Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы

П. А. Федосов, 2021

Предлагаемое читателям издание представляет собой биографию крупного государственного деятеля XIX века Михаила Николаевича Муравьева (1796–1866), написанную его потомком в 5-м поколении П. А. Федосовым на основании архивных документов, писем и свидетельств современников. В книге рассматривается история рода Муравьевых, анализируются все периоды жизни главного действующего лица. Автором предложен многофакторный анализ участия М. Н. Муравьева в тайных обществах. На основании малоизвестных архивных материалов описана управленческая деятельность и итоги его губернаторства в Могилевской, Гродненской и Курской губерниях. Анализируются вклад М. Н. Муравьева в создание и становление Русского географического общества, содержание и результаты его работы во главе Межевого корпуса, Департамента уделов и Министерства государственных имуществ. Предложено новое понимание его роли в осуществлении реформы 1861 года. Исследуется деятельность Муравьева по подавлению мятежа и проведению реформ в Северо-Западном крае в 1863–1865 годах, руководству следствием по делу Каракозова в 1866 году. Освещается история взаимоотношений с Николаем I и Александром II, рядом крупных сановников двух царствований. Автор книги предпринимает попытку реконструкции внутренней мотивации решений и действий М. Н. Муравьева на всех этапах его жизненного пути. Книга предназначена всем интересующимся историей России. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

III. Родители. Детство и отрочество

Единственному сыну Николая Ерофеича на момент смерти отца было два года. Звали его, как и отца, Николаем. Его мать после смерти супруга осталась не без средств: ей достался, в частности, большой дом, выстроенный мужем на Неве неподалеку от дворца Меншикова. Позже дом был продан, что заставляет думать о возникших материальных затруднениях.

После четырех лет вдовства Анна Андреевна Муравьева вышла замуж за князя Александра Васильевича Урусова. А. В. Урусов служил в лейб-гвардии Семеновском полку вместе с ее отцом и был влюблен в Анюту Волкову еще до того, как она стала женой Николая Ерофеича.

Князь Урусов имел несколько странную репутацию. Не получив никакого наследства, он был тем не менее очень богат: владел домом на Английской набережной в Санкт-Петербурге, большой усадьбой с многочисленными постройками на Большой Дмитровке в Москве. Главный дом усадьбы был настолько вместителен, что в нем одно время помещался Английский клуб, а во второй половине XIX столетия разместился Лицей цесаревича Николая. (Сейчас на месте усадьбы Урусова стоят дома 9–11 по Б. Дмитровке. Территория за первым рядом домов расчищена под новую застройку. Сохранен только один дом — вместительное трехэтажное здание с едва различимыми после множества перестроек признаками московского классицизма XVIII века. По всей видимости, это и есть главный дом усадьбы Урусова.) Кроме того, А. В. Урусов владел большим поместьем Осташево в Волоколамском уезде и несколькими деревнями в других губерниях. Все это богатство было приобретено с помощью карточной игры — крупной и неизменно удачливой. Тем не менее никто и никогда не мог уличить князя в нечестной игре, хотя попыток было предостаточно.

Александр Васильевич не был ласков со своим пасынком, но для его карьеры и образования сделал не меньше, чем мог сделать самый заботливый отец. Д. А. Кропотов сообщает, что отчим записал шестилетнего Николая унтер-офицером в лейб-гвардии Преображенский полк, а еще через 4 года переписал во флот мичманом. Здесь биограф что-то путает: при Екатерине звание мичмана было обер-офицерским и без экзамена его получить было невозможно. Вероятно, речь идет об унтер-офицерском звании шхипера. Одновременно Николай получал общепринятое домашнее образование: иностранные языки, основы математики, история, география, риторика, Закон Божий, фехтование, верховая езда, музыка, танцы. По достижении пасынком 16 лет кн. Урусов отправил его в сопровождении приглашенного наставника и с приличным денежным содержанием в Страсбургский университет.

