Шестерка Атласа

Оливи Блейк, 2020

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АЛЕКСАНДРИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО. Раз в десять лет только шесть самых талантливых магов могут заслужить место в самом известном тайном обществе – Александрийском. Избранные получат власть и престиж, о которых и мечтать не могли. Но какую цену им придется заплатить за честь быть членом этого общества? У каждого из новобранцев есть причины принять приглашение и бороться за место. Даже если это означает стать ближе, чем они могли себе представить, к своим опасным врагам. Даже если это означает быть преданными самыми, как казалось, надежными союзниками. Даже если это означает, что не все они переживут испытания…

Часть II. Истина

Нико

Нико дергался. Дергался он вообще очень часто. Будучи человеком, которому постоянно требовалось движение, он просто не мог усидеть на месте. Обычно никто не возражал, потому что все ждали от него улыбок, смеха, что он оживит своим появлением обстановку, однако суета стоила уймы энергии, без толку сжигая калории. А еще магия Нико проявляла себя, стоило ему зазеваться: одним своим присутствием он невольно менял ландшафт, порой сметая с пути препятствия.

Земля задрожала, и Либби стрельнула в Нико предостерегающим взглядом. Посмотрела с упреком и слишком уж встревоженно своими переливчатыми серыми глазами из-под жуткой задротской челки.

— Что с тобой такое? — пробормотала она, когда их отпустили, с впечатляющим отсутствием такта указывая на то, что сочла, наверное, безответственным сотрясением.

После встречи кандидатов провели выложенными мрамором коридорами здания, куда их перенесло заклинание Атласа Блэйкли, до порталов общественного транспорта — а не переправили напрямую, как в самом начале. Либби безжалостно следила за Нико с того самого момента, когда они покинули лифт и оказались в служебном подземелье магической системы путешествий Нью-Йорка: подобно линиям метро, она ветвилась и несла пассажиров к столь же непримечательным терминалам. Ее коридоры напоминали здание суда. Или банк, или еще какое место, в котором деньги переходили из рук в руки.

«Как же это чудесно, — кисло думал Нико, — что Либби неизменно укажет на вызванные моим волнением толчки». Никто другой попросту не заметил бы такого крохотного изменения в окружающей среде, но дорогая Элизабет всегда рядом, всегда одернет. Нико словно носил уродливый шрам, который не спрячешь, пусть даже видела его исключительно Либби. Нико еще, правда, не определился, отчего она с таким наслаждением напоминает ему о его недостатках: то ли она такая несносная личность, то ли обладает, как это ни страшно, схожими способностями. Или же им просто так долго пришлось терпеть друг друга. Возможно, всему виной некое волшебное сочетание и того, и другого, и третьего, а это уже снижало ее вину во взаимной антипатии до тридцати трех процентов.

— Да просто решение непростое, вот и все, — сказал Нико, хотя дело было не в этом. Он ведь уже определился.

Им дали сутки на раздумья: принимать или нет предложение побороться за место в Александрийском обществе. Определиться они, по мнению Атласа, явно должны были индивидуально, в комфорте своих личных жизней. К несчастью, Нико жил на Манхэттене в нескольких кварталах от Либби Роудс, и это значило, что им понадобится одна и та же транзитная точка; до прибытия в пропускной пункт при вокзале Гранд-Централ (рядом с устричным баром) оставались считаные мгновения.

Нико глянул на Либби, решив спросить практически невинным тоном:

— Что думаешь?

Она посмотрела на него искоса, а после опустила взгляд на большой палец, которым Нико нервно постукивал себя по бедру.

— Думаю, стипендия НУМИ должна была достаться мне, — пробормотала Либби, а Нико, которого от природы никогда не покидало жизнелюбие, изобразил бойкую улыбку от уха до уха.

— Я так и знал, — победно произнес он. — Знал, что ты ее хочешь. Ты просто трепло, Роудс.

— Боже. — Она закатила глаза, снова поправляя челку. — И чего я так переживаю?

— Просто ответь на вопрос.

— Нет. — Либби обратила на него злобный взгляд. — Мы же вроде договорились больше не разговаривать после выпуска?

— Ну, видимо, не бывать этому.

Нико снова забарабанил по бедру большим пальцем именно в тот момент, когда Либби пробормотала себе под нос: «Люблю эту песню». Так с ними постоянно случалось: Нико сперва ощутил ритм, а Либби раньше угадала мелодию.

Нико не смог бы сказать, повелось ли так с самого начала или же эта «традиция» выработалась, пока они вынужденно оставались вместе. Если бы не Либби, он пропустил бы многое, да и она без него, наверное, тоже. Уникальное проклятие и огорчение, как ни глянь: Нико был не готов к жизни без Либби. Утешало только то, что и она, возможно, чувствовала то же самое — когда заставляла себя это признать.

— Гидеон, наверное, передает привет, — сказал Нико, как бы в знак утешения.

— Знаю, — ответила Либби. — Мы виделись утром.

Нико помолчал, а потом произнес:

— Они с Максом любят меня, знаешь ведь, пусть даже ты — нет.

— Да, я знаю. И по праву ненавижу это.

По лестнице они покинули здание вокзала и оказались на тротуаре, откуда уже могли свободно перенестись домой магическими средствами. Разговор-то окончился.

Или, пожалуй, нет.

— Остальные кандидаты старше нас, — вслух заметила Либби. — Ты знаешь, что все они уже имеют опыт работы? Они такие… умудренные.

— Видимость еще ни о чем не говорит, — сказал Нико. — Хотя у девчонки по имени Париса видок прямо жгучий.

— Боже, не будь свиньей. — Либби улыбнулась уголком губ, что в ее исполнении почти всегда означало усмешку. — У тебя с ней вообще никаких шансов.

— Как скажешь, Роудс.

Нико провел рукой по волосам и указал в конец квартала.

— Сюда?

— Ага.

В бесконечной войне за превосходство порой требовалась разрядка. Они выждали положенные полсекунды, убедиться, что перекресток не пересекают такси, и только потом двинулись через улицу.

— Ты ведь примешь предложение, да? — спросила Либби. Накручивая каштановую прядку на палец и задумчиво прикусив губу, она разом продемонстрировала все свои симптомы волнения.

— Да, наверное. — Скорее уж наверняка. — А ты?

— Ну, я… — Она помедлила. — То есть да, конечно, я же не дура. Не могу же я от такого отказаться, это ведь даже лучше стипендии НУМИ. Только… — Она замолчала. — Меня это как бы немного пугает.

Ложь. Она и так знала, что хороша, просто отыгрывала социальную роль скромницы, понимая: Нико ее на себя взять не соизволит.

— Тебе надо поработать над самооценкой, Роудс. Самоуничижение как привлекательная черта характера вышла из моды лет пять назад как минимум.

