Эпидемия

Павел Кремер

Смертность от вируса начала увеличиваться и достигла 8% от количества заболевших. Болезнь не щадила никого, ни простых людей, ни политических лидеров. Из-за высокой смертности, от этого вируса количество населения на земле уменьшилось на одну восьмую, и мировая экономика разрушилась. Мне было жалко кота Шредингера, но я знал, что мы должны пожертвовать им ради спасения жизни сотни тысяч людей, которые умрут, если мы не остановим эпидемию.

Глава 6. Беэр-Шева

Приехал я с другого края света.

Была весна, снег, лед и град.

Здесь полюбил я зиму, а не лето,

хотя и в прошлом солнышку был рад.

Жара и ветерка нет дуновенья,

Не помогает леса тень.

Находят на душу сомненья.

Мозги пылают, думать лень.

Мне не удалось найти работу в центре страны, и я начал искать ее на периферии. У меня был приятель еще из Ленинграда, с которым я встречался в синагоге. Он к этому времени уже работал в компании, которая находилась в Беэр-Шеве, и даже был там руководителем группы. Он уговорил меня приехать в Беэр-Шеву и пройти собеседование. Я так и сделал, и меня приняли на должность инженера. Я начал там работать. Зарплата была не ахти какая, но на еду хватало и еще оставалось. На первую зарплату я купил три свитера и послал их по почте маме, брату и сыну. Мне хотелось им чем-то помочь и показать, что я не бедствую. С первой же зарплаты я начал откладывать деньги на машину. У меня были водительские права и возможность купить ее по льготной цене без налога. Это уменьшало стоимость машины в два раза, и было жалко этим не воспользоваться. В местном отделе абсорбции мне предложили жить в двухкомнатной квартире в новом доме. Каждый месяц я должен был выплачивать определенную сумму, которая меня не очень обременяла. Квартира была двухкомнатная, маленькая, на четвертом этаже без лифта. Но для меня, того, кто привык ютиться в коммунальных квартирах, это было пределом всех мечтаний. Забегая вперед, могу сказать, что через два года я получил письмо из отдела недвижимости местного муниципалитета, что эта квартира переходит в мою полную собственность. Итак, я стал полноправным хозяином моей первой собственности в Израиле. Наша компания работала над проектами, связанными с разработкой минералов, находящихся в Мертвом море (различные соли, бром, хлор, поташ, калий и еще многое другое). Мы проектировали различные химические очистительные и обогатительные установки и комплексы, которые состояли из конвейеров, центрифуг, насосов и т. д., и закупали оборудование в Израиле и за границей. Работа была интересная и мне нравилась, хотя и очень отличалась от того, чем я занимался в Ленинграде. Постепенно я приобретал опыт. Начал самостоятельно спускаться на заводы, которые находились в районе Мертвого моря, на машине, которую я к этому времени купил по льготной цене. Это машина была «Фиат-127», дешевая, маломощная, с ручным управлением, но меня из-за неимения лучшего она вполне устраивала. На этих заводах я встречался с инженерами, подрядчиками и субподрядчиками, разъяснял чертежи и проверял, все ли идет так, как было запроектировано. Спуск к Мертвому морю был крутым. Серпантин с неожиданными поворотами, и для неопытного водителя, каким я был в то время, он был трудным и довольно опасным. Сначала я боялся, но постепенно привык и в скором времени уже знал каждый поворот наизусть. В нашей компании было много выходцев из Союза. Между собой мы говорили по-русски. Говорящие на иврите и начальство были недовольны. Тогда еще не было ни компьютеров, ни интернета, ни сотовых телефонов, все расчеты производились на логарифмических линейках, а чертежи и схемы чертили на кульманах. В нашем офисе стоял один общий телефон для всех, кто сидел в одной большой комнате. У хозяев и начальства были отдельные телефоны. Когда мы громко разговаривали по этому телефону, один из наших хозяев, Дэйв, репатриант из США, вложивший деньги в нашу компанию, демонстративно хлопал дверью и закрывался в своем кабинете. Наши хозяева не знали русского языка, наш иврит их раздражал, а их иврит мы не понимали, поэтому они предпочитали с нами вообще не разговаривать. Связь между ними и нами осуществлялась через секретаршу Рути, которая говорила на иврите очень медленно и внятно, чтобы мы поняли. Она очень внимательно выслушивала нас для того, чтобы только понять, правильно ли мы усвоили указания и