Блеск и нищета Жанны Дюбарри

Паскаль Лене, 2003

н, что за персонаж эта Жанна Дюбарри! И как интересен роман о ее жизни! Приобщившаяся с подросткового возраста к галантной жизни, прославившаяся своей безупречной красотой и отзывчивостью плоти, эта чаровница оказалась последней любовницей Людовика XV. Она любила короля столь сильно, что из «королевы постели» стала, как тогда ее называли, «почти королевой». Но это было только началом ее истории! Чтобы описать эту великолепную, фривольную и очень чувственную женщину, непостоянную, но страстную, корыстную, но способную на самую необыкновенную щедрость, двусмысленную и противоречивую, Паскаль Лене написал один из самых оригинальных исторических романов, когда-либо доселе написанных.

I

Все восхваляли ее ангельское личико, то любезное и скромное выражение, которое вступало в противоречие с гордыней, выраженной ее великолепным телом. Ее плоть была предрасположена к потворству, и Жанна прославилась количеством любовников. Она выбирала их ради удовольствия, исходя из пышности их экипажей. Ради обладания ею слуга и господин иногда становились соперниками, но и тот и другой непременно получали награду. Но Жанна вошла в историю тем, что с 1768 по 1774 год была последней любовницей короля Людовика XV.

Она была умна, остроумна, а главное — лишена всякой злобы. Если к этим качества добавить сладострастную красоту и мириады любовников, о которых мы упомянули выше, перед вашими глазами окажутся все составляющие скандала.

Те, кто по-настоящему знал Жанну Дюбарри, беспредельно ее любили. Остальные, намного более многочисленные, обливали ее грязью собственной низости.

Я решил написать роман о Жанне, а не ее биографию. Хотя персонажи и события, описанные или упомянутые, подлинны, их освещение и принятый мною тон повествования не всегда можно назвать объективными. Они показывают нежность, которую я испытываю к своей героине, и мое желание реабилитировать Жанну в сравнении с ее «исторической» соперницей мадам де Помпадур.

Король Людовик XV испустил последний вздох 10 мая 1774 года. Став королевой, Мария Антуанетта только и ждала утра следующего дня, чтобы отдать приказ заточить в монастырь ту, что так долго затмевала ее своей красотой, свободой нравов и расположением монарха.

В тридцать один год Жанна была похоронена заживо. Но в этой гробнице она провела всего год, а жизнерадостный характер помог ей вынести все лишения.

Это событие стало поворотной точкой в жизни Жанны, полностью изменило ее привычки, в частности любовную жизнь. Редко случается, чтобы столь жестокое и несправедливое наказание приводило к столь отличному от ожидавшегося результату. Из монастыря Жанна вышла очистившейся и возрожденной.

Бывшая куртизанка, раба всех и каждого, раба прежде всего своей чувственности, перестала подчиняться капризам своей плоти и позывам сердца. Бывшая распутница стала любящей женщиной и безупречной подругой. Эпоха сменила тон: теперь Греза^[9] предпочитают Буше^[10], порывы сердца зову плоти. Жанна также сменила регистр.

Я решил показать вам важный момент ее жизни, начать повествование с рассказа об этом значимом повороте, до и после которого наша героиня вела два разных и совершенно отличных друг от друга образа жизни.

Я предлагаю вам сразу же оказаться в келье монастыря, где Жанна сможет открыть нам свои сокровенные мысли и показать характер. И тогда мы сможем увидеть бесчисленные интриги, к которым мы, естественно, не имеем никакого отношения. Кроме того, мы встретим много персонажей и с ними вскоре познакомимся.

Итак, вы, как говорится, «окунулись в эту ванну», а вода вам кажется холодной? Тогда — вперед! Жанна обладает привлекательностью, которая вскоре заставит вас позабыть об этом неудобстве. Отдайтесь же ее очарованию, а если этого еще не достаточно, дайте волю своему воображению относительно ее прелестей. Очень скоро вам захочется верить в то, что давно уже с ней знакомы. Я тут вовсе ни при чем, разве что самую малость. Я всего лишь человек, у которого есть связка ключей и который может открывать все двери: дверь салона, где проходит большой Королевский Совет, а также и других комнат…

27 мая 1774 года

(от Жанны, графини Дюбарри, ее библиотекарю)

Дорогой мой Дефонтен,

Скажите моей матери^[11] все, что ваше воображение подскажет для того, чтобы ее успокоить. Мое нынешнее состояние слишком несчастно, чтобы говорить о нем правду.