Тогда это был один из лучших университетов Европы, соединявший в себе немецкую основательность и французский прогрессивизм. В нем обучались многие члены европейских августейших фамилий. За несколько лет до поступления туда Николая Муравьева в Страсбурге учился Гёте. Особенно сильным здесь считалось преподавание математики и военных наук, которым и посвятил себя Н. Муравьев. 1784–1788 годы, проведенные Муравьевым в Страсбурге, были годами, когда в академических кругах Франции господствовали идеалы Просвещения. Поэтому вместе с фундаментальными знаниями он усвоил приверженность принципам гуманизма. Этот симбиоз и определил его мировоззрение, а позже в значительной мере и мировоззрение его сыновей.

Д. А. Кропотов рассказывает далее, что, вернувшись на родину, Н. Муравьев блестяще сдал экзамен на звание лейтенанта флота. Здесь снова ошибка. Такого звания во флоте при Екатерине не было вовсе. Вероятно, речь шла о звании мичмана, что соответствовало армейскому званию поручика. Последующие два года Николай проходил морскую практику на датских военных кораблях (Дания была союзницей России) и в 1790 году, 22 лет от роду, получил под свое командование первый корабль — гребную галеру «Орел».

28 июня «Орел» принял участие в так называемом Втором Роченсальмском сражении со шведским флотом. Здесь произошел эпизод, оказавший влияние как на биографию Николая Николаевича, так и на его, а может быть, и не только его, воззрения на некоторые реалии тогдашней России.

Русской эскадрой в этом сражении командовал немец — герцог Нассау-Зиген. Командиром авангарда гребного флота был назначен граф Ю. П. Литта — 27-летний отпрыск знатного итальянского рода. Храбрец и красавец, он плохо знал по-русски, что не помешало ему получить за участие в Первом Роченсальмском сражении (1789) звание вице-адмирала и золотое оружие за храбрость. «Орел» входил в авангард, которым командовал Литта, но ни накануне битвы, ни в самый день ее Муравьев не получил от своего непосредственного командира никаких указаний относительно места и задач «Орла» в ходе предстоящего сражения. Наконец, уже в виду неприятеля, Муравьев подвел свою галеру вплотную к кораблю командира авангарда и по-французски прокричал стоявшему на палубе графу Литта вопрос, без ответа на который никакой организованный морской бой, по его (Муравьева) разумению, был немыслим: «Где мое место?» — то есть какое место должен занять «Орел» в строю русских кораблей. Ответ итальянца, красивый по форме, по сути был одновременно отговоркой и скрытым упреком, то есть провокацией: «Un homme d’honneur saura trouver sa place» («Человек чести найдет свое место»). 21-летний капитан «Орла» понял, что ему и его команде предлагается умереть с честью. Он неожиданно направил галеру прямо в гущу шведского флота и открыл огонь с обоих бортов, нанося противнику ощутимый урон. Но, как и следовало ожидать, шведы быстро оправились и обрушили на дерзкую галеру шквал огня. Судно начало тонуть. Муравьев выбросил судно на мель, пересадил экипаж на спасательные шлюпки, а сам вплавь пустился к ближайшему русскому судну, но был ранен и оказался в плену.

Так изложен этот эпизод в первой и, насколько мне известно, единственной книге, посвященной Н. Н. Муравьеву (Муравьеву 1-му, или Н. Н. Муравьеву-отцу, как его стали называть в литературе, чтобы не путать с его полными тезками: сыном Н. Н. Муравьевым (Карским) и пятиюродным внуком Н. Н. Муравьевым-Амурским). Эта небольшая книжка была написана Н. В. Путятой и вышла под заглавием «Генерал-майор Н. Н. Муравьев» в Санкт-Петербурге в 1852 году. Н. В. Путята учился в муравьевской школе колонновожатых (о ней — позже) и, по всей вероятности, слышал этот рассказ от самого Николая Николаевича. Возможно, какие-то детали событий 1790 года переданы у него неточно, но главное — причинно-следственная связь между провокационным ответом Литты на вполне правомерный вопрос Муравьева и самоубийственной атакой «Орла» в одиночку против всей шведской эскадры, — скорее всего, было изложено Н. Н. Муравьевым и записано с его слов верно. Ведь речь шла о самом ярком и к тому же поворотном событии молодости рассказчика.

