Этот неподражаемый Дживс

Пелам Гренвилл Вудхаус, 1923

Мистер Бинго, друг Берти Вустера, в очередной раз задумывает жениться. Но строгий дядюшка Литтл может помешать осуществлению свадебных планов, и тогда на помощь приходят верный Берти, который берет на себя роль посредника в этом щекотливом деле, и его гениальный слуга Дживс. Однако мистеру Вустеру и самому нужна помощь – тетушка Агата полна решимости найти достойную спутницу жизни для своего любимого племянника…

Глава 2

Свадебные колокола отменяются

Три дня спустя Бинго доложил, что Рози М. Бэнкс — именно то, что требуется, и, несомненно, годится для применения во всех воинских частях и соединениях. Старый Литтл сперва было взбрыкнул и попытался противиться смене литературной диеты — он, дескать, не большой любитель беллетристики и всю жизнь придерживался исключительно солидных периодических изданий; но Бинго сумел усыпить его бдительность и прочел ему первую главу «Все ради любви» прежде, чем тот успел опомниться, и после этого книги мисс Бэнкс пошли «на ура». С тех пор они прочли «Алую розу лета», «Сумасбродку Мертл», «Фабричную девчонку» и добрались до середины «Сватовства лорда Стратморлика».

Все это Бинго сообщил мне охрипшим голосом, глотая гоголь-моголь на хересе. Он признался, что наш план, превосходный во всех отношениях, обладает одним недостатком: чтение вслух пагубно отражается на его здоровье, голосовые связки не выдерживают напряжения и начинают сдавать. Он смотрел в медицинской энциклопедии и по симптомам определил, что его болезнь называется «лекторский синдром». Но зато главное: дело явно шло на лад, и, кроме того, после вечерних чтений его всякий раз оставляли ужинать; а, как я понял с его слов, никакие, самые красноречивые рассказы не дают даже отдаленного представления о кулинарных шедеврах поварихи старого Литтла. Когда страдалец живописал кристальную прозрачность бульонов, на глазах у него стояли слезы. И то сказать — после того как он несколько недель перебивался с коржика на газировку, любая нормальная пища должна была доставлять ему райское наслаждение.

Старик Литтл был лишен возможности принимать действенное участие в этих пиршествах, но, по словам Бинго, выходил к столу и, покончив со своей порцией овсяной затирухи, вдыхал запах подаваемых блюд и рассказывал о деликатесах, которые ему доводилось пробовать в прошлом, а также обсуждал меню роскошного ужина, который он закатит, когда врачи снова приведут его в форму; так что, думаю, он по-своему тоже получал от всего этого удовольствие. Как бы там ни было, дела шли очень даже неплохо, и Бинго признался, что у него есть план, с помощью которого он надеется успешно завершить операцию. В чем состоит его план, он мне рассказывать не стал, но заверил, что это верняк.

— Мы добились определенных успехов, Дживс, — сказал я.

— Мне доставляет большое удовлетворение это слышать, сэр.

— Мистер Литтл говорит, когда они дошли до финала «Фабричной девчонки», его дядюшка ревел, как новорожденный теленок.

— Вот как, сэр?

— Когда лорд Клод заключает девушку в свои объятия и говорит…

— Я знаком с этой сценой, сэр. Бесспорно, трогательный эпизод. Моя тетя тоже его очень любит.

— Мне кажется, мы на верном пути.

— Думаю, что так, сэр.

— Похоже, это еще один ваш триумф, Дживс. Я всегда говорил и никогда не устану повторять, что по мощи интеллекта вы на голову выше всех великих мыслителей нашего времени. Прочие — лишь толпа статистов, провожающих вас почтительными взглядами.

— Большое спасибо, сэр. Я стараюсь.

Примерно через неделю после этого ко мне ввалился Бинго и сообщил, что подагра перестала мучить его дядю и врачи разрешают ему с завтрашнего дня есть нормальную пищу безо всяких ограничений.

— Между прочим, — сказал Бинго, — он приглашает тебя завтра на обед.

— Меня? С какой стати? Он же понятия не имеет о моем существовании.

— А вот и имеет. Я ему про тебя рассказывал.

— Что же ты, интересно, ему наплел?