— Ну ты и козел, Варона. — Вот Либби уже вгрызлась в ноготь. Дурацкая привычка, хотя накручивание локона на палец ему нравилось еще меньше. — Ненавижу тебя.

Разговор застыл, как если бы кто-то из них замялся, экая, или впал в задумчивое молчание.

— Да-да, понял тебя. Так ты согласишься?

Она наконец оставила это ненужное притворство и закатила гл аза.

— Ну конечно. Если только Эзра не против.

— Боже мой, ты же это не серьезно?

Либби иногда делала такое лицо, что у Нико внутри все сжималось. Вот и сейчас она посмотрела так же, как в тот самый день, когда, не моргнув глазом, подожгла его.

Делай она так чаще, и нравилась бы ему больше.

— Мы с Эзрой живем вместе, Варона, и только что сняли новую квартиру, — напомнила Либби, как будто Нико мог в принципе забыть о ее абсурдной привязанности к Эзре Фаулеру, их бывшему студенческому советнику и просто зануде. — Надо предупредить его, если я и правда собираюсь пропадать в Александрии целый год, а то и дольше. Если меня, конечно, посвятят, — сказала она, явно подразумевая, что ее точно примут.

Они посмотрели друг на друга, понимая все без слов.

— Ты ведь и сам поговоришь с Максом и Гидеоном, да? — спросила Либби, выгибая бровь, которая скрылась под челкой.

— О съеме квартиры? Расходы на переезд нам покроют, — отмахнулся он.

Либби взглянула на него искоса.

— Вы, ребята, с самого первого курса дольше чем на час не расставались.

— Говоришь так, будто нас хирурги сшили. У каждого из нас своя жизнь, — напомнил Нико, когда они с Либби по диагонали пересекали Шестую авеню, постепенно забирая на юг.

Либби, к раздражению Нико, так и не опустила бровь.

— Правда есть, — резко произнес Нико, а Либби с сомнением улыбнулась. — И потом, они ничего не затевают. Макс богат и независим, а Гидеон… — Он не договорил. — Ну, про Гидеона ты сама знаешь.

Тут Либби уступила:

— Ну да. Ладно, э-э…

Оставшиеся четверть мили, пока они шли в молчании, она теребила волосы, а Нико не первый раз пришло в голову, что пора бы ему принимать ставки на то, каким образом Либби Роудс в следующий раз выдаст тревогу.

— До завтра, — сказал он, останавливаясь у ее квартала. — Так ведь?

— Гм? Да. — Она о чем-то задумалась. — Да, точно, и…

— Роудс, — со вздохом произнес Нико, и она подняла на него хмурый взгляд. — Слушай, ты главное… сама знаешь. Не реагируй на это так, в своем духе.

— Не в этом дело, Варона, — проворчала Либби.

— Именно в этом. Не съезжай с темы в своем духе.

— Какого…

— Ты заешь, — перебил он. — Не надо постоянно волноваться или еще что. Достало.

Либби упрямо выпятила челюсть.

— Так я теперь тебя утомляю?

Она правда утомляла Нико, но почему сама еще не поняла этого, оставалось тайной из тайн.

— Ты хороша, Роудс, — напомнил он, пока она опять не накинулась на него. — Ты хороша, ясно? Просто уясни, что я не стал бы донимать тебя в ином случае.

— Будто меня волнует твое мнение, Варона.

— Тебе вообще любое мнение волнует, Роудс. Особенно мое.

— О, особенно твое? Правда, что ли?

— Да. — Ведь ясно же. — Какой смысл отрицать это?

Вот теперь Либби завелась, но злая Либби хотя бы была лучше слабой и неуверенной.

— Ладно, проехали, — пробормотала она. — Просто… до встречи. Да завтра, наверное.

Она развернулась и пошла дальше, вглубь квартала.

— Передай Эзре, что я говорю «супер»! — крикнул вдогонку Нико.

Либби, не оборачиваясь, показала ему средний палец.

Значит, все хорошо, ну, или хотя бы как обычно.

Нико заставил себя пройти несколько кварталов своим ходом, а потом взмахом руки перенесся наверх, миновав бакалейную лавку, а заодно четыре этажа, наполненных дикой смесью разнообразных и не сочетающихся ароматов, и оказался на захламленной лестничной площадке их дурно перепланированной двухкомнатной квартиры, в которой они последние три года жили по соседству с огромной доминиканской семьей и их неуправляемым чихуа-хуа. Нико пошаманил с защитой и без ключа ввалился в жилище, застав внутри обычных его обитателей: на диване (который выиграл в «камень-ножницы-бумага» у братьев-бенгальцев снизу) сидел не то чтобы блондин и не то чтобы смуглый обладатель миндалевидных глаз, мнимой бессонницы, пятидневной щетины и ужасной осанки, а рядом с ним дремал, растянувшись, черный лабрадор.

— Николас, — сказал Гидеон, с улыбкой поднимая на него взгляд. — Cómo estás^[1]?

— А, bien, más o menos. Ça va?^[2]

— Oui, ça va^[3], — ответил Гидеон, толкнув собаку. — Макс, подъем. — Помедлив немного, песель сполз с дивана, потянулся и недовольно посмотрел на людей из-под набрякших век. А потом в мгновение ока принял свою обычную форму, лениво почесывая ежик волос на голове и сердито глядя через плечо на Гидеона.

— Я так хорошо устроился, жопа ты с ручкой, — объявил человек, которого то называли Максимилиан Виридиан Вольф (и который в лучшие времена вел себя хотя бы не совсем как животное), то нет.

— В отличие от меня, — сказал Гидеон своим обычным ровным тоном, вставая и отбрасывая газету, которую читал. — Пойдем выйдем? Поужинаем?

— Не, я сготовлю, — сказал Нико. Готовить и правда умел только он, тогда как Макс почти не стремился осваивать практические навыки, а у Гидеона… были свои проблемы. Прямо сейчас Гидеон стоял без рубашки и потягивался, подняв руки над спорадически поблескивающими песочными прядями, и если бы не синяки под глазами, то выглядел бы он почти нормально.

Нормальным он, конечно же не был, но его обманчивая обычность казалась очаровательной.

Если не считать вечного разгильдяйства, Нико видел Гидеона в состояниях и похуже этого. Например, когда он спешно мотал от своей мамаши-проходимки, Эйлиф. Она иногда выныривала из толчка в общественном туалете или первой попавшейся канавы, полной дождевой воды. Плюс он обходил стороной приемную семью, которые были, скорее, даже не семьей, а кучкой новошотландских упырей. Последние несколько недель дались Гидеону особенно тяжело, однако Нико почти не сомневался: это неизбежный результат окончания НУМИ. Четыре года Гидеон прожил почти нормальной жизнью, и вот теперь ему некуда податься, да еще проявилась тяжелая форма того, что менее осведомленный человек назвал бы хронической нарколепсией.

