к свекле, но Эльвира-Элеонора была далека от сельского хозяйства. С таким же успехом на эту тему можно было общаться с балериной.

По мере опустошения бутылки с мартини, беседа становилась все более легкой и непринужденной.

Этому способствовала жара и отсутствие хорошей закуски.

Единственное, он пересел к столу немного боком, чтобы не встречаться глазами с картиной. Казалось, на него сейчас выпрыгнут слоны. И вместе со страдальцем на переднем плане унесут в сюрреалистическую реальность, из которой уже нет возврата.

Теперь они разговаривали почти одновременно. Элеонора закатывала глаза и проповедовала о гармоничном развитии человечества. Михалыч доказывал, что урожай свеклы в этом году будет невиданным. А все благодаря погоде и современным методам агрохимии.

Линии их разговора двигались параллельными, независимыми прямыми и только один раз пересеклись, когда вдруг выяснилось, что Хемингуэй ел свеклу.

При этом оба сразу замолчали и уставились друг на друга.

Потом мартини закончился, и он сбегал за бутылкой самогона.

Он показал, как можно пить из консервных банок, как это делали в армии.

Она попробовала.

Это произвело фурор в ощущениях, и она зашлась здоровым непринужденным хохотом, разбрызгивая в разные стороны самогон и слюни.

Потом Михалыч начал травить пошлые армейские анекдоты, на что Элеонора расплакалась и стала жаловаться на одинокую бабскую жизнь. Она размазывала по лицу черную косметику, отчего стала гармонировать с картиной Сальвадора Дали. И даже в какой-то степени составлять с ней творческий ансамбль.

Потом Михалыч сбегал еще за одной. А когда, распугивая летучих мышей, с чувством проорали «Запрягайте, хлопцы, кони!..», неожиданно подкрался вечер.

Ну а потом все закончилось естественным и закономерным финалом.

Домой Михалыч возвращался под утро. На душе было как-то муторно. Вроде, все прошло нормально, но исчез флер таинственности и мечты. Словно альпинисту сказали, что Олимп — за следующей горкой. А здесь просто контора райпотребсоюза.

Он сел на крыльцо и закурил. Громко трещали цикады.

В кустах раздался шорох и появился Дачная амнистия.

— А я смотрю, ты сидишь. Тоже не спиться?

Он сел рядом.

— Слышь, Михалыч, я повиниться хочу. Это я свеклу у тебя тащил.

— Да? — Равнодушно спросил Михалыч.

— Только ты не переживай: не свекла она вовсе. Я тебе семена табака дал. Ты же знаешь, у меня каждый клочок земли для коз травой засеян. А без курева я — никуда. Ты не обижаешься?

— Нет, — ответил Михалыч.

— Вот и хорошо! — Обрадовался Дачная амнистия. — Только это… В «Моей прекрасной даче» написано, что потом на этом месте лет пять ничего расти не будет. Представляешь, зараза какая! Но нам же спешить некуда?

— Некуда. — Сказал Михалыч. — А ты вот знаешь Сальвадора Дали?

Дачная амнистия покачал головой.

— Который председатель в соседнем кооперативе?

Михалыч вздохнул:

— Эх, ты! Темнота!

— Какая темнота? — Удивился Дачная амнистия, и показал заскорузлым пальцем на светлеющую линию горизонта.

— Солнце, вон, всходит!

Действительно, начинался новый день.