— Ну, много чего. Как бы там ни было, он хочет с тобой познакомиться. И мой тебе совет, дружище, — приходи, не пожалеешь. Завтрашний обед, могу тебя заверить, будет сногсшибательный.

Не знаю, отчего, но уже тогда мне почудилось в словах Бинго что-то подозрительное, я бы даже сказал, зловещее. Он явно темнил и недоговаривал.

— Тут что-то нечисто, — сказал я. — С чего это вдруг твой дядя приглашает на обед человека, которого в глаза не видел?

— Уважаемый мистер олух, я тебе только что объяснил: он знает, что ты мой самый близкий друг, что мы вместе учились и так далее.

— Ладно, допустим. Но ты-то с чего так об этом хлопочешь?

Бинго замялся.

— Я же сказал, у меня есть одна идея. Я хочу, чтобы ты сообщил дяде о моих намерениях. У меня просто духу не хватит.

— Что? Еще чего!

— И это говорит мой друг!

— Да, но всему есть предел!

— Берти, — с укором произнес он. — Когда-то я спас тебе жизнь.

— Когда это?

— Разве нет? Значит, кому-то другому. Но все равно, мы вместе росли, и все такое. Ты не можешь меня подвести.

— Ну ладно, ладно. Но когда ты заявляешь, будто у тебя не хватит духу на какую-то наглость, ты себя недооцениваешь. Человек, который…

— Значит, договорились, — сказал Бинго. — Завтра в час тридцать. Смотри не опаздывай!

Должен признаться, что чем больше я размышлял о предстоящей мне миссии, тем меньше мне нравилась вся эта затея. Допустим, Бинго прав, и обед действительно будет шедевром кулинарного искусства. Не все ли равно, какие кулинарные изыски значатся в меню, если тебя спустят с лестницы прежде, чем ты успеешь покончить с супом. Однако слово Вустеров свято, нерушимо и прочее и прочее, и на следующий день ровно в час тридцать я нетвердой походкой поднялся по ступеням крыльца дома номер шестнадцать по Паунсби-Гарденз и позвонил. А через полминуты я уже стоял в гостиной и пожимал руку самому толстому человеку, какого мне в жизни доводилось видеть.

Вне всякого сомнения, девизом семьи Литтл было «разнообразие видов». Сколько я помню Бинго, он всегда был долговязым и тощим, кожа да кости. Зато его дядя сумел повысить среднестатистический вес членов семьи до уровня гораздо выше нормы. Когда мы обменялись рукопожатием, моя рука буквально утонула в его ладони, и я всерьез забеспокоился, удастся ли ее оттуда извлечь без специального водолазного снаряжения.

— Мистер Вустер — я счастлив… я польщен… большая честь…

Я понял, что Бинго — с какой-то тайной целью — расхвалил меня сверх всякой меры.

— Ну, что вы… — смутился я.

Толстяк отступил на шаг, по-прежнему не выпуская мою руку.

— Вы так молоды и уже столько успели сделать!

Я был совершенно сбит с толку. У нас в семье, это в первую очередь относится к тете Агате, которая жучит меня с самого рождения, принято считать, что я — полный ноль, впустую растративший жизнь, и что с тех пор, как в первом классе я получил приз за лучший гербарий полевых цветов, я не сделал ничего, чтобы вписать свое имя на скрижали славы. Вероятно, он меня с кем-то спутал, решил я, но тут в холле зазвонил телефон, вошла горничная и сказала, что меня просят к аппарату. Я пошел, взял трубку и услышал голос Бинго.

— Привет, — сказал он. — Прибыл? Молодец! Я знал, что на тебя можно положиться. Послушай, старик, дядя очень тебе обрадовался?

— Просто без ума от счастья. Ничего не понимаю.

— Все идет как надо. Я звоню, чтобы тебе объяснить. Дело в том, старина, что я сказал ему, будто ты — автор книг, которые я ему читал. Ты ведь не против?

— Что?

— Я сказал, что Рози М. Бэнкс — твой литературный псевдоним, так как ты человек очень скромный и застенчивый и не хочешь, чтобы на обложке стояло твое имя. Теперь он тебя послушается. Будет внимать каждому твоему слову. Блестящая идея, верно? Думаю, даже сам Дживс не сумел бы придумать ничего лучше. Так что давай, дружище, поднажми хорошенько и, главное, помни, что он должен прибавить мне содержание. Когда я женюсь, я не смогу прожить на ту сумму, которую сейчас от него получаю. Если предполагается, что в финальных кадрах фильма я держу свою невесту в объятиях, содержание должно быть по крайней мере удвоено. В общем, ты все понял. Счастливо!