— Ропа вьеха? — предложил Нико, не сказав, о чем думает.

— Да. — Макс стукнул кулаком Гидеона в плечо и направился в ванную. После смены облика он остался полностью гол. Нико закатил глаза, а Макс подмигнул ему, даже не удосужившись прикрыться.

— Либби мне написала, — заметил Гидеон. — Говорит, что ты вел себя как обычно, то есть как козел.

— И все, больше ничего? — спросил Нико, надеясь на это.

Куда там…

— Еще она сказала, что вам предложили какую-то таинственную работу.

— Таинственную? — Черт возьми.

— Да, и поэтому она не сказала, что это за работа такая.

Им всем велели помалкивать, но ты смотри же…

— Поверить не могу, что она взяла и все тебе растрепала, — проворчал Нико, снова испытав отвращение. — Серьезно, как?

— Сообщение пришло прямо перед твоим приходом. И, между прочим, мне нравится, что Либби обо всем сообщает. — Гидеон почесал в затылке. — Кстати, вот если бы не она, то когда ты раскололся бы?

Вот же подлая мелкая дьяволица. Отомстила. Теперь Нико предстоит разговор по душам с дорогими ему людьми, а ведь он это ненавидит. И все — лишь бы напомнить о своем парне.

— Ропа вьеха долго готовить, — спохватился Нико, удаляясь в компактную кухню, которую так и не обновили (если не считать Максовых так называемых хаков или же легкой порчи собственности) после починки холодильника и где была крохотная стойка, благодаря чему этот закуток и назывался кухней. — Надо тушить.

— Плохой ответ, Нико! — крикнул ему в спину Гидеон, и Нико остановился, скорбно вздохнув.

— Я… — начал он и развернулся. — Мне… нельзя ничего рассказывать. Пока что.

Нико посмотрел на Гидеона с мольбой во взгляде, взывая к безоговорочному доверию, которое установилось между ними за четыре года, и вскоре тот пожал плечами.

— Лады, — уступил он, последовав за Нико к плите. — Но ты все равно должен нам кое-что рассказать. Ты в последнее время со мной какой-то бережный, это странно. — Гидеон помолчал. — Знаешь, тебе, наверное, в этот раз за мной идти не стоит.

— Почему нет? — резко выпрямился Нико, который в это время освобождал духовку (хотя Максу, строго говоря, не разрешалось хранить в ней лабораторку) и поэтому чуть не ударился головой о подвешенную над ней кухонную утварь.

— Да потому, что ты с ним нянчишься, — растягивая слоги, произнес Макс. Он вышел из своей комнаты и прихватил из холодильника пива, задев Нико плечом. Макс соизволил натянуть нелепую смесь из треников и кашемирового свитера, что хотя бы улучшило санитарную обстановку в квартире. — Ты кипишуешь, Ники, а кипеж никому не нравится.

— Вовсе нет, — начал было Нико, но под скептическим взглядом Гидеона вздохнул. — Ладно, кипишую. Но в свое оправдание скажу, что у меня это получается привлекательно.

— Когда это ты успел отрастить материнский инстинкт? — принюхиваясь, спросил Макс, в то время как Нико принялся перебирать продукты.

— Может быть, на уроках, которые ты прогуливал? — предположил Гидеон и снова обратился к Нико: — Эй, — понизив голос, предупредил он его и ткнул в бок, — я серьезно. Если ты куда-то намылился, мне бы хотелось знать.

Ладно, значит, Гидеон переживал. Он и так почти ничего не знал о многих вещах, которые Нико натворил без его ведома. Охранные чары, окружавшие Гидеона, спрятать от него же оказалось сложнее, чем просто сплести их, а это уже впечатляющий плюсик во внушительную карму Нико, хотя похвалы он не ждал. Правда, никто не спешил признаваться, насколько опасна Эйлиф, мамаша Гидеона, вот и не было смысла обсуждать, какие бедствия принесет Общество, если Нико примет их предложение.

В общем и целом Нико нравилось думать, что некоторая недосказанность и есть залог их с Гидеоном крепкой дружбы. Образно говоря, такой у них язык любви.

— Ты моего отсутствия даже не заметишь, — глянув на него искоса, пообещал Нико.

— Почему? Ждешь, что я стану тебя навещать?

Тыльной стороной запястья Нико чуть подтолкнул Гидеона в сторону, чтобы не стоял на пути к холодильнику.

— Да, — сказал он, сделав вид, что не заметил облегчения на лице Гидеона. — Вообще-то ты мог бы меня навещать. Я бы прятал тебя, ну, в уютном шкафу. В чулан ставил.

— Нет уж, спасибо. — Гидеон присел на пол и привалился к тумбочке, зевнув. — У тебя есть еще… это?..

— Да. — Нико порылся в одном из ящиков и, достав оттуда флакон, кинул его Гидеону. Тот поймал зелье одной рукой. — Только не принимай, — погрозил он лопаточкой, — если не разрешишь мне навестить тебя ночью.

— Даже не знаю, что это: забота обо мне или жуткий страх, что нечто прикольное произойдет без тебя, — пробормотал Гидеон, опрокидывая в себя содержимое флакона. — Но вообще, да, со мной все хорошо.

— Эй, я тебе нужен. Эта штука не так-то просто достается.

Точнее, ее вообще было не достать, но и это Нико держал в тайне. Ему пришлось сделать много такого, о чем говорить не хотелось, лишь бы третьекурсница-алхимичка забылась и он мог стянуть у нее из головы нужную формулу. Правда, сперва пришлось разжиться способностями телепата — на это ушли чуть ли не все четыре года обучения в НУМИ, — а потом он истощил себя так, что даже Либби Роудс целых четыре дня думала — или делала вид, — будто он умирает. Нико еще ни для кого так не старался.

В дружбе с Гидеоном имелся один неудобный момент — постоянный риск потерять его. Люди вроде Гидеона (хотя какой он человек, если уж честно) по многим законам природы и существовать-то не должны. Просто у предков Гидеона — безответственной русалки и еще более безответственного сатира (если использовать общепринятые термины) — всегда был двадцатипроцентный шанс завести ребенка с идеальным человеческим обликом. Таковой Гидеону и достался, правда, родители плевать хотели, что их дитя, даже будучи внешне человеком, не может рассчитывать на регистрацию или что даже с медитскими талантами он не подпадает ни под один магический класс. Гидеону изначально отказали в социальных услугах, легальной работе, да и сам он, как ни печально, не умел превращать солому в золото. Он и образование-то получил чисто случайно, а заодно благодаря подделке уймы документов.

