Опыт действия и разочарований. Послесловие к книге «Предел как шанс»

Ольга Ключарёва

История заболевшего — в его собственных руках. И в его силе. Сила — самое главное. Но при таком диагнозе и при течении (часто непредсказуемом) этой болезни сила — как раз и есть самое уязвимое. И если она уйдет, то свет померкнет безнадежно. Дверь будет закрываться постепенно, но неотвратимо. Важно, чтобы она, эта дверь, даже не сдвинулась…

Что такое больница?

Армия? Тюрьма?

Армия — хоть и строго ограниченное законами и порядком — но действие.

Тюрьма — безнадежная неволя.

Больница — все-таки что-то среднее.

Плоскостной ее мир для пациента — одновременно и привычная среда, и постоянное напоминание о невозможности бытия в ее пределах.

Больницы бывают разные. Отделения бывают тоже разные. В онкологическом отделении и в хосписах в одинаковой степени среда — разреженная и мертвящая. Что бы ни говорилось и ни делалось, каких бы слов здесь не произносилось, какие бы звуки не раздавались и что бы ни происходило, — как только наступает тишина, она с собою же приносит всегдашнее: безнадежность, конечность. И ужас такой тишины могут оценить лишь те, кто находится здесь более двух-трех дней — когда пообвыкнешься. Но ужас этой тишины ощущают (и сразу же мысленно гонят это от себя) и те, кто только переступает порог.

Здесь не работают обыкновенные люди с «неустойчивой психикой». В особенности это ясно и заметно по людям из среднего звена и еще больше — по тем, кто делает работу неблагодарную и грязную. И здесь — две категории: или закрытые до предела, немногословные и жесткие, или — все те же немногословные, но только взглядом обращенные в сторону больного. Безумная моя человеческая благодарность — к тем и к другим. К тем — кому не «подняться выше», а они и не хотели бы. Не потому, что середняки, не потому что им и так хорошо. Им не хорошо. Но именно люди очень четко знают: они находятся на своем месте.

Но дело не только в этом.

Больница — у меня лично — только пробуждала всегда желание действия и дела. Которых (ни действия, ни дела) не предполагалось. Действовать я очень часто не могла физически. А делать — что? Передвигать предметы? Ходить (когда можешь) из одного до тошноты знакомого угла в другой?

Потому все свои текущие и будущие действия и дела я всегда планировала в больнице. Планировала жестко. До дня и часа. Выходя — старалась искать и находить их. Но очень часто — не находила. Совсем.

Да, у меня были на все это силы. О воле — промолчим. Мы не знаем и не ведаем, на самом деле, что такое истинная воля. И есть ли она.

Мы предаем и продаем. Мы лжем и оправдываем себя. И пациенты, и здоровые. Все люди так именно устроены. И где здесь воля к жизни, а где — просто приспособление, мы не знаем. Не видим четких границ. Они размыты. И что такое будет жизнь, когда/и если мы туда вернемся? Снова тот же круг. Снова те же слова. Снова те же дела, которыми займутся все вокруг, оставив вас, как и раньше, наедине с мыслями о перспективах в связи с вашим диагнозом. Значит, вновь — обвинение, ощущение несостоятельности и несостоявшегося. Значит — зачем и воля к возвращению в жизнь?

Воля должна быть направлена исключительно к возвращению сознания жизни. Ежедневно и ежечасно. К возвращению сокровенных мгновений ощущения жизни. Остальное — абстракция. И это необходимо запомнить и утвердить. Человек, прошедший через операции, лучевые и химиотерапии, необходимо и безальтернативно должен, прежде всего, обрести заново полноту ощущения своей собственной жизни в обстоятельствах жизни как она есть — той части жизни, которая никому ничего не должна. Не жизни людей. Жизни природы, времени, пространства, мира. Но и действовать он должен незамедлительно! Чтобы оставить позади собственную неуверенность и склонность обвинять. Остальное приложится.