Вайнах

Ольга Горбачева

Эта книга о том, что люди друг другу люди, в первую очередь. Высшие существа, способные любить, понимать друг друга, выражать эмпатию. Любовь и дружбу можно встретить даже в самом или неожиданном месте. Человек не может быть врагом другому человеку, но человек всегда может быть другом.

III

А потом он нашел меня сам. Позвонил и вызвал на разговор. Мы сидели на поломанных качелях в глубине двора и ели мороженое. А еще конфеты. Стефан от страха наверное хотел казаться щедрым и на вкусняках не экономил. Было удивительно хорошо этим весенним недовечером. Никто не хотел нарушать это прекрасное состояние. Мы итак находились в постоянном напряжении. Еще бы, заканчивался наш предпоследний школьный год. Больше так запросто не получится. Выросли в общем дети. Выросли на свою голову.

Да, все приятное имеет дурацкое свойство заканчиваться. Интересно, почему так устроено? Почему нельзя чтобы просто хорошо? Без уговоров, урывок, молитв и всякого унижения? Просто хорошо, потому что ты человек! И животным тоже. И деревьям. Тому, кто создавал этот мир наверяка элементарно было добавить опцию «всеобщее благо», но он не стал. Причины неизвестны, хотя ведь именно благодаря ему жизнь сложная штука. Попробовал бы он сам выжить, а я б на него посмотрела. Ха, хорошая бы игрушка получилась «Создатель спустился на Землю». Многие бы залипли. Я бы наверное тоже пару недель точно от компа не отлипала. Кстати, скорее всего он и сам знает, что мы — это его провальный проект. Поэтому сюда и не спускается. А жаль. Интересно было бы наблюдать, как он такой в своей тоге:"Приветствую всех, дети мои! Это я ваш Создатель! Я пришел к вам с миром, ну и за одно поинтересоваться, как вы тут без меня справляетесь?»

А ему сходу мордой в пол, наручники надели и в каталажку:"А ну докажи, что ты именно Создатель?». И статью какую-нибудь пришьют. Вот веселуха будет! А еще может быть кто-нибудь невероятно могущественный посадил для себя на Земле сад. Ну, дача может же быть им там на небесах положена? И так уж вышло, что по задумке мы все насекомые. Муравьи, бабочки, жучки всякие. Нас ему особо-то и не видно, вот он ничего и не замечает. «Пусть живут себе, радуются. Размножаются.» — думает. Вот и живем. Размножаемся. Большинство, кстати по пьяной «лавочке». Несерьезно это все. Эх, дядя, дядя! Сидишь там себе на небе и в ус не дуешь. А тут бы так твоя помощь понадобилась… Ну, да ладно, что это я все время о грустном?»

Как я уже говорила, всему хорошему очень быстро приходит конец. Только успевай насладиться. Вот и мы со Стефаном нехотя подползли к неприятному для двоих разговору.

— Это ты зря.

— Что зря? — спросил Стефан, хотя сам прекрасно понимал, о чем я хотела сказать.

— Сдал нас всех зря. Да и от чего тебе прятаться? Сам знаешь, что тебя бы никто не вломил. Или ты специально нас подговорил Лысопеда поджечь, чтоб потом директору сдать? Типа ты такой хороший, присек, сигнализировал, все такое, а мы шпана и шантрапа бесчувственная? Давай по честноку-ты себе баллы таким образом зарабатываешь?

Вопрос конечно был предсказуем, но Стефан не смог сдержать нервной дрожи. Пот выступил на его висках. Волосы сразу стали мокрыми. Несмотря на то, что ответ конечно же был обдуман заранее и проговорен перед зеркалом бесчисленное количество раз, на деле все оказалось намного сложнее.

— Послушай. Я не хотел. Вернее, конечно же я придумал Лысопеда поджечь, но сдавать точно никого не хотел. Кто знал, что у него штаны загорятся? Да еще авоська с зарплатой? Кто мог догадаться, что он деньги в авоське носит? Клал бы как все нормальные люди в карман пиджака, так хоть денег бы не лишился.

— А при чем здесь то, где он деньги свои носит? Лысопед хоть и причокнутый, но это его личное дело. Скажи мне лучше, кто мог догадаться, что его во время урока собственные же ученики подожгут? Ни то, ни то непредсказуемо! А ты, хорош! Сам всех завел, все тебя поддержали, а сам и струсил. Да если бы просто в кусты, может-быть так и лучше бы было! Но, ты как ни в чем не бывало полетел к директриссе подельников закладывать! Смотрите Евгения Леонидовна, что они гады такие наделали! А я сразу хотел вам все рассказать, да боялся, что они меня поймают и поголовке палочкой побьют. Но, вы же видите, я как только, так сразу к вам. Смотрел-наблюдал, так сказать. Особенно зачинщиков в своем мысленном блокноте красным фломастером помечал. Рьяно так помечал, чтобы ничего не перепутать и вам все как было доложить.