В принципе, все сводилось к одному: НУМИ не устоял перед искушением обучить субвидовое создание вроде Гидеона, но теперь, закончив учебу, тот снова стал ничем.

Просто человеком, умеющим проникать в сны, и лучшим другом Нико.

— Прости, — сказал Нико, и Гидеон поднял на него взгляд. — Я собирался рассказать тебе про новую стипендию, но…

Он чувствовал себя виноватым.

— Говорю же, — произнес Гидеон, — ты не обязан.

Либби Роудс, конечно, задирала Нико, мол, они с Гидеоном срослись, как сиамские близнецы, — Нико неустанно пекся о друге, помогая тому выжить. Сознательно Либби этого не понимала, хотя, среди многих других, и видела, что Гидеон не тот, кем кажется. Она и не догадывалась, как часто он оказывался на грани гибели: не в силах закрепиться телесно в этой реальности или отыскать обратную дорогу, тонул в неосязаемых пространствах мысли и подсознания. Не знала Либби и о врагах Гидеона, о том, что нет никого опасней людей и существ — включая Эйлиф, — знавших о его истинных возможностях и желавших ими воспользоваться.

Не знала Либби и того, как жестко она недооценивает Нико, хотя сам он никогда ее достоинств не умалял. Он отточил множество навыков, отличных от его собственных, и за каждый заплатил большую цену. Он наловчился менять форму и следовать за друзьями в царства снов (животные там чувствовали себя вольготней), но только усвоив, как манипулировать каждым элементом собственной молекулярной структуры, да и то проделывал это раз в месяц, ведь отходняк потом затягивался на целый день. Нико научился варганить зелье, чтобы прочнее привязать физическую форму Гидеона к этой реальности, ценой неимоверных усилий, после которых неделю отлеживался, охваченный пульсирующей болью.

Гидеон, не зная о вкладе Нико, считал, что друг слишком сильно для него старается, когда тот собственные титанические усилия считал смехотворными. Как такое вообще объяснить? Гидеон показался Нико загадкой, этаким бальзамом на мятежный разум, едва зародилась их дружба. Со временем Нико так и не сумел понять Гидеона, но по совершенно иным причинам. Он недоумевал, откуда в человеке (или кто там Гидеон на самом деле) столько спокойствия и рассудительности? Это было невыносимо и кошмарно, а самое главное — Нико тщетно гадал, как Гидеон, такой непростительно добрый, может дружить с ним, с тем, кто и в лучшие-то времена казался неисправимым гаденышем.

Просто голова кругом.

Так что Нико никак не отклонил бы предложение Общества. Сила? Она ему нужна. Некое, пока неизвестное снадобье, рецепт которого мог бы найтись в таинственных архивах? И оно пригодится. Деньги, престиж, связи? Пожалуй, ведь с ними и Гидеону будет жить легче и безопаснее. Подумаешь, каких-то два года разлуки.

— Прости, — еще раз извинился Нико. — Я не знал, как сказать про отъезд. То есть не знаю, — поправился он, — как сказать тебе, что мне надо уехать, но почему — говорить нельзя. Ты просто поверь, что твое ожидание окупится.

Терзаемый внутренней борьбой, Гидеон ненадолго нахмурил лоб. Потом покачал головой.

— Нико, я и не ждал, что ты ради меня забросишь собственную жизнь.

Да, не ждал, и лишь поэтому Нико именно так поступал. Ну, или думал, что у него просто нет выбора… до сегодняшнего дня.

— Послушай, ты стал проблемой для меня сразу, как мы подружились, — сказал Нико и тут же, осознав, что же он ляпнул, уточнил: — То есть не проблемой, а… просто чем-то.

Гидеон со вздохом поднялся на ноги.

— Нико…

— Народ, может, хватит шептаться? — прокричал с дивана Макс. — Мне вас отсюда не слышно.

Нико с Гидеоном переглянулись.

— Ты слышал его, — произнес Нико, решив, что продолжать спор бессмысленно.

Гидеон, который, видимо, пришел к тому же выводу, достал из выдвижного ящика для продуктов пучок морковки и оттолкнул Нико в сторону бедром.

— Натереть?

— Уже ведь трешь, — проворчал Нико, но, заметив тень улыбки на лице Гидеона, решил, что беседу можно пока отложить.

Тристан

С умением видеть вещи насквозь была одна проблема: это развивало определенную степень природного цинизма. Некоторым людям могли пообещать знания и власть без оговорок, но на Тристана такое не действовало.

— Мне надо с вами поговорить, — сказал он, отстав от прочих кандидатов и подойдя к Хранителю, который аккуратно настаивал на его вербовке. Атлас оторвался от приглушенной беседы с человеком, совсем недавно втиравшим про Общество: Далтон как-то его там. Говоря, тот ощутимо воздействовал на слушателей магией, и отчасти поэтому Тристан не стал его слушать. Если он и бросит жизнь, которую так методично выстраивал, то уж точно не поддавшись на иллюзии или манипуляции. Он сделает выбор, основанный на железных фактах, и Атлас предоставит их, иначе он уйдет.

Вот так все просто.

Видимо, Атлас все это понял по его взгляду и кивнул, отпуская Далтона. Теперь, когда в комнате, заставленной бездушной кожаной мебелью и начисто лишенной индивидуальности или искусности, никого не осталось, она воспринималась иначе: пресная и зловеще двойственная, как пустота под маской.

— Спрашивай. — Атлас поманил к себе Тристана, и в этом жесте не было ни торопливости, ни раздражения.

Тристан поджал губы.

— Вы не хуже моего знаете, насколько мои способности редки, но бесполезны. Не думаете же вы, что я поверю, будто обладаю одной из шести ценнейших магических специальностей в мире?

Атлас прислонился к столу в центре комнаты и задумчиво присмотрелся к Тристану, стоявшему у двери.

— Так зачем же я тебя выбрал, — произнес Атлас, — если думал, что ты этого не заслужил?

— Это-то я и хотел узнать, — твердо произнес Тристан. — Если это как-то связано с моим отцом…

— Не связано, — ответил Атлас, жестом прогоняя заботы Тристана и делая ему знак следовать за ним в дверь, куда сам неожиданно вышел. — Ваш отец, мистер Кейн, колдун. Довольно искусный, — признал Атлас, оглянувшись на Тристана, который неохотно последовал за ним, — но все же рядовой.

Ну разумеется, Атлас хотел убедить его в этом. Не первый раз люди превозносили способности Тристана, лишь бы только проникнуть в банду его отца.

— Мой отец — глава магического преступного синдиката, — сказал Тристан, останавливаясь посреди коридора, — а если бы и не был им, то я…

— Готов поспорить, — перебил Атлас, — что ты даже не понимаешь, кто ты есть. — Он остановился у развилки, ожидая, пока Тристан, морщась, пойдет за ним дальше. — Какая у тебя была специализация? — спросил на ходу Атлас. — Я не о твоих способностях, — пояснил он. — Я спрашиваю о том, что сказано у тебя в дипломе медита из Лондонской школы магии.

