Мистер Муллинер рассказывает

Пелам Гренвилл Вудхаус, 1929

Сборник «Мистер Муллинер рассказывает» гостеприимно раскрывает перед читателем свои страницы, приглашая провести несколько приятных часов у камина в зале «Отдыха удильщика» в компании мистера Муллинера, развлекающего публику смешными историями. Неистощимое остроумие, изобретательность и находчивость Муллинеров поднимет настроение даже самому заядлому пессимисту, и, возможно, девиз знаменитого семейства «Муллинеров можно озадачить, но не загнать в угол» читатель начертает и на своем щите.

История Седрика

Мне доводилось слышать, будто уютный покой, окутывающий зал «Отдыха удильщика», порождает у завсегдатаев что-то вроде черствости и безразличия к человеческим страданиям. Боюсь, обвинение это не так уж беспочвенно. Мы, избравшие сие заведение своим приютом, посиживаем в тихой заводи в стороне от бешеной стремнины Жизни. Пусть мы туманно сознаем, что в широком мире есть скорбящие и кровоточащие сердца, но мы заказываем еще джину с имбирем и забываем о них. Трагедия для нас превращается всего лишь в бутылку выдохшегося пива.

Тем не менее эта скорлупа эгоизма способна растрескаться. И когда вечером в это воскресенье в зал вошел мистер Муллинер и сообщил, что мисс Постлетуэйт, наша одаренная и всеми любимая буфетчица, порвала свою помолвку с Альфредом Лакином, обходительным продавцом в магазине тканей «Бонтон» на Хай-стрит, не будет преувеличением сказать, что все мы были потрясены.

— Но ведь всего полчаса назад, — вскричали мы, — она отправилась на встречу с ним в лучшем своем платье из черного атласа и с пламенем любви в глазах! Они должны были вместе пойти в церковь.

— До священного здания они так и не добрались, — сказал мистер Муллинер, вздыхая, и грустно отхлебнул горячего шотландского виски с лимонным соком. — Разрыв произошел сразу же, едва они встретились. Скалой, о которую разбилась хрупкая ладья любви, оказались желтые ботинки Альфреда Лакина.

— Желтые ботинки?

— Желтые ботинки, — сказал мистер Муллинер, — особой яркости. Они незамедлительно стали яблоком раздора. Мисс Постлетуэйт, девица изысканнейшей деликатности и благочестия, указала, что явиться на вечернюю службу в подобного рода обуви значило бы выказать неуважение священнику. Кровь Лакинов горяча, и, задетый за живое, Альфред возразил, что уплатил за них шестнадцать шиллингов и восемь пенсов, а священник пусть пойдет и утопится в кипящем котле. После чего было возвращено кольцо и оговорена процедура возвращения подарков и писем.

— Милые бранятся…

— Ну, будем надеяться.

Зал погрузился в задумчивое молчание. Первым его нарушил мистер Муллинер.

— Странно, — сказал он, очнувшись от своих размышлений, — для каких разнообразнейших целей Судьба использует одно и то же оружие. Вот перед нами пара влюбленных, разлученных желтыми ботинками. А в случае с моим кузеном Седриком желтые ботинки одарили его женой. Обоюдоострое орудие.

Утверждать, будто мне искренне нравился мой кузен Седрик (продолжал мистер Муллинер), значило бы исказить истину. Он не был мужчиной, пользующимся симпатией многих других мужчин. Еще мальчиком Седрик проявлял признаки, указывавшие, что со временем он может стать тем, чем в конце концов и стал — одним из тех аккуратных, чопорных, педантичных и вздорных пожилых холостяков, которыми изобилуют Сент-Джеймс-стрит и ее окрестности. Тип людей, который мне никогда не импонировал, а Седрик вдобавок к аккуратности, чопорности, педантичности и вздорности был еще и одним из ведущих лондонских снобов.

Что до остального, то он обитал в комфортабельной квартире в Олбени, где утром между половиной десятого и двенадцатью часами затворялся со своей компетентной секретаршей, мисс Мэртл Уотлинг, трудясь над чем-то, природа чего была окутана тайной. Некоторые говорили, что он пишет историю гетр, другие — что работает над мемуарами. Я же полагаю, что он ни над чем не работал, а просто пребывал на протяжении этих часов в обществе мисс Уотлинг лишь по той причине, что ему недоставало смелости ее рассчитать. Она принадлежала к тем невозмутимым, сильным молодым женщинам, которые внимательно взирают на окружающий мир сквозь очки в черепаховой оправе. Рот у нее был решительным, подбородок неколебимым. Муссолини в наилучшей своей форме еще мог бы ее уволить, но, думаю, никто другой не рискнул бы.

Итак, перед вами мой кузен Седрик. Сорок пять лет — возраст, сорок пять дюймов — объем талии, признанный авторитет в вопросах одежды, один из шести апробированных зануд в своем клубе и человек, перед которым открыты двери всех самых фешенебельных домов Лондона. Казалось невероятным, что мирный покой подобной личности может быть взорван, что установившийся распорядок жизни такого человека может быть серьезно нарушен, однако произошло именно это. Поистине верно, что в этом мире никогда не угадаешь, за каким углом притаилась Судьба с кастетом наготове.

День, который оказался столь роковым для холостяцкой безмятежности Седрика Муллинера, начался по иронии все той же Судьбы на самой счастливой ноте. Было воскресенье, а по воскресеньям ему дышалось особенно легко, так как в этот день мисс Уотлинг не посещала его квартиру. Последнее время ему в присутствии мисс Уотлинг становилось все более и более не по себе. У нее появилась манера поглядывать на Седрика с непонятным оценивающим выражением в глазах. Постигнуть смысл этого выражения ему не удавалось, но оно его тревожило. И он был рад избавиться от ее общества на целый день.

