Другая химия

Ольга Толстова

Вот, что все знают о «растениях»: в их головах есть нечто, что люди зовут «чужими». И потому каждое «растение» – талантливый и всегда несчастный человек. Мир так и не решил, что же (кто?) такое «чужие»: как стрелка на путях, перенаправляют они жизнь своего носителя.Леонид – «растение», он замкнут на своих стихах, его быт подчинён ритму «чужого». Но жизнь Леонида встаёт на странные рельсы, когда на пороге появляется полиция с вопросами о погибшем докторе-«ботанике»…

Рукопись Войнича

© Ольга Толстова, 2022

ISBN 978-5-0053-0765-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Пять лет назад

Из почтового ящика вылетела листовка: «Растения» — дети богов!» — заявлял с улыбкой зелёный человечек. В одной руке он держал венок с алыми розами, другой рисовал в воздухе радужное сердечко. «Только мы, только наш мастер-класс! Приходите! — добавляла надпись мелким шрифтом. — Лицензия номер…».

Леонид смял листовку и бросил в коробку под почтовыми ящиками. Какой мастер-класс предлагали обладатели лицензии «номер…», он разбираться не стал.

А насчёт того, чьи «растения» дети, у него было своё мнение. Авторы листовки — группа «Люди Нью Эйджа», месяц назад присылали ему письмо через агентство:

«Дорогой Леонид!

Мы — пронизанная духом равенства и почтения к традициям организация…»

Он прочёл это, и его уже затошнило. Дальше кривился на каждой строчке: «современные алхимики», так они себя презентовали, предлагали ему роль ведущего дефис приглашённой звезды в сессиях приобщения кого-то там к чему-то там. Модное поветрие, ещё один виток общественного мнения о «растениях». Нынче находились желающие к «растениям» приобщаться. Что бы это ни значило.

Отправители письма вряд ли хотели обидеть или оскорбить Леонида: они просто не понимали, насколько неуместно их предложение. Он ничего не ответил и попросил Беату никогда больше такого ему не пересылать.

Даже льстивого напоминания о его «необыкновенности» хватило, чтобы выбить Леонида из колеи на пару дней. А держаться её и так дорогого стоило.

Он открыл дверь подъезда и зажмурился. Когда Леонид утром садился за письменный стол, за окном ливень хлестал, пузырился на полу открытого балкона, смывал птиц с веток. Спустя пять часов, когда Леонид очнулся, выкатив на бумагу всё, что скопилось в голове, то увидел бледно-голубое небо, выцветающее под лучами довольного, весеннего солнца.

И это было очень кстати: сегодня его ждали в агентстве. Водить он умел, но не любил и боялся, общественный транспорт не переносил. Плотная толпа как будто душила, обступала как сужающиеся стены комнаты-ловушки, и в голове начинал шевелиться «чужой». От этого, конечно же, мутило ещё больше, и Леонид скатывался в спираль дурноты.

Было ещё такси, но там тоже могла поджидать подстава — слишком говорливый водитель. Так что Леонид старался передвигаться по городу пешком всякий раз, когда была такая возможность. До агентства он давно разведал правильный маршрут — такой, чтобы проходил по самым безлюдным улицам.

Выйдя из подъезда, Леонид тут же свернул за угол своего старого дома и оказался в мощёном переулке, тихом, узком, пахнущем отбеливателем и подгнивающими фруктами, зато, и это главное, пустом.

— Прочтёшь что-нибудь… дашь пару автографов, — пообещала Мартина, протягивая ему приглашение. — Только и всего.

Они втроём — Беата, конечно, тоже была здесь — сидели в маленьком кабинете Мартины, обсуждая, как она выразилась, планы по продвижению его творчества.

— Тебе легко говорить, — с трудом ответил Леонид. — Поэтический вечер — это ад.

Она фыркнула, улыбнулась: светловолосая, кудрявая, ямочки на щеках, прозрачные глаза. Напоминала ему кое-кого из тех времён, когда всё это внутри него ещё не пошло в рост, отрезая от жизни, от людей, отрезая от него самого кусок души. И теперь Леонид был таким, каким был, и все те люди, что он любил, когда ещё умел это делать, остались в каком-то другом мире. Ему туда хода не было.

