Робинзон в русском лесу

Ольга Нионовна Хмелева (Качулкова), 1873

«…Жизнь человека – длинный путь с многочисленными трудностями и препятствиями. Оглядываясь на то, что уже пройдено, он учится многому, начинает больше верить в собственные силы, но часто открывает и большие ошибки там, где прежде видел только разумное, хорошее и приятное дело. В моей жизни было, разумеется, не одно заблуждение, которое я понял только гораздо позднее, но одно из них имело такие важные последствия, такое влияние на всю судьбу мою, что теперь, когда я уже стар и сед, я не могу не поделиться воспоминаниями о нем с моими соотечественниками. Может быть, в правдивой повести о моих мечтах и фантазиях и о том, как горько разбились они о жестокую действительность, какой-нибудь юный фантазер найдет для себя благое предостережение, а падающий духом встретит живой пример того, что нет в мире положения, из которого не вывела бы человека твердая решимость, настойчивость и неутомимый труд.…»

Глава четвертая

Озеро. Его свойства и окрестности. Наши соседи. Мы начинаем строиться. Сырость. Уголь. Смола

Окончив совет, мы тотчас двинулись к озеру и вскоре очутились на довольно крутом спуске к берегу. Чтобы не пришлось опять втаскивать тележку на гору, если поселиться на берегу окажется неудобным, мы оставили ее под деревом и пошли к озеру налегке.

Чем глубже мы спускались в котловину, тем заметнее изменялись почва и растительность. Очевидно, когда-то, в незапамятные времена здесь была огромная гора. Вследствие какого-то подземного переворота она разошлась надвое, а между ее частями образовался провал. Теперь я понимаю, что гибели горы способствовала мощная подземная река, которая, постоянно подмывая основание, истощила его до того, что гора, наконец, не выдержала собственной тяжести, подземные своды обрушились на дно глубокого русла и загромоздили его. Вода, прибывавшая с верховьев, быстро наполнила впадину и образовалось озеро. Дожди и потоки тающего «снега стаскивали землю к подножию обрыва, на скате постепенно появилась растительность; вымирая, подмываясь во время бурь и ливней, она скатывалась туда же. На месте крутого обрыва постепенно образовался пологий откос. На вершине оставался песок, поросший хвойными деревьями, но чем глубже к котловану, тем больше отложений чернозема — несомненного остатка перегнившей растительности. Там росли деревья, требующие более тучной, рыхлой и влажной земли — черемуха, рябина, липа, ясень.

Когда мы спустились к берегу, чтобы напиться и умыться, то обнаружили еще два не совсем для нас удобные свойства озера — берега поросли густым тростником и вода между ними была мутная. Едва Вася вступил в воду, как провалился чуть не выше пояса и еле успел выбраться, потому что ноги его стали вязнуть в тинистом дне.

— Э, дело-то выходит дрянь! — проговорил он с философским спокойствием, стряхивая грязь и воду. — Это называется: и близок локоть, да не укусишь! Придется строить плот, а пока процеживать воду. А что здесь тростники, так это дело тоже не худое. И рыба и утка тростник любят, значит, сыты будем!

Мы довольно долго бродили вокруг озера, но когда захотелось есть, снова поднялись к тележке. К моей неописуемой радости Вася, раскладывая все, вытащил оттуда довольно большой чугунный котелок.

Положительно, этот безграмотный мальчик оказался умнее и предусмотрительнее своего ученого и начитанного друга!

— Вася! — вскричал я и радостно, и укоризненно, — да что же ты думал, когда мы собирали воду с деревьев и разбили бутылку! Ведь в котелок-то гораздо легче было бы выжимать простыню, да и бутылка осталась бы цела.

— Ваша правда, Сергей Александрович, — проговорил он, сконфуженно улыбаясь и почесывая затылок, — должно быть, одурел я тогда от страха и горя. Ну, да уж то прошло, а котелок свою службу нам сослужит, пока мы доберемся домой. Теперь вы тут останьтесь и приготовляйте есть, а я пойду вниз за водой да кстати захвачу топор и порасчищу тропинку, а то в этой гуще воду всю расплескаешь.