Итоги битвы были катастрофическими для русского флота. И тем не менее Литта получил за участие в нем алмазный бант к своему золотому оружию. Муравьева же шведы вылечили и через несколько месяцев отпустили на родину. Источники молчат об этом, но мы знаем, что в соответствии с Петровским морским уставом в России его ждало расследование на предмет возможной его вины в гибели судна. К счастью, его объяснения были признаны удовлетворительными, и он не был наказан.

Попробуем поставить себя на место Муравьева. Он получил лучшее в Европе военное образование, блестяще сдал специальный экзамен, прошел серьезную морскую практику, свободно говорил на трех иностранных языках. И все это чтобы выслушивать надменные и невежественные назидания от почти ровесника, поставленного над ним и другими русскими офицерами только за то, что он итальянский граф, от военачальника, не выполняющего свои прямые обязанности и даже не понимающего языка людей, которыми взялся командовать. Знать все это, знать и то, что надменный иноземец щедро награжден, а ты едва избежал наказания… Нет, с этим не мирятся разум и чувство справедливости. И дело здесь не в личных качествах того или иного иностранца, а в системе, оскорбительной для русских в России. Позже Николай Николаевич донесет это чувство уязвленной национальной гордости до своих сыновей. И многое в дальнейшей истории семьи Муравьевых будет замешано на этом чувстве.

Но это будет еще не скоро. Пока же, вернувшись из плена, Муравьев получил под свою команду другой корабль и часто бывал в не особенно продолжительных плаваниях. В промежутках жил в Петербурге, ездил с визитами. В числе посещаемых им домов была и семья покойного Михаила Ивановича Мордвинова — отцова однокашника, сподвижника и преемника как в канцелярии строительства государственных дорог, так и в уложенной комиссии. Старшая дочь Михаила Ивановича Варвара уже была замужем — за дальним родственником Николая Александром Федоровичем Муравьевым, будущим петербургским полицмейстером. Вдова Екатерина Александровна жила с двумя незамужними дочерями. Старшая из них — Александра была на год моложе 22-летнего Николая. Она была красавицей (сохранился портрет), с хорошим домашним образованием, очень набожная. Он — морской офицер, раненный в битве, по-европейски образованный, из хорошей семьи, связанной с Мордвиновыми бесчисленными нитями… 11 мая 1791 года они обвенчались в церкви Андрея Первозванного на Васильевском острове.

Первенец Николая и Александры Муравьевых появился на свет в октябре 1792 года и был наречен по матери — Александром. Второй сын родился в июле 1794-го и получил имя отца — Николай. В октябре 1796 года Александра Михайловна разрешилась третьим сыном — Михаилом.

Михаил (тогда Михаилы большей частью не только звались, но и писались «Михайлами»; в производном от имени отчестве мы и сегодня говорим не «Михаилович», а «Михайлович») родился в Петербурге 1 октября 1796 года и был крещен в Благовещенской церкви на Васильевском острове. Воспреемниками были его бабушка Екатерина Александровна Мордвинова и ее брат — Александр Александрович Саблуков. Мать и отчим Николая Николаевича жили в Москве и на крещение внуков не ездили.

В том же году, после воцарения Павла I, Н. Н. Муравьев совершенно неожиданно был переведен в кавалерию с переименованием из капитана второго ранга в подполковники. Неожиданные решения такого рода были вполне в духе нового императора, но от этого было не легче тому, кто всю жизнь служил на флоте и вдруг должен был заниматься лошадями и выездкой. Николай Николаевич подал в отставку и поселился с семьей в родовом имении Сырец в пятнадцати верстах от Луги Петербургской губернии. Здесь он стал заниматься хозяйством. Местные дворяне избрали его уездным предводителем, из чего видно, что сильно богатых и чиновных помещиков в уезде не было.