Тристан с опаской присмотрелся к Атласу, копируя его апатичную походку.

— Я думал, вы и так все знаете о кандидатах.

— Знаю, — пожал плечами Атлас, — но я довольно занятой и важный человек, которому и так есть о чем думать, и предпочел бы, чтобы ты сам все рассказал.

Ну и отлично. Нет смысла затягивать.

— Я учился в колледже иллюзий.

— Но ты не иллюзионист, — заметил Атлас.

— Нет, — хмуро проговорил Тристан, — но раз уж я вижу иллюзии насквозь…

— Нет, — поправил Атлас, чем удивил его. — Ты способен на большее, чем просто видеть насквозь иллюзии.

У дверей лифтов Атлас неожиданно свернул в сторону и повел Тристана через простые стеклянные двери.

— Сюда, — сказал он, и хотя Тристан вовсе не горел желанием продолжать загадочную экскурсию, он все же позволил провести себя узким коридором в зал попросторней.

Это крыло здания было старше минимум на пару веков, а то и больше. Застекленный дверной проем, оттеняющий мрамор и старый камень, намекал на то, что помещение, в котором они побывали до этого, — лишь недавняя пристройка.

— Пришли, — сообщил Атлас, когда они миновали половину длинного, лишенного окон коридора, и остановился у картины на стене. — Что тут изображено?

Это был непримечательный портрет еще одного неприлично богатого человека, который стоял в одиночестве у гобелена. Тристан разочаровался. Насколько он понял, вся тактика Атласа сводилась к предсказуемой риторике, обычным инструментам сектантской вербовки: никаких ответов, одни вопросы; увиливай и льсти, нагоняй туману и скрытничай.

— У меня нет времени, — нетерпеливо заявил Тристан, — на эти игры. Уверяю вас, меня обследовали все медиты Лондонской школы, они поставили диагноз, и мне известны пределы моих способностей…

— Ты с ходу, — перебил его Атлас, — понял, что это портрет любовника самого художника. — Он снова указал на полотно у себя за спиной. — Ты разглядел множество вещей, конечно же, — куда больше, чем смог заметить я, ненадолго заглянув в твои наблюдения, — но еще ты смотрел на этот непримечательный портрет нашего попечителя девятнадцатого века и интерпретировал детали, придя затем к выводам. Кроме тебя, никто бы столько не заметил.

Атлас указал на табличку на раме, где было написано просто: «Виконт Уэллс, 1816 г.»

— Ты убедился, что свет проникает не через обычное окно портретной мастерской, они в комнате, которую и художник, и натурщик находили уютной. Ты заметил, что изображение неформально и что знаки отличия поспешно добавили позже. Ты пришел к логичному заключению не о том, что тебе показали, а о том, что ты сам увидел. Ведь ты наблюдаешь составляющие части, — заметил Атлас, и Тристан, который вечно опасался подвоха, занял обычную оборонительную позицию недоверия. — В терминах смертных ты — гениальный эксперт. Также ты видишь магические компоненты, за что тебя и классифицировали как медита. Однако ты прав, наш интерес к тебе распространяется не только на магические способности, которые ты до этого момента демонстрировал открыто.

Атлас обратил на Тристана взгляд, полный невероятных и тревожащих ожиданий.

— Ты не просто редкий, — сказал как отрезал Атлас. — Ты даже не в силах вообразить пределов того, на что способен, Тристан. Просто никто так и не догадался, как с тобой быть, вот ты и не задумывался над этим. Ты когда-нибудь изучал пространство? Время? Мысль?

Тристан тут же нахмурился в недоумении, и Атлас продолжил:

— Вот именно. Ты обучался в группе иллюзионистов, собираясь наживаться на фокусах.

Тристан ощетинился.

— Вот, значит, как вы обо мне думаете?

— Разумеется, нет, Тристан, иначе не стоял бы тут и не пытался убедить тебя в обратном.

Тристан ненадолго задумался.

— Говорите так, будто игра подстроена в мою пользу, — заметил он, не ослабляя бдительности, и Атлас покачал головой.

— Вовсе нет. Я-то знаю, как ты полезен, и теперь твоя очередь убедить в этом остальных. Надежды, которые ты подаешь, — ничто по сравнению с тем, кем ты в конце концов окажешься.

На этом месте Атлас изобразил короткую, небрежную улыбку, без слов давая Тристану понять, что хотел бы окончить разговор.

— Ничего обещать не могу, — сказал он. — И не буду, не хочу ввести тебя в заблуждение. Ничто из сказанного мною ничего тебе не гарантирует. В отличие от талантов твоих коллег-кандидатов, твоя сила остается практически не исследованной. Потенциал почти не раскрыт, и каким бы несравненным я его ни считал, именно тебе воплощать его в жизнь. Боюсь, мистер Кейн, что, если вы желаете получить награду, вам остается лишь вступить в игру.

Риска Тристан не чурался; все знали, что раньше он был не прочь попытать удачу в отчаянных предприятиях. Да и вообще, вся его нынешняя жизнь казалась азартной игрой, и, хотя все разворачивалось по плану, он и не думал, как его разочарует приз.

Тристан знал, что власть никто тебе не даст, ее надо брать самому. Заслуживаешь ты ее или нет — хватай, и все тут, потому что ни Атлас Блэйкли, никто другой ее на блюдечке не принесет.

Через несколько месяцев Тристан, благодаря своим достоинствам женившись на богатенькой наследнице, приберет к рукам империю крупного игрока на магическом рынке и распрощается с криминальным предприятием отца, а потом, как он уже подозревал, либо сиганет с моста, либо «случайно» отравит любимую комбучу Рупеша, которой тот чистит организм.

Значит, еще поиграем.

— Проводить тебя к лифту? — предложил Атлас.

— Нет, спасибо, — ответил Тристан, решив, что пора ему осваиваться в этом здании. — Сам дорогу найду.

Париса

Пройти путями Далтона Эллери оказалось не очень-то сложно.

Незримая часть здания была старше и обладала зачатками разума: окутавшие ее многослойные чары со временем развили базовую, первобытную способность мыслить. «Думал» дом вполне по-человечески, и поэтому Париса довольно просто отследила обычные маршруты Далтона Эллери вдоль хребта коридоров. Почти не напрягаясь, она изящно ступила на путь, которым он курсировал.

К ее облегчению, Далтон и при ближайшем рассмотрении оказался красавчиком, с благородными, высокими и выступающими скулами. Значит, на встречу с кандидатами он надел не личину. Маскирующие чары любого рода, когда применяешь их без нужды в моменты вроде этого, требовали слишком много усилий.