Не беспокойтесь по поводу книг из моей библиотеки. Они впитали в себя людскую мудрость и имеют дар выдерживать заточение за стеклом или решеткой. Они не «пострадают», если предоставить их своей участи. Подумали ли вы о том, что я сама заперта в камеру, самая большая сторона которой не превышает десяти футов?

Пятьдесят женщин живут в этом монастыре, представляющем собой убогие готические руины, где в качестве епитимьи и летом приходится дрожать от холода и раскаиваться в том, что появился на свет. Когда королевские лучники разбудили меня, чтобы бросить в эту святую тюрьму, мои пятьдесят тюремщиц решили, что перед ними предстал дьявол в ночной рубашке и кружевном ночном колпаке. Ради спокойствия их души высокочтимая, благороднейшая и высокоуважаемая мать-аббатиса Габриэль де Ларош-Фонтениль запретила им со мной разговаривать.

Маленькая Рыжуха^[12] не смогла забыть обид, и, как водится, ее поступки оказались недостойными не только звания королевы, но и эрцгерцогини. Меня обвиняют в том, что я вышла из грязи? Но я, по крайней мере, все-таки из нее вылезла.

Я здесь не просто заключенная: ваше письмо от 20 мая было первой весточкой, которую я получила с тех пор, как меня заточили в этом склепе. Не знаю, дойдет ли до вас мой ответ или же святейшие сестры, держащие меня, втайне решат сжечь его ради спасения моей души.

Да какое мне дело до их ужасного отношения! Я продолжаю верить в доброту Всемогущего, пусть даже от его имени и вершится самое страшное беззаконие.

Прощайте, мой добрый Дефонтен. Пишите мне, коль скоро вам это разрешено. Докажите мне, что меня еще любит хотя бы одно человеческое существо, поскольку здесь молчание настолько глубоко, а мое одиночество настолько бесконечно, что по прошествии недели мне уже начинает казаться, что я всю жизнь провела в этом склепе.

25 июня 1774 года

(от Жанны, графини Дюбарри, ее библиотекарю)

Дорогой мой Дефонтен,

Благодарю вас за заботу и внимание, которые вы мне оказываете в столь трудных обстоятельствах. В судьбе моей я видела только блеск, не желая при этом замечать, что эта праздничная иллюминация слепила глаза и ранила самолюбие людей: многие черпали из этого выгоду, но между Трианоном^[13] и Марли^[14] невозможно оказать кому-то услугу, не рискуя нажить себе смертельных врагов. Облагодетельствованные мною люди сильно злоупотребляли моей поддержкой, в том числе по отношению к тем, кто мне дороже всех. Мой бедный невинный Адольф^[15], чье единственное преступление состоит в том, что он носит ныне обесславленное имя, тоже был изгнан от Двора. Подавая Королю прошение об отставке, герцог д’Эгильон^[16] лишь предупредил месть маленькой Рыжухи: Mono^[17] и Терре^[18], тоже не пришлись ко двору и были уволены, словно простые слуги.

Спасибо за свежие новости о моей матери, поскольку ее письма не могут преодолеть толстые стены набожности, за которыми здешние дамы скрываются от мира.

Вчера меня посетил известный вам г-н де Монвайе^[19]. Мне пришлось присоединить рыдания Ифигении к красноречию Демосфена, чтобы добиться смягчения режима секретности, в котором я пребываю вот уже шесть недель. Мне удалось выпросить всего час для урегулирования своих дел, которые несутся, словно повозка без кучера, и могут вскоре опрокинуться. Мои тюремщицы ненавидят меня, как гетеру, но, несомненно, уважают золото и драгоценности Фрины^[20]. Я поручила Бемеру^[21] провести переговоры с Обером^[22] о продаже нескольких бриллиантовых украшений. Возможно, это умерит пыл моих кредиторов, толпа которых с каждым днем становится все больше. В голых стенах моей камеры жизнь моя течет, как у Диогена^[23]. Зато моя опала шикарна, а связанные с ней расходы достойны, по крайней мере, Великого Могола.

