Торпедой – пли!

Петр Заспа, 2011

Наше время. Гордость Северного флота, российская атомная подводная лодка «Дмитрий Новгородский» уходит в поход – на дежурство в среднюю Атлантику. Поход как поход, если бы не присутствие на борту военспеца с хитрой аппаратурой. Высшее командование распорядилось провести в море некий секретный эксперимент. И провели… Холодное лето 1942 года, в разгаре Вторая мировая. Назад никак не вернешься. К какому берегу не пристань – везде чужие. Главное, и свои, советские, церемониться с экипажем не станут. И атомный подводный крейсер «Дмитрий Новгородский» невольно становится эдаким «Наутилусом», бесприютным морским скитальцем. Но трудно остаться безучастным, когда рядом воюют и гибнут твои деды и прадеды. И вот-вот поблизости прозвучит реквием каравану PQ-17. Экипаж принимает решение начать боевые действия против фашистских гадов. Атомный реактор, обеспечивающий практически неограниченную дальность плавания и полную автономность, отличное акустическое оборудование, реактивные торпедоракеты «Водопад», новейший ПЗРК, – все это делает «Дмитрия Новгородского» грозным оружием в борьбе с флотом Третьего Рейха. Подводный крейсер начинает новый боевой поход. Вернее, продолжает начатый…

Глава седьмая

Охота на охотников

Сан Саныч с удивлением смотрел на скопившуюся за несколько лет стопу газет. Он даже и представить не мог, что когда-то от них может быть хоть какой-то толк. Флотская газета «На страже Заполярья», среди всех слоев военных моряков именуемая не иначе как «На страже захолустья», оказалась вдруг бесценным кладом информации. Вооружившись ножницами, Сан Саныч вырезал статьи, где хоть как-то упоминалось о Второй мировой войне. И хотя большая часть газетной писанины взахлеб рассказывала о подвигах советских моряков в таком виде, что получалось, будто немцы, стоя в очереди, только и мечтали — когда же советский торпедный катер или лодка снизойдет до них и выпустит, наконец, по ним торпеду. Единственная польза от этих опусов заключалась в том, что можно было хотя бы узнать дату и сам факт события. Но встречались и серьезные исторические исследования. Чувствуя руку солидного историка, Сан Саныч с головой уходил в чтение повестей о растерзанных полярных конвоях, немецких подводных лодках, безнаказанно патрулировавших берега Баренцева моря, воздушных боях, щедро усыпавших своими жертвами весь Кольский полуостров. Увлекшись, он не замечал, как летело время. Наконец, вдоволь надышавшись газетной пылью и почувствовав, что уже ничего не соображает, Сан Саныч ощутил себя не меньше чем доцентом исторических наук и решил теперь проэкзаменовать экипаж на предмет знаний о войне. Общая картина не порадовала. Матросы с легкостью называли улицы гарнизона, но то, что они названы именами героев войны, для них стало откровением. А один из мичманов даже начал спорить, утверждая, что улица Видяева названа так потому, что с нее виден далекий полуостров Рыбачий, а о каком-то герое-подводнике он и слышать не слыхивал. Но даже в этой куче серости были исключения. Когда он поговорил с невысоким и тощеньким матросом по фамилии Рябинин, с оттопыренными ушами и нашивкой седьмой БЧ на груди, замполит почувствовал, что они объясняются на одном языке, но при этом Сан Санычу еще читать и читать умных книг, чтобы сравниться с ним по знаниям. Прихватив с собой папку с вырезками и исторически подкованного матроса, замполит двинулся на центральный пост к командиру.

— Не помешаем? — осторожно спросил он, увидев командира, беседующего с профессором.

— Что у тебя? — недовольно спросил Дмитрий Николаевич.

— Да вот, хотел похвастаться проделанной работой, — Сан Саныч бросил на стол пухлую папку с газетными вырезками. — Так сказать — накропал! Не знаю только, зачем это нам? А вот еще наш самородок — матрос Рябинин. Давай, расскажи командиру, что ты мне рассказывал.

Замполит вытолкнул скромного матроса, больше похожего на хрупкого подростка, только что перешедшего в старший класс школы.

— У меня дед воевал, — смущенно начал Рябинин.

— Да? — без особого энтузиазма спросил командир. — Где?

— Он был матросом на танкере «Азербайджан» и в конвое PQ-17 шел из Исландии в Россию.

— Вот как? И что?

— В танкер попала торпеда, но экипаж сумел заделать пробоину и дойти до Архангельска, — уже смелее продолжил Рябинин. — Мой дед погиб тогда при взрыве. У нас дома есть альбом с его фотографиями. Папа даже встречался с теми из экипажа, кто еще жив и помнит деда. Он мне много рассказывал об этом конвое. Тогда из тридцати четырех кораблей лишь десять смогли дойти в Россию.