Он приладил ручку котелка к поясу, крепко затянулся им, взял топор и стал впускаться по откосу, срубая на ходу кусты и ветки, которые загораживали дорогу.

«Вот человек, который не теряет времени даром! — подумалось мне, — этот не пропадет ни в лесу, ни в миру». И вместо того, чтобы воспользоваться деликатным предложением Васи «приготовлять есть», я тоже взял топор и стал расчищать довольно широкую аллею к озеру. Топор недавно вышел из рук старика Матвея и был остер, как бритва, — работа шла успешно. Все, что было срублено, я складывал по обеим сторонам аллеи, которую повел сажени полторы шириной так, что образовалось нечто вроде плетня. Вася провозился на озере очень долго. Не знаю, что он там делал, вероятно, размышлял о плоте. Когда он пришел назад, я успел уже расчистить саженей пять.

— А, это славно, — проговорил он, пыхтя под тяжестью котла с водою, но зато свободно шагая по расчищенному месту.

Мы умылись и стали завтракать на краю обрыва. За нами высилась уцелевшая вершина горы, внизу тихо дремало озеро, прочищенная мною аллейка придавала виду что-то обихоженное. В это время небо просияло; показалось солнце, облило все это таким жилым, веселым светом, так нежно пригрело нас несчастных, трое суток дрогших и мокших на дожде, что у меня на душе стало как-то спокойно и даже радостно.

Вася сидел и молча жевал хлеб с водичкой. Но, вероятно, и его охватило приятное сознание физического довольства после долгой муки. Лицо у него было такое светлое! Он долго и вдумчиво смотрел вниз по скату, вдоль моей аллейки и, наконец, рассмеялся.

— Как славно! — проговорил он, жмурясь и потягиваясь от приятного тепла, — а только вот что я думаю: дорогу-то расчищать мы начали, а куда мы по ней ходить будем? К озеру за водой? Хорошо. А сами где будем ночевать и прятать наши вещи? Под кустом или под телегой? Оно и не худо, пока вот так греет солнце. А без него мы бы намокли и намерзлись.

— Да, Вася, — перебил я его, — пока тебя не было, я то же самое думал. Нам непременно нужно построить шалаш, хоть такой, чтобы там ночевать и прятать от дождя вещи. Ведь сам ты видел с дерева, какой огромный лес нас окружает, сквозь него нескоро дорогу проложишь, а ночевать нам всегда придется ходить сюда, чтобы не умереть без воды.

— Это вы верно рассудили, — согласился он, вскакивая с места, — ну так давайте строить! Далеко ходить незачем. Нарубим кольев, натаскаем их сюда, да и состряпаем шалаш. Очень уж полюбилось мне это место.

Я тоже встал. Мы взялись за топоры и стали рубить молодые сосны. Что это за милое дерево — сосна! Право, трудно себе и представить, что стал бы делать без их стройных, грациозных стволов наш брат, северный человек, из чего стал бы он ставить срубы своих домов, вытесывать доски на полы, крыши, двери…

Мы начали работу часа в три, судя по солнцу. Валили молодые сосны вершка в три в отрубе и сажени по две в вышину. Дело шло довольно скоро. Но упавшее дерево приходилось обчищать от ветвей и заострять толстый конец. Начало уже смеркаться, а мы едва успели натаскать к обрыву штук пятнадцать жердей.

Эту ночь пришлось опять провести под открытым небом. От озера неслись резкие звуки совиных окликов и повторялись тысячами отголосков. Близость воды предвещала, что вокруг нас будет пробегать немало зверей. Чтобы обезопаситься от них, мы расчистили на краю обрыва большой круг, развели два костра и легли между ними, а окорок взяли с собой, чтобы он не привлекал своим запахом медведей и волков.

К счастью, ночь стояла тихая и сухая. Мы уже несколько привыкли к ночным звукам леса; кроме того, нас обоих очень занимала наша будущая постройка, и мы проболтали допоздна, почти не обращая внимания на шорох и вой.