Что представлял собой Сырец в тот период, мы точно не знаем. Известно, однако, что пятнадцатью годами позже Сырец был небольшой деревней с пятью десятками душ (мужского пола), то есть всего около двух десятков крестьянских дворов, расположенных неподалеку от небольшого господского дома. На рисунке, сделанном в 1812 году, мы видим домик с крыльцом и двумя окнами по фасаду.

(В 2016 году сырецкие старожилы показывали мне развалины колхозной школы и рассказывали, что построена она была на фундаменте барского дома. Старинный ледник, выложенный камнем бассейн маленького садового фонтана и вековые, совсем не лесные деревья, обнаруженные нами вблизи развалин, подтверждают этот рассказ.)

В известной книге Н. А. Задонского «Жизнь Муравьева» Сырец описывается как низкое, болотистое и нездоровое место. Д. А. Кропотов, напротив, утверждает, что место было благоприятным для детей Николая Николаевича и Александры Михайловны, и именно благодаря тому, что они росли и развивались на свободе, среди сельской природы, они обладали в зрелые годы отменным здоровьем и дожили до преклонных лет^[71]. Описание Задонского вряд ли верно. Барский дом и крестьянские дворы стояли на довольно высокой для лужского ландшафта горе, круто спускающейся к озеру. Сегодня оно заболочено и зарастает осотом, но в давние годы украшало ландшафт.

Пожить деревенской жизнью маленькому Михайле пришлось недолго. Так что если сырецкий воздух и был ему полезен, то надышаться им на всю жизнь он вряд ли успел. Старшим братьям повезло несколько больше. Через много лет, в 1812 году, по дороге в действующую армию они втроем заезжали в Сырец и здесь выяснили, что детские воспоминания об отчем доме хранили только старшие — Александр и Николай, а в памяти Михайлы мало что сохранилось^[72]. Это и понятно: Михайле не было и пяти лет, когда Муравьевы покинули Сырец и переехали в Москву.

Этот переезд стал результатом нескольких обстоятельств. Во-первых, сыновья подрастали. Старшему шел десятый год. Пора было всерьез заниматься их образованием. Родители делали что могли: обучали детей грамоте, французскому, основам математики. Но о солидном домашнем образовании в сырецкой глуши да при скудности доходов от небольшой и небогатой деревеньки нечего было и думать. В Москве жили мать и отчим Николая Николаевича. Они были богаты, но вечно заняты ссорами с родней и друг с другом. Да еще своей общей дочерью Соней. В 1800 году она вышла за соседа Урусовых по московской усадьбе барона Александра Сергеевича Строганова. (Этого Строганова не следует путать с его полным тезкой бароном Александром Сергеевичем Строгановым, 1733 года рождения, графом Св. Римской империи, меценатом и хозяином Строгановского дворца в Петербурге, тем, который в юности брал уроки математики у Н. Е. Муравьева.) Муж Софьи Урусовой был, конечно, не так богат, как его тезка, но тоже не беден. Молодые ждали первенца. 26 апреля 1801 года, через шесть дней после рождения дочери Соня Строганова умерла от родильной горячки. Малютка пережила ее всего на 10 дней.