— Ну что ж, Рябинин, правильные у тебя родители, и ты молодец, что деда не забываешь.

Дмитрий Николаевич повернулся к профессору, собираясь продолжить прерванный разговор.

— Ты погоди, командир! — вмешался замполит. — Ты послушай, что он о немецком флоте знает. Не молчи, Рябинин. Повтори, что ты мне о подводных лодках рассказывал. Давай, давай!

— Немецкие лодки были лучшими за всю войну. Никто из других стран не смог превзойти их по качеству.

— Да? — поднял брови Дмитрий Николаевич, удивленный таким непатриотичным заявлением.

— Да, товарищ командир. Лодки седьмой и девятой серии без последствий могли погружаться на глубину до двухсот пятидесяти метров, а иногда проваливались и до трехсот и оставались целы.

А наши, да и английские, могли рассчитывать лишь на семьдесят метров.

— Как тебя зовут, Рябинин? — спросил командир.

— Александр.

— Ну что же, Саша. А об их вооружении что можешь рассказать?

— Соответствовало лодкам. В начале войны у торпед было много дефектов, но уже к сорок первому году с этим справились. Орудия калибром 88 и 105 миллиметров, благодаря отличной оптике, могли без промаха стрелять по кораблям на расстоянии до трех километров.

— Да, Саша, интересные вещи ты рассказываешь, и мы с тобой еще обязательно побеседуем. Если хорошо знаешь противника, то в бою это уже половина победы. Ты иди, а я еще тебя вызову.

Сан Саныч проводил Рябинина задумчивым взглядом и обратился к Дмитрию Николаевичу:

— Погоди, командир! С кем это ты воевать собрался?

— Всякое может случиться.

— А я все голову ломаю — зачем тебе все эти статейки о войне? Командир, это не наша война! Одно дело на учениях, за синих или за красных, и совсем другое, когда на голову настоящие бомбы посыпятся.

— Замполит, не изображай из себя овцу в волчьей шкуре. Здесь мы сила!

— Нет, командир. На любой лом найдется другой лом. А ты отвечаешь за сто жизней, и за мою в том числе.

— Успокойся, Сан Саныч. Хочешь не хочешь, но в стороне мы остаться не сможем. Ты еще не все знаешь. Расскажите, профессор.

— Товарищ командир прав. Как это ни невероятно, но я согласен с тем, что переброс во времени произошел в момент нахождения нашей лодки в возбужденном поле, сгенерированном разнесенными излучателями. Возможно, мы и смогли бы запустить обратный процесс, но для этого нужно специальное оборудование, а оно осталось в нашем времени.

— А как же те ящики?! Как же твой мальчик, профессор?! — давление ударило в голову Сан Санычу, и он прошипел: — Или казачок оказался засланным?

— Эти блоки — всего лишь десятая часть от всего комплекса, — ответил Михаил Иванович, виновато пожав плечами.

— Ах ты яйцеголовый старый маразматик! Ну, сейчас я тебе скорлупу помну!

Сжав кулаки, замполит бросился на профессора.

— Не блажи ты, как баба! — успел перехватить его командир. — Что случилось, то случилось. Теперь нужно думать — как выжить. Ты правильно сказал — за спиной у нас сотня жизней!

— Ах! Теперь мы уже выживаем! Еще минуту назад мы были силой, теперь мы уже выживаем. Быстро ты прозрел, командир. Так о какой войне ты говоришь?

— Об этой, Сан Саныч. Об этой. Раз уж так получилось, то было бы неправильно не помочь нашим.

— Кому «нашим»-то?

— Странный вопрос для замполита.

— Да очнитесь вы наконец! Все это было шестьдесят с лишним лет назад. Это все в прошлом. Все уже состоялось! И мы, кстати, победили. Так чего ж совать сюда свой нос, если и так все хорошо закончилось?

— Ты предлагаешь просто смотреть на это со стороны и ждать, когда все само рассосется?

— Командир, я тебя понимаю! Я психологию учил и знаю, что с тобой происходит. От всего этого у тебя идет кругом голова. Агрессия бьет через край. Потому у тебя и чешутся руки — повоевать. А нам сейчас важно спокойно все обдумать, отдышаться, осмотреться. Давай сейчас уйдем туда, где поспокойней, и все взвесим и обмозгуем. Где не будут сыпаться на голову бомбы. Можно к Африке, или еще куда подальше, где нет войны. Может, не все так и безнадежно. Нас ведь будут искать. Разберутся, что к чему, и вытащат назад, в свое время. Не могут же они вот так запросто выбросить сто человек?