И от её сходства с той исчезнувшей из его жизни девушкой, общаться с Мартиной было ещё сложнее. Но он старался и скрывал, что есть в его отношении что-то слишком личное. И подозревал, конечно, что Мартина это слишком личное чует, потому и вертит им, когда ей нужно.

— Если вам тяжело, вы можете не ходить, — вымолвила Беата сдержанно. Рядом с Мартиной она выглядела блёкло, даже скучно, но зато с ней Леонид мог общаться почти свободно. Беата была штатным спецом по «растениям». Её работа и заключалась в том, чтобы и Леонид, и все прочие клиенты с той же проблемой чувствовались себя именно свободно. И спокойно. И не покидали бы агентство, переходя к конкурентам.

— Это нужно для пиара, — тут же резко отреагировала Мартина. Леонид давно заметил: его кураторша почему-то считает, будто прекрасно понимает нужды «растений». Но это было вовсе не так.

Мартина многое для него делала, но Леонид всегда знал: она ничего не понимает. Не понимает, каково быть им, каково это: видеть мир совсем иначе. Всегда слышать этот чёртов голос в голове. Проваливаться в приступы, не помня ни себя, ничего вообще. Беата тоже вряд ли могла себе это представить, но её хотя бы научили не забывать, что быть «растением», вообще говоря, тяжело.

И сейчас она проигнорировала последнюю реплику Мартины и внимательно смотрела на Леонида, терпеливо дожидаясь его ответа.

— Я не знаю, — наконец сказал он. — Мне нужно подумать.

Мартина вздохнула: конечно, она хотела бы получить твёрдое согласие, но это было уже хоть что-то.

— Пойми, — вкрадчиво произнесла она, — тебе это сейчас нужно. Сетевое присутствие — это хорошо, это мы подняли, но у тебя вид творчества… неприбыльный по нашим временам. Даже для «растений». Потом сможешь хоть в башне из слоновой кости запереться, правда. Как… как Великий Боне, годами из дома не вылезать. Но пока нужно показываться на людях, светиться… мелькать…

Она махнула ладонью, показывая, как именно нужно мелькать.

— Пока ты ещё не он, — заключила она. — А только один из его учеников, поэтому…

— Думаю, достаточно, — прервала её Беата. — Проводить вас, Леонид?

Мартина воззрилась на неё — возмущённо и недоумённо. Не могла поверить, что серая мышка, зануда, «ботаничка» посмела её так грубо прервать.

— Да, — согласился Леонид. — До встречи, Мартина.

По дороге к выходу Беата спросила:

— Вы ещё ходите на встречи?

— Вот как раз сегодня иду. Через час.

Она кивнула:

— Помогает?

Леонид пожал плечами.

— Если нет, — предложила Беата, — я найду вам другую группу. Или ещё что-нибудь. Только скажите.

— Спасибо, — ответил он. От Беаты исходила волна заботы — искренней, а не «рабочей».

— Спасибо, — повторил он. — Но пока всё хорошо.

Про группу смешанного общения он слукавил: с группой не было всё хорошо. Но и плохо тоже не было. Просто никак.

Он приходил на встречи второй месяц, дважды в неделю. Цель у групп была благородная: помочь «растениям» вернуться в мир. Дать возможность общения с терпеливыми, добрыми, благожелательными и притом обычными людьми. В группу набирали восемь-десять человек, из них не больше двух «растений». Ставили профессионального ведущего, чаще всего это был кто-то из коллег Беаты или специалист по адаптации. Участники просто общались на любые темы, какие всплывут, иногда делились чем-то личным, выполняли упражнения. Ничего выходящего за рамки, ничего тяжёлого для «растений»; если кто-то не хотел говорить — молчал.

Ходили слухи, что такие группы действительно кому-то помогли. Леонид за собой пока никаких перемен не заметил.

Общаться с людьми легче не стало, по-прежнему самые простые слова застревали в горле. Со своими коллегами по несчастью легче не стало тем более, из них он вообще мало кого любил.