Злобное благочестие аббатисы и столь далекая от сострадательности холодность ее овечек в черной сутане ничуть не отвратили меня от религии. Этих женщин надо жалеть больше, чем меня, а их жестокость вынуждает меня искать утешение в молитвах: именно в Боге я нахожу некое наслаждение, которого меня хотят здесь лишить. Кто-то скажет, что молитвы напрасны и пусты, что в моих словах раскаяния нет искренности, что я способна только получать низкие удовольствия и оскорбляю Бога, обращаясь к Нему. Но никто ничего не скажет, потому что я делаю это так, чтобы никто меня за этим занятием не видел и не слышал. Душа сама покорно преклоняется и находит успокоение.

Прощайте, любезный мой Дефонтен. Передайте мой привет Монтеню^[24], Плутарху^[25], Сенеке^[26], а также очаровательному Овидию^[27], кокетливому Баффо^[28] и моему другу Аретину^[29]. И пусть пыль, которая начинает их покрывать, станет залогом их верности мне.

16 июля 1774 года

(от Жанны, графини Дюбарри, ее библиотекарю)

Дорогой Дефонтен,

Вчера я получила письмо от матери и другое от г-на д’Эгильона. Таким образом, вы теперь уже не единственная моя поддержка. Но не думайте, что я пренебрегаю столь драгоценной дружбой, проявленной ко мне на протяжении двух месяцев. Оставайтесь моим доверенным лицом. Будьте им более чем когда-либо. Останьтесь им, если фортуна вновь улыбнется мне. Станьте в глубине вашего сердца, как и моего, простым другом, которого у меня, к сожалению, не было раньше, когда отблеск славы заставлял меня надеяться на более мрачное и более близкое отношение к природе.

Теперь старая Ларош-Фонтениль оказывает мне свою милость, снисходя до фамильярного со мною общения. Морщинистая корка, служащая ей лицом, при улыбке открывает желтые или коричневые цветы, которые лучше не собирать, а дать хирургу возможность вырвать с корнем. По ее примеру несколько других сестер начали подходить к белокурому демону под липами парка. Я делаю им небольшие подарки, чтобы скрепить наше перемирие. Разные безделушки, кружевные платки — слишком яркие признаки моей былой фривольности. Но святые сопли этих овечек очистят их.

Здоровье мое превосходно, поскольку я только и делаю, что сплю, ем и молюсь или молюсь, ем и сплю: это настолько мирные занятия, что случается их путать. Моя полнота вскоре заставит поверить, что чудо непорочного зачатия снова свершилось в отношении Марии Магдалины.

Я много раз меняла образ жизни за тридцать лет, была чтицей, гризеткой, графиней, а в течение семи лет — почти королевой. Я перечислила только самые достойные из моих занятий. Сегодня я оказалась в состоянии святой или почти святой, поскольку судьба никогда не была абсолютно такой, какой была я.

Забудьте жалобы и грустные мысли, омрачавшие мои последние письма. Страна, где я теперь живу, не лишена некоторой привлекательности. Конечно, ее красоты не заметны с первого взгляда, и все же, при некотором внимательном рассмотрении, можно увидеть, что поле созревшего хлеба покрыто золотом более чистым и блестящим, чем позолота лепнины Версаля.

Вас удивляют мои последние слова? Или же вы думали, что я создана из муки, из которой выпекают то грубый хлеб, то кондитерские изделия, а потом снова крестьянские караваи. Я всегда подчинялась повелениям судьбы, и она почти всегда вознаграждала за покорность. У меня нет другого правила жизни. Моя философия ленива и нежна. Мужчины, которые меня любили, пользовались слабостью моей души, от природы еще более сладострастной, чем плоть.

Та, которую когда-то звали новой Мессалиной^[30], современной Лаис^[31], сегодня забавляется тем, что является «ничем». Я благодарю Создателя за то, что он вылепил меня из такой мягкой глины, что простое прикосновение оставляет отпечаток Его вечной доброты. Именно это позволяет мне довольствоваться видимостью, как в те времена, когда я воспитывалась у дам Сент-Ор^[32].

Ладно! Я неисправима, и это — свидетельство ужасного беспорядка, причиной которого являюсь я сама. По правде говоря, стены монастыря удерживают мое тело, но зато возбуждают мой разум.

На этом писать заканчиваю из опасения испугать вас фатальным порывом благочестия…

После двух недель агонии оспа унесла Короля во второй половине дня 10 мая 1774 года. Как только стало известно о его болезни, Двор пришел в крайнее возбуждение. Смерть монарха означала важные политические перемены… и влекла за собой безжалостное сведение счетов.