— Могут. Сам знаешь, что мы для них стоим. Еще Жуков говорил: чего солдат жалеть, бабы еще нарожают. Так что думаю, по нам уже отпели панихиду с салютом и пламенными речами.

— Ладно, согласен. Кроме своих семей мы никому не нужны. Но лодка! Она-то потянет не меньше, чем на миллиард зеленых. Уж ее-то точно будут искать!

— Не уверен. Знаешь, как все произойдет? Наши верхи кинут клич любимым олигархам тряхнуть кошельками, те в свою очередь продинамят один год своих любовниц с Куршавелем, и вот тебе новая лодка. Хотя, может, и этого не будет: решат, что хватит того, что осталось. А война? Так она сейчас везде. В норе не отсидишься. И насчет агрессии ты не прав. Просто не хочу быть сторонним наблюдателем. Я еще с молодости предпочитал честно отгрести по физиономии, чем делать вид, что не вижу, как какие-нибудь ублюдки тащат в подъезд девчонку.

— Откуда вы только такие беретесь? — тяжело вздохнул замполит.

Он хотел сказать что-то еще, но вдруг ожил динамик внутрикорабельной связи и бодрый голос Максима Зайцева доложил:

— Впереди по курсу наблюдаем групповую цель. Идут на север вытянутой колонной. По шумам — транспорты. Есть еще посторонние шумы, но очень слабые. Не могу классифицировать.

Обрадовавшись возможности прекратить неприятный разговор, Дмитрий Николаевич скомандовал подъем на перископную глубину и прильнул к окулярам.

— Так… Кто у нас тут?

На горизонте едва различимой черной тучкой маячили дымы кораблей.

— Самое время пришпорить коней.

Он подмигнул главному механику и азартно добавил:

— Давай, Валентиныч, разомнем кости.

Подняв рубкой пенистый бурун, лодка метнулась вперед, как сорвавшийся с цепи пес. За кормой потянулся длинный след от соосных винтов, закручивающих воду в тугие узлы. Конвой они догнали быстро. Шесть груженных по самые борта судов под английскими флагами, чадя трубами и ворочая носами в противолодочном зигзаге, шли растянутым строем, семафоря друг другу прожекторами. Между ними метался маленький кораблик с квадратной башней орудия в носу. И, очевидно, волноваться ему было от чего. С его кормы скатились темные точки, и через несколько секунд в небо взлетели два белых столба докатившихся вибрацией далеких взрывов. Командир развернул перископ по кругу, но больше никого видно не было. Теперь охранявший конвой корабль перебежал на другую сторону и сбросил бомбы недалеко от транспортов.

Осматривая горизонт, Дмитрий Николаевич заметил, что далеко впереди из воды появился горбатый серый контур. Наведя резкость, он удивленно присвистнул. Оставляя за собой длинный белый след, параллельно с конвоем шла подводная лодка. На палубе появились фигурки снующих возле орудия людей.

— Самое время послушать специалиста, — Дмитрий Николаевич отстранился от перископа и добавил: — Давайте сюда нашего немца.

Отто смотрел долго. Выдавив тубусом вокруг глаз красные круги, он, не отрываясь, наконец начал говорить:

— Работает стая. Думаю, лодок пять — шесть. Конвой обречен. Корвет ничего не сможет изменить. Сейчас его отвлекает на себя всплывшая лодка. Вероятно, ей даже удастся его уничтожить. Сорокасемимиллиметровая пушка корвета — ничто в сравнении с орудием субмарины. Пока он будет с ней перестреливаться, другие спокойно займутся конвоем. Очень опрометчиво было со стороны англичан отправить корабли с таким слабым прикрытием. Хотя понятно, что это не от хорошей жизни — на всех эсминцев не хватает. И этот корвет, скорее всего, переделка из рыбацкого сейнера. Команда, наверное, тоже бывшие рыбаки. Поверьте мне, командир, у гуся перед рождеством больше шансов выжить, чем у этого конвоя — добраться до берегов Англии. Взгляните, как близко ложатся снаряды рядом с корветом, а он из-за дальности еще даже не может начать стрелять.