Группу Леонид делил с начинающим художником, заносчивым, словоохотливым и раздувшимся от гордости, что он не такой, как все. У Леонида с трудом в голове укладывалось, как такой бедой гордиться. Ну не бедой, но всё равно. Да и вообще, художник вызывал у него подозрения. Конечно, не симулянт, притворяться «растением» долго не выйдет, но иногда Леонида терзали сомнения. Художник любил напустить на себя загадочность или похвастаться фотографиями свежей работы, итогом очередного приступа. И Леонид послушно рассматривал тёмное фото на подсунутом под нос экране смартфона, потом всматривался в глаза художнику и с трудом различал в них ту самую искру, которую почует любое «растение». И слышал, да, всё-таки слышал в нём второе дыхание, — но уж больно слабое, едва заметное, из какого вряд ли родится что-то значимое.

Один раз он даже попытался провести «полевой тест»: ввернул в разговор фразу про «голос чужого». Художник цитату из Великого Боне узнал и захвалил: мол, какая тонкая метафора. Леонид промолчал в ответ, но выводы для себя сделал.

А ещё он был уверен, что это «недорастение» приходит в группу не за общением — а за тем, чтобы его там «облизывали». Ему требовалась аудитория, а вот проблем с социальным взаимодействием у него не было никаких.

Леонид ему люто завидовал; порой чувство вдруг поднималось со дна души, как убегающее молоко, мгновенно, захлёстывало его целиком. Он бы тоже хотел вот так: наслаждаться своей долей, а не мучаться из-за… всего.

Сегодня всё пошло хуже, чем обычно, за весь вечер удалось выдавить из себя всего с десяток жалких фраз. Едва дождавшись конца сеанса, Леонид выбрался наконец из лабиринта коридоров общественного центра.

Перед фасадом центра росли два десятка старых, завёрнутых узлами вязов, стояла одинокая скамейка, давно лишившаяся спинки, чуть дальше, за крошечной парковкой шумела река. Солнце уже садилось, длинные тени деревьев рисовали стрелки, указывая на набережную, туда Леонид и направился. Он едва сделал первый шаг, как его окликнули:

— Не Леонид ли это Перелётов, лучший ученик Виктора Боне? — насмешливый мягкий голос был ему хорошо знаком.

Он обернулся: Марианн шла к нему между машинами. Леонид не видел её года три или четыре, но она не изменилась совершенно, только пушистые рыжие волосы теперь были совсем короткими и прямыми. В юности она всегда ходила в растрёпанных кудряшках.

— Ты и сама не промах, Дефо, — ответил он с улыбкой. Марианн тоже была «растением» — и его единственной подругой за всю жизнь. К сожалению, теперь они виделись нечасто.

— А ты что здесь делаешь, Лео? — Подойдя совсем близко, она потянулась, поцеловала его в щёку и отпрянула: взглянула в глаза так серьёзно, что он даже удивился.

— А ты? — спросил он.

— Да ладно, я и так знаю, — Марианн задумчиво скользнула взглядом в сторону центра. — Не знала бы, не была бы здесь.

— Не понял, — признался Леонид. — Ты следила за мной?

Это было смешно и дико: Марианн могла бы просто прийти к нему и спросить о чём угодно.

Она пожала плечами:

— Не совсем. Я знала, что ты будешь здесь.

Леонид продолжал смотреть на неё с недоумением, а она как будто и не планировала ничего объяснять:

— Ты ходишь в эти смешанные группы? — В её голосе снова скользнула усмешка. — Общаться и всё такое?

Он кивнул.

— Надеешься стать нормальным?

— Чего ты хочешь? — с невольным раздражённо спросил он.

— Познакомить тебя кое с кем, — ответила Марианн. — Чтобы ты почувствовал разницу.

— Разницу? — Леонид уже злился. Она явно чего-то хотела от него, но не желала говорить прямо.

— Я хочу помочь тебе изменить твою жизнь, Лео, — после лёгкой заминки ответила Марианн. — Оказалось, это всё-таки возможно.