Поскольку исход болезни оставался неясным, каждый задерживал дыхание, усмирял свое честолюбие, старался как можно лучше спрятать страх. Страсти, обиды, ненависть все еще скрывались под маской любезности. Но Король был уже призраком или, скорее, самым опасным из тиранов: кто правит молча. внушает намного большее беспокойство, тем более что он ничего не приказывает и ничего не запрещает. Он заставляет дрожать своих верных подданных, мешает плести интриги, делает непрочными союзы, бесполезными предательства. Он теперь занят лишь самим собой и замаливанием своих грехов. Многие жители «этой страны»^[33] опасались финального раскаяния. Какое последнее и опасное решение сможет внушить исповедник умирающему? Поскольку именно этот человек в черном и пурпуре на несколько часов становится подлинным владыкой страны. Именно в его руки Принц отдает свою волю, думая, что этим ловким ходом вручает свою душу Господу.

Шесть тысяч рабов в шелках и кружевах работают локтями и плечами в толчее, каждый опасается совершить оплошность, оказаться не в курсе последних слухов, не узнать вовремя имя будущего министра. Будет ли снова в фаворе Шуазель, как утверждают в окружении Дофины? И какой будет судьба так называемой Королевы постели?

Узнав 4 мая, что участь его предрешена, Король обратился к Жанне Дюбарри со словами, которые, несмотря на нежность тона, означали отставку навсегда: «Теперь, когда знаю свое состояние… я принадлежу отныне Богу и моему народу. Посему завтра вы должны удалиться…»

Ужасный эвфемизм: «Вы должны удалиться». Красота выражения достойна монарха, пусть и умирающего. Жестокость заключенного в ней будущего соответствует нравам Двора.

5 мая Жанна Дюбарри уезжает в замок Рюэй, принадлежащий герцогу д'Эгильону. В доме друга она дождется решения своей судьбы. Герцог, заклятый враг Шуазеля и Дофины, решил сам уйти с поста министра иностранных дел, не дожидаясь позора отставки.

В тридцать один год Жанна находится в полном расцвете своей красоты. В юношеском возрасте очаровательные округлости дополняли детскую грациозность ее фигуры и делали так, что, даже будучи затянутой в шелка и парчу, ее плоть продолжала что-то шептать и, казалось, была готова выдать свои последние тайны. Сегодня легкая полнота еще больше смягчила сладострастный облик, округлив, если можно так выразиться, ее юношеские формы. Семь лет галантной жизни, шесть лет в постели Короля, сколько ночей в работе счастливой рабыней чувств, на службе удовольствия ничуть не повредили пленительному телу Жанны, не испортили его. Казалось, только слегка умерили ее веселый характер.

Но эта слишком способная куртизанка не ограничилась лишь тем, что сколотила себе состояние за счет аристократии, безумной и щедрой молодости, нескольких похотливых любителей малинки из числа купавшихся в золоте и серебре старикову всех этих каналий в шелковых нарядах. Беззаботность ее натуры, равно как и буйство темперамента, дала возможность заняться любовью и с босяками. единственным богатством которых была их мужская сила. Этих любовников для сердца называли пройдохами, они доставляли истинное удовольствие в постели. Забивая голубей и индюшек. они отдавали их своей любовнице. А та отдавала им лучшие кусочки этих птиц: это были не крылышки или ножки, а кошелек.

Среди этих авантюристов был один аристократ сомнительного происхождения, совершенно бесстыдный. Он начал обогащаться в Париже, став лидером любовной индустрии. Его имя было Жан-Батист Дюбарри, он был настоящим графом и настоящим сутенером.

Примечания

9

Грез, Жан-Батист (1725–1805) — французский живописец, жанрист.

10

Буше, Франсуа (1703–1770) — французский живописец, гравер, декоратор. Яркий представитель художественный культуры рококо.

11

Бекю, Анна (1713–1788) — была известна своей красотой. По мнению одних, она была швеей, по мнению других — кухаркой. Она работала в монастыре в Вокулер, где зачала и произвела на свет Жанну. Отцом ее был, несомненно, брат Гомар де Вобернье, принявший имя брат Ангел. Жанна носила фамилию Вобернье по записям в церковных книгах, а в своей галантной жизни называлась Ланж. Всю жизнь Жанну связывали с матерью чувства любви, несмотря на все повороты судьбы.

12

Этим очень неуважительным именем некоторые придворные, включая Жанну, называли дофину Марию Антуанетту, ставшую королевой в мае 1774 года.