Дмитрий Николаевич перевел перископ на лодку. Немецкая субмарина на полном ходу, стараясь выдерживать безопасную дистанцию, вела огонь из орудия с десятисекундным интервалом. Перед рубкой то и дело вспыхивал желтый огонек залпа. Затем командир развернул окуляры в сторону корвета. Надрываясь из последних сил, маленький кораблик гнался за лодкой, пытаясь сократить расстояние. Его пушка в носу молчала. Зато вокруг него то слева, то справа поднимались водяные столбы от падающих снарядов. Без сомнения, немецкие артиллеристы пристрелялись и теперь взяли корвет в вилку, приближая разрывы все ближе к его бортам. Пожалуй, еще пять — шесть снарядов, и попадание неизбежно. А судя по размерам, одного из них для корабля вполне будет достаточно. Но, несмотря на опасность, корвет и не думал сворачивать с пути. Его скорость была чуть выше, чем у лодки, и он с отчаянием обреченного продолжал ее преследовать, шаг за шагом сокращая дистанцию.

— Безумству храбрых поем мы песню, — пробормотал Дмитрий Николаевич.

Замполита бы сюда, — подумал он, наблюдая за бесстрашными англичанами. — Пусть бы посмотрел, что, в отличие от рекламы одеколона, означает фраза: настоящий мужской характер!

Внезапно шедший последним в колонне тяжелогруженый сухогруз исчез за выросшим облаком дыма. Он попал в поле зрения перископа, и Дмитрий Николаевич с первой секунды видел его гибель. Вся палуба судна была заставлена бочками с чем-то горючим, теперь они разлетались как новогодний фейерверк. Несколько мгновений, и корабль от носа до кормы охватило взлетевшее в небо на сотню метров пламя. Следующая картинка вызвала у командира чувство ужаса, пробежавшее по спине электрическим током. По палубе метались живые факелы. Объятые огнем люди прыгали за борт, как разлетающиеся из костра искры. Дмитрию Николаевичу даже показалось, что он лицом чувствует всепожирающий жар, огненным шаром прокатившийся над водой. От страшного зрелища его оторвал взволнованный крик командира седьмой БЧ. Обычно флегматичный, голос Максима прозвучал в динамике испуганно и нервно:

— Центральный! Наблюдаю шумы торпеды! Пеленг не меняется, идет к нам! Товарищ командир, я ее выделил, посмотрите на экран.

Дмитрий Николаевич бросился от перископа к индикатору отображения боевой обстановки. Отмеченная красным ромбом, слева на траверзе двигалась белая точка — по линии, пересекающейся с их курсом. Рядом прыгали цифры определенных бортовой машиной параметров: курсовой угол — двести семьдесят, скорость — сорок два узла, расчетное время встречи — восемьдесят пять секунд.

Не раздумывая, командир выкрикнул команду рулевому на изменение курса на девяносто градусов. Существовала опасность, что торпеда самонаводящаяся, и он уже хотел дать команду на запуск имитатора подводной лодки, но точка на экране никак не отреагировала на их маневр, и Дмитрий Николаевич отложил микрофон в сторону.

— Мое терпение лопнуло! — хлопнул он со злостью по столу ладонью. — Ты наблюдаешь того, кто по нам отработал? — вызвал командир на связь Максима.

— Наблюдаю, товарищ командир!

— А захватить на сопровождение можешь?

— Уже взял.

Все же Дмитрий Николаевич прежде, чем решиться, еще немного подумал, посмотрел на пробежавшую перед ними точку торпеды, на удаляющийся маркер лодки противника, обвел взглядом лица моряков на центральном посту и с твердостью в голосе произнес, чтобы слышали все:

— Нельзя быть немножко беременным! Война так война!

Затем он вызвал на связь пост боевого применения и скомандовал:

— Первый торпедный аппарат перезарядить «Водопадом»!

Сейчас, пока автомат перезарядки заменит обычную торпеду на ракето-торпеду «Водопад», еще оставалось немного времени. Командир вновь перешел к перископу. Старт реактивной торпеды, сколько бы раз он его ни наблюдал, всегда вызывал чувство изумления и восхищения. Внезапно вырывающийся из-под воды снаряд размерами с телеграфный столб, с длинным факелом огня позади и жутким ревом едва ли оставит кого-нибудь равнодушным. Немецкая субмарина уже удалилась на расстояние больше двух миль и, наверное, чувствовала себя в полной безопасности.

— Данные введены, параметры в норме! — прозвучал доклад командира БЧ-3. — Торпеда готова!

— Торпедой — пли! — без тени сомнения скомандовал Дмитрий Николаевич.

Море всколыхнулось. На поверхность вырвались белые шары дыма и, разбегаясь в стороны, превратились в гигантский бутон, напоминающий хризантему. Из центра цветка, будто одуревший от нектара шмель, вырвалась и, оставляя за собой огненный след, понеслась над водой темная сигара. За несколько секунд она преодолела расстояние до немецкой субмарины, огненный хвост отделился и, вращаясь, скрылся в волнах, оставив на поверхности клубы пара. Торпеда, уже без ракетного ускорителя, спускалась на парашюте на голову ничего не подозревавшей подводной лодке. Зеленый остроносый цилиндр нырнул, оставив на воде отделившийся красный шелковый круг, взвыли ожившие винты, и торпеда рванулась в поисках жертвы.