Впрочем, Париса ощутила, как сработал некий невидимый механизм, когда Далтон ее заметил; в пустом коридоре взвихрилась его защита.

— А вы не похожи на того, кто ищет власти, — первой заговорила Париса, решив вслух поразмышлять, кто такой этот Далтон Эллери. Суждение казалось банальным; у Далтона был вид человека прилежного, а еще серьезного. За гипермаскулинными фанфаронами политиками или бизнесменами такого не заметишь.

Ранее Париса куда смелее — и безрассуднее — предположила, что прямота может Далтона как испугать, так и ободрить. В любом случае ей удастся закрепиться в его мыслях, как если бы она ушла, не закрыв за собой дверь. Она вообще куда проще нашла бы обратную дорогу, если бы удалось разок побывать у него в голове.

— Мисс Камали, — произнес Далтон ровным тоном, когда удивление прошло. — Сомневаюсь, что я произвожу впечатление человека важного, учитывая малую значимость нашей встречи.

Хм, маловразумительно — и это еще мягко сказано. Он не испугался и не осмелел, просто говорил по существу.

Тогда она сделала еще заход:

— Вы имели в виду ее краткость? Я бы то, что сейчас было, незначительным не назвала.

— Вот как? — Он пожал плечами, склонив голову набок. — Что ж, возможно, вы правы. Прошу простить…

Так не пойдет.

— Далтон, — позвала Париса, и он взглянул на нее с видом человека, сильно сдержанного и вежливого. — Несмотря на вашу информативную речь, у меня остались еще вопросы, и это логично.

— Вопросы касательно…

— Всего. Этого Общества, в частности.

— Что ж, мисс Камали, боюсь, помимо тех ответов, которые я уже дал, других у меня для вас нет.

Если бы Париса не знала, насколько мужчины слепы к проявлениям женского негодования, она бы скривилась. А так его безразличие ее нисколько не трогало.

— Вы, — решила она зайти с другого угла, — когда-то сами выбрали Общество, так?

— Да, — подтвердил очевидное Далтон.

— Выбрали после встречи? Вас позвал Атлас Блэйкли, вы сидели в комнате с незнакомцами, прямо как мы… и просто согласились, не задавая вопросов?

Наконец она заметила проблеск нерешительности.

— Да. Ведь это, как вы понимаете, заманчивое предложение.

— Но вы решили задержаться и после посвящения.

Далтон дернул бровью. Еще один многообещающий знак.

— Вас это удивляет?

— Ну конечно, — сказала Париса, с облегчением видя, что он уже активнее принимает участие в беседе. — Нам ведь посулили власть, так? Возвращение в мир другими людьми, огромные ресурсы. Однако вы, имея такую возможность, решили остаться тут. — По сути, как священник. Некий посредник между богоподобными александрийцами и стадом избранных.

— Кто-то мне сказал, что я не похож на человека, ищущего власти, — припомнил Далтон.

Париса улыбнулась, уже нащупав втайне от него опору.

— Что ж, полагаю, у меня нет причин не принять приглашение, — ответила она, пожимая плечами. В конце концов, ее ничто не держало. — Разве что я не больно-то в восторге от командной работы.

— Вы поменяете свое мнение, — заверил ее Далтон. — Специализации подбираются так, чтобы дополнять друг друга. Трое из вас специализируются на физике, тогда как остальные трое…

— Так значит, вам моя специализации известна?

Далтон мрачно улыбнулся.

— Да, мисс Камали.

— И вы мне не доверяете, я полагаю?

— Обычно я воздерживаюсь от доверия таким, как вы, — признался Далтон. И правильно, отметила про себя Париса.

— Значит, вы подозреваете, что я уже вас использую? — спросила она.

В ответ Далтон улыбнулся уголком рта, ясно давая понять: я не дурак, чтобы отвечать на такие вопросы.

— Что ж, — сказала Париса, — тогда мне, думаю, придется доказать вашу неправоту.

Он снова коротко кивнул.

— Всего вам наилучшего, мисс Камали, — сказал Далтон. — Я возлагаю на вас очень большие надежды.

Он уже развернулся, собираясь выйти в следующий коридор, но тут Париса ухватила его за руку. Огорошенный, он не помешал ей привстать на цыпочки и положить ему ладони на грудь.

Обычно в такие моменты мелькала короткая вспышка раздумий — и за мгновения до того, как все заканчивалось, совершалась самая трудная работа. Ее дыхание маняще касалось его губ; он сверху вниз заглядывал в ее большие темные глаза, постепенно проникаясь ее теплом. Сейчас он вдохнет ее парфюм и будет ловить его отголоски позднее, гадая, не она ли сейчас зашла за ближайший угол или побывала недавно в комнате. А его разум станет раздувать эти небольшие следочки до ощущения полноценного присутствия. Сама же близость моментально собьет его с толку, и в этот миг, не соображая и забыв защититься, он даст волю фантазии.

Поцелуй получился мимолетным и ни к чему не обязывающим. Париса лишь уловила запах туалетной воды и вкус губ Далтона. Она лишь хотела проверить: ответит ли он? Если честно, то отсутствие взаимности она посчитала бы хорошим знаком, ведь ни один мужчина, рьяно целующий женщину, не впустит ее в наиболее значимые уголки своего разума.

— Прости, — сказала Париса, стараясь сохранить хрупкое равновесие: отстраниться физически, вместе с тем дав понять, что испытывает влечение. Это был своеобразный танец, а те, кто считал иначе, просто не занимались хореографией достаточно долго и самозабвенно. — Боюсь, я потратила больше энергии, чем собиралась, — пробормотала она, — вот и не совладала с собой.

Магия была энергией, которую никто попусту не расходовал, Париса понимала, что Далтон сложит два и два.

— Мисс Камали. — Эти первые после поцелуя слова навсегда сохранят для него ее вкус, и ему захочется повторять их снова и снова. — Похоже, вы не понимаете…

— О, уверена, так и есть, но, кажется, это непонимание мне нравится.

Она улыбнулась, глядя на него снизу вверх, и он медленно отстранился.

— Лучше, — сказал Далтон, — приберегите силы для того, чтобы убедить в своей ценности остальных. Я не могу напрямую повлиять на то, выберут ли вас для посвящения или нет.

— Я очень хороша в том, что делаю, а мнение остальных меня не занимает.

— А должно бы.

— У меня нет привычки делать то, что я должна.

— Заметно.

На этот раз Париса уловила в его взгляде то, чего и ждала.

Дверка открылась.

— Если бы я верил в то, что вы способны быть искренней, то посоветовал бы развернуться и бежать, — сказал он. — К несчастью, мне кажется, у вас достойный арсенал оружия для победы в этой игре.