К тому же от портного только что прибыл его утренний костюм, и, рассматривая себя в зеркале, он установил, что выгладит безупречно. Галстук спокойной расцветки и величайшей элегантности. Брюки — само совершенство. Сверкающие черные ботинки — именно то, что требуется. В вопросах одежды он должен был поддерживать свою репутацию. Молодые люди видели в нем пример для подражания. И он чувствовал, что сегодня не обманет их ожиданий.

А в довершение всего ему предстоял званый завтрак в половине второго в доме лорда Наббл-Нобского на Грос-венор-сквер, и он знал, что может рассчитывать встретить там весь цвет и все сливки английской аристократии. Его предвкушение оправдалось более чем. Если не считать деревенщины-баронета, который каким-то образом умудрился туда пролезть, за столом, помимо него самого, не было никого рангом ниже виконта, а в довершение счастья его посадили рядом с леди Хлоей Даунблоттон, красавицей дочерью седьмого графа Чуолского, к которой он давно питал отеческую и почтительную привязанность. И они так мило беседовали, что по окончании трапезы, когда гости начали расходиться, она спросила, не хочет ли он пройтись с ней до статуи Ахиллеса, если им по пути.

— Дело в том, — сказала леди Хлоя, когда они неторопливо пошли по Парк-лейн, — что мне необходимо кому-то довериться. Я только что помолвилась.

— Помолвились! Дражайшая леди Хлоя, — благоговейно прожурчал Седрик, — я желаю вам всяческого счастья. Однако я не видел никакого объявления в «Морнинг пост».

— Да. И ставлю пятнадцать против четырех, что и не увидите. Все зависит от того, как дорогуша старикан, седьмой граф, поведет себя, когда сегодня к вечеру я приволоку Клода домой и положу на дверной коврик. Я люблю Клода, — вздохнула леди Хлоя, — со страстью слишком неистовой для слов, но прекрасно понимаю, что он не конфетка. Видите ли, он художник и, если его предоставить самому себе, одевается на манер бродяги-велосипедиста. Но я все-таки надеюсь на лучшее. Вчера я затащила его в магазин братьев Коэнов и заставила купить утренний костюм и цилиндр. Слава Богу, вид у него почти приличный, а потому…

Ее голос замер, перейдя в странное клокотание. Они уже вошли в парк и приближались к статуе Ахиллеса, а к ним, дружески приподняв цилиндр, приближался молодой человек приятной наружности, корректно одетый в пиджак, серый галстук, крахмальный воротничок и пару восхитительных клетчатых брюк с острой складкой, великолепно заглаженной в направлении север — юг.

Но увы, корректность его костюма не достигала ста процентов. От шеи до лодыжек он был вне всякой критики, но ниже! Леди Хлоя прервала обращенную к Седрику Муллинеру фразу и испустила стон ужаса, рожденный видом ярко-желтых ботинок, в которые был обут молодой человек.

— Клод! — Леди Хлоя прикрыла глаза дрожащей рукой. — О боги! — вскричала она. — Нега ног! Банановый изыск! Желтая опасность! Зачем? По какой причине?

Молодой человек словно бы растерялся.

— Они тебе не нравятся? — сказал он. — А я думал, они самое оно. Именно то, что, по моему мнению, требует эта одежда, — колоритный штрих. По-моему, дополняет композицию.

— Они ужасны. Объясните ему, как они ужасны, мистер Муллинер.

— Обувь коричнево-желтых оттенков с утренними костюмами не носят, — сказал Седрик тихим торжественным голосом. Он был глубоко потрясен.

— А почему?

— Без «почему», — сказала леди Хлоя, — не носят, и все. Погляди на обувь мистера Муллинера.

Молодой человек поглядел.

— Пресно, — сказал он. — Тускло. Не хватает лихости и чего-то эдакого… Они мне не нравятся.

— Ну так приучайся, чтобы нравились, — сказала леди Хлоя, — потому что ты обменяешься обувью с мистером Муллинером сию же секунду.

С губ Седрика раздался старохолостяцкий пронзительный писк, которому позавидовала бы любая летучая мышь. Он не верил своим ушам.

— Идите сюда оба, — энергично приказала леди Хлоя. — Вон за той скамейкой вам будет удобно. Я уверена, вы не против, мистер Муллинер, правда?

Седрик все еще содрогался с головы до ног.

— Вы просите меня надеть желтые ботинки с утренним костюмом? — прошептал он, а его лицо под глянцевым цилиндром сразу побледнело и осунулось.

— Да.

— Здесь? В парке? В разгар сезона?

— Да. Пожалуйста, поторопитесь.

— Но…

— Мистер Муллинер! Право же! Чтобы оказать любезность мне!

Она смотрела на него молящими глазами, и из мутного водоворота мыслей Седрика вынырнул прозрачный, как хрусталь, неопровержимый факт: эта девушка — дочь графа, а по материнской линии состоит в родстве не только с сомерсетширскими Миофамами, но и с Брашмарлеями букингемширскими, с Уидрингтонами уилтширскими и Хилсбери-Хепуортами хантсфордширскими. Мог ли он отказать даже в самой чудовищной просьбе средоточию столь высоких родственных связей?

Конец ознакомительного фрагмента.