Через минуту взволнованный голос Максима доложил:

— Наблюдали взрыв, цель исчезла.

— Вот и все, — развел руками командир. — Как отобрать чупа-чупс у младенца.

Развернув перископ на конвой, он посмотрел, что произошло за время, пока они возились с немецкой лодкой. Торпедированный транспорт уже лежал на боку, разливая вокруг себя горящее топливо. Идущее впереди судно остановилось, и теперь, спустив шлюпки, экипаж пытался спасти редких счастливчиков, оставшихся в живых в бушующем пламени.

Смело, — подумал Дмитрий Николаевич. — Застопоривший ход корабль — это идеальная цель, по которой промахнуться невозможно.

Он глянул в сторону увлеченного погоней корвета. Отважный кораблик все еще был цел. Он все так же бежал, не сбавляя скорости, но теперь по нему никто не стрелял. Командир развернулся в сторону лодки и еще успел заметить исчезающую под водой рубку. У него мелькнула мысль, что они тому причина. Волчья стая почувствовала рядом льва и теперь шарахнулась в кусты, опасаясь оказаться на пути царя зверей.

Понаблюдав еще с полчаса за конвоем и удостоверившись, что теперь ему ничего не грозит, «Дмитрий Новгородский», приняв балласт, нырнул на глубину, чтобы в спокойной обстановке подвести итоги первого боевого дня.

— А ведь мы чуть не попались, — назидательно поднял вверх палец командир. — А почему? А потому, что толком не знаем своего противника. Ревели винтами, как корова на лугу, а немцы тоже неплохо слушать умеют. И ведь как точно торпеду выпустили! Считай, с двух километров, а не увернись — аккурат между глаз бы получили. Так что мы сейчас соберем все что можно по немецким кораблям и лодкам и сделаем памятки. И чтобы у всех как от зубов отскакивало! Хоть днем, хоть ночью! Сам проверять буду. Попробуем что-нибудь из нашего немца выжать. Но сначала, чтобы он мне не навешал на уши чего не надо, я хочу поговорить с матросом Рябининым.

Саша Рябинин появился перед командиром, потупив взгляд и стараясь все время держаться левым боком. Нижняя губа распухла и почернела от запекшейся крови. Командир с удивлением следил за его неуклюжим верчением, а затем его осенила догадка.

— Кто!? — заревел он, как взбесившийся саблезубый тигр.

Вылетев из своего кресла, Дмитрий Николаевич рывком развернул Рябинина к себе правой стороной. Под правым глазом матроса тянулась длинная ссадина, плавно переходящая в лиловый синяк. Ухо раздулось и светилось всеми оттенками красного цвета.

— Я спрашиваю — кто!?

Командир задрал на матросе тельняшку и, увидев на теле свежие синяки, злобно захрипел:

— Кто?

Но Рябинин, шмыгая носом, упорно молчал.

— Ты сам, командир, виноват, — подал голос появившийся Сан Саныч. — Ты его приблизил, по имени называл. А в кубрике такое не прощают. Он матрос молодой, и, по их понятиям, он — без вины виноватый. Ну, а уж если вина найдется…

Дмитрий Николаевич прочитал на куртке Рябинина номер боевой части и, схватив «банан», свирепо выдохнул:

— Личному составу БЧ-7 срочное построение в центральном посту! Прибывшего последним я сам раздеру на лоскуты!

В глубине лодки послышался нарастающий топот несущихся со всех ног матросов.

— Замполит, кто у акустиков верховодит?

— Да кто… Пахомов там погоду творит.

Из люка в центральный пост начали вылетать полуодетые матросы и, недоуменно переглядываясь, выстраиваться в полукруг, прижимаясь к стенкам переборок.

Дмитрий Николаевич оглядел их тяжелым взглядом и, набрав полную грудь воздуха, ледяным голосом произнес:

— Какому неандертальцу еще не понятно, что мы на войне? Кому еще рассказать, что сегодня мы чуть не получили в борт торпеду? Пусть выйдет вперед тот бабуин, который еще не понял, что происходит вокруг и где мы сейчас находимся. Нет таких? А я так думаю, что есть! Правильно, Пахомов?

— А я что?! — встрепенулся Славик Пахомов, пряча за спину сбитые кулаки. — Я все понимаю.

Конец ознакомительного фрагмента.