И он повесил трубку. В этот момент прозвучал гонг, и радушный хозяин затопал вниз по лестнице с таким грохотом, словно в подвал ссыпали тонну угля.

Вспоминая об этом обеде, я всегда испытываю чувство горечи и сожаления. Такой пир выпадает на долю простого смертного раз в жизни, а я оказался не в состоянии его по достоинству оценить. Подсознательно-то я понимал, что это выдающееся произведение кулинарного искусства, но так нервничал из-за положения, в которое попал по милости Бинго, что не мог прочувствовать его до конца — с таким же успехом я мог жевать осиновые опилки.

Старый Литтл с места в карьер залопотал о литературе.

— Мой племянник, вероятно, рассказывал вам, что я за последнее время прочел многие ваши книги, — начал он.

— Да, он об этом упоминал. Ну и… э-э-э… как вам мои опусы-покусы?

Он посмотрел на меня с нескрываемым благоговением.

— Должен признаться, мистер Вустер, когда племянник читал мне вслух ваши романы, слезы то и дело наворачивались мне на глаза. Я поражен, что такой молодой человек, как вы, сумел так глубоко проникнуть в самую суть человеческой природы, так умело играть на струнах сердца своих читателей, создать книги столь правдивые, столь трогательные и столь злободневные!

— Ничего особенного, у меня это врожденное…

Крупные капли пота катились у меня по лбу. В жизни не попадал в более идиотское положение.

— В столовой слишком жарко? — участливо спросил он.

— Нет-нет, что вы. Ничуть.

— Значит, дело в перце. Если есть изъян в искусстве моей поварихи — хотя я в этом сомневаюсь, — то это лишь склонность излишне педализировать перцовую ноту в мясных блюдах. Кстати, как вы находите ее кухню?

Я обрадовался, что разговор ушел от моего вклада в сокровищницу мировой литературы, и с воодушевлением воспел хвалу ее кулинарным талантам.

— Рад это слышать, мистер Вустер. Я, возможно, слишком пристрастен, но, по-моему, эта женщина — гений.

— Вне всякого сомнения!

— Она служит у меня семь лет и за все время ни на йоту не опускала планку высочайших кулинарных стандартов. Разве что однажды, зимой семнадцатого года, придирчивый гурман мог бы упрекнуть ее в недостаточной воздушности соуса. Но тот случай особый. Тогда на Лондон было совершено несколько воздушных налетов, и они не на шутку напугали бедную женщину. Однако в этом мире за все удовольствия надо платить, мистер Вустер, и я в этом смысле — не исключение. Семь лет я жил в постоянном страхе, что кто-то переманит ее к себе на службу. Я знал, что она получала подобные предложения — и весьма щедрые предложения. Можете представить себе мое смятение, мистер Вустер, когда сегодня утром гром все-таки грянул. Она официально известила меня об уходе.

— О Господи!

— Ваше участие лишний раз свидетельствует о выдающихся душевных качествах автора «Алой розы лета». Но я счастлив вам сообщить, что худшее позади. Дело только что улажено. Джейн остается.

— Молоток!

— Действительно, молоток — хотя я не знаком с этим выражением. Не помню, чтобы оно попадалось мне на страницах ваших произведений. Кстати, возвращаясь к книгам, должен признать, что наряду с пронзительной трогательностью повествования на меня огромное впечатление произвела ваша жизненная философия. Лондон весьма и весьма выиграл бы, мистер Вустер, если бы в этом городе жило побольше таких людей, как вы.

Это заявление полностью противоречило жизненной философии тети Агаты: она никогда не упускала возможности подчеркнуть, что именно из-за таких типов, как я, Лондон становится все менее и менее подходящим местом для жизни нормальных людей.

— Позвольте вам сказать, мистер Вустер, что я восхищен вашим полным пренебрежением пережитками одряхлевшего общественного строя. Да, восхищен! У вас достало широты взгляда заявить, что общественное положение — лишь штамп на золотом и что, если воспользоваться замечательными словами лорда Блетчмора из «Фабричной девчонки», «каким бы низким ни было происхождение женщины, если у нее доброе сердце — она ничем не хуже самой знатной дамы».

