Осколки истории

Ольга Югова

История о перемещении во времени погружает читателей в эпоху последних лет Российской Империи. Автор показывает изнутри жизнь и быт людей того времени, особенно ярко – по контрасту с представлениями человека современного мира. История одной семьи, рассказанная с разных сторон, держит в напряжении до самого финала книги.

© Ольга Югова, 2022

ISBN 978-5-0056-4532-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Я выбежала из университета, радостно срывая с лица надоевшую маску. Как достала эта пандемия, а еще больше — все эти масочные и прочие режимы! Невыносимо было сидеть в душной аудитории в маске и еще пытаться собрать мысли и сдать экзамен как следует. Счастье, что это был последний, и сессия закрыта. И счастье, что на улице я все-таки могу снять маску и наконец хоть немного подышать!

Я учусь на филологическом факультете, и мне там здорово интересно, хотя вообще-то я мечтала поступить на РГФ. Но с моими способностями к иностранным языкам этой месте суждено оставаться неосуществимой. Я и английский еле осилила в рамках школьной программы, и вступительный по английскому был для меня самым трудным. А в эту сессию был как раз экзамен по-английскому. Ну и пришлось мне попотеть!

Но вот наконец сессия сдана, осталась только практика, по которой я почти все сделала, только зачет надо получить. И все, на свободу! Хотя повсюду еще карантинные ограничения, и никуда толком нельзя ни съездить, ни сходить, но все-таки отдых это счастье.

— Ну что, Аня, на свободу с чистой совестью? — услышала я знакомый голос, и его обладатель сдвинул меня в сторону, встав передо мной. Это был Дима, мой однокурсник.

— Знаешь, для меня университет все-таки не отсидка. Дай пройти, я хочу домой, — я попыталась его обойти, но он встал так, что перегородил мне весь проход.

— Ну, на самом деле я просто хочу поздравить тебя со сданной сессией.

— Это очень мило, но все-таки разреши мне пройти.

— Ты что, даже скучать по мне летом не будешь? — спросил он как бы шутя, и ту же добавил: — Я — не буду! — и захохотал, словно отпустил прекрасную шутку.

Вот умеет он так держаться, как будто все вокруг его слуги. Я попыталась силой спихнуть его с дорожки, но тут послышался голос моего брата Леши:

— Ань, я тут.

Мой брат всегда очень ревниво относился ко мне и внимательно смотрел на всех молодых людей, которые даже случайно оказывались рядом со мной. Я считала, что он местами перегибает палку, но с другой стороны, мне это льстило. И очень помогало по жизни. Вот и сейчас Дима в ту же секунду пропустил меня, пожал руку Леше и пошел своей дорогой.

А мы — своей. Леша протянул мне букетик полевых ромашек, которые сам же и насобирал на лугу. Обожаю ромашки! Я тут же зарылась носом в букетик, счастливая просто от того, что живу.

***

Наши родители были или, во всяком случае, считались местной интеллигенцией. В моем раннем детстве, когда я еще ничего не помню, наша семья переехала из Москвы в пригород областного центра, потому что захотелось растить детей на чистом воздухе, на природе, а не в шуме и суете большого города. Мама любила Москву, и у нее все друзья остались там, она не хотела уезжать. Но папа настоял. И мы теперь очень этому рады, потому что тут действительно здорово.

Мама закончила МГУ, папа — Бауманский, так что они не без оснований считались очень образованными. Брат Леша пошел на IT и теперь уже работает по этой специальности. А я поступила на филологический. Вообще я мечтала о романо-германской филологии, но иностранные языки мне категорически не даются. Мама подсмеивается надо мной иногда по этому поводу и говорит:

— А вот бабушка Саша три иностранных языка знала, причем испанский выучила совершенно самостоятельно уже взрослой!

Бабушка Саша вообще была крутая. Это она маме бабушка, а нам с Лешей прабабушка, но мы ее в семье так и зовем — бабушка Саша. Она родилась еще до революции и прожила почти 90 лет, умерла, всего несколько месяцев не дожив до моего рождения, а Леша ее хоть и смутно, но помнит.

Прожив такую долгую жизнь, она много успела рассказать о семейной истории, в основном маме, конечно. У нее была маленькая сестренка — у мамы есть их фотография, где Саша в платьице, лет пяти, обнимает совсем крошечного карапуза — но малышка умерла от какой-то болезни. После революции у нее родился брат Леша, а их отец умер не то от тифа, не то от воспаления легких, чем, очевидно, спас себя и всю семью от репрессий — он был офицером царской армии. Мать, оставшись вдовой, пошла работать в детский дом, где Саша с Лешей и выросли под ее крылом.

Леша вошел в историю семьи своей ужасающей, тотальной неграмотностью. Он писал слова так, что их невозможно было узнать: «итсо», «априкоз», «киртпич», и тому подобное. Сейчас сказали бы, что у него дисграфия, и учили его по специальным методикам, а тогда он считался просто необучаемым в плане русского языка. Особенно это смотрелось, конечно, на контрасте с сестрой — кандидатом филологических наук, но бабушка Саша все-таки 10 лет прожила в семье, а Леша почти с рождения в детдоме, и не получил такого воспитания, как сестра.

Бабушка Саша успела до войны защитить диссертацию, выйти замуж и родить дочку Женю, нашу с Лешей бабушку. А когда началась война, она с трехлетней Женей и пожилой мамой уехала в эвакуацию в Ташкент, а Леша писал им с фронта письма своей неподражаемой орфографией. Его язык можно было использовать как шифр — письма могли понять только мама и сестра. Неизвестно, получил ли его специфический талант использование на войне — а мог бы: шифры там были необходимы — но в 43-м году на Лешу пришла похоронка. Бабушка Саша только одному радовалась — что их мама успела умереть раньше, от болезни, и не узнала о гибели единственного сына. А для бабушки Саши это был огромный удар; она нежно любила брата. И день победы всегда, до самой ее смерти, был для нее днем памяти о павших, днем скорби по брату. В этот день она всегда плакала.

А вот бабушкин муж, тоже Саша, всю войну прошел радистом и вернулся без единой царапины. Она с дочкой вернулась в 44-м году из эвакуации в Москву, Женя пошла в первый класс, а дедушка Саша, придя с фронта, устроился работать в какой-то архив. Он был очень хозяйственным, добрым и домовитым. Растил дочку, вел хозяйство, пока бабушка Саша учила испанский — или португальский? — и рассекала по миру, ездила в командировки то в Латинскую Америку, то в Японию, то во Вьетнам. Она до самой смерти оставалась всегда живая, веселая и всем интересующаяся. Меня по рассказам мамы о бабушке Саше всегда поражало, как в те трудные времена, пережив столько испытаний, можно было сохранить такую любовь и жажду жизни и такой неиссякаемый оптимизм.

А баба Женя художник-керамист. Закончила Суриковку, там же познакомилась с будущим мужем, дедом Иваном. Он всю жизнь преподавал в художественном училище и просто обожал свою работу, а она творила. И все стены у нас дома и у дяди Кости — это мамин брат — увешаны картинами деда и декоративной керамикой бабушки.

Баба Женя умерла, еще когда мы жили в Москве, а дед успел пожить с нами здесь и умер всего несколько лет назад. Я очень хорошо его помню — он всегда с интересом возился со мной и братом, учил нас премудростям сельского хозяйства, пытался научить рисовать, но на это уже мы оказались необучаемыми.