Для Александра Васильевича и Анны Андреевны это был страшный удар. Соня была поздним ребенком, поскребышем. Когда она родилась, матери было под сорок, отцу далеко за пятьдесят. Таких детей особенно любят и берегут. И вот дочери не стало. Осиротевшие родители старались удалить от себя все, что напоминало об утрате. Продали предназначавшееся для дочери имение Люблино: оно соседствовало с усадьбой Кузьминки, а Кузьминки в ту пору принадлежали кому-то из Строгановых и тем напоминали о потере. Но горе не уходило. Его выразительно передает неуклюжая по форме и потому особо трогательная надпись на памятнике, воздвигнутом Урусовыми на могиле дочери и внучки: «Се счастье наших дней сокрыто в гробе сем. / При старости лишенны нашей нежной дщери. / Предвечный Бог! Отри токи горьких слез / Тебе себя и их на веки мы вручаем».

Выраженное в этих явно самодельных строках чувство одиночества перед лицом надвигающейся старости, видимо, и побудило князя Урусова обратиться к пасынку с предложением переехать с семьей в Москву и взять на себя управление обширными княжескими имениями. Со своей стороны князь обещал Николаю Николаевичу приличное содержание, достаточное для образования сыновей, и большую часть своего состояния по завещанию.

Предложение отчима стало вторым обстоятельством, побудившим семью Муравьевых к переезду. Оно было не слишком привлекательным: выпускнику Страсбургского университета, морскому офицеру роль управляющего, даже у собственного отчима, вряд ли казалась блестящей перспективой. Но ничего другого не просматривалось. «Родители мои не имели достаточно средств, чтобы дать нам должное воспитание, почему и согласились принять предлагаемую им обузу и поступить в истинную кабалу к князю Урусову», — сообщает в своих «Записках» Николай Муравьев-младший^[73].

Кстати, об этих «Записках», на которые мы будем часто ссылаться. Николай Николаевич вел их почти всю жизнь: с отъезда из Москвы на Кавказ в 1815 году и почти до самой смерти в 1866-м. Записи о пережитом Николай делал, как правило, по свежим следам, пока еще не стерлись в памяти детали. Позже возвращался к написанному, что-то вычеркивал, чтобы не компрометировать упоминаемых им лиц. Что-то добавлял с позиций приобретаемого с годами опыта. Но в основе оставались первоначальные дневниковые заметки, изобилующие яркими деталями и дышащие эмоциями непосредственного участия в описываемых событиях…

В 1801 году Николай Николаевич Муравьев-отец с женой и тремя сыновьями переехал в Москву и поселился в одном из просторных флигелей усадьбы своего отчима на Большой Дмитровке. Опасения Николая Николаевича оправдались. Князь был брюзглив и весьма прижимист. Назначенное пасынку денежное содержание невелико — 5 тыс. руб. в год. В «Записках» Николая Николаевича-младшего есть рассказ о том, как старый князь ссудил пасынку по его просьбе 2 тыс. руб., а потом мучил его непрерывными напоминаниями об этом долге. Тем не менее дети звали князя Урусова дедушкой и относились к нему уважительно. Бабушка Анна Андреевна жила в той же усадьбе на Большой Дмитровке, но в ссоре с мужем и отдельно от него. В сознании внуков она едва присутствовала. Ее смерть в 1804 году, судя по всему, не оставила в их сердцах сколько-нибудь глубокого следа.

Работы по управлению княжескими именьями было много. Дела были запущены. Приходилось много ездить, разбираться с вороватыми старостами и управляющими. А в Москве много времени у Николая Николаевича уходило на занятия в масонской ложе, в которой он через несколько лет достиг довольно высокого положения.