Я тогда кричала сильно. Негодование так и рвало меня на части. Все хорошее, что подарили мне предыдцщие сорок минут исчезло, не оставив после себя следов. Я была злая. Очень злая. А еще мне было обидно. Я знала, что понедельник нас всех соберут на линейку, куда вызовут наших и без того истерзанных родителей. Потом будут долго и с выражением рассказывать все, что мы и так прекрасно знали и если честно, то давно уже раскаивались. Каждый по своему конечно, но все же расскаивались. Плохо глотаемый комок жалости к Лысопеду заполз в горло практически всем на следующий же день после поджога. Пришла Фаина и рассказала, что Лысопед рыдал в учительской. Ее старшая сестра преподавала в нашей же школе и она всегда была в курсе учительских дел.

Лысопед так плакал, что его отпаивали успокоительными, а руссичка и вовсе хотела скорую вызывать. Несчастного химика все успокаивали, но никто не мог понять, почему он так сильно убивается по брюкам, которые уже давно пора было выбросить. А еще лучше по-настоящему сжечь. То, что у Лысопеда была сложная финансовая ситуация в семье все конечно знали. Мать у него больная. К постели прикована уже много лет. Лекарства он ей дорогие покупает. Продукты хорошие. На себе во всем экономит, но не до такой же степени.

— Да не расстраивайтесь вы так, Николай Петрович, миленький! Так же себя и до инфаркта можно довести! Ну, что же вы так? Мы вам вот денежку собрали. До зарплаты как-нибудь дотянете. Вам ли не привыкать? — пытались успокоить несчастного сердобольные учительницы.

Но, Лысопед и не собирался успокаиваться. Его узенькие плечики беззащитно подпрыгивали, сопровождая каждый всхлип.

— Да, что мне эта зарплата? Нет, простите пожалуйста! Не хотел никого из вас обидеть! Это случано, знаете ли… Вырвалось. Просто дело не в деньгах и не в том, что я испугался. Я когда в университетской лаборатории работал, думаете не возгарался? Э-э-э! Еще как возгарался. Подобными шутками меня сложно напугать. А вот штаны!! Штаны, понимаете? Нельзя мне было их лишаться! Никак нельзя! Абсолютно!

Такой неожиданный эмоциональный всплеск совершенно обесточил всех сочувствующих. Оно то понятно, что человек многое пережил. Но, чтобы из-за штанов…

— Ну, хватит, хватит уже убиваться. Все пройдет, пройдет и это. Штаны конечно были замечательные, но мы обязательно все вместе отыщем вам точно такие же штаны. Ну, или совсем-совсем похожие на ваши. В крайнем случае можно пошить, тогда точно как близнецы будут вашим брюкам. Сейчас портные такие изворотливые! Наловчились как! Вы и разницы не заметите. Так новые же будут, без дырок и протертостей! Еще на десять лет вам хватит. Носить, не переносить! — на распев словно маленького ребенка убаюкивали полуживого от истерики Петровича благородные рыцари женского преподавательского состава.

Наконец слезы на секундочку остановились и Николай Петрович тоненьким, какой бывает только у стареньких бабушек или детей голосом посвятил всех в историю своих неразменных брюк.

— Понимаете, мы с мамой всегда вдвоем жили. Отец уехал в командировку еще до моего рождения. Выполнять какой-то важный государственный долг. Это мне мама так всегда говорила, а я потом уже вырос и понял все. Но, молчал. Не хотел ее расстраивать. Пусть себе думает, что я верю. Пусть ей легче хоть немного станет. Она меня всегда так любила, так любила..Передать невозможно. Но, редко так кого любят, знаете ли… Время трудное было для нас. С хлеба на воду перебивались. Голодали часто. Я то никогда не голодал. Она мне все свое отдавала. Недоедал — бывало. А чтобы голодать — такого не было. Помню, она мне булочку подкладывает, а я говорю:"Мам, а как же ты? А тебе?» А она мне отвечает:"Так я уже свою съела! Вот пока ты в школе был, не стала тебя ждать и съела.». Ну, съела и съела. Я же рос тогда. Есть хотелось. Да, честно говоря и не задумывался особо. В институте уже обо всем догадался и пообщел себе, что поднимусь на ноги, закончу с отличием и буду мать баловать, да ни в чем никогда ей не отказывать. Но, сами видите, что из этого получилось. Я бы может и правда дальше пошел, да мать слегла. Неходячая. Уход постоянный нужен, а кто ж за матерью будет лучше ухаживать, чем сын? Вот и пришлось на работу сюда в школу устроиться, потому что это самая близкая работа была по специальности. А кроме химии я ничего не умею. На зарплату учителя матери конечно здоровье не купишь, но на лекарства хватает и Слава тебе Господи. Не жалуюсь. Но, одно время, лет двенадцать тому назад пошел я на рынок, матери курицу для бульона покупать и тут подходит ко мне цыганка. Колоритная. Кудри длинные, черные. Вся в юбках, в детях, да в золоте. И вот берет она меня за руку и внимательно мне в глаза так смотрит. Растерялся я. Молча стою. Нет, чтобы руку выдернуть и уйти себе куда глаза глядят. А она, бестия словно все что внутри меня творится чувствует. Посмотрела мне в глаза еще раз, да так пристально и говорит:"У тебя жизни нет. Губишь ты себя. Так одиноким дурачком и останешься. Мать твоя болеет, да из тебя все соки пьет. Ты конечно сын, должен ее поддерживать, но судьба у каждого разная. Тебе свою строить надо. А мамаша твоя только о себе думает. Помрет ведь, а с внукам так и не порадуется.»

