Избранники

Олег Мироненко, 2021

Это крутая книга. Никаких прописных истин. Действие, только действие решает всё. Бог, вера, жертвенность, свобода выбора… Кто же ты, человек? Игрушка инопланетян? Избранник высших сил? Кто? "… На другой день ей стало легче. А ещё через день Дрейк позвал её в рубку, сказав при этом: «Примерно через час мы увидим нашу голубую старушку. Не хотите при этом присутствовать?» Конечно, она согласилась. И когда на экране появилось и начало увеличиваться нечто кроваво-розовое, Натали страшно закричала и забилась в истерике на полу… Кошмар и не думал заканчиваться. Он только начинался".

Глава 4. Старец

… Она всегда возбуждала его больше, чем другие, и поэтому он брал её жадно, сначала молча шаря горячими ладонями по бедрам, грудям, животу… потом начинал заговариваться, всё громче и громче, и наконец перед самым извержением срывался на рык:

— Катька! Меня одного люби, слышишь? Никто тебе больше не нужен, никто тебя привечать так не будет, слышишь? слышишь?? слышишь?!!

Катька визжала, кусалась, царапалась, металась под ним щедрым и жадным телом, пока он разрывал её и собирал заново, пока наконец оба не затихали бессильно… Тогда он отталкивал её от себя, говорил нарочито грубо:

— Ну, хватит с тебя пока, ступай-ка в келью и молись, молись, чтобы диавол душу твою не заполучил! А она у тебя, чую, такая же сладкая, как и тело твоё неуёмное!

Катька уходила, небрежно задрапировавшись бесовской простынёй, позволяющей легко выдерживать и жару, и холод, выставляя напоказ ягодицы, дразнящие своими переливами. Он отворачивался, чувствуя, как перестает звенеть тело и накатывает оцепенение. Начинали кружить мысли: «От безделья все беды наши, от безделья и суеты никчёмной. Мы вот вроде в пещерах живем, как христиане первые к катакомбах, а — всё не то: и снеди с собой на года припасено, и вода свежайшая под боком, и не преследует вроде как нас никто… Ну — камень крошим, книги читаем, сами что-то записываем. С бабами опять же тешимся. И молимся, да… А кому, ведаем ли? Ох, вопрос, а все от того, что вера наша прохудилась, всё пустота космическая в душе расползается, а живое уходит. Но одно точно ведаю: не колпаку этому я молюсь! И не буду никогда, как бы он не искушал меня! А будет ещё, будет, знаю!»

И засыпал, надеясь, что не разбудят…

А вот разбудили.

Конечно, это был Аркашка: высокий, костистый, лицо лошадиное. Одет в рубище, которое сам и справил не пойми из чего. Ну, на то он и посвященный из близкого круга, чтобы наготу свою дерюгой прикрывать. Это Катьке вон можно себя нежить, тело сдобное в чистоте держать, чтобы синяки от его, старца, объятий заметнее были. А какого… он про неё вспомнил-то?

— Ну, говори! — велел Аркашке, предчувствуя недоброе. — Катька?

Тот склонил голову.

— Ушла… Заспал я, отче. Прости.

Хотел ещё что-то добавить, но оплеуха сшибла с ног, из носа закапала киноварь.

— Ах ты, семя драконье!

Застонал глухо, хотел ещё в тоске взъяриться, но опомнился, помог Аркашке подняться, прижал голову к своей груди, не обращая внимание на красное, расползавшееся по льняному хитону.

— Прости, молодец, прости мя окаянного… — Опять осерчал, оттолкнул:

— Пошто не моешься, а? О теле тоже думать надобно, для того хотя бы, чтоб душу с него не воротило…

Остыл.

— Рассказывай, как и эту проворонил…

Слушал молча, не перебивая, уставившись в нависший камень, пока Аркащка обижено-подобострастно хлюпал носом:

— Весёлая она к себе в келью зашла, мурлыкала что-то, со мной дурачилась, пока я в углу сидел, откровения читал. Не было в ней никакой хворобы, отче, успокоило это меня, каюсь. И уснула она быстро. И у меня стало перед глазами расплываться… А когда открыл их снова — показалось, минута прошла, — так её уже на ложе не было. Только и увидел, за ней побежав, как она к лазу подходит. Потом тряпку скинула, засмеялась беспечно — и пропала… А к лазу ты подходить не велел.

«Как же, книжку ты читал, когда она тебя щекотала… Ох, неуемная! Люблю ведь, люблю блудницу!»

— Какая она хоть стала, успел заметить? — это уже вслух, глухо.

— Кожа у неё как будто светилась… И шла легко-легко, земли словно и не касаясь.

Аркашка помотал головой, прогоняя наваждение. Прогонишь его, как же… Спросил, злясь на себя, на Катьку, на старца:

— Отче… Может заделать лаз тот окаянный всё-таки?

Старец шевельнулся, молвил устало:

— Не сметь. Свободен человек в выборе. Она к своему всю жизнь шла. И уже в голос, презрительно:

— Ты книги-то зачем листаешь, если ни на толику понять ничего не можешь? Только и пользы от тебя, что хозяин хороший, любое дело осиляешь: что одежду справить, что те же книжки оттиснуть… — Поднялся во весь немалый рост, лицо тёмное, глаза пустые. — Ну буде, буде. Не серчай на меня, грешного, нет в случившемся твоей вины никакой. Эх-хе-хэх, так скоро с одной Глашкой беременной и останемся…

Потянулся было за шерстяной накидкой. «Зябко, зябко…» Резко выпрямился, затряс кулаками в нависший камень, зарычал:

— Неужто управы на тебя никакой нет?

И уже совсем страшно, нутро выворачивая:

— Изыди, сатана!