На момент переезда в Москву Александру было 9, Николаю 7 и Михаилу 5 лет. Скоро началась серьезная учеба. В дом пригласили французского и английского гувернеров, приходил и давал уроки немец. Математику сыновьям преподавал отец. С 1796 по 1804 год у Муравьевых не было прибавления в семействе и мать могла посвятить себя сыновьям. Мы очень мало знаем об Александре Михайловне. Несмотря на все старания, мне удалось найти совсем немного документов, чуть-чуть проливающих свет на ее жизнь. Один из этих документов — переписка Михайлы с его кузиной, дочерью материного брата Николая Соней Мордвиновой. Эта переписка началась в 1804 году, когда Михайле было 8 лет. Велась она по-французски и, видимо, была для детей и игрой, и языковым упражнением, и способом личного, иногда довольно интимного общения. Первое из дошедших до нас писем датировано 28 марта 1804 года. Мальчик благодарит за подарок (очевидно, пасхальный) — кошелек. Далее сообщает, что бабушка подарила ему часы, а мама сама сплела к ним шнурок и купила печатку (вероятно, для запечатывания писем). Бабушка — это, скорее всего, Екатерина Александровна Мордвинова. Она была Мишиной крестной и вряд ли могла оставить своего крестника без подарка на Пасху. Бабушка Урусова умрет в апреле того же года и в конце марта вряд ли могла думать о подарке внуку. Да мы и вообще не знаем, имела ли она обыкновение одаривать внучат. Хотя возможно и то, что очень даже имела, а умерла скоропостижно и успела оставить внучку память о себе. Кто знает?

То, что мама подарила сыну не купленный в лавке дежурный подарок, а сама сплела шнурок для часов, которые бабушка припасла для подарка внуку, — факт говорящий. Говорящий о том, что Александра Михайловна, кстати, на ту пору беременная, умела находить время, чтобы каждому ребенку подарить что-то особенное. Из другого письма Соне Мордвиновой мы узнаем, что «матушка родила маленькую сестру, которую назвали Софи»^[74]. Матушка вообще главное действующее лицо переписки детей. В письме от 30 ноября 1805 года Миша сообщает, что матушка купила ему скрипку за 20 руб. и наняла учителей по фехтованию и по английскому языку. Скрипка, судя по всему, не оставалась без дела. В одном из писем Михайла предлагает Соне сыграть вместе — она на клавесине, он на скрипке. Впрочем, встречаются и другие сюжеты, в том числе неожиданные. «Не выходите за мусью Корсакова, — пишет Миша 15 февраля 1805 года. — Прощайте моя дорогая женщина (или жена — по-французски это одно и то же слово. — П. Ф.) я Вас люблю», — все без знаков препинания^[75]. Может, это шутка, а может и первая детская влюбленность. Из дальнейшего мы увидим, что в юные годы Михаил Муравьев был влюбчив. Как бы то ни было, детская переписка была началом долгой, на всю жизнь, дружбы Михаила Муравьева с Софьей Мордвиновой, которая позже все-таки стала Корсаковой. Последнее письмо он напишет ей в 1866 году за несколько недель до своей смерти.

Между тем учеба братьев Муравьевых становилась все серьезнее. Об этом мы узнаём из записок Семена Корсакова — их троюродного брата по материнской линии. Семен Корсаков был пятью годами взрослее старшего из братьев Муравьевых, но многие предметы изучал вместе с ними: физику, логику, минералогию, математику. (С. Н. Корсаков станет изобретателем «идеоскопа» и «компаратора» — первых механических устройств для поиска и сравнения записей в больших массивах с использованием перфорированных карт. В 1832 году он представит свои изобретения в Академию наук, но они не будут поняты академиками. Пионером русской кибернетики С. Н. Корсаков будет признан только в конце XX — начале XXI века.) Миша, младший, первые годы не поспевал в учебе за братьями, и они дразнили его «тупягой»^[76]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

71

Жизнь графа М. Н. Муравьева… C. 34–35.

72

Записки Н. Н. Муравьева-Карского. Ч. 1–2. С. 32.

73

Записки Н. Н. Муравьева-Карского. Ч. 1–2. С. 20.

74

Письма Муравьева (Виленского), гр. Михаила Николаевича, к Корсаковой (ур. Мордвиновой) Софье Николаевне, 1805 г. // ОР РГБ. Ф. 137 (Корсаковы). Папка 111. № 2 1. Л. 15–15 об.

75

Там же. Л. 8 об.

76

Жизнь графа М. Н. Муравьева… С. 44.