— Я рад. Вы действительно так считаете?

— Да, мистер Вустер. Стыдно признаться, но было время, когда я, подобно многим другим, был рабом идиотских предрассудков, придавал значение классовым различиям. Но с тех пор как прочел ваши книги…

Можно было не сомневаться. Это была очередная победа Дживса.

— Значит, вы не видите ничего предосудительного в том, что молодой человек, занимающий высокое общественное положение, женится на девушке, принадлежащей к так называемым «низшим классам»?

— Совершенно ничего предосудительного, мистер Вустер.

Я сделал глубокий вдох, чтобы сообщить ему радостную новость.

— Бинго — ну, знаете, ваш племянник — хочет жениться на официантке.

— Это делает ему честь, — сказал старый Литтл.

— Вы его не осуждаете?

— Наоборот, одобряю.

Я сделал еще один глубокий вдох и коснулся меркантильной стороны вопроса.

— Надеюсь, вы не сочтете, будто я лезу не в свое дело, но… э-э-э… как насчет… этого самого? — выговорил я.

— Боюсь, что не совсем вас понимаю.

— Ну, я имею в виду его содержание и все такое. В смысле денег, которые вы так любезно ему выплачиваете. Он рассчитывает, что вы ему немножко подкинете сверх прежней суммы.

Старый Литтл с видом глубокого сожаления отрицательно покачал головой:

— Увы, это невозможно. Видите ли, в моем положении приходится экономить каждое пенни. Я готов и впредь выплачивать племяннику прежнее содержание, но никак не смогу его увеличить. Это было бы несправедливым по отношению к моей жене.

— Жене? Но ведь вы не женаты!

— Пока нет. Но я рассчитываю сочетаться браком в самое ближайшее время. Женщина, которая в течение стольких лет так замечательно меня кормила, сегодня утром оказала мне честь и приняла мое предложение руки и сердца. — Его глаза торжествующе сверкнули. — Теперь пусть попробуют у меня ее отнять! — с вызовом произнес он.

— Молодой мистер Литтл несколько раз пытался связаться с вами по телефону, сэр, — сказал мне Дживс, когда вечером я вернулся домой.

— Ничего удивительного, — сказал я. Вскоре после обеда я отправил ему с посыльным записку, в которой изложил результаты переговоров.

— Мне показалось, он чем-то взволнован.

— Еще бы! Кстати, Дживс, призовите на помощь все ваше мужество, стисните зубы: боюсь, у меня для вас плохая новость. Этот ваш план, насчет чтения книжек старому Литтлу, дал осечку.

— Книги его не переубедили?

— В том-то и беда, что переубедили. Дживс, мне очень неприятно вам это говорить, но ваша невеста — мисс Уотсон, словом, эта повариха, — так вот, она, если выразиться кратко, предпочла богатство скромному достоинству, если только вы понимаете, что я имею в виду.

— Сэр?

— Она оставила вас с носом и выходит замуж за старого Литтла.

— В самом деле, сэр?

— Вы, я гляжу, не слишком расстроены.

— Честно говоря, сэр, я предвидел подобный поворот событий.

Я взглянул на него с удивлением.

— Тогда чего ради вы сами предложили этот план?

— Сказать по правде, сэр, я ничего не имею против разрыва дипломатических отношений с мисс Уотсон. Более того, я этого очень даже хочу. При всем бесконечном уважении, которое я питаю к мисс Уотсон, я давно понял, что мы не подходим друг другу. Так вот, другая юная особа, с которой у меня достигнуто взаимопонимание…

— Черт меня подери, Дживс. Так есть и другая?

— Да, сэр.

— И давно?

— Уже второй месяц, сэр. Она сразу же произвела на меня неизгладимое впечатление, когда мы познакомились на благотворительном балу в Камберуэлле.

— Чтоб мне провалиться! Но ведь это не…

Дживс многозначительно кивнул.

— Именно так, сэр. По странному совпадению, это та самая девушка, которую молодой мистер Литтл… Я положил сигареты на журнальный столик. Спокойной ночи, сэр.