требования начальства. У нас была слаженная команда. Все были инженеры с хорошим образованием и стажем работы в Союзе. И мы неплохо выполняли то, что от нас требовалось. В нашей компании никакого профсоюза не было, и мы даже не очень представляли, для чего он нужен. Вспоминаю такой случай. К нам устроился молодой новоиспеченный инженер, недавно закончивший университет, марокканского происхождения. На второй день работы он спросил, есть ли у нас профсоюз, мы сказали, что нет. На что он сказал, что на любом мало-мальски уважающем себя предприятии должен быть профсоюз, иначе наши права будут ущемлены работодателем. Мы не успели даже обсудить его предложение, как тут же прибежала секретарша Рути и забрала его в кабинет главного хозяина Рафи. После непродолжительной беседы, сопровождающейся криками, он выбежал из кабинета Рафи весь красный, продолжая кричать, что он этого не потерпит и подаст на хозяина в суд. На другой день Сами (так его звали) не появился на работе. Мы восприняли это довольно спокойно, поскольку в первый же день своей работы он нам не очень понравился, хотя бы тем, что, выходя из туалета, сказал, что нам не нужно пользоваться туалетным ароматизатором. Он якобы воняет хуже, чем натуральное г… Для нас, особенно для тех, кто приехал из Москвы и Ленинграда, это высказывание было неприемлемо, оно колебало наши понятия о приличии. Постепенно я начал осваивать разговорный иврит. В конце концов даже Рути оценила мои знания этого трудного языка. При разговоре по телефону, когда она видела, что я ее слышу, начинала говорить тише и прикрывала трубку рукой, а также, когда нужно было разъяснить что-то непонимающему ее и плохо соображающему русскоговорящему, как она считала, инженеру, она звала меня. На основании этого я сделал вывод, что важный экзамен разговорного иврита я прошел. Как я уже говорил, зарплату мы получали маленькую, но особо не возмущались, поскольку это было все равно больше, чем в среднем получал инженер в Союзе. У меня был товарищ, опытный инженер из Риги. Он часто выражал свое недовольство по поводу зарплаты, особенно когда мы с ним выпивали. Выпивка была его хобби (что касается меня, то, я как уже говорил раньше, почти бросил пить). Я ему сказал, что если он так недоволен, то может пойти к главному хозяину Рафи и попросить добавку к зарплате. Однажды после долгих колебаний он так и сделал. После работы он зашел в кабинет хозяина, а я поехал домой. На другой день он пришел на работу поздно. Я спросил его, как прошла беседа с Рафи. Он сказал, что Рафи — классный парень, и рассказал, что произошло. Эдуард пришел к нему и, заикаясь от волнения, изложил ему свою просьбу. Рафи сделал вид, что из-за плохого иврита он не очень понял, что Эдди (так он его начал называть) от него хочет. А также сказал, что Эдди — очень хороший работник и что ему еще больше импонирует, что он очень хороший парень, и что он, Рафи, давно хотел с ним поближе познакомиться во внеформальной обстановке. Он пригласил его на свою виллу в окрестностях Беэр-Шевы, чтобы поговорить и показать, как он живет. Эдуард согласился, и они поехали на машине хозяина, что было само по себе для Эдди большой честью. На вилле Рафи познакомил его со всей семьей, представив как ведущего инженера, и пригласил его в свой кабинет. В кабинете он вытащил бутылку французского коньяка. Они начали выпивать и беседовать о жизни до двух часов ночи. В конце беседы Рафи подвез Эдди к офису, где стояла его машина. На другой день я спросил у Эдуарда, получил ли он добавку к зарплате. Эдуард сказал, что Рафи оказался очень хорошим собеседником и слушателем. Он рассказал ему о своей жизни и семье, а Эдуард — о своей. В начале беседы ему было не очень удобно поднимать такую недостойную тему, как зарплата, а потом он даже забыл, зачем приехал. После этого случая Эдуард больше не заикался о своей маленькой зарплате. Жизнь в Беэр-Шеве для репатрианта не была такой уж легкой. Во-первых, климат. Летом температура поднималась до 40 градусов. До пяти часов вечера было жарко и не было никакого ветра. После пяти вечера начинал дуть ветерок и становилось легче. Кондиционеров тогда не было. В нашем офисе было несколько вентиляторов, дома тоже был вентилятор. Моря и речек в Беэр-Шеве и ее окрестностях не наблюдалось. Можно было помыться и охладиться под душем дома, и для этого не надо было стоять в