Зимний марш

Ольга Неподоба

Лирические стихотворения о восприятии автором окружающего мира, о друзьях, с которыми пройдено множество горных дорог и пережито немало сложных жизненных ситуаций.

ХРАНИ МЕНЯ!

Штормит мое мертвое море, проснулся мой спящий вулкан.

Какой бы из темных историй наполнить хрустальный стакан?

Какую из черных жемчужин сегодня тебе подарить?

Штормит мое мертвое море… Ему не в новинку штормить.

Пожаром охвачена суша, пылает соленый песок.

Храня почерневшие души, янтарный спекается сок.

Пройдут незаметно эпохи, и будет, загадки тая,

На чьей-то груди красоваться янтарная вечность моя!

Храни меня, верность!

Храни от бескровных, бесполых, бесстрастных

грядущих беспомощных дней бесконечных,

где мы — не предсказаны будем друг другу.

Ни разу в столетье. Ни даже в насмешку.

Ни как бы, ни где-то, ни просто — ни врозь.

Храни меня, ярость!

Короткие реки —

подземные пленницы гулких бетонных кварталов —

пускай не ведут меня в дом с необъявленным миром.

Пускай не ведут меня в дом, где плеснут утешенья

любому, кто только протянет ладони,

любому, кто только захочет отмыться от слякотной плоти,

расслабившей скучно тугие объятья.

Вам кажется — вы усмирили горячку,

а ей просто стало противно возиться

с кусочком несвежей беспомощной тушки,

бездарно способной к оскомине непротивленья.

Она оттого свою блудно ослабила хватку,

что просто устала играть с полутелом.

Проросшие зерна — горстями в песок без осечки.

Соленое белое жжет сквозь защитные стекла.

На ржавом хранилище жирная надпись «NIRVANA»

Пульсирует плотность в зрачках неминуемой власти.

Безвкусной палитры знамений и аплодисментов,

тлетворности духа и очищения плоти.

Храни меня, жалость!

Нам проще — не будет.

Как в плотных холстах облегающих истин —

нескромным движением плеч выдавая невинность,

в карнизах надломленный лед и стеклянная тяжесть в глазах —

тебя я в прицеле не вижу.

Я телескопически больно теряю в тебе!

Я теряю в тебе ежечасно.

Я кислотную радость среды обретаю.

Я дух свой — не трачу, не вижу, не грежу…

По имени кто-то зовет из глубин рядового.

Короткие реки, Сайгон непрочтенный.

Кто Ангел твой, Тленна? Холодные корни…

В морщинистых крыльях находится сила,

в ухоженных лапках останется хватка —

однажды расставить в конце предложенья капкан препинанья.

Холодные корни и острые всходы

казнят тебя серо-слепыми стихами и тают тебя,

одиноко встречая истрепанным блеклым приспущенным флагом.

И он не склонит к всепрощению больше!

И пусть, как тончайшая грусть хризолита,

мой голос останется в памяти, мглой покоренный:

— Люби меня… все-таки.

СЛЫШИШЬ?!!!

И тьма… Ночь безумная, ночь наступает.

И тощие гончие ветры, сбивая до пены беззвучные пасти,

погонят меня до скалистого срыва.

И ватные совы, как сны, над нескошенным лугом летают,

касаясь пушистыми крыльями наших смертельных привычек.

Сквозное ранение памяти — ты,

ослепительно вздрогнув,

беспомощно не оглянувшись,

сквозь семицветную арку проходишь,

и солнечный лучик в сережках бликует.

Юродствует, видно, над тем,

что нам память отрежет от грубых полотен.

В росе и полыни.

2000 г.

* * *

Случилось!

Случилось! Недаром упрямо

ты вел свое войско по черной пустыне,

недаром топил в океане галеры,

недаром терял города и любимых.

Случилось!

Случилось! Недаром так твердо

ты следовал собственной вере в победу,

не слушая разума пошлую мудрость,

не ведая страха прогорклую пищу.

Жрецы твоих мыслей тебя проклинали.

Предательски Боги оглохли к молитвам.

А предки, приняв твои щедрые жертвы,

закрылись в гробницах и в кости играли.

Случилось!

Случилось! Недаром сожженью

подверглись иллюзий блудливые ведьмы,

недаром ты, сердце свое укрепляя,

подслушивал исповедь собственной плоти

и бескомпромиссно кидал ее в клетку,

где скалила Совесть голодные пасти,

как многоголовая белая гидра.

Случилось!

Случилось… Похлопал в ладоши

в десятом ряду пробудившийся зритель.

Признал твой талант, закаленный в горниле!

А, может быть, просто он… муху прихлопнул.

2001г

Посвящается Клинтуху А. В.

* * *

Он ставил над собой эксперимент.

В его лаборатории уныло

пылились томики известных поэтесс.

Валялась музыка, присохшая на пленку.

Друзья без стука заходили покурить.

Подруги без истерики сменялись.

Все, кто ни попадя, его учили жить,

в процессе до икоты напиваясь.

Он слушал всех, укладывал увядших,

искал для буйствующих нужное словцо,

потом тарелки мыл и подметал окурки,

шел на балкон, прислушиваясь, как

к рассвету затихает город…

Лишь, на несколько секунд…

На несколько неуловимых тактов,

как будто делая глубокий вдох,

готовится нырнуть в грядущий день.

И он, вдыхая вместе с ним,

бросался сквозь подернутую жирной пленкой

поверхность существа…

Он знал, что надо только донырнуть как можно глубже…

Там будет холодней и чище.

Туда не проникает солнце, к сожаленью,

но главное, что грязь… не проникает.

Он ставил над собой эксперимент.

Он шел ко дну.

Набрав за пазуху камней,

набрав чужих, когда своих не доставало.

Он шел ко дну.

Чтоб донырнуть до чистоты.

Он шел ко дну.

Но чистота… не наступала.

Скелеты затонувших кораблей,

истлевшие пиратские богатства,

цветные рыбы на коралловых цветах…

В сиянье вечной тишины…

Он понял, что в его расчеты закралась некая ошибка —

есть чистота в глубинах океана,

а он нырял… в фонтан при местном парке.

На дне лежали битые бутылки,

текла, пузырясь, илистая каша.

Он попытался всплыть.

Но камни… Камни… Камни…

Он ставил над собой эксперимент.

А лучше бы попробовал на крысах!

* * *

Не стоит принимать всерьез

Слова затейливой расцветки.

Мой кактус сердца на камнях пророс,

И, понимаешь ли, цветет он крайне редко…

И, понимаешь ли, мне трудно применять

Теорию любви на практике телесной.

Я не желаю никого дрессировать

И приручать к идиллии совместной.

Как привлекают кошечку к песку,

Как учат пса в наморднике гулять…

Кому-то приставлять любовь к виску?

Через желудки путь к сердцам искать?

Нет, эту радость уступаю я без слез!

Дороги есть посимпатичней, слава Богу!

В пути надежнее нечесаный Барбос,

Чем бритый пудель, лижущий мне ногу.

2002 г