— Так это все же игра. — С этим уже можно работать.

— Да, игра, — подтвердил Далтон. — Но, боюсь, вы просчитались. Я фигура бесполезная.

Как правило, Париса не просчитывалась, но Далтон пускай заблуждается, так уж и быть.

— Тогда я, возможно, просто позабавлюсь с тобой, — сказала она и первой сделала шаг на выход, поскольку не любила, когда ее покидают. — Транспортные порталы в той стороне? — спросила она, нарочно указывая неверное направление.

Момента легкого замешательства хватило Парисе, чтобы уловить в его голове проблеск чего-то, сильно подавленного.

— Вон там, — сказал Далтон. — Сразу за углом.

То, что томилось в его разуме, законченной мыслью не было. Оно больше напоминало поток плотских импульсов. Вожделения, например. Поцелуй распалил Далтона, однако было и еще кое-что, не вязавшееся с остальным. Обычно Париса без труда читала даже тех, кто владел сильным навыком телепатической защиты, но мысли Далтона замутняло нечто непознаваемое.

Похоть проявлялась как цвет, а вот страх — как ощущения: неловкость и холодный пот, но куда чаще — своеобразная сенсорная путаница, когда видишь солнце, а чувствуешь запах дыма или вкус желчи; касаясь шелка, слышишь звуки, возникающие из кромешной тьмы… Это было примерно то же, только страннее.

Далтон Эллери определенно чего-то боялся. Жаль, но не Парисы.

— Спасибо, — сказала она довольно искренне и покинула коридор, обнаружив, что в мраморном вестибюле у лифтов стоит еще один человек — неприветливый британец, чьими шрамами она втайне так восхищалась.

Он, подумала Париса, интересный. Было в нем то, что будто свилось кольцами, вскинулось, готовое ужалить. Но самое лучшее в змеях то, как слабо они реагируют, пока не заслонишь от них солнце.

К тому же (зовите это беспощадной вестернизацией) ей нравились британские акценты.

— Тристан, ведь так? — спросила Париса и подождала, пока он вынырнет из туманной трясины мыслей. — В Лондон направляешься?

— Да. — Он слушал вполуха, продолжая думать, хотя его мысли почти не читались. Они вроде и строились по прямой, словно карта Манхэттена, но при этом уходили в такие дали, что Парисе не хватило бы сил за ними последовать. — А ты?

— Тоже в Лондон, — сказала она, и он удивленно моргнул, обратив наконец на нее должное внимание.

Сейчас он вспоминал, что ее выпестовала Эколь Мажик де Пари и что родилась она в Тегеране. Эти основные сведения сообщил Атлас.

Хорошо. Значит, он слушал внимательно.

— А я думал…

— Ты все иллюзии насквозь видишь? — спросила Париса. — Или только плохие?

Мгновение Тристан колебался, а потом улыбнулся. Рот у него был злой или по крайней мере привыкший к гневным гримасам.

— Ты одна из этих, — сказал он.

— Если ты не занят, предлагаю выпить.

Он моментально исполнился подозрительности.

— С какой стати?

— Ну, мне смысла возвращаться в Париж нет. К тому же хочу найти развлечение на остаток вечера.

— И ты подумала, что я стану тебя развлекать?

Она позволила себе бегло скользнуть взглядом по его телу.

— Посмотрела бы, как ты станешь это делать. Да и потом, если мы хотим дать согласие, самое время подружиться.

— Подружиться? — Тристан мало не облизнулся.

— Мне нравится близко узнавать своих друзей, — заверила его Париса.

— Я помолвлен. — Правда, но это не существенно.

— Какая прелесть. Уверена, она милая девушка.

— Вообще-то нет.

— Так даже лучше, — сказала Париса. — Я тоже.

Тристан взглянул на нее искоса.

— Что тебя так задержало после встречи?

Париса прикинула, что именно можно ему сказать. Тристан, конечно, не Далтон Эллери, он — чистая забава. Далтон — больше профессиональный интерес, хоть и с легким оттенком подлинного влечения.

Далтон — шахматы; Тристан — спорт. Впрочем, что важно, оба — игра.

— Расскажу за завтраком, — предложила Париса.

Тристан шумно и обреченно вздохнул и обернулся к ней.

— Мне сперва надо кое-что сделать, — сказал он. — Порвать отношения с Иден, уволиться и дать по роже лучшем другу.

— Понимаю, ответственные дела, но они могут подождать и до завтра, — ответила Париса, входя в открытую дверь портала и маня его за собой. — Не забудь внести в расписание ту часть, где я рассказываю тебе свои теории о том, чего нам недоговорили. Примерно между разрывом помолвки и, вероятно, заслуженными тумаками.

Тристан с готовностью вошел в портал следом за ней.

— У тебя есть догадки?

Она нажала кнопку Лондона.

— А у тебя — нет?

Они переглянулись с улыбками, а портал подтвердил направление: станция Кингс-Кросс, Лондон, Англия, Соединенное Королевство.

— Почему я? — спросил Тристан.

— Почему нет?

Похоже, думали они одинаково. У Парисы не было опыта в сотрудничестве, но она чувствовала, что это — важная составляющая командной работы.

— Сейчас бы пинту накатить, — сказал Тристан, и двери закрылись, унося их туда, где они проведут остаток вечера.

Либби

День у бедного Эзры не задался и, само собой, хорошо закончиться просто не мог. Сперва Эзра был вынужден сидеть с родителями Либби на церемонии выпуска, с которой она, кстати, улизнула без предупреждени я, а вернувшись, отложила объяснения, решительно затащив его в кровать. Ну, зато ему секс перепал; это освежило обстановку, пусть при этом его партнер по акту (читай: Либби) никак не мог выбросить из головы таинственные и заведомо манипуляторские делишки, которые отвлекали, так и не позволив кончить. Поэтому и Эзра не… испытал большого кайфа.

Из плюсов: Либби милостиво приготовила ему ужин.

Из минусов: за вышеупомянутым ужином она сообщила, что принимает предложение Атласа Блэйкли, Хранителя, хотя и не смогла толком объяснить почему.

— Значит, ты вот так… уезжаешь? — спросил Эзра. Его черные волосы с одной стороны примялись, с другой встопорщились, а распухшие губы раскрылись от удивления. Когда Либби заговорила, он как раз пригубил вино, да так и забыл поставить бокал на стол. — Но, Либ…

— Это всего на два года, — напомнила она. — Ну, на один точно. Потом, надеюсь, меня примут, и я продолжу обучение.

Эзра поставил наконец бокал и хмуро посмотрел на него. Молодой человек по природе своей был задумчивым и, честное слово, до невозможности мягким. А еще никогда не мог толком уложить волосы.

— И… что это вообще такое? Эта возможность?