Но вдруг по лесу пронесся глухой, тяжелый топот, как будто крупной рысью несся целый табун лошадей.

Я вскочил и оторопело схватился за ружье.

— Тише! Оставьте! — шепнул Вася, — это лоси бегут на водопой. Не надо их пугать теперь, — это соседство хорошее. Завтра пойдем и отыщем их тропу — тогда и подумаем, что делать.

Через некоторое время мы услышали, как стадо возвращается с водопоя, поболтали еще, подкинули хворосту в костры и заснули.

Вася разбудил меня с восходом сеянца. Костры уже потухли. Было довольно свежо.

— И отлично, сейчас согреемся, — сказал Вася и тотчас же взялся за топор.

До самого полудня мы рубили и таскали ветки, чтобы уложить их на шалаш. А пока я в свою очередь ходил на озеро за водою к обеду, Вася стал прочищать аллею и сделал гораздо больше, чем я вчера. Просека начинала принимать чрезвычайно живописный вид. Над нею сводом висели ветви высоких боковых деревьев, сквозь их листву сквозил солнечный свет, окрашиваясь в радужно-зеленый цвет, внизу, в просветах еще не срубленной чащи начинало то синеть, то серебриться зеркало озера. Все время обеда я с наслаждением смотрел под этот свод, созданный по моему замыслу.

Поевши, мы тотчас же принялись за шалаш, так как материал на него был уже заготовлен. Значительная длина кольев дала нам возможность сделать его достаточно высоким и широким, для того, чтобы можно было зажигать в нем костер даже тогда, когда мы были дома. Для выхода дыма мы оставили отверстие, как делают самоеды в своих юртах. В него мог попадать дождь, но лишь в незначительном количестве, да и то в огонь, в котором тотчас же и испарялся, а мы и вещи могли удобно скрываться под наклоном стен.

В этот день мы, разумеется, уже не имели времени отыскивать дорогу домой. Вечером, за ужином я сделал большой глоток из котелка и вдруг почувствовал, что у меня во рту очутилась улитка. Меня стало тошнить от отвращения.

— Нет, больше нельзя черпать воду в тростнике, — говорил я, с досадой отплевываясь, — и противно и заболеть можно! Бог знает, чего наглотаешься. Завтра же построим плот.

— Построим! — согласился Вася.

Когда я проснулся на другое утро, он уже был за работой — продолжал расчищать дорогу к озеру. Я взял топор и пошел к нему.

— Прежде чем возить что-нибудь по дороге, нужно ее сделать. А нам придется спустить сюда два добрых бревна, — объяснил он коротко.

Часа через два работы мы закончили расчистку аллеи и убрали срубленный хворост по сторонам. Когда я оглянулся, чтобы идти наверх, то не мог не умилиться милому, чистенькому и уютному виду аллеи. А на верху, на краю обрыва виднелся вход в наш шалаш и край ярко раскрашенного кузова нашей тележки. Я начинал уже любить это место, может быть, за тот труд, который уже положил на него.

Мы выбрали для плота два дерева одинаковой толщины и вышины, и Вася собирался уже рубить, когда я его остановил.

— Слушай, Вася, подожди, — сказал я, — ведь это дело нешуточное, — не то, что по-вчерашнему рубить жерди. Если не будем осторожны, дерево может упасть и задавить кого-нибудь из нас. Я где-то читал, что когда валят лес, надо выбрать сторону, на которой больше веток, и подрубить ее чуть-чуть, а потом зайти с противоположной, где веток мало, — у нас эта почти голая сторона всегда обращена на север, — и рубить совсем. Когда дерево станет падать, то тяжесть веток потянет его не в ту сторону, где стоит тот, кто рубит, а в противоположную.

— Что ж, это дельно! — серьезно согласился Вася, и мы принялись за рубку.