очереди, как в коммунальной квартире в Ленинграде. С продуктами в магазине не было никаких проблем. Было все. Овощи, фрукты, курица, мясо, рыба, а также молочные изделия. Все это в неограниченном количестве. В Ленинграде я привык питаться свиной колбасой, сосисками и картошкой и заедать солеными огурцами. Здесь колбаса тоже была, но кошерная, не свиная. В том, что такое кошерное и не кошерное, я не очень-то разбирался. Привожу пример. Контора, где я работал, находилась в промышленной зоне. Внизу находился ларек. Во время обеда мы спускались вниз и там заказывали еду. В ларьке нас обслуживал религиозный еврей в кипе. Обычно я заказывал питу (лепешку) с салатом и сосисками и кофе с молоком. Продавец быстро наливал мне кофе с молоком, и я начинал его сразу пить, чтобы не остыл. Одновременно ожидая порцию сосисок, потому что хотел есть сосиски и запивать их кофе. Вместо этого хозяин ларька ждал, когда я закончу пить кофе. И только после этого давал мне сосиски. Это повторялось много раз. Несколько раз я ему говорил, что хочу сосиски вместе с кофе или хотя бы сначала сосиски, а потом кофе, но не наоборот. Он молчал и игнорировал мои замечания. Потом мне кто-то разъяснил, что таким образом продавец хотел научить меня правилам соблюдения кошерного питания. В конце концов я понял, что соблюдение правил кошерной еды в Израиле является очень важным для определенного слоя населения. Дома я, конечно, кошерного питания не соблюдал и питался так, как привык с детства. Как известно, для хорошей жизни где-либо нужны хлеб и зрелища. Об этом говорили еще римляне. Хлеб у меня был в изобилии, а вот зрелищ не хватало. Я люблю играть в шахматы и начал ходить в местный шахматный клуб. Религиозная жизнь меня не прельщала, и от синагоги я держался подальше. В Ленинграде мне всегда нравилось ходить в кинотеатр и смотреть фильмы. Недалеко от места, где я жил, был кинотеатр. Он работал только в пятницу. Сеансы были на 10 и 12 часов вечера. Показывали в нем только фильмы ужасов. Некоторые фильмы были такие страшные, что после них я не мог заснуть и мне снились кошмары. Вспоминаю серию фильмов про Фредди Крюгера. До сих пор он мне иногда снится. Обычным сюжетом является, то что он бежит за мной с ножницами или пилой, и я просыпаюсь в холодном поту, объятый ужасом. Однажды в этом кинотеатре я познакомился с молодой красивой девушкой. Мы несколько раз смотрели фильм про Фредди Крюгера и, когда было особенно страшно, держались за руки. Как-то я пригласил ее к себе домой. Она сказала, что она из очень хорошей религиозной семьи, и прежде, чем познакомиться со мной поближе, хочет, чтобы я познакомился с ее семьей. Я согласился и в какой-то из вечеров поехал к ней. Она и ее семья жили в районе, где в основном жили марокканские евреи. Дом был двухэтажный. Когда я пришел, со всех двух этажей сбежались ее многочисленные родственники, их было даже больше, чем жильцов в нашей коммунальной квартире из прошлой жизни. В основном это были похожие на нее молодые ребята и девушки — ее родные и двоюродные братья и сестры. Она начала меня с ними знакомить. Сначала я пытался запомнить их имена, но быстро отказался от этой идеи. Мой мозг не мог вместить в себя такое количество имен и связать их с внешним видом присутствующих. Меня она представила, как инженера Антонио, хотя я не один раз ей говорил, что меня зовут Антоном. Все наперебой начали расспрашивать о моей работе и о моих родственниках. Я был смущен и отвечал односложно без подробностей. У них я ничего не спрашивал, мне и так все было ясно. После оживленной беседы меня повели ужинать. На столе стояло много различных блюд: салаты, рыба, мясо. Я начал пробовать. Все, что я ни пробовал, было очень острое. Мне говорили: «Попробуй это или то — оно совсем не острое». Но для меня все это было несъедобно. Мне было неудобно обидеть хозяев, и я подумал, что, если что-нибудь выпью, то освоюсь и мне станет лучше. Я попросил водки. Мне сказали, что водки нет, а есть арак, это тоже водка, но из аниса. Принесли и налили мне стопочку. Я выпил, мне стало еще хуже, такой дряни я никогда раньше не пил. После ужина мы еще немного поговорили о жизни. Я сказал, что мне завтра рано вставать на работу, распрощался и уехал. Уже в машине я понял, что с этой девушкой наши пути разошлись навсегда. Больше я ей не звонил. Она мне тоже.

Конец ознакомительного фрагмента.