— Не надо так про мою маму — говорю. Она женщина вполне порядочная. И почему это она по вашему помирать то должна?

А цыганке той все равно. Словно и не слышит она меня. Дай, говорит денег, я тебе всю правду расскажу. Сам же видишь, что я про тебя все знаю!

А я и правда ей верю. Но, денег то нет. Или цыганка или курица. А дети ее орут как оглашенные. Мать свою за подол все дергают. Испугался я до беспамятства. И уже мне не до матери и не до курицы. Убежать хочу. Ноги ватные. Пот в три ручья течет. А она все продолжает:"Заплати за гадание, а то не будет тебе жизни. Заплати, да пойдешь с Богом себе на все четыре стороны. Я тебе подскажу, что делать тебе надобно, чтобы жизнь свою пропащую наладить хоть как-нибудь! А пожадничаешь, так пеняй на себя. Я на тебя заклятье наложу. Я твои глаза уже видела и запомнила. Одного моего взгляда достаточно, чтобы на человека заклятье наложить.»

— Разве можно на людей заклятье накладывать?

— Еще как можно. Особенно на тех, кто сильно жадничает. Жадность это грех большой. Скупость людей в могилу сводит, до добра никого не доводит.

И тут она как дернет меня за брючину. Я как раз в тот день в этих самых злополучных штанах был, в которых меня ученики «благодарные» подпалили. Правда, они тогда еще новехонькие совсем были. Неделю кажется как купил. От ужаса я чуть не завопил. А она и говорит:"Мать твоя помрет из-за жадности твоей и дурости. В тот день это случится, когда ты штаны эти снимешь. И от заклятья этого могу тебя избавить только я. Запомни.»

Я бы уже и рад ей был денег дать. Черт с ней, с этой курицей. Но, тут милиция откуда-то набежала и цыганка вместе со всеми своими детьми как сквозь землю провалилась. На следующий день ее тоже не было. И так я года три почти каждый день на рынок ходил, но цыганку эту так и не отыскал. И вот с того самого дня я штаны эти и не снимаю. Боюсь, что мать помрет. И сплю я в них, и на работу хожу. И купаюсь не снимая. Заодно и штаны стираются. Мать меня уже этими штанами запилила совсем. Выбрось, сынок, да выкини. А как я их теперь выкину? Она то не понимает! И насчет ведьмы этой думаю. Понимаю, что гипноз наверное эриксоновский. Но, штаны то снять все равно боязно. Это ж получается, что если я их сниму, то своими собственными руками мать в гроб загоню? Много раз хотел попробовать, но все равно очень боязно. А как помрет моя мама? И что ж я потом?

Николай Петрович уже прекратил всхлипывать. Его душераздирающая история судя по всему вогнала в ступор вспех классных дам. Женщины стояли переминаясь с ноги на ногу и никто из них не знал, что можно было бы посоветовать в такой дурацкой ситуации.

Если честно, рассказ Лысопеда шокировал не только учителей, но и самих учащихся.

— Что же теперь со штанами то будет? — обсуждали между собой девчонки.

— А может их зашить можно хоть как-нибудь?

— А давайте к нему всем классом пойдем и попросим прощения и тортик его маме принесем и скажем, что мы этого не хотели!

— Ну, вот еще! Будет он нас у себя дома принимать! Да заодно еще и Файкину сеструху спалим. Быстро же догадаются, что Эльвира Борисовна все разболтала.

Лысопеду дали недельный отпуск и он какое-то время не появлялся. А потом пришел, как ни в чем не бывало в умело залатанных брезентовыми полосками штанах и вся школа облегченно вздохнула.