Но оказалось, что одолеть великана лет тридцати пяти или сорока было дело не легкое. Уже почти подрубивши его с обеих сторон, мы сообразили, что, падая, он запутается ветками в других деревьях и не долетит до земли. Чуть не с опасностью для жизни пришлось расчистить ему место, и уже потом снова приняться за него. Наконец дерево стало заметно клониться. Мы оба быстро отбежали. В воздухе раздался точно продолжительный стон, и великан с треском и шелестом рухнул на землю. Мы до вечера проработали над обрубанием и оттаскиванием его веток.

Весь следующий день мы с восхода солнца были заняты рубкой и очисткой второго дерева. Наконец, перед нами лежали две стройные балки, сажени по четыре длиною. Но они были сыры и очень тяжелы. Нести их на себе не было никакой возможности, катить, — не допускал лес. Но мы все-таки нашли выход. Из их же вершин мы нарубили несколько кругляшей, приподняли бревно за конец и подложили под него один из них, — часть трения была устранена. Потом мы стали толкать его вперед, так что обрубок катился под ним и скоро был почти на половине длины, тогда мы подложили под передний конец остальные, и наконец тяжелое бревно покатилось на своих круглых подкладках, уже не касаясь земли. Но и при этом двигать его нам было очень тяжело, и приходилось радоваться, что обрыв был рядом, а с его наклона оно катилось так, что мы едва успевали подкладывать под передний конец оставшиеся позади катки.

К вечеру обе балки далеко протянулись одним концом в воду, а другой мы аршина на два вкопали в берег, чтобы плот не унесло волнением.

Очередной день ушел на рубку и подтаскивание к озеру нетолстых жердей, в сажень длиной. Из сотни таких перекладин, вершка по два в диаметре, образовался помост аршин в одиннадцать-двенадцать, по которому можно было свободно выходить за границу тростника. На концах балок Вася продолбил по дырке, вколотил стойки и устроил довольно прочные перила. Вид нашего берега принял еще более жилой вид. Теперь мы были обеспечены хорошей, свежей и здоровой водой, но не успели победить одну нужду, как пришла другая. Хлеб и ветчина вышли, а есть было необходимо.

Пришлось ходить на охоту. К счастью, это не представляло особенного труда — тростник кишел утками, а двух уток нам хватало на целый день. Одну мы варили в котелке на суп, другую жарили на вертеле. Этот вертел, большая драгоценность в нашем хозяйстве, был просто счастливой случайностью. Еще в то счастливое время, когда я жил дома, я как-то нашел железный прут и по своей страсти ко всякому оружию сделал из него подобие стилета. Я раскалил его докрасна в печке и в толстой березовой палке прожег им дырку, в которую он входил целиком, потом приделал к нему ручку. Убегая из дому, я взял эту палку с собой, а когда пришлось жарить в лесу утку, прут пришелся как нельзя кстати. Не обошлось сперва и без неприятностей. Когда я вращал прут за ручку, он скатился с камней, и моя первая утка вышла пестрая от ожогов об уголья и комков приставшей к ней золы. Но я нашелся, как помочь беде, — взял плотничий молоток и высек в камнях по достаточно глубокому желобку, которые удерживали концы вертела.

Таким образом, кое-как обеспечив себе первые жизненные потребности, мы снова возвратились к нашей главной мысли — прокладывать дорогу домой. Утром мы охотились, готовили обед, ели, брали с собой по куску утки и шли с топорами в руках, делая на деревьях большие зарубки так, чтобы от одного помеченного дерева ясно видно было другое. Но дело продвигалось очень медленно: за четыре дня самой добросовестной работы мы не прошли и двух верст, а между тем расстояние от нашего жилья все увеличивалось, на ходьбу до него требовалось больше времени, на работу оставалось меньше, да и заготовка пищи отнимала у нас каждое утро часа по четыре.

Оставаться ночевать в лесу, далеко от шалаша, было опасно, да и в любом случае пришлось бы каждый день ходить к озеру за водою. Мы решили запастись в один день провизией на несколько следующих. Дичи в лесу было так много, что исполнить это было легко. Утром мы набили штук шесть уток и тетеревов, а вечером, уже возвратясь с работы, зажарили их на костре.

Конец ознакомительного фрагмента.