— Нельзя говорить.

— Но…

— Просто доверься мне, — в который раз сказала Либби. — Это, по сути, такая стипендия, — добавила она, но выбрала, к несчастью, совсем не те слова.

— Кстати, о стипендиях. Я как раз хотел об этом поговорить, — Эзра внезапно просиял. — Буквально только что услышал от Портера из кабинета казначея, что Варона отклонил стипендию НУМИ. Я знаю, ты была не в восторге от работы в ВС, и если тебе по-прежнему интересно, то я уверен, что мог бы замолвить за тебя словечко.

Вообще-то ему следовало знать, что это плохое предложение. За Нико она ничего подбирать не станет, сейчас — уж точно.

Другое дело, ей пришлось объяснять еще кое-что.

— Кстати, о Вароне… — Либби откашлялась. — Он, в общем… тоже приглашен.

Эзра опешил.

— Вот как?

— Ой, да брось. Было бы чему удивляться. — Либби принялась гонять пасту по тарелке. — Ты же видел нас этим утром, разве нет?

— Да, но я подумал…

— Слушай, ничего не изменилось, — прохладно сказала Либби. — Непонятно почему, но мы с Нико умеем делать одинаковые вещи и…

— Тогда зачем вы им оба? — спросил Эзра. Ну вот, опять не то спросил. — Тебя же бесит работать с ним. Я уж не говорю о том, что все знают: ты лучше…

— Вообще-то не знают, Эзра, — фыркнула Либби. — Раз уж ему досталась моя степуха. Видишь, как все устроено?

— Но…

— Я не дам ему победить на этот раз, малыш. Серьезно, не дам. — Она промокнула губы салфеткой и в отчаянии бросила ее на стол. — Мне надо отмежеваться от него. Как ты этого не видишь?

— А нельзя сделать это… ну, не знаю… — Эзра укоризненно помолчал. — Как-нибудь по-другому?

Его послушать, так это просто. Как Эзра до сих пор не поймет, что, поступая по-другому, Либби по умолчанию делала меньше Нико? Прозвучит абсурдно, но прагматические (ладно, признаем, разумные) предложения Эзры каким-то образом постоянно заставляли Либби, забыв отвращение, защищать талант Нико де Вароны.

— Послушай, — сказала Либби, — шансы таковы, что только один из нас дойдет до финиша, когда… стипендия, — спохватилась она, чуть не выдав лишние подробности, — определит окончательный состав этого… — Пауза. — Факультета. — Еще пауза, а потом: — У нас с ним одинаковые способности, поэтому нас, само собой, сравнивают. Либо его выберут, а меня отсеют, и в этом случае я вернусь через год, а может, и скорее, или же выберут меня, а его сольют, и тогда…

— Ты победишь, — выдохнул Эзра, прикрыв рот ладонью, — и мы наконец перестанем беспокоиться о том, что делает Варона?

— Да. — Ну, хотя бы это ясно. — Да и сейчас не стоит о нем переживать.

Эзра застыл.

— Либ, я не…

— Вообще-то переживаешь, — сказала Либби, поднимая бокал. — И я буду дальше твердить тебе, что ничего нет. Он просто осел.

— Уж поверь, я в курсе…

— Буду звонить тебе каждый вечер, — пообещала она. — И приезжать домой на выходные. — Так и будет. Может быть. — Ты моего отсутствия даже не заметишь.

Эзра вздохнул.

— Либби…

— Просто дай мне проявить себя. Вот ты все твердишь, что Варона не лучше…

–…он и не лучше…

–…но, по сути-то, Эзра, твое мнение никого не волнует. — Он поджал губы. Видимо, слегка обиделся, что она отвергает его заботы и попытки ободрить. Впрочем, здесь нельзя было идти на компромиссы. — Ты так ненавидишь его, что не замечаешь, как он на самом деле хорош, малыш. Мне лишь нужна возможность подучиться и проявить себя. А проявить себя, выступив против лучших из лучших, значит выступить против Нико де Вароны, веришь ты в это или нет.

— То есть у меня нет права голоса? — сказал он хмуро, но истинное выражение его лица было не прочитать. Точно с таким же он смотрел на кроссворды или старался не указывать на грязную посуду, которую Либби стабильно оставляла в мойке.

— У тебя еще как есть право голоса, — заверила она его. — Ты можешь сказать «Либби, я тебя люблю и поддерживаю» или еще что-нибудь. — Она сглотнула и добавила: — Но поверь мне, Эзра, на этот вопрос есть всего два ответа. И не дав одного, ты даешь другой.

Либби приготовилась, скрепя сердце. Она не ждала от Эзры эгоистичных требований — их он никогда, даже в ущерб себе, не предъявлял, — как не ждала и восторгов. Эзра ценил близость; это ведь он предложил съехаться и, разумеется, настраивался на вещи, которые семейный консультант назвал бы совместным времяпрепровождением. И, уж конечно, он не радовался тому, что вдали от него Либби будет рядом с Нико.

Но, к неимоверному облегчению Либби, Эзра просто вздохнул и взял ее за руку.

— А ты широко берешь, умница моя, — сказал он.

— Это, — пробормотала она, — не то чтобы ответ.

— Ладно, Либби, я люблю тебя и всегда поддержу. — Дав ей на мгновение испытать облегчение, он добавил: — Только будь осторожна, ладно?

— Осторожна с чем? — фыркнула Либби. — С Вароной?

Нико был до смешного безобиден. Он был хорошим, даже отличным человеком, когда хотел; но, если он решит строить козни, вряд ли у него на это хватит мозгов. Может, он и достает Либби, но даже так ей не грозит ничего, разве что потерять выдержку.

— Просто будь осторожна. — Эзра поцеловал ее в лоб. — Никогда себе не прощу, если с тобой что-то случится, — пробормотал он, и Либби застонала. Ну вот, опять эта рыцарская байда.

— Я могу о себе позаботиться, Эзра.

— Я знаю. — Он потрепал ее за щеку, слабо улыбнувшись. — Но зачем еще я нужен тогда, а?

— Есть еще твое тело, — заверила его Либби. — И потом, ты готовишь ужасные болоньезе.

Он резко поднял ее с места и прижал к себе, а она засмеялась, неубедительно сопротивляясь.

— Буду скучать по тебе, Либби Роудс, — сказал Эзра, — честное слово.

Ну, вот все и уладилось. Теперь Либби смело может соглашаться.

Она обхватила Эзру за шею руками и на мгновение прижалась к нему. Она, может, и не беспомощная барышня, но было так приятно ухватиться за что-то надежное, прежде чем броситься в неизведанное.

Примечания

1

Как ты? (исп.)

2

Вроде неплохо. У тебя все хорошо? (фр.)

3

Да, хорошо (фр.).