13

Небольшой дворец, расположенный на земле Версальского дворца. Был построен по приказу Людовика XV для своей фаворитки маркизы де Помпадур.

14

Резиденция французских королей близ Парижв.

15

Дюбарри, Адольф (1749–1778) — сын Жана Дюбарри. Он был на шесть лет моложе Жанны, любезен и красив лицом и тайно питал нежные чувства к Жанне, которая не оставалась безучастной к столь простому и бескорыстному обожанию. Адольф пострадал от дурной репутации клана Дюбарри. На нем сказалась опала Жанны: в 1774 году он был прогнан от двора, путешествовал, вел жизнь авантюриста и был убит на дуэли в Англии 18 ноября 1778 года.

16

Д’Эгильон (Эмманюэль Арман де Виньро Дюплесси де Ришелье) (1720–1788) — внучатый правнук кардинала де Ришелье и кузен герцога де Ришелье. Маршал, герцог и пэр, в 1753 году был назначен главнокомандующим в Бретани. Прославился в ходе Семилетней войны, сорвав попытку высадки англичан в Сент-Каст 11 сентября 1758 года {см. также приложение 1, с. 000).

17

Mono, Рене Николя (1714–1792) — первый президент парижского парламента, затем канцлер Франции. В 1769 году добился назначения аббата Терре генеральным инспектором финансов. В 1770 году сорвал планы Шуазеля возобновить войну против Англии, за что попал в немилость последнего. Положил конец фрондированию парламентов и отменил незаконные налоговые сборы (см. приложение 1, с. 356). В июне 1771 года стал министром иностранных дел в правительстве д’Эгильона. «Триумвират» из Mono, Терре и д’Эгильона руководил страной до смерти короля в 1774 году. Труды его жизни были разрушены Людовиком XVI, вновь созвавшим старые парламенты и восстановившим дворянство в его прежних правах.

18

Терре, Жозеф Мари (1715–1778) — генеральный инспектор финансов с декабря 1769-го по август 1774 года. Для того чтобы восполнить огромный дефицит казны, отменил отсрочки выплаты по долгам, поднял налоги с королевских откупщиков, чтобы покончить со спекуляцией, запретил экспорт зерновых, а также торговлю ими внутри страны. Эти меры сделали его крайне непопулярным. В августе 1774 года Людовик XVI заменил его на Тюрго, друга физиократов и сторонников свободной продажи зерна.

19

Интендант мадам Дюбарри.

20

³ Фрина (ок. 390 до н. э. — ок. 330 до н. э.) — знаменитая афинская гетера, натурщица Праксителя и Апеллеса.

21

Знаменитый ювелир. Поставщик украшений для графини. Он остался в памяти благодаря делу с колье королевы: именно он вел переговоры по этой драгоценности совместно с собратом по профессии Босанжем.

22

Один из ювелиров мадам Дюбарри.

23

⁴ Диоген Синопский (ок. 412 до и. э. — 323 до и. э.) — древнегреческий философ, основатель школы киников. Проповедовал аскетическую добродетель, находя в ней единственную цель человека.

24

Монтень, Мишель Эйкем де (1533–1592) — французский писатель и философ эпохи Возрождения, автор книги «Опыты».

25

Плутарх (ок. 45 — ок. 127) — древнегреческий философ, ботаник, моралист.

26

Сенека, Луций Анней — римский философ-стоик, поэт и государственный деятель, воспитатель Нерона.

27

Овидий, Публий Назон (43 до и. э. — 17 или 18 и. э.) — древнеримский поэт, прославился любовными элегиями и поэмами «Метаморфозы» и «Искусство любви».

28

Баффо, Джорджио (1694–1768) — венецианский поэт, автор легкомысленных и непристойных стихов.

29

Аретино, Пьетро (1492–1556) — итальянский писатель позднего Ренессанса, сатирик, публицист, драматург.

30

Мессалина Валерия (ок. 17/20—48) — третья жена римского императора Клавдия, известная своим распутным характером.

31

Имя нескольких греческих гетер.

32

Монастырь Сент-Ор, улица Нев-Сент-Женевьев, пригород Сент-Марсель. «Приют для всех молодых особ, рожденных в честных семьях и находящихся в обстоятельствах, в которых они рискуют потерять себя». Жанна находилась там с пятилетнего возраста до четырнадцати лет. Там она получила, судя по всему, прекрасное воспитание и, если судить «читая ее», более чем рудиментарные навыки письма.

